Ю. М. Антонян
Психология преступления и наказания
Выявление и изучение мотивов преступного поведения важны не только для расследования преступлений, предупредительной работы с конкретными лицами, успешного воспитательного воздействия на отдельных преступников, правильной квалификации преступлений, но и для решения более общих задач профилактики преступности. Мы имеем в виду типологию личности преступника в зависимости от мотивов преступного поведения. Созданные на этой основе, они будут весьма ценны именно в профилактических целях, поскольку нельзя успешно предупреждать преступления, если не знать мотивы, по которым они совершаются. Однако вначале следует назвать и проанализировать эти мотивы.
Будем помнить, что, поскольку преступники в своей массе отчуждены и дезадаптивны, а также отличаются тревожностью, мотивы преступного поведения выполняют функции защиты их личности. На этом глубинном и в то же время бытийном уровне они не фиксируются сознанием. Этот вывод представляется чрезвычайно важным для понимания природы такого поведения.
Подводя некоторые итоги, мы хотели бы вновь подчеркнуть, что изучение мотивов преступного поведения, попытка понять его глубинные, неосознаваемые личностью причины продиктованы желанием не оправдать, не защитить преступника, а понять движущие силы преступления, объяснить его и вызываются потребностями цивилизованного правосудия. Одно наказание заслуживает виновный, убивший, например, обидчика, и другое, более суровое, – тот, кто «просто» стрелял по прохожим и убил одного из них. Знание мотивов необходимо и для того, чтобы предметно перевоспитывать конкретного осужденного, помочь ему начать новую жизнь без рецидивов правонарушений.
Нелишне еще раз обратить внимание на то, что незнание преступником подлинных мотивов своего поведения не освобождает его от уголовной ответственности. Виновный наказывается только за то, что он совершил поступок, запрещенный уголовным законом.
8. Самоутверждение и защита как смысл преступного поведения
Среди мотивов преступного поведения чаще всего фигурируют следующие: корысть, месть, ревность, хулиганские побуждения. Выше мы уже говорили о том, что эти субъективные факторы сами по себе вряд ли способны порождать только уголовно наказуемые действия. Корысть, месть, ревность – очень широкие «житейские» понятия, включающие самое различное содержание. Еще более неконкретно понятие «хулиганские побуждения».
Необходимо знать, какую функцию (или функции) выполняют названные мотивы в отношении личности, какую «службу» ей служат, в чем для нее психологическая «выгода» от совершения преступных действий, побуждаемых данными стимулами. Этот момент мы считаем наиболее важным для понимания мотивов преступлений, и именно по той причине, что любое субъективное побуждение должно освещаться с позиций личностного смысла, личностной значимости. Но к такому пониманию мы вернемся несколько позже, а сейчас хотя бы в общем виде рассмотрим, что такое корысть, месть, ревность и хулиганские побуждения.
В большинстве словарей русского языка корысть определяется как выгода, материальная польза и на первый взгляд не содержит ничего дурного. Однако отражаемое этим понятием явление со временем стало пользоваться у нас плохой репутацией. В нем начали усматривать только жадность и накопительство, стремление лишь к наживе и достатку, сведение всех отношений к материальной выгоде, абсолютизацию личного материального интереса. При этом в недавнем прошлом провозглашалось, что советские люди наподобие первых христиан менее всего должны думать об имущественных благах и не преследовать личные интересы. Разумеется, объявлялось, что в нашем обществе корысть – это пережиток, а в буржуазном – основная движущая пружина действий людей в сфере общественной деятельности и личных взаимоотношений.
Вот что было написано о корысти у советских юристов: это одно из самых сильных побуждений, толкающих людей на совершение преступлений; она порождает больше всего зла на земле и возникла вместе с частной собственностью. Корысть, стремление к обогащению становятся при капитализме основным стимулом человеческой активности, а накопительство осуществляется ради накопительства. В советском же обществе корысть рассматривается как отрицательное моральное качество и обстоятельство, отягчающее уголовную ответственность, а некоторые формы проявления корысти, с которыми сталкивается судебная практика в условиях капиталистического общества, в советской действительности не только не встречаются, но и просто немыслимы.
Наряду с такими прекраснодушными утверждениями некоторые юристы справедливо отмечали, что этот мотив связан со стремлением получить какое-либо имущество или право на него, избавиться вследствие совершения преступления от каких-либо материальных затрат, незаконно обогатиться или получить выгоду, нарушая тем самым имущественные права других[30].
Однако не следует безоговорочно соглашаться с подобным пониманием корысти, поскольку здесь, в сущности, имеется в виду не корысть, а корыстолюбие, что далеко не одно и то же. В то же время совершенно неверно объяснять корыстью или корыстолюбием совершение всех имущественных преступлений: разве страсть к накопительству и нажива определяют действия мелкого воришки, крадущего для того, чтобы приобрести средства на водку? Разве всегда исключительно из жадности воруют и грабят подростки, а расхитители похищают имущество?
Мы полагаем, что корысть, а точнее, корыстолюбие может быть мотивом многих имущественных преступлений, но необходимо понять, что психологически выигрывает человек, приобретая таким путем материальные блага. Очевидно, что ни жадность, доведенная до скопидомства, ни постоянное алчное стремление к материальной выгоде и ориентация в жизни только на нее, ни страсть к накопительству сами по себе однозначно не порождают преступного поведения. Однако одного мотива корысти (или корыстолюбия) недостаточно, чтобы встать на преступный путь, нужен и иной стимул. Им, на наш взгляд, может быть еще один мотив – утверждения (или подтверждения) себя в жизни, о чем будет подробно сказано ниже. Только действуя вместе, они и приводят к преступлению.
Месть означает ответное намеренное действие в отплату за зло, возмездие за что-нибудь, например, за оскорбление, обиду, страдание, материальный убыток. В далеком прошлом она считалась важной общественной добродетелью и одним из регуляторов отношений между людьми. В современной нравственности месть в основном расценивается как порок, в чем немалая заслуга христианской религии. Действительно, она не может считаться эффективным и человечным способом разрешения конфликтов, подчас же создает лишь видимость восстановления справедливости, но на самом деле не может обеспечить ее, так как по большей части зиждется на агрессии и грубой силе. Одна месть влечет другую, одно насилие – другое, и в целом это порождает атмосферу вражды, ненависти, настороженности и недоверия между людьми или группами. Национальные конфликты можно представить себе как, в общем-то, бессмысленную месть.
Невозможно дать хотя бы примерный перечень ситуаций, вызывающих месть, или ситуаций, в которых она реализуется. Это могут быть действия, начиная с насилия в ответ на устное оскорбление и кончая кровной местью (в данном случае нас интересует лишь уголовно наказуемая месть). Вызвавшие ее поводы могут быть совершенно неадекватны характеру ответных действий, и здесь все или очень многое зависит от субъективного восприятия виновным сложившейся ситуации и от его собственных возможностей. Поэтому так важно выяснить все обстоятельства, породившие месть.
Что же такое месть как мотив преступления? Прежде чем пытаться решить эту сложную проблему, поставим еще один вопрос: всегда ли отомстивший человек получает удовлетворение от мести, т. е. от нанесения другому ущерба, порой очень серьезного и даже непоправимого? Думается, что это далеко не так, и особенно в тех случаях, когда отмщение предписывается ему окружением, причем сама месть выступает в качестве одной из норм ценимой или навязываемой ему культуры. Мы имеем в виду в первую очередь кровную месть, когда виновный стремится не только, а иногда и не столько получить удовлетворение от предпринятого насилия, сколько исполнить обычай, который лично ему, может быть, даже чужд. Предписанная месть не носит поэтому сугубо личного характера, а приобретает общественное звучание, нередко достаточно широкое. Так, в среде преступников жестко предписывается, что определенные действия, в том числе словесные оскорбления, обязательно должны вызывать ответное насилие. В противном случае, как и при неисполнении кровной мести, человек осуждается сообществом и в связи с этим подвергается различным санкциям, подчас весьма унизительным и жестоким.
Сказанное позволяет утверждать, что иногда месть носит вынужденный характер и о личном удовлетворении можно говорить не в связи с тем, что преступник причинил страдание или смерть потерпевшему, а потому, что он исполнил обычай. Но можно ли подобные действия назвать местью, если она навязана извне, и в чем тогда ее личностный смысл? Представляется, что по внешним признакам это все-таки месть, но она не может оцениваться в качестве мотива соответствующих действий. Им выступает стремление утвердиться на социально-психологическом уровне, т. е. «сохраниться» в глазах группы, подчас очень большой, например национальной, или иного сообщества. Неподчинение обычаям означает катастрофу, полное крушение, утрату всего наиболее ценного: социального положения, авторитета, уважения окружающих, иногда имущества и даже жизни, – изгнание из общности, а значит, небытие, несуществование, чаще всего социальное. Таким образом, здесь мотив как бы защищает личность, и он отражает главным образом отношения не с жертвой мести, а со своей средой и с самим собой.
Теперь рассмотрим другой вариант: месть осуществляется по инициативе, по желанию самого преступника, его никто на это не толкает и к этому не принуждает; если давление извне и есть, то оно минимально, не носит характера ультиматума и, уж во всяком случае, не расходится с его собственным стремлением. Но выступает ли здесь месть в роли мотива? Думается, что не всегда, поскольку субъективный смысл агрессивных «мстящих» действий состоит не просто и не только в причинении вреда кому-то. Эти действия, напомним, всегда совершаются в ответ на оскорбление, обиду и т. д., на уже содеянное зло, которое воспринимается мстящим именно в таком качестве. Оно, это зло, может вызывать тяжкие, глубокие страдания, потрясение, психотравмирующие аффективные переживания.
Можно предположить, что собственно месть может выступать в качестве мотива в тех случаях, когда она не связана с необходимостью психологической защиты себя, своего бытия, представления о себе в глазах окружающих. Это, например, месть (в том числе кровная) за убийство близкого человека, когда убийце наносится такой же или примерно такой же вред, чтобы этим удовлетворить свое чувство справедливости и, возможно, хотя бы в такой форме компенсировать (психологически!) понесенную утрату. Стремление обеспечить справедливость может заявить о себе, когда обдумывается месть человеку, который представляется носителем опасных пороков или совершил тяжкие преступления. При этом он мог и не причинить ущерб самому мстителю, а совершить безнравственные или преступные действия в отношении третьих лиц, даже и незнакомых. В таком аспекте мотив отражает в основном отношения с объектом мести.
В других случаях, когда агрессия совершается с тем, чтобы на психологическом уровне отстоять представление о самом себе, отразить посягательства на свой биологический или социальный статус, мотивом выступает не месть, а утверждение (подтверждение) себя в среде, а также самоутверждение. Здесь, как и при вынужденном подчинении давлению окружающих, определяющая роль принадлежит повышенной тревожности, которая окрашивает все возникающие связи и процессы в соответствующие тона. Мотив же отражает отношения не с жертвой мести, а со всей средой и с самим собой, причем тревожность часто мешает адекватно воспринимать действительность. Конечно, одни и те же поступки могут порождаться и мотивами мести, и мотивами утверждения, что делает их еще более целеустремленными.
Месть может быть связана с ревностью. Последняя представляет собой не только недоверчивость, мучительные и тягостные сомнения в чьей-то верности и любви, в полной преданности, но и желание владеть чем-то. По своему содержанию ревность есть не что иное, как стремление человека к тому, чтобы все – и успехи, и заслуги, и расположение других людей – безраздельно принадлежало только ему, «однако проявление этого чувства не следует всегда расценивать в качестве анахронизма или пережитка прошлого, ибо ревность представляет собой хотя и побочный, но неизбежный продукт соревнования между равноправными индивидами или группами»[31].
Нет сомнений, что ревность, как и зависть к чужим успехам, страстное стремление владеть всем тем, что человек видит у других и что в его глазах представляет значительную ценность, может побуждать к совершению преступных действий. Но давайте разберемся, почему это происходит, почему такие желания неумолимо толкают одних людей к безнравственным поступкам, а у других ничего подобного даже не возникает? Почему личность испытывает неприязнь и вражду к лицам, достигшим каких-то успехов или положения в жизни?
Конечно, одних эти успехи и достижения совсем не взволнуют, других – лишь отчасти, а третьи – именно они нас и интересуют – почувствуют острую и непроходящую зависть, беспокойство и неуверенность в себе и своем социальном существовании, поскольку не они владеют вожделенными ценностями. Вот если бы эти ценности были в их руках, тревожность и беспокойство значительно снизились бы или вообще исчезли, они перестали бы ощущать эту травмирующую угрозу своему бытию, этот неясный и глубоко лежащий страх за себя. Но такого рода надежды напрасны, поскольку повышенная тревожность как фундаментальная черта их личности вновь и вновь будет порождать зависть, ревность и страх.
Да, страх как желание удержать достигнутое и одному наслаждаться им, одному пользоваться вниманием, расположением и приязнью другого лица. Поэтому ревность можно понимать как вид страха при стремлении обладать какой-то ценностью и удержать ее. Ревность всегда питается боязнью потери этой ценности, причем для ее возникновения не имеет значения, вызвано это чувство действительными или ложными причинами.
Как мы видим, не сама ревность является мотивом поведения, а то, что лежит в ее глубине и ее же в определенной мере порождает, – стремление утвердить себя, подтвердить свое бытие путем овладения новыми благами, которые есть у других. Этот мотив может порождать имущественные преступления, особенно кражи. В еще большей мере он характерен для преступных действий, в которых четко проявляется насилие, прежде всего для грабежей, разбоев и вымогательств. Можно полагать, что здесь насилие выступает в качестве инструмента мести тому, кто демонстрировал до этого несостоятельность, незначительность, несущественность виновного, поскольку не он, а «обладатель» имел ту самую ценность и распоряжался ею. Тем самым преступник утверждает себя, и в первую очередь в собственных глазах.
Представляется, что подобного рода мотив имеет гораздо большее распространение при совершении преступлений, чем нам представляется сейчас. Очевидно, что такой мотив достаточно часто можно обнаружить в уголовно наказуемых действиях молодых людей, завидующих чужому достатку, общественному положению или признанию тех, кто имеет престижную одежду, автомобиль, мотоцикл или магнитофон либо пользуется расположением девушек и т. д. Именно этим во многом можно объяснить особую жестокость, цинизм и разрушительность действий преступников при совершении некоторых разбойных нападений, когда, например, потерпевший подвергается бессмысленному избиению, уничтожаются его вещи и т. д.
В том, что мы сейчас сказали о ревности, не выделен один очень важный и сложный аспект, который связан с отношениями между полами. Этот аспект обоснованно вызывает повышенный криминологический интерес, поскольку многие преступления против личности совершаются из ревности.
Неосознаваемое ощущение своей неполноценности и ущемленности, угрозы своему бытию может мотивировать многие преступления, обычно относимые к тем, которые совершаются из ревности. Подобное ощущение связано с тем, что лицо, вызывающее ревность, демонстрирует другому его неполноценность, недостаточность как мужчины (женщины), поскольку предпочитает ему какого-либо иного человека. Эта демонстрация может быть чрезвычайно травматичной и невыносимой, и, по-видимому, в моменты, когда тревожность достигает наивысшего уровня, а насильственные действия представляют собой попытку как бы защитить себя, нравственные и иные запреты теряют силу.
Так, мотивом действий Карандышева («Бесприданница» А. Н. Островского) является, на наш взгляд, не ревность, а стремление защитить свой социальный и биологический статус. Он убивает Ларису не просто потому, что она ушла к другому, а потому, что этим она показала ему его ничтожность как мужчины и мелкого чиновника, предпочтя блестящего Паратова. В его преступлении нет ни безмерного эгоизма, ни просто стремления во что бы то ни стало обладать любимым существом, поскольку мы не знаем, действительно ли он любил Ларису. Это скорее месть судьбе, реакция на тяжкое унижение, когда смертельной опасности подвергается все то, что составляет основу жизни. Именно под влиянием такой опасности зреют ненависть и злоба.
Ревность существует и может играть роль мотива преступного поведения в отношениях между мужчиной и женщиной. Но неверно относить к ней все, что похоже на нее лишь внешне. Например, супружеская или иная измена либо угроза ее не всегда вызывают только ревность в традиционном ее понимании, рамки которого мы пытались расширить.
Ревность проявляется вовне, отражая отношение к потерпевшему, обиду и недовольство его (ее) действиями, досаду, гнев, негодование. Вне отношений с ним она попросту не может существовать. В некоторых случаях поведение жертвы, особенно если оно носило аморальный характер (например, не вызывающая сомнения супружеская измена), может порождать состояние сильнейшего душевного волнения.
Отметим, что все эти проблемы носят отнюдь не умозрительный характер. Закон требует, чтобы мотив преступления устанавливался в отношении каждого обвиняемого и отражался в приговоре. Установление мотива имеет огромное значение для предупредительной работы.
Обычно, когда у юристов не хватает знаний, чтобы объяснить причины конкретных преступлений или отдельной группы преступлений, «мотивами» указывают хулиганские побуждения. Так, при анализе мотивов убийств и некоторых других насильственных преступлений исходят из того, что хулиганские действия совершаются по хулиганским мотивам. Иначе говоря, сам мотив вроде уже преступен, но это мало кого смущает, ведь все становится просто и совсем не нужно ломать голову, особенно когда надо установить субъективные причины необычных или внешне непонятных преступлений. Удобнее все «списать» на эти самые хулиганские побуждения. В предыдущем параграфе мы приводили пример, когда суд счел сексуальное преступление с очень сложной мотивацией совершенным из хулиганских побуждений. Судя по всему, суд совершенно не смутило, что сексуально окрашенные действия виновного даже отдаленно не напоминают хулиганские.
Хулиганскими побуждениями принято называть стремление в вызывающей форме проявить себя, выразить пренебрежение к обществу, другим людям, законам и правилам общежития. Такие побуждения предполагают отсутствие личных отношений вражды, зависти, неприязни и т. д. между виновным и потерпевшим. В основе хулиганских побуждений обычно лежат эгоизм, озлобленность и неудовлетворенность, доходящие до тупой злобы, вызванные явным расхождением между уровнем притязаний человека и имеющимися возможностями их удовлетворения. Выбор именно хулиганской формы преодоления указанного противоречия предопределяется условиями нравственного формирования личности, бескультурьем, невоспитанностью.
Хулиганские побуждения часто проявляются по незначительному внешнему поводу, когда ситуация, и в том числе будущий потерпевший, не дает субъекту преступления предлога для учинения преступных действий, в частности расправы над ним. Поэтому жертвами часто становятся совершенно случайные лица, которые выступают в качестве одного из объектов насильственного посягательства.
Однако при исследовании мотивов хулиганских побуждений трудно объяснить, почему в одних случаях подобные побуждения приводят к убийствам и тяжким телесным повреждениям, а в других – к хулиганству.
Поэтому получается, что о различиях между ними можно судить лишь по характеру и тяжести наступивших последствий, т. е. в зависимости от того, какой ущерб нанесен конкретной личности.
Итак, хулиганские побуждения – это стремление в вызывающей форме проявить себя, выразить пренебрежение к обществу и его установлениям. Но, во-первых, в вызывающей форме можно проявить себя, отнюдь не преступая уголовных законов (например, манерами, одеждой). То же самое можно сказать и о пренебрежении к обществу, формы и способы которого столь многообразны, что перечислить их попросту невозможно. К тому же любое преступление есть вызов обществу, пренебрежение к закону и интересам других людей, а не только те, которые совершаются по так называемым хулиганским побуждениям. Во-вторых, если хулиганские побуждения диктуются стремлением бросить вызов обществу, то в чем же заключается этот вызов, если, например, глубокой ночью и без свидетелей совершается убийство ранее незнакомого человека, причем без каких-либо попыток завладеть его имуществом? В-третьих, почему невоспитанность и бескультурье приводят именно к тяжкому насилию над личностью, а не к каким-либо другим формам антиобщественного поведения, например к обыкновенному хамству? В-четвертых, если в основе хулиганских побуждений лежат бескультурье и невоспитанность, почему насильственные преступления по таким мотивам совершают люди, получившие хорошее воспитание и отличающиеся достаточным уровнем культуры? Очевидно, что дело совсем не в желании проявить себя в вызывающей форме и показать неуважение к обществу, не в отсутствии культуры и воспитанности. К тому же неясно, зачем нужно вести себя таким образом.
Чтобы понять мотивы внешне беспричинных действий, которые привычно относят к совершаемым по хулиганским побуждениям, необходимо найти ответ на неоднократно ставившийся нами вопрос: ради чего субъект поступает так, в чем здесь личностный смысл, что он от этого выигрывает в психологическом отношении? Мы полагаем, что в этих случаях мотивы носят глубинный, бессознательный характер и связаны с психотравмирующими переживаниями неуверенности, страха, беспокойства, боязни за свое существование, место в жизни. Причем тревожность столь велика, а переживания достигают такого уровня, что человек, чтобы «защитить» себя, начинает пренебрегать всеми людскими законами.
Мы считаем, что в природе не существует никаких хулиганских побуждений или хулиганских мотивов, а есть стремление защитить, обеспечить свое бытие, подтвердить себя в качестве социального и биологического существа, т. е. все тот же мотив утверждения. Почему же утверждение происходит за счет других, и притом обычно в разрушительных формах?
По этому поводу мы могли бы представить некоторые соображения. Прежде всего отметим, что если человек ощущает вокруг себя угрожающую атмосферу (а как раз таких людей мы и имеем в виду), то снять свою бессознательную боязнь можно, только потеснив других, как бы отодвинув их от себя, а еще надежнее – уничтожив носителей угрозы. Именно последний путь субъективно наиболее выгоден, так как создает иллюзию мгновенного решения всех психологических проблем, приобретших бытийный смысл. При совершении хулиганских действий страдают не только люди, иногда вандалически уничтожаются вещи, животные. Это происходит потому, что весь мир, все его элементы ощущаются как враждебные и несущие угрозу.
Вообще насилие в руках агрессивного и жестокого человека приобретает самостоятельное, самодовлеющее начало как орудие установления его власти. В сам момент применения насилия, терзая, пытая, уничтожая другого, причиняя ему страшные страдания, преступник ощущает всю полноту своей власти. Быть может, именно в этот момент, без остатка порабощая свою жертву, он живет наиболее полной жизнью. Эту очень важную сторону насилия и власти хорошо выразил Дж. Оруэлл: «Цель репрессий – репрессии. Цель пытки – пытка. Цель власти – власть». И далее: «Власть состоит в том, чтобы причинять боль и унижать. В том, чтобы разорвать сознание людей на куски и составить снова в таком виде, в каком вам угодно».
Мы полагаем, что жестокие пытки, применяемые сейчас многими рэкетирами при вымогательстве денег и других материальных ценностей, часто мотивируются желанием не только получить эти ценности, но и, причинив особые страдания и мучения, установить свою власть в данный момент.
Таким образом, в целом можно считать, что большинство убийств имеет субъективный, как правило, неосознаваемый смысл защиты от внешней угрозы, которой в действительности может и не быть.
Страх перед возможной агрессией извне обычно мотивирует совершение упреждающих поступков. Он ведет свое начало, как мы уже говорили ранее, с первых дней жизни индивида. Напомним только, что изначально он формируется психическим давлением на ребенка в детстве, эмоциональным отторжением его родителями, что затем может приводить к отчуждению личности, характерному для большинства преступников, особенно насильственных. Это не означает, что эмоция страха может фатально приводить к преступлению, однако недостаточно социализированные ее формы могут иметь такие последствия. Поэтому, на наш взгляд, мотивом многих убийств выступают защита от агрессии среды или мотив утверждения.
Как мы отмечали выше, этот мотив в «союзе» с корыстью способен порождать и имущественные преступления, когда личностным смыслом поведения выступает стремление утвердить себя на социальном, социально-психологическом и индивидуальном (самоутверждение) уровнях.
Утверждение личности на социальном уровне означает стремление к достижению определенного социально-ролевого положения, связанного с трудовой, профессиональной или общественной деятельностью, часто без ориентации на микроокружение, мнение и оценки которого могут не иметь никакого значения. Выдвижение на социальном уровне обычно соотносится с завоеванием престижа и авторитета, карьерой, обеспечением материальными благами.
Утверждение на социально-психологическом уровне предполагает стремление к приобретению признания со стороны личностно значимого ближайшего окружения, т. е. чаще всего на групповом уровне. Оно включает в себя утверждение в глазах семьи или эталонной группы, с которой в данный момент субъект может и не иметь необходимых контактов. В таких случаях преступление выступает в качестве способа его включения в подобную группу, его признания. Утверждение на социально-психологическом уровне может осуществляться и вне зависимости от социального признания в широком смысле, от карьеры, профессиональных достижений и т. д. Для многих людей, особенно молодых, признание в глазах ценимой группы сверстников является вполне достаточным.
В самом общем виде под самоутверждением личности можно понимать желание достичь высокой оценки и самооценки, повысить самоуважение и уровень собственного достоинства. Однако это часто реализуется не путем требуемых оценок со стороны других групп или общества, а изменением отношения к себе благодаря совершению определенных поступков, направленных на преодоление своих внутренних психологических проблем: неуверенности, субъективно ощущаемой слабости, низкой самооценки. Причем все это чаще всего происходит бессознательно.
Самоутверждение характерно, например, для расхитителей так называемого престижного типа, которые стремятся к приобретению или сохранению определенного социального статуса любым путем, в том числе преступным. Недостижение такого статуса, равно как и «падение вниз», для них катастрофа. Можно предположить, что ведущим, глубинным мотивом, личностным смыслом их преступлений является опасение, даже страх быть подавленным, униженным, возможно даже уничтоженным средой, а отсюда неосознанное стремление занять такое место в жизни, которое позволило бы оказать среде необходимое сопротивление.
Из названных уровней утверждения личности именно самоутверждение, по всей вероятности, имеет первостепенное значение, стимулируя жажду признания на социальном и социально-психологическом уровнях. Самоутверждаясь, человек чувствует себя все более независимым, раздвигает психологические рамки своего бытия, сам становится источником изменений в окружающем мире, делая его более безопасным для себя. Это дает ему возможность показаться в должном свете и в глазах ценимой им группы, и в глазах общества. Эти признания, взаимно дополняя друг друга, обеспечивают индивиду внутренний психологический комфорт и ложное ощущение безопасности[32].
Среди взяточников и расхитителей можно встретить тех, кто стремится к утверждению на любом из перечисленных уровней. Среди воров, грабителей, разбойников, мошенников и спекулянтов чаще всего обнаруживаются те, которые желают признания группы и (или) самоутверждения, т. е. утверждения на социально-психологическом уровне и тем самым решения своих внутриличностных проблем, т. е. самоутверждения. Надо отметить, что среди воров в отличие от расхитителей мы не обнаружили лиц, которые стремились бы утвердить себя на социальном уровне (своей профессией, достижением должности, «деланием» карьеры и т. д.).
Иногда решение внутренних проблем достигается преимущественно путем самого факта совершения преступления. Здесь ценность похищенного как бы сдвинута на второй план. В этом случае преступное поведение носит явно компенсаторный характер, поскольку добытые материальные ценности не имеют первостепенного значения и практически могут даже не использоваться. Для преступников главным является, например, преодоление собственной неуверенности, страха, тревоги, чувства неудачника, подтверждение своих волевых качеств и т. д. Тем самым обеспечиваются приятие самого себя, повышение уверенности в собственной личностной ценности, самоуважение и приобретение возможности доминирования над социальной средой, другими людьми.
