Лютик Бухлов
Базис. Украина и геополитика
Конечно же, сегодня с точки зрения США и прочих продвинутых либеральных стран мира действия Рузвельта являются технологически эволюционно устаревшими. Но в них главное смысл, основная идея: геополитика и направленность внутренней политики на сглаживание противоречий между богатыми и бедными, на поступательное развитие более справедливого распределения ресурсов, понимание этих процессов. Это позволяет избежать разрушительных конфликтов с перераспределением собственности, уничтожения ресурсов во всех сферах жизнедеятельности человека.
Важно понимать, что все упомянутые и не упомянутые мной политики следовали в своей государственной деятельности согласно предрасположенности к геополитической составляющей в конкретный ее исторический период. Они шли за выгодами, предоставляемыми геополитикой. И очень спорный вопрос: они осуществляли геополитику или были сформированы геополитикой. Чингисхан не стал бы Чингисханом, родись он на 300 лет позже, когда морская парадигма сменила сухопутную. Генрих VIII не смог бы противостоять католикам, если бы остров Великобритания был соединен с континентальной Европой. Елизавета I не смогла бы заложить основы могущества Великобритании до появления мореплавания по открытым просторам океана до появления каравелл. Потемкин с Екатериной Второй не смогли бы покорить Крым и причерноморские территории, как это не вышло у Петра Великого за полвека до этого из-за еще не выросшей мощи потенциала морских ворот тогдашней России – Санкт-Петербурга. Цезарь не стал бы Цезарем, если бы в свое время Катон не уничтожил бы Карфаген – ему просто так же не хватило бы мощи и ресурсов для покорения Галлии, потому как Риму пришлось бы распыляться в других местах Испании и Греции. Все усилия Владимира Святославовича были бы умножены на ноль во времена Чингисхана и Батыя (1240 г.), как возможный аргумент-аналог можно привести битву на Ворскле 1399 г. между объединённым войском Великого княжества Литовского с его русскими, польскими и немецкими союзниками против кочевников Золотой Орды и беклярбека Тамерлана Едигея. Битва, которая значительно ослабила Великое княжество Литовское, хотя и не привела к катастрофе как битва на Калке.
Мало того, многие политики не состоялись как великие государственные деятели, потому как в их определенный исторический момент к этому не предрасполагала геополитика. А другие потерпели крах, ведь пошли вразрез с геополитикой. Яркий пример – поражение в Первой мировой войне германской империи Вильгельма II Гогенцоллерна, а вместе с ней и падение Австро-Венгерской империи. Сухопутной, континентальной по определению Германии противопоказано геополитикой воевать на два фронта: с морской стороны – с Великобританией, а с востока с Россией. Даже обладая самой большой в мире технологической мощью, она не справится с двумя такими мощными по территориям и коммуникациям соперниками. Это не увидел или в это не поверил Вильгельм II с германскими элитами и потерпел крах. Мало того, попытка реванша в данном вопросе Гитлера во Второй мировой войне сразу же это доказала. Он проиграл не потому, что немецкая армия была слаба, а оттого, что к этому изначально существовала геополитическая предрасположенность. Падение Гитлера было предрешено изначально фактором географии – растянутыми коммуникациями на огромных просторах востока, климатом и слабыми по сравнению с британской морской силой, флотом, нахождением на одной платформе с Россией и, соответственно, большой границей на равнине.
В такой же ситуации, как Гитлер, оказался Наполеон. Растянутые коммуникации на востоке с соответствующим отсутствием технологий их преодоления, даже на фоне того же Гитлера, и доминирование Великобритании на морях. Проигрыш в Континентальной блокаде. Союз самой большой сухопутной державы с морской против любого противника мобилизует сухопутные ресурсы в морских коммуникациях, в разы перевешивая ресурсы любого другого третьего противника. И так было всегда на протяжении пяти столетий морской парадигмы с XV века. Такой же союз США и Китая против Японии предрек ее падение. Даже просто тем, что огромный Китай отвлекал значительные ресурсы у Японии. Также показательно, как морские державы используют сухопутные страны в противостоянии с другими сухопутными державами. Морская держава всегда будет самым большим выгодополучателем в таком союзе, ведь она отделена от основного театра противостояния морем, а потери будут значительно разниться.
Геополитика не просто предопределяет победы и поражения в войнах, но и часто предрасполагает к их началу, определяя точки напряжения, которые кажутся одним плацдармами, а другим уязвимыми местами слабости (вроде Закарпатской области Украины, лежащей по ту сторону Карпат. Для Украины это плацдарм влияния и коммуникативный центр по ту сторону Карпат, но в то же время точка напряжения с соседями). Восточная Фракия (Европейская часть Турции), разделенный Кипр, Судеты, Эльзас, о. Тайвань, Калининградская область, Трансильвания в Румынии, Джамму и Кашмир в Индии, Северная Ирландия, Ракхайн в Мьянме за хр. Аракан-Йома. И таких мест множество. Именно геополитика, географическое положение часто предопределяют судьбу регионов, когда метрополия не может контролировать отдаленные части своих территорий. Так, Александр Второй должен был уступить и продать Аляску американцам (1867 г.) из-за растянутости сухопутных коммуникаций и слабости морских по результатам Крымской войны. Так же, как и Наполеон продал Луизиану (1803 г.), которая тогда по величине представляла чуть ли не треть США. Именно растянутость коммуникаций и невозможность контроля вынудили их к таким шагам, потому как могли и вовсе потерять эти территории.
Геополитика, исходя из географического влияния планеты, в подавляющей степени является базисом в политике государств, причем как во внутренней политике, так и во внешней. Везде можно увидеть геополитику как основу, которая определяет верность или ошибочность тех или иных решений политиков, заметить предрасположенность или сопротивление этим же решениям. Просто потому, что человек живет на географии планеты, а не наоборот (шутка). Поэтому география, формирующая геополитику, есть основополагающим фактором политики, развития государств, цивилизаций и всего человечества. Кто следует логике географии и геополитики, тот достигает успеха. Кто против, того постигают крах и неудачи. Всё остальное – пафос и стоны сожаления с попыткой оправдаться. Это поняли люди, которые обратили внимание на геополитику как науку. Они провели своего рода черту и объединили многовековые наблюдения за историческим процессом, выявили основные тенденции влияния геополитики в регионах да и в общем на планете. В будущем наука придет к тому, что множественность тех или иных политических процессов можно будет оцифровывать и они будут давать значимый прогноз для тех или иных решений политиков. Мы также проведем черту и вкратце посмотрим на геополитиков. Прежде всего, здесь надо памятовать о том, что любая точка зрения субъективна, а также о том, что любой рассматриваемый геополитик находился под влиянием своего государства и продуцируемой им идеологии. Может, я тоже не прав? Главное – задуматься о возможных выводах и их вариантах. Можно также сделать некоторые выводы для себя о временном периоде становления геополитики и того времени, которое прошло для распространения этих знаний в массы. Я приведу лишь основные идеи геополитиков, которые, с моей точки зрения, являются универсальными.
Альфред Мэхэн (1840–1914) сформировал и предрасположил к изучению доктрину о существовании морских и сухопутных держав. Именно он ярче всего обратил внимание на «морскую мощь». По моему мнению, не вся его аргументация полностью однозначна, но в целом его выводы (особенно то, что касается морских держав, морской доктрины) очень значимы. Я привожу его тезисы, а в скобках даю современный взгляд.
• Море не барьер, а дорога. Всякий, кто рассматривает море как средство изоляции, как очень широкий «крепостной ров» между собой и соседом, в конце концов обнаруживает, что сосед уже поставил море себе на службу. То есть изоляционист неизменно проигрывает, так как добровольно отдаёт все выгоды тому, кто видит в море средство обмена. (Изоляция и коммуникация).
• Владение морем решает дело. Начиная от Пунических войн, по Мэхэну, тот, кто владел морем, был способен не только одерживать победы, но и пользоваться их плодами, и как высшая цель – создавать жизнеспособные мировые империи. Согласно Мэхэну, Ганнибал, Александр, Наполеон – примеры обратного. То есть, не понимая важности владения морем, они не удержали свои империи, несмотря на военный талант. (У Мэхэна очень глубокая мысль, но исключительно в Новом времени до XV века, века начала морской парадигмы. Он не разделяет историю на временные периоды влияния геополитических парадигм под давлением технологий, забывая о веках доминирования Великого шелкового пути и влиянии технологий на коммуникации и прочее. Об этом скажем позже, когда речь будет идти о Римской империи).
• Морская мощь – путь к владению морем. По Мэхэну, она состоит в свободе пользования морем и воспрещении противнику пользования им (изоляция и коммуникация). Обе задачи обеспечиваются сильным флотом, в первую очередь военным, но также и торговым. (Сегодня это основа доминирования морских держав, триумвирата США, Великобритании и Японии).
• Основа морской мощи – на суше. Как поддерживающая флоты экономика, так и базы, колонии и стратегически важные территории – её необходимые составляющие. При этом Мэхэн, в частности, постоянно выступал за необходимость обретения морской мощи Соединёнными Штатами (что позже значительно развил Рузвельт), в том числе сообщения между двумя океанами через Панамский канал (тогда при жизни Мэхэна ещё не был построен). (Тезис очень важный, и в нем также лежит основа мощи США, особенно если взглянуть на размещение военных баз США по миру).
• Оборона своих берегов начинается у берегов противника – решающий характер наступления и глобальный характер войны. (В морской доктрине сохраняется и сегодня).
• Важность «большой битвы»: война решается генеральным сражением. (Устаревший со времен Мэхэна принцип, потому как историк забывает о развитии и влиянии технологий, а также политических технологий, пропаганды. В его время всё это только зарождалось).
• Второстепенный, нерешительный характер крейсерской войны против торговли. (Сегодня это сохраняется, даже при том, что технологии отмели «крейсерскую войну» в воздушное пространство, но смысл о доминировании торговых и грузовых коммуникаций является архиважным).
Влияние основных геополитических принципов, выведенных Мэхэном, доказано временем и является актуальным и сегодня, особенно для морских держав.
Хэлфорд Джон Маккиндер (1861–1947) – это своего рода Мэхэн, только для сухопутных держав. Если Мэхэн вывел основные тезисы существования и развития морских держав в морской парадигме, то Маккиндер указал на тезисы доминирования сухопутных. Он дополнил основополагающие знания в геополитике Мэхэна с точки зрения сухопутных держав. Из его работ мы выводим принципы суши, того, что большее притягивает меньшее, а также влияние Евразии как самой большой суши на планете и значение геополитических платформ.
• Концепция «Хартленда» – «оси истории», окруженной «внешним полумесяцем» морских держав. Сердцем «Хартленда» является гигантская равнина, древняя Дикая степь, раскинувшаяся от Монголии до Карпат. Геополитическую значимость «Хартленду» придает огромное количество природных ресурсов. И главное, по Маккиндеру, невозможность контроля над этой степью силами флотов морских держав. Эта невозможность являлась основополагающей при формировании «Хартленда». (По моему мнению, он не до конца в Хартленде учел значение географических опор в проведении очертания, акцентируя внимание на нем исходя из недоступности контроля со стороны моря. Мне кажется, что это было сделано им исключительно из-за давления и «удобства» политики Великобритании. Почему? Потому как Евразийская платформа простирается через Украину, Польшу, Германию и Францию, опираясь на Карпаты и Альпы, доходя до Пиренеев по южной границе и на береговую линию морей бассейна Атлантики. И это очень весомый как экономический, так и военный фактор коммуникации. Но, по всей видимости, Маккиндер считал, что его можно скрасить морской мощью проникновения и влияния, отдавая эти территории под сферу влияния морских держав, создавая из них фронт-буфер. Это скорее политическая «хотелка» элит Великобритании, чем констатация географического фактора. «Взамен» он очертил Иран в сферу интересов Хартленда, хотя Иран, если рассматривать географические опоры, лежит на другой геополитической платформе. Своего рода хитрость британского геополитика, направляющая «интерес» Хартленда на другую платформу. Его же труды читают не только политики морских держав. Но на самом деле Франция, Германия и Польша – классические сухопутные державы и расположены в западной части Евразийской геополитической платформы. Хотя в какой-то мере (из-за своего географического места, относительной узости равнины и близости Балтики) и подвержены влиянию морских держав.
• Эта недоступность суши всегда будет противопоставлять «Хартленд» как главную геополитическую платформу, как основу сухопутных держав морским державам. Маккиндер называл «Хартленд» «великой природной крепостью людей суши».
• Маккиндер придавал большее для геополитического положения государства значение земной массе, суше, чем морскому могуществу. (Этим он определил принцип: большее притягивает меньшее и в геополитике).
• Геополитик предсказал, что «колумбова эпоха» доминирования морских держав подходит к концу, потому как геополитическая роль «Хартленда» как «оси истории» будет возрастать по мере развития трансконтинентальных железных дорог. (То есть, по сути, он подчеркнул влияние технологий на историю – трубопроводы, железнодорожные и прочие сухопутные коммуникации).
• Маккиндер разделил видение истории Мэхэна на «доколумбову эпоху» и после, то есть до XV века и после, или же до появления каравелл и после. На морскую и сухопутною парадигмы геополитики.
• Максима Маккиндера: «Кто контролирует Восточную Европу, тот командует Хартлендом; кто контролирует Хартленд, тот командует Мировым островом (то есть Евразией и Африкой); кто контролирует Мировой остров, тот командует миром». (Этим геополитик подчеркнул то, что именно Восточная Европа как западная часть гигантской Евразийской геополитической платформы более всего коммуницирует с морем, портами. В Украине с Черным морем, в Польше, Германии, Франции – с Балтикой и Атлантикой. Он называл Восточную Европу «регион-ворота» «Хартленда». Поэтому Восточная Европа является коммуницирующим сухопутным транзитным мостом между всей главной большой геополитической платформой и Западной Европой, остальным миром. Ключом, соответственно, к гигантской платформе и Восточной Европе на юге является Крым, а на западе Польша. Это главнейшие геополитические доминанты в регионе. Поэтому Крым, Украину и Польшу в дальнейшем геополитики морской парадигмы рассматривают как зоны влияния).
Так как СССР почти полностью контролировал «Хартленд», то, исходя из геополитики и воззрений британской элиты (кстати, Маккиндер был членом Тайного совета Великобритании), именно СССР был определен как однозначный победитель Гитлера и необходимый союзник Великобритании во Второй мировой войне.
Поэтому Санкт-Петербург и Крым в современной геополитике – это как северный и южный ключ к гигантской евразийской платформе, а Польша – разделитель этой платформы на Западную части и основную. Польша находится на самом широком равнинном месте этой платформы и опирается на Карпаты по оси Балтика – Черное море.
Важно отметить, что Маккиндер был гражданином «морской страны» Великобритании. Истина о сухопутных и морских державах оказалась дороже, но в его работах можно проследить попытку преодолеть им же предсказанное будущее доминирование сухопутных держав в мире. По сути, он сам опасался тех фактов, которые увидел и, как «спаситель» морских держав, стал главнейшим основоположником Евроатлантизма – геополитической философии политического, экономического и военного сближения государств Северной Америки и Европы под общими ценностями демократии, свободы личности и верховенства закона. Фактически это попытка превознести политику над геополитикой, человека над географией – всего лишь попытка. Но попытка, вылившаяся в создание и существование НАТО. Данную фактическую несостоятельность доминирования политики над геополитикой продемонстрировал Brexit (2016–2019) в Великобритании. География и геополитика первичны и более значимы, чем вся человеческая цивилизация и тем более политика. Хотя последняя является мощнейшим ингибитором влияния географических предрасположенностей. Но всё возвращается на круги своя.
Мэхэн и Маккиндер – два столпа современной геополитики. Первый обозначил море и сушу и развил концепцию развития морских держав, второй реализовал концепцию развития сухопутных государств (может, этого и не хотел (шутка)). Довольно всё просто, если знать и обращать внимание на географию, сопоставлять границы и физическую карту мира. Именно посредством зоркости этих двух геополитиков далее стали формироваться геополитические взаимосвязи и выводы из истории и географии. Всё дальнейшее – это, по сути, небольшие коррекции и акцентирование видимости других меньших факторов, а также влияние чистой политики в попытках пропаганды различных государств отстоять свое право на доминирование.
Хочу обратить внимание читателя на то, что в геополитике основа прежде всего базируется на физической карте и истекающих из нее предрасположенностей, а затем следует политика. Поэтому и первое слово «гео-», а потом политика. Чем ближе к современности, тем больше политики в геополитике, потому как ее пытаются расположить под существующий политический запрос масс и желания элит различных государств. Но помните: физическая география неизменна. Во всяком случае, в ближайшем будущем (шутка). Значит, и она является доминирующим фактором в геополитике. Чем ближе к современности, тем больше будет использоваться политика для вуалирования, смягчения географии как в самих непосредственно геополитических аспектах, так и в пропагандистских. Всегда необходимо стараться увидеть изначально географическое, а потом политическое, так как географическое неизменно, а политическое может корректироваться. Геополитика из-за постоянной необходимости оглядываться на географию и ее значение более первична и сложна, чем политика. Своего рода геополитика – это как шахматы, а политика как шашки (хотя такое сравнение несколько сумбурное).
Альберт Хаусхофер (1903–1945).
Описывать Хаусхофера я не буду, но вызову к нему интерес для изучения. Ярче и глубже всего о Хаусхофере говорит его же стихотворение. Оно помогает понять, какой психологический груз несут знания и невозможность их донести, хотя геополитик и был знаком с первыми лицами германского рейха, и консультировал некоторых из них в вопросах геополитики. Его «Моабитские сонеты» частично писались им на стенах тюрьмы Моабит в Берлине. Очень многоуровневое и многосмысленное стихотворение:
Мне говорят: ты виноват, ты предал…
Нет, не предатель я народу своему.
Я виноват в другом: я знал…, но я ему
Не говорил о том, что раньше многих ведал.
Моя вина в ином: я видел – из кувшина
Зло вырвалось и воспарило ввысь.
Я должен был кричать: Народ, остерегись!
Но я молчал. Зло создало преступную машину.
Я виноват. Не в том вина моя,
Что я боролся с властью бешеного зверя.
Я слишком долго ждал, надеялся и верил,
Что это сделает другой – не я, не я…
Вот в чём пред Родиной вина моя.
Сегодня ясно вижу это я…
Перевод с немецкого Д. И. Гарбара
Скажу лишь, что Хаусхофер также использовал концепцию «Хартленда» в своей стратегии «континентального блока», но в условиях жестких противоречий между национал-социализмом и коммунизмом на гигантской евразийской геополитической платформе данная стратегия не могла сработать. По сути, морские державы применили, исходя из прагматичности, принцип «разделяй и властвуй» и получили самые большие выгоды от противостояния на маккиндеровском континенте «мировой остров». И это, как я уже говорил, причины непонимания геополитики в массах и их невысокий уровень образования – принятие политических идеологий, ведущих к самоубийству.
Николас Джон Спикмэн (1893–1943) во многом отталкивался от концепций Мэхэна и Маккиндера. У него тоже «Хартленд», гигантская геополитическая платформа Евразии, является «ключевым» регионом в мировой политике. Исходя из того, что Спикмэн, как и Маккиндер, был гражданином «морской державы», а концепции Маккиндера предвещали смену морской парадигмы на сухопутную, ему пришлось прежде всего задуматься над этим прогнозом. Как можно противостоять или хотя бы отдалить эту перемену со всеми исходящими потерями для морских держав? Спикмэн стал автором концепции «сдерживания», обернув в научную обложку и акцентировав внимание на том, как Британская империя ранее, обладая и находясь на пике морской парадигмы, влияла на Евразию. Самое ценное, по моему мнению, в концепции «сдерживания» выведение им «Римленда» и более глубокая проработка геополитических платформ с точки зрения опор. Опор в первую очередь на береговые линии. Помним: Спикмэна, как гражданина и геополитика, размышлявшего о благах для своей морской державы, прежде всего интересовали море и его влияние.
• «Римленд» – геополитическая концепция, которая, по замыслу Спикмэна, должна была уравновесить «Хартленд». Это дуга, окружающая Хартленд или Евразию с запада, юга и юго-востока. (По сути, в этой дуге и исходящих из нее предрасположенностей, береговых линий, соотношения союзников морских держав сегодня расположена самая большая и дорогостоящая военная инфраструктура в мире. Военные базы морского триумвирата США, Великобритании и Японии, а также стран, втянутых в дугу политически, посредством политики «сдерживания». Это сотни миллиардов долларов. Задумайтесь! Ведь когда вкладывают, обычно надеются и получают прибыль – какова маржа от контроля Евразии. Само слово «Римленд» как название геополитического противовеса очень глубокомысленно. Спикмэн обратил внимание на почти тысячелетнее существование Римской империи прежде всего с точки зрения геополитики. Он усмотрел причинно-следственные связи успеха длительности этого существования и попробовал использовать их в парадигме морских держав. Так как Римская империя уникальна (позже и отдельно более поясню в чем ее суть). Спикмэн попробовал в своей концепции сдерживания объединить морскую и сухопутную парадигму под политическим соусом политического единства Евроатлантизма (НАТО). Скажу также, что объединение морской и сухопутной парадигмы на планете обязательно произойдёт, но не сегодня. И здесь первую очередь играет фактор не политический, а прежде всего образовательный, во времени и массах. Концентрация населения в Хартленде (и не просто концентрация, а образовательный уровень этой концентрации) на сегодняшний день делает невозможной такое объединение. До 2004–2007 гг. я был апологетом, поклонником мировой гегемонии США, потому как она была космополитична, направлена на объединение мира. Но разуверился в этом по результатам внешней политики: США проели, прогуляли, пророскошествовали все выгоды, а это многие десятки, если не сотни триллионов долларов, вместо инвестирования их в мировое образование, прежде всего в Евразии. Молодой (я про себя) – недооценил природную сущность человека. Объединение мира с его огромными выгодами для человечества фактически было превращено в ширму для обогащения лишь граждан, более всего элит США, и далее не пошло. Так вот «Римленд» потому, что Римская империя в определенный момент истории объединила в себе морскую и сухопутную парадигмы и достигла этим уникального влияния в истории. Спикмэн обращает внимание на эту важную черту, но пытается «натянуть» ее на малые возможности исключительно морских держав, как бы пытаясь проглотить большие сухопутные. Насколько это возможно, время еще не показало, но тенденции уже видны).
• Также Спикмэн углубил знания о важности платформ, особенно их береговых линий как опор. Своей концепцией «сдерживания» он расширил понимание опор платформ. Если у Маккиндера платформы определяются бассейнами водосбора океанов (проникновенность военными кораблями через устья рек), то Спикмэн обращает внимание на береговую линию как на опору, на ее изоляцию и коммуникацию. Соответственно, отсюда рождается важность глубоких физических перепадов карты – береговой линии, горных хребтов, пустынь, рек. Всё это четче формирует понимание границ платформ, ограниченных природными препятствиями, а также их центров, равнинных, степных плоскостей, что позволяет более четко очерчивать геополитические платформы по географическому принципу.
• Третий важный акцент Спикмэна – политическое «сдерживание» как технология. И тут как бы главное не само политическое сдерживание разности идеологий, а то, что оно базируется на разности морской и сухопутной парадигмы. Это обнуляет смысл единения парадигм и всего смысла «Римленда» как уникальной Римской империи. Геополитически военные базы и давление на коммунистический мир расположены по морскому принципу, вокруг Евразии, вокруг «Хартленда». На данный факт еще накладывается вторая значительная разность – разность в идеологиях. И это идеологическая разность, борьба за попытку глобального перераспределения собственности и ее сохранения. Не забываем о времени, когда создавалась концепция «сдерживания» – во времена политического противостояния коммунизма и либеральной демократии, борьбы идей за более справедливое распределение ресурсов. Коммунизм канул в Лету частично из-за политики «сдерживания», но на смену ему пришел очень схожий капиталистический либерализм континентального, чуть более авторитарного стиля. Идеологии в политике и экономике почти одинаковые. Разница в «справедливом распределении ресурсов» значительно скрасилась, а технологии выросли и вышли на новый уровень обмена информацией. Само политическое «сдерживание» из-за размытости политических окрасов претерпевает изменение, от Спикмэна к Бжезинскому, но сегодня оно всё менее актуально, потому как технологии и доступ к информации существенно изменяются. «Римленд» ослабевает, а «Хартленд» усиливается. Вообще, чтобы понимать, что концепция «сдерживания» и дальнейшего объединения парадигм, взятие сухопутных держав под контроль морскими слабо осуществима по якобы историческому принципу Римской империи, необходимо разобраться в самой Римской империи и сравнить ее с «Римлендом» Спикмэна. И здесь проблема в том, что Мэхэн и Спикмэн более склонялись к тому, что Римская империя – это морская держава, но вопрос, по моему личному мнению, более емкий. Но об этом позже.
Збигнев Казимеж Бжезинский (1928–2017) был фактически последователем и еще более развил концепцию «сдерживания». Некоторые его даже считают геополитическим отцом развала СССР и падения коммунизма. Но мне кажется, что Бжезинский скорее допустил геополитическую ошибку, ратуя за развал СССР именно в 1980-е годы. Почему? Постараюсь пояснить.
Дело в том, что идеологически СССР как страна утопии коммунизма перестал жить сразу после смерти Сталина в 1953 году. Помним, что коммунизм – это утопическая идея справедливого распределения благ по принципу доминирования в обществе класса, пролетариата. В основе коммунизма, его сталинского типа, а значит и созданного фактически Сталиным СССР лежит «диктатура пролетариата». Диктатура! Именно диктатура, которая была фактором подавления природной, биологической, эволюционной сущности человека и его стремления к накоплению. Истинные коммунисты были уверены в том, что мораль во вновь создаваемом ими «советском человеке» сможет преодолеть биологический фактор личности, эволюции и стремления к накоплению, к обладанию капиталом. Это само по себе, конечно, уже утопия, особенно для того времени. Тем более в отдельно взятой стране такое вообще невозможно, потому как человек из-за забора смотрит на лучшую жизнь у «лучших» за ним. Вспомним, как граждане СССР с завистью смотрели на то, как живут богатые на Западе, но в паритете сравнения этого взгляда мало обращали внимания на нищету в капиталистическом мире и на то, откуда они вышли. В СССР жена какого-то инженера с восхищением разглядывала наряды Жаклин Кеннеди и думала, что она б тоже могла так одеваться (шутка), поэтому мы потом (в 1990-х) и видели «малиновые пиджаки» и прочее. И эта жена была дочкой матери, которая первая в своем поколении только научилась читать. Производство «советского человека» при Сталине шло от безграмотного работяги к человеку, получившему высшее образование. Для понимания светлой морали справедливости необходимо образование. Поинтересуйтесь ликвидацией 80-процентной безграмотности и рывком высшего образования в массах в СССР. Противоречие в том, что, получив знания, человек становится более личностным, более осознанным, более подвергающим всё сомнению, и при этом взгляд его исходил из личностных, а значит, и биологических факторов. Банально он становился умнее, хитрее и т. д. Естественно, начинала проявляться утопия коммунизма. Кроме взращиваемых новых «советских людей», в СССР также оставались и «недорастреленные» сомневающиеся. Для подавления сомнения в правильности коммунизма и была однозначно необходима диктатура. Разрушение старой имперской иерархии, новые социальные лифты, скачок образования, коллективизация с выгоном людей в города по принципам укрупнения участков для товарного производства и «английского огораживания», дальнейшая индустриализация освободившегося населения, огромный экономический скачок – всё это дало иллюзию правильности коммунизма. Но по мере роста высшего образования, критического мышления, самосознания человека это же вызывало и сомнения. Данное происходило под жесткой диктатурой подавления «сомнений» и «чистками». Сомнения и борьба с ними. Вспомните: последняя значительная компания репрессий – «борьба с космополитизмом и преклонением перед Западом», направленная прежде всего против думающих людей и заставляющая думать, что научные советские цивилизационные ценности как минимум не хуже мировых. Борьба за сознание. Описанное говорит о том, что без диктатуры коммунизм невозможен, во всяком случае, в тот временной период. Диктатура пролетариата. И не просто диктатура пролетариата, а диктатура пролетариата во всем мире, потому как есть взгляд за забор, и человек для себя смотрит на лучшее и желает этого лучшего из-за той же биологии. При Сталине была диктатура пролетариата. Соответственно, существовала на короткий период иллюзия правильности идеи коммунизма, справедливого распределения ресурсов в обществе. И эта идея объединяла и распространялась по геополитической Евразийской платформе. Сталин умер, к власти пришел Хрущев, который ослабил диктатуру, мало того, подверг ее открытой критике «культом личности Сталина», то есть провел ревизию коммунизма и его доктрины диктатуры пролетариата, в чем, кстати, и обвиняли его коммунисты Китая и прочих стран блока. По сути, он умножил диктатуру на ноль. И коммунизм как идея со всеми исходящими начал угасать. Фактически после ревизии диктатуры СССР меркнул в связи с ростом образования, самосознания, понимания утопии коммунизма, что привело его в 1980-м к полному разрыву заявляемой властной идеологии с реальностью. А когда властная идеология кардинально расходится с реальностью, с жизнью, такая власть и государство обречены на падение и изменение. Этому есть множество примеров в истории. Теоретически победу коммунизма можно допустить, если бы у Сталина было три жизни и во второй из них он бы смог подчинить своей диктатуре весь мир, чтобы убрать взгляд за забор. Потому как построение коммунизма в отдельно взятой стране в принципе невозможно. Да и вообще, коммунизм – это утопия, особенно в XX веке. А сегодняшний страх реставрации коммунизма как страх перед Робеспьером в Викторианскую эпоху. Но вернемся к Бжезинскому. Уже через десять лет после смерти Сталина, не говоря уже про 1980-е, когда явно просматривалось жесткое расхождение советской идеологии с реальной жизнью, стимулировать падение СССР было ошибкой. Поддерживая М. С. Горбачева финансовыми вливаниями и уменьшением поддержки центробежных сил в обмен на ядерное разоружение, США получили бы большие геополитические выгоды. Огромное дробление геополитической платформы без ядерного оружия и как оборотную сторону медали – более длительное ее собирание обратно. Им не хватило лет пяти. Конечно, всё это спорно и очень субъективно. История не любит сослагательных наклонений. Но всё же геополитика Бжезинского и ее правота (в этом моменте) также очень спорны.
