Люси Монро
Способен на все
Хотвайер молчал.
Клер вздохнула.
– Послушай, я понимаю, тебе, выходцу из среднего класса, трудно принять тот факт, что не все полицейские похожи на рыцарей в белых одеждах, да и те, настоящие герои, не могут справиться со всем общественным злом. Они помогают, но только по мере сил.
– Это не значит, что они вообще ничего не могут сделать.
– Я этого не говорила. По-моему, звонить 911 можно лишь в том случае, если что-то еще можно исправить к лучшему. Когда что-то осталось.
– Поясни, что ты имеешь в виду. Клер вздохнула:
– Мой отец совершил самоубийство, когда мне было одиннадцать лет. Он обанкротился; ты знаешь, как динамично развивается индустрия компьютеров. Ну, знаешь ли, его дело лихорадило давно, и они с мамой жили на грани финансовой катастрофы еще до моего рождения. Мы все были по уши в долгах, потому что отец с мамой хотели иметь все только самое лучшее. Новые машины каждые два года, громадный дом... я училась в престижной частной школе. Все более или менее ладилось, но когда он не смог получить высокооплачиваемую работу сразу после того, как лишился прежней, карточный домик рухнул.
– И он предпочел убить себя, вместо того чтобы решать вопросы с кредиторами? – в недоумении переспросил Хотвайер.
– Да. И это окончательно сломило мою мать. Она его обнаружила первой. Он застрелился. Все это звучит, как надуманная история в шестичасовых новостях, но я с этим жила. Мама бегала по дому и кричала: «Позвони 911!.. звони 911!» Только никто ничего не мог сделать. Папа умер, мы оказались банкротами, и даже портниха, что шила маме платья, из кожи вон лезла, чтобы получить все по счетам.
– Понимаю. У тебя зуб на полицию. Ты обижаешься за то, что они не смогли спасти твоего отца?
– Нет у меня никакого зуба на полицию.
Хотвайер хмыкнул, давая понять, что он-то знает: зуб у нее есть, да еще какой.
– Ладно. Есть у меня предубеждение. Но не против полиции. Просто у меня с полицией связаны неприятные воспоминания. После смерти папы мама начала пить, и она не была тихой пьяницей. Не из тех, что мирно посапывают на диване, высвистывая национальный гимн. Нет, она водила домой мужчин, у нее бывали припадки ярости, и она дралась со своими бой-френдами. И тогда приезжала полиция. Они приезжали и грозили отнять меня у нее. У мамы начиналась истерика, и мне приходилось ее успокаивать. Она говорила, что если и меня потеряет, то сделает то, что сделал отец.
– Убьет себя?
– Да.
– И ты ей верила.
– А почему я не должна была ей верить? Она была слабой. Как и мой отец. Никто из них не мог смотреть правде в глаза и жить настоящим. Мать пряталась от действительности, заливая горе алкоголем. Отец – вообще через смерть.
– И они оба оставили тебя собирать осколки?
– Да.
– Ты сказала, что твоя мама умерла.
– От скоротечного рака печени. Да. Я о ней заботилась.
– Поэтому тебе двадцать восемь, а ты только сейчас заканчиваешь учебу в университете?
– Я не могла оставить ее одну и уйти на занятия. Я и школу заканчивала на домашнем обучении.
– Дай-ка угадаю. Ты занималась самостоятельно?
– Разумеется. – Клер вздохнула. Она устала от неприятных воспоминаний. – Теперь ты понимаешь, что я не могу быть мишенью того, кто вломился в дом.
Хотвайер остановился и развернул Клер за плечи лицом к себе.
– Как ты пришла к такому выводу?
Она посмотрела ему в глаза, и непрошеное чувство громадного облегчения словно смыло с нее все печали. В глазах его больше не было ни недоверия, ни порицания.
– Может, я и построила для себя новую жизнь, но я не нажила ничего такого, что кто-то мог бы захотеть украсть. И у меня нет криминального прошлого. Ни приводов, ни судимостей. – Она все же была обижена на него за то, что он обвинил ее в преступных связях. – Ни в моем прошлом, ни в настоящем нет никого, у кого был бы повод вламываться в мое жилище.
– Ты не можешь знать это наверняка.
– Могу. Я не слишком общительна. Не завожу друзей с легкостью. Самые близкие мне люди – это Джозетта и пациенты Бельмонт-Мэнора. Скажи мне, как могут мои связи с группой пожилых людей сделать меня непосредственной мишенью злоумышленника?
– Я не знаю, но все указывает на тебя, Клер.
– Не понимаю, с чего ты это взял. Весь дом перевернули вверх дном, а не только мою спальню. Парень, что на меня напал, вполне мог подумать, что я – Джозетта.
– Тут что-то не складывается. Причем с самого начала не складывалось. Просто мы решили, что иного разумного объяснения нет.
– И тогда не было, и сейчас нет.
– Ты уверена, что все мне рассказала? – В Хотвайере больше не было прежней холодности, но во взгляде его больше не было и той взрывоопасной смеси сексуального желания и теплой заботливости, к которой Клер так успела привыкнуть. – Я хочу помочь тебе, Клер, но я не смогу этого сделать, если ты будешь что-то скрывать.
Она чувствовала себя преданной.
– Я только что рассказала тебе такое, о чем никогда никому не рассказывала. Ты думаешь, мне приятно признаваться в том, что мой отец предпочел убить себя, нежели жить со мной и с мамой, или в том, что моя мать тоже себя убила, пусть и медленно, беспробудным пьянством?
– Я сожалею, моя сладкая, я правда...
– Мне не нужна твоя жалость! – гневно воскликнула Клер, отталкивая его от себя. – Я просто хочу, чтобы ты понял, что в моей жизни нет ничего, что сделало бы меня мишенью какого-то маньяка. Все понятно?
– Я понимаю тебя, но, согласись, ты могла о чем-то позабыть, счесть не слишком важным, не относящимся к делу. Я понимаю, как странно это звучит, но дело не в том, что я тебе не верю. Я верю. Но интуиция, какой-то инстинкт говорит мне о том, что ты, именно ты в центре всей этой неразберихи.
– Ну что же, выходит, твой инстинкт тебя обманывает. – Клер развернулась и пошла к дому.
Ладонь Хотвайера легла ей на плечо – большая и теплая. Клер остановилась.
– Убери руку. – Ей невыносимо было чувствовать его прикосновение.
– Куда, позволь узнать, ты направляешься?
– Куда я иду и что делаю – тебя не касается.
Ей было наплевать, если ее заявления звучали взбалмошно. Она была зла на Хотвайера и не хотела находиться с ним рядом. То, что его интуиция говорила, будто из-за нее заварилась вся эта каша, наводило на мысль, что он ее каким-то образом осуждает, что он видит в ней нечто недостойное, нечто плохое.
– Если я обещал Джози, что присмотрю за тобой, то я это сделаю. Я обещаний на ветер не бросаю.
Грубая правда о том, что он рядом с ней только потому, что дал слово Джозетте, не способствовала улучшению настроения Клер.
– Я освобождаю тебя от обязательств. – Понимая, как глупо звучат ее слова, Клер обозлилась еще сильнее. Она попыталась вырваться, чтобы поскорее уйти, но Хотвайер не дал. Он схватил ее за плечо и прижал к себе. Его тепло, его запах обволакивали ее. Он взял Клер за подбородок и приподнял голову так, что ей ничего не оставалось, как посмотреть ему прямо в глаза.
– Ничего у тебя не получится. Я давал слово не тебе.
– Твое обещание напрямую касается меня, и я не хочу, чтобы оно оставалось в силе. – Голос Клер повысился почти до крика, и сердце стучало как сумасшедшее.
– Плохо, моя сладкая, потому что я буду стоять на своем. Клер резко дернула плечом и, высвободившись из его хватки, отступила на шаг.
– Я не нуждаюсь в том, чтобы ты за мной присматривал, и я не хочу, чтобы ты ошивался поблизости.
– Нет, я тебе нужен, – хрипло сказал Хотвайер. – За тобой идет охота.
– Это ты так говоришь.
Он издал звук, сильно напоминавший медвежье рычание.
– За кем бы они ни охотились: за тобой или за Джози, ты не можешь оставаться в этом доме одна.
– Я не собираюсь больше жить в этом доме.
Клер не была настолько безрассудна, чтобы не понимать: жить у Джози было небезопасно. Пока она еще не знала, как будет действовать. Но то, что съехать придется, она знала точно. Она должна перебраться туда, где смогла бы забыть об опасности.
– Куда ты планируешь переселиться? – Вопрос был задан вполне безобидным тоном, но язык тела сообщал совсем о другом: без дозволения Хотвайера она вообще никуда не двинется.
– Это не твоя забота. Считай, что одной головной болью у тебя меньше. Ты больше за меня не отвечаешь.
– Черта с два.
– Брось, Бретт. С этим покончено.
И вдруг атмосфера, их окружавшая, наполнилась электричеством и дух противоречия, исходивший от Хотвайера, куда-то исчез. Клер растерялась. Она не знала, как ей быть, и потому, когда он вторгся в ее личное пространство и схватил за плечи, не стала вырываться, а осталась стоять, внезапно потеряв всякое желание ему возражать. Она сама не понимала, что происходит.
– Я не хотел тебя обидеть, – сказал Хотвайер так, словно Клер и в самом деле была ему небезразлична.
Но она покачала головой. Редко кто обижает тебя намеренно, но обида от этого не перестает быть обидой. Чем ближе человек, тем обида горше. Клер и так позволила себе слишком сильно к нему привязаться.
– Это не важно.
– Нет, это важно, моя сладкая. Из-за меня ты готова совершить очень опрометчивый поступок. Я не могу этого допустить. Все кончится тем, что ты пострадаешь, и виноват в этом буду я.
– Ты не мой телохранитель. Ни за мою безопасность, ни тем более за мои чувства ответственности ты не несешь. Я тебе такой власти над собой не давала Хотвайер точно не знал, отчего Клер так разгорячилась, но он понимал, что должен все каким-то образом уладить. Он не мог позволить ей уйти из его жизни, особенно сейчас, когда ее жизнь была в опасности.
Может, она оскорбилась, решив, что он ей не верит?
– Ты сказала, что не знаешь, почему все это происходит, и я верю тебе. Я на самом деле тебе верю. – Он заглянул в ее карие глаза и мысленно приказал поверить ему. – Просто что-то мне подсказывает, что ты в центре всего происходящего, а жизнь научила меня доверять инстинктам.
– Но я не знаю, как такое возможно! – с горячностью возразила Клер. Она совсем не производила впечатления укрощенной.
– Очень давно я понял, что у «плохих парней» может быть совсем другая логика.
– Я не понимаю, почему твои инстинкты указывают на меня, Бретт. Честное слово, не понимаю.
Что-то в нем дрогнуло при звуке собственного имени, произнесенного мелодичным голосом Клер. Это уже не в первый раз. Нравится ему это или нет, эта женщина уже проникла к нему в кровь.
– Я тоже не понимаю, моя сладкая, но это так. Ты – мой друг, и я не хочу, чтобы ты пострадала.
Клер опустила голову. Теперь он мог любоваться лишь медной кудрявой гривой.
– Разве друзья сомневаются друг в друге?
Она все никак не могла выкинуть из головы то, что он подумал, будто у нее в прошлом были проблемы с законом.
– Иногда так бывает. Люди несовершенны, Клер. Но это не значит, что им друг на друга плевать.
– Но при чем тут я? Какое тебе до меня дело? Ведь я для тебя – ничто.
Она что, всерьез в это верит?
– Ты – мой друг, – повторил Хотвайер с нажимом на последнем слове. – И для меня это кое-что значит.
Он встречался со многими женщинами за свою жизнь, но немногих он называл друзьями.
– И для меня тоже.
– Значит ли это, что ты меня простила? Клер кивнула, но в глаза смотреть избегала. Хотвайер приподнял ее голову так, чтобы у нее не осталось иного выбора.
– Честно?
Клер закрыла глаза, словно захлопнула перед ним дверь в свою душу.
Он наклонился к ее лицу, и губы их почти соприкоснулись. Он знал, что пользоваться ее сексуальным влечением к нему нечестно, но в данный момент все средства были хороши, лишь бы восстановить добрые отношения. Словами он ничего не добился.
– Клер, – прошептал он у самых ее губ. Она ответила едва слышно, с придыханием: -Что?
– Открой глаза и скажи, что ты меня простила.
Она взмахнула ресницами, и Хотвайер увидел, что ее светло-карие глаза подернула дымка страсти.
– Я прощаю тебя.
Он застонал, внезапно позабыв, о чем они говорили, и прижался губами к ее губам. Он продолжал целовать ее, пока она не растаяла, прижимаясь к нему, пока дрожь желания не охватила его. Он был готов взять ее прямо здесь и сейчас.
Залаяла собака, вернув их к действительности. Они были в парке, у всех на виду.
Новобранец и тот не стал бы вести себя так на задании. Что, если в тот момент, когда он, Хотвайер, забыв обо всем на свете, целовал Клер, кто-то подкрался бы к ней и убил ее?
Хотвайер неохотно отстранился".
– Скоро приедут копы.
– Да.
– Нам пора возвращаться в дом.
– Угу, – вяло и как-то сонно сказала Клер. Хотвайер улыбнулся. Ему льстила ее реакция на его поцелуй. Довольный, он повел ее к дому.
Поскольку делать до приезда полиции все равно было нечего, они уселись на диван и включили телевизор. Хотвайер положил руку Клер на плечи, а она свернулась калачиком у него на груди. Хотвайеру было приятно, и он решил, что не станет переживать из-за невесть откуда взявшейся странной потребности все время прикасаться к Клер.
Хотвайер бездумно щелкал пультом, переключаясь с канала на канал, когда Клер вдруг его остановила:
– Подожди, я ее знаю.
– Кого?
– Вернись на местный бесплатный кабельный канал. Хотвайер вернулся назад, и на экране возникла пожилая женщина, беседующая с молодым человеком.
– Это же Куини! Что, скажи на милость, она делает на телевидении?
– Кто такая Куини?
– Моя приятельница из Бельмонт-Мэнора. Из интерната для престарелых.
Женщине со взбитыми седыми волосами и бледно-зелеными глазами было не меньше семидесяти. Ну и приятельница у Клер! Но Хотвайера это не удивляло. Клер была доброй, и пожилые люди, с которыми она работала, наверняка любили ее ненавязчивое общество.
– О чем она говорит? – спросил у Клер Хотвайер. – О какой конспиративной деятельности правительства?
– Понятия не имею. Тихо. Давай слушать. – Клер выхватила у Хотвайера пульт и прибавила громкость.
Куини совсем не производила впечатления милой пожилой леди. Глаза ее покраснели и горели гневом.
– Я абсолютно уверена в том, что это дело тайных правительственных служб. Лестер имел информацию, которая могла представить власти в весьма невыгодном для них свете...
Глава 8
– Итак, напоминаю вам, дорогие телезрители, что у нас в студии местная жительница Куини Гантер, близкая подруга недавно скончавшегося Лестера Уилсона, – говорил репортер, глядя в камеру. Затем он повернулся лицом к Куини: – Вы полагаете, что в смерти вашего друга кто-то замешан?
– Должно быть, сегодня новостей совсем нет, раз такое показывают, – протянул Хотвайер. Между тем Куини на вопрос репортера ответила утвердительно.
– Это местный канал. Участникам передачи платят по часам. Куини когда-то вела на нем свое ток-шоу. У нее еще остались старые связи.
– Мой бедный Лестер, это я виновата в его смерти, – сказала Куини. Она выглядела по-настоящему расстроенной. – Я написала заметку о его деятельности, и вот двумя неделями спустя его не стало.
– Вы не против поделиться содержанием вашей заметки с телезрителями?
Хотвайер невольно задался вопросом, какова аудитория у этой программы. Едва ли такого рода передачи вызывают интерес у многих. Другое дело – реалити-шоу.
– Я узнала, что мой дорогой друг был в юности наемным убийцей, – сообщила Куини, и даже сейчас, в минуты скорби, глаза ее возбужденно загорелись. – В основном он работал на правительство, но выполнял и частные заказы.
– И вы считаете, что правительство прикончило его, чтобы он молчал?
– Прикончило, – брезгливо прокомментировал Хотвайер. – Кто пишет реплики для этих ведущих?
Клер укоризненно нахмурилась, давая понять, чтобы of. замолчал.
Куини страстно закивала: – Да.
– С тех пор много воды утекло. Кому какое дело до того, что происходило лет сорок назад? И кто бы стал мстить за дела сорокалетней давности!
Куини окинула молодого ведущего ледяным взглядом. Его замечание явно отдавало отсебятиной.
– Я видела дневник Лестера. Последний заказ у него был в начале восьмидесятых.
Хотвайер натянулся как струна. Молодой ведущий заерзал на неудобном стуле.
– И все же и это событие произошло двадцать лет назад.
– Молодой человек, у моего Лестера были связи в правительстве, и, если бы они раскрылись, кое-кому было бы весьма неловко.
– А где сейчас его дневник?
– Пропал. – Куини произнесла эту фразу таким тоном, словно сам факт пропажи уже доказывал насильственный характер смерти Лестера.
– Вы в этом уверены? Может, дневник забрали уже после его смерти?
– Он пропал ночью накануне смерти моего друга. Лестер мне говорил. Он переживал из-за этого. Мы вместе с ним обыскали его комнату, и потом я обыскала его комнату уже после случившегося с ним сердечного приступа. Дневник определенно пропал...
Вскоре интервью закончилось, и Хотвайер выключил телевизор.
– Бедная Куини, она себя винит, – печально сказала Клер.
Хотвайер встал и окинул Клер внимательным взглядом. Он мысленно перебирал возможные сценарии.
– Почему?
– Она написала статью в «Газету ветеранов», в которой клеймила правительство за то, что те оплачивают киллеров.
– Так об этой заметке она говорила в начале интервью? Она была опубликована в «Газете ветеранов»?
– Да.
– Сколько людей могли ее прочитать?
– Тираж этой газеты вполне приличный. Она бесплатно доставляется всем проживающим в Бельмонт-Мэноре и еще в три похожих интерната. Еще ее выписывают члены политической группы, поставившей во главу угла заботу о пожилых. Есть у газеты и другие подписчики.
Выходит, статью прочло больше людей, чем увидело интервью по телевизору.
– Она и в статье сообщила о том, что видела дневник киллера?
– Она не написала об этом прямо, но дала недвусмысленный намек.
Хотвайер определенно завелся.
– Этот киллер, Лестер, он тоже жил в Бельмонт-Мэноре?
– Да.
– И он тоже был твоим другом?
– Да, мы были очень близки. – Глаза Клер наполнились слезами. – Он умер в ночь накануне нападения. Я так по нему скучаю, – жалобно протянула Клер.
В Хотвайере боролись два желания: успокоить Клер и собрать побольше информации. Вторая потребность оказалась сильнее. Сейчас главным было обеспечить безопасность Клер, и, кажется, он приблизился к разгадке мотива преступления.
– Ты много времени с ним проводила?
– Больше, чем с кем бы то ни было, включая Куини. Он вызывал меня каждое мое ночное дежурство. Мы подолгу разговаривали.
– Он рассказывал тебе о своем прошлом киллера?
– Да. Но вначале я думала, что это его фантазии. И только недавно поняла, что он вспоминает реальные события из прошлого.
– Он говорил тебе, кого убивал?
– Да, он называл некоторые имена, но не одно имя не было мне знакомо.
– Как его звали?
– Я говорила тебе. Лестер Уилсон.
– Я имею в виду его профессиональное имя.
– Откуда ты знаешь, что оно у него было?
– Он прожил долгую жизнь. Дожил до пенсии, не прожил бы столько, если бы не работал под вымышленным именем или псевдонимом.
– Арван – так он себя называл.
– Кельтский бог смерти.
– Именно, – с некоторым удивлением подтвердила Клер.
Хотвайер насмешливо поднял бровь.
– Мы тоже кое-что читали.
Клер улыбнулась ему, и глаза ее задорно блеснули.
– Как трогательно.
– С кем еще, кроме тебя и Куини, он мог поделиться своими тайнами?
– Ни с кем из тех, кого я знаю. Рассудок его все больше мутился с годами. Но в разговорах со мной он всегда преподносил свои откровения как великую тайну. А когда Куини опубликовала свою статью, постояльцы Бельмонт-Мэнора и обслуживающий персонал отреагировали на нее недоверчиво.
– На кого он работал?
– Он никогда мне об этом не говорил, но Куини он показывал дневник.
Да, и об этом она заявила на интервью, и если подозрения Хотвайера оправданны, то ей грозит серьезная опасность после такого рода публичных заявлений.
– Дерьмо.
Клер удивленно на него посмотрела.
– Прошу прощения, – машинально ответил Хотвайер и глубоко вздохнул. – Как ни печально, но в чем-то эта дама могла быть права.
– Но Лестер был уже старик. Он никому не мог причинить зла.
– Он был наемником, а это означает, что он работал и на гражданских. А эти ребята, поверь мне, из штанов выпрыгнут, чтобы только их не раскрыли.
– Гражданские – это все, кто не наемники?
– Это все, кто не солдаты. Но суть не в этом. Суть в том, что некоторые из клиентов Лестера могут быть живы, и кое-кто, возможно, еще не слишком стар для того, чтобы беспокоиться о собственной политической репутации.
– Ты не шутишь? – У Клер округлились глаза.
– Нисколько.
– Вот это да!
– Как он умер?
– От сердечного приступа.
– У него было слабое сердце?
Клер прикусила губу. В глазах ее стоял ужас.
– Вообще-то нет. Это правда, что правительство его заказало?
– Нет.
– Слава Богу.
– Я думаю, что тут может быть замешан гражданский. Частное лицо, так сказать. И тогда Куини тоже грозит опасность.
Клер вскочила и схватила Хотвайера за руку:
– Мы должны к ней ехать. Мы должны убедиться, что с ней все в порядке.
– Мы ведь ждем полицию, ты помнишь?
– Не станем запирать дверь и оставим им записку. Мы им не нужны для снятия отпечатков.
– Им придется составлять протокол. И без нас они не обойдутся.
Но Хотвайер сдался под напором Клер. Он позвонил в полицейский участок уже по дороге в Бельмонт-Мэнор и сообщил диспетчеру, что они с Клер отъехали и позвонят, когда будут возвращаться.
Клер чуть ли не бежала к дверям пансионата. Куини жила в том крыле, куда селили стариков, способных себя обслуживать.
Клер остановилась перед красивой белой дверью и постучала. В Бельмонт-Мэноре все дышало элегантностью, от белой обшивки стен в общей столовой то едва намеченного рисунка коврового покрытия цвета бургундского, укрывавшего пол во всех холлах и помещениях общего пользования.
Когда Куини не ответила и со второго раза, Клер нервно прикусила губу.
– Может, она все еще внизу, на завтраке?
– Давай посмотрим.
По дороге в столовую им пришлось пересечь вестибюль, и у Клер едва не подкосились ноги, когда она услышала мелодичный смех Куини.
Клер схватила Бретта за локоть:
– Она здесь!
Хотвайер остановил ее перед входной дверью.
– Теперь, когда мы знаем, что с ней все в порядке, какой у тебя план?
– Мы должны за ней присмотреть.
– Торчать здесь круглые сутки семь дней в неделю?
– Да, если придется. – Но Клер понимала, что это нереально, и, судя по выражению лица Бретта, он тоже так считал.
– Успокойся, милая. Давай посмотрим на вещи трезво. Во-первых, надо ли говорить Куини о том, что ее жизнь в опасности?
Клер решительно замотала головой.
– Куини может и в «Тайме» поместить объявление. Ее имя вполне отвечает ее сущности. Она была актрисой в юности. И выступала в амплуа драматических героинь.
– Так что мы ей скажем?
– Не знаю. Бретт вздохнул.
– Я могу приставить к ней охрану, но в ее случае подойдет только тайный телохранитель. Возможно, легче было бы справиться с ее потребностью устраивать мелодрамы из любого подручного материала, чем охранять ее жизнь без ее на то ведома.
– Мы не можем даже знать наверняка, что ее жизнь е опасности. Я хочу сказать, что Лестер мог и в самом деле умереть от сердечного приступа. С людьми его возраста такое случается.
– Да, но в свете того, что один из очень немногих твоих друзей оказался бывшим киллером и это стало достоянием гласности, нападение на тебя и обыск в твоем доме выглядят весьма подозрительно.
Клер была вынуждена согласиться.
– И что мы будем делать?
– Что, если мы отправим ее к отцу Джози?
– Как мы уговорим ее к нему поехать? Она захочет остаться здесь, в гуще событий.
– Захочет. – Непоколебимая решимость Бретта не оставляла сомнений в том, кто выйдет победителем из поединка воли. У пожилой подруги Клер против Бретта не было шансов. – Мы скажем ей, что Тайлер поможет ей побольше узнать о тайной правительственной деятельности, связанной с Лестером. Это должно ее заинтересовать.
– Ты считаешь, что это правильно – подпитывать их беспочвенную фантазию?
– Я считаю, что так она будет в безопасности, и они могут строить столько теоретических предположений, сколько их душам угодно. А жена Тайлера поможет им оставаться по эту сторону от паранойи. Она женщина трезвая.
– Куини не уедет до похорон. Я думаю, мне следует остаться с ней.
– Нет.
– Бретт...
– Ты в такой же опасности, что и Куини. И даже в большей, потому что пока нападение было совершено только на тебя.
– Но мы не можем просто взять и оставить ее здесь. Бретт нахмурился.
– Тогда нам придется рассказать ей о наших подозрениях прямо сейчас и забрать ее к себе в отель.
– Клер, милочка, что ты тут делаешь? Я думала, у тебя сегодня экзамен. – Куини стояла возле входа в холл, и, хоть она и улыбалась, ее обычно такие веселые зеленые глаза были затуманены грустью.
Клер шагнула ей навстречу и крепко обняла старушку. Хрупкое тело Куини сотрясали рыдания.
– Я убила его, Клер. Я, я это сделала. Я не знаю, как мне после этого жить.
Клер еще раз крепко обняла Куини и отступила на шаг, качая головой:
– Вы его не убивали.
– Только не говори мне всю эту чушь про сердечный приступ.
– Нет, я не стану говорить.
Куини одобрительно кивнула, но тут лицо ее свела гримаса страдания.
– Тогда ты понимаешь, что это моя вина.
– Нет, не ваша. – Клер столько раз повторяла эти слова в той, прошлой жизни с матерью и ей, и себе, что они стали синонимом боли. – Вы не отвечаете за действия...
Бретт оборвал ее:
– Давайте поднимемся наверх и поговорим там. Куини промокнула глаза платочком и с пристальным любопытством взглянула на Бретта:
– Кто это, Клер? Твой новый бой-френд?
Поскольку у Клер никогда не было бой-френда, с которым была бы знакома Куини, то определение «новый» явно несло оттенок эвфемизма.
– На самом деле это друг Джозетты.
Как и ожидала Клер, эта информация пробудила в Куини новую вспышку интереса. Она окинула спутника Клер придирчивым взглядом с головы до пят.
– Вы служите в спецназе?
Бретт выставил локоть калачиком, предлагая Куини взять его под руку, а другой рукой обвил Клер за талию.
– Почему бы нам и эту тему не обсудить наверху?
Когда троица зашла в квартиру Куини, хозяйка изъявила желание приготовить гостям чай, а Клер тут же подскочила, чтобы ей помочь. Она готова была на все, только бы оказаться вне досягаемости от волнующих прикосновений Бретта. Они сводили ее с ума.
Кухня представляла собой всего лишь крохотный закуток, занимавший нишу в гостиной. Куини принялась допрашивать Бретта, а заодно стала составлять чашки на поднос.
– Почему вы стали контрактником? Я полагаю, вы прошли специальный курс подготовки и не относитесь к числу тех глупых мальчишек, которые после шестинедельной начальной подготовки считают, что готовы сражаться с врагами во всех уголках мира лишь потому, что научились стрелять из винтовки.
– Нет, мэм, я не один из этих мальчишек. Куини одобрительно кивнула.
– Вы выглядите куда более развитым и утонченным. И куда более грозным.
– Грозным? – протяжно, с южным акцентом повторил Бретт, одарив Куини своей коронной улыбкой. – Обычно женщины меня видят другим.
– Вы чертовски обаятельны, в этом вам не откажешь. Как и Лестер. Вы можете скрывать правду за привлекательным фасадом, но я вижу вас насквозь.
Бретт приподнял брови.
– И в какой именно группе войск специального назначения вы служили?
– Я был рейнджером – служил в диверсионно-разведывательном подразделении.
– Лестер был одним из первых добровольцев, попавших в диверсионный отряд во время Второй мировой. – Бретт явно заработал себе пару лишних очков. – А теперь объясните, почему вы оставили такую почетную карьеру и стали тем, кто готов продать себя и свое военное мастерство тому, кто больше заплатит?
– Куини! – взмолилась Клер. Бретт мог и обидеться на такие слова.
– Я оставил умирать слишком много товарищей по приказу своих командиров.
– У рейнджеров есть кредо – никогда не оставлять товарищей врагу.
– Не все товарищи и не все жертвы войны – рейнджеры, особенно если речь идет о закрытых операциях.
– Ваши командиры не позволяют вам защищать других с той же решимостью, как ваши соратники рейнджеры?
На мгновение в глазах Бретта отразилась боль.
– Именно так. Будучи независимым исполнителем, я никогда не оставлял в беде тех, кто от меня зависит.
– Это похвально. Бретт пожал плечами.
– Бретт и двое других его товарищей контрактников не продавали себя и свое оружие тому, кто больше заплатит, Куини. Они занимались спасением жизни людей в горячих точках, а сейчас управляют компанией, занимающейся системой безопасности и консалтингом.
– Понятно. Я рада это слышать. Одно дело мне, старой вороне, запасть на такого коршуна, как Лестер, и совсем другое такой молоденькой девушке, как Клер. У нее вся жизнь впереди. И мне не хотелось бы, чтобы эти годы были омрачены жизнью с человеком, в душе которого осталось столько шрамов от убийства невинных душ. Нормальный человек никогда на такое не решится.
Клер была готова зажать Куини рот.
Бретт продолжал улыбаться, излучая непередаваемый южный шарм. На все провокации Куини он отвечал лишь: «Да, мэм», «Нет, мэм».
– Полагаю, что ваша совесть ничем не отягощена?
– Да, мэм. И если в ней имеются дыры, то их латанием есть кому заняться – моей маме и сестре, мэм.
Губы у Куини дрогнули, и она замотала головой.
– У Клер не будет с вами проблем. Я это уже сейчас вижу.
– Я на него пока что не посягаю, – сквозь зубы процедила Клер.
Бретт насмешливо взглянул на нее, а в его синих задорных глазах Клер прочла вызов – он сомневался, что она готова следовать своим намерениям.
Клер покраснела.
– Мы не могли бы вернуться к главной теме? – ядовито поинтересовалась она.
– Ты имеешь в виду убийство Лестера? Клер сочла необходимым сказать:
– Мы не можем быть уверенными в том, что Лестера убили. Ему было восемьдесят пять лет. Сердце его могло остановиться и без упреждающих сигналов тревоги.
– Если не считать легкого умопомешательства, он был самым здоровым мужчиной из тех, кого я знала, – с едким сарказмом заявила Куини. – Ему можно было дать и шестьдесят пять.
Клер решила, что пора погладить Куини по распушившимся перьям.
– Конечно, вы правы. Куини была неумолима.
– И вы действительно думаете, что вероятность убийства не исключена?
– К сожалению, мы именно так и думаем, – вмешался Бретт. Взгляд у него стал жестким, и манера держаться кардинально изменилась. Он вел себя сугубо по-деловому. – Я бы даже сказал, что, вероятнее всего, произошло именно убийство.
– Полагаю, у вас нет контактов в правительстве, чтобы помочь нам найти убийцу? – Куини адресовала свой вопрос, естественно, Бретту.
– У меня есть контакты в правительстве. Но я полагаю, что обвинять правительство все равно что облаивать дерево, на котором нет дичи.
– Я кое-что повидала за свою жизнь, молодой человек, и стала весьма циничной женщиной в том, что касается нашего правительства. Лестер прекрасный тому пример. Он работал на правительство, убивая людей! – Несмотря на все усилия разыграть из себя женщину, которая уже ничему не удивляется, Куини потерпела неудачу. Случай с Лестером стал для нее шоком, и одно это говорило о ее наивности.
