bannerbannerbanner
полная версияПолчаса

Людмила Вячеславовна Федорова
Полчаса

Полная версия

… И снова, здравствуйте, дорогие любимые уважаемые читатели! Снова я с радостью послужу вам своим писательским пером, чтобы удивить, вдохновить, подарить незабываемые эмоции от прочтения художественной литературы, зарядить позитивом и напомнить, что мир лучше и добрее, чем нам кажется. Кто-то взялся читать моё сочинение в первый раз, а кто-то знаком с моими различными работами давно, но мне всегда есть, что сказать нового и удивительного.

Ответьте, дорогие многоуважаемые мои читатели, на один вопрос: верите ли вы в то, что жизнь человека может измениться в любой миг, и что для жизненных перемен на все 360 градусов может понадобиться всего полчаса?

Я не знаю, к сожалению, вашего ответа, но мне кажется, что большая часть читателей ответили «нет», как и я ответила бы раньше. Что ж, тогда эта история любви из золотого 19 века именно для вас. Я, как писательница, хочу подарить вам одну из самых неординарных, нежных и захватывающих историй любви, которая бы не случилась, если бы главный герой и его избранница не поменяли предвзятого высокомерного отношения к друг другу всего за полчаса…

… Каких-то всего полчаса изменят их мир и станут для всех героев истории роковыми, а я смогу подарить вам одну из самых красивых историй любви…

И так, если у меня получилось заинтересовать вас, мои любимые читатели, то я начну повествование.

Действие этой истории происходило в Российской Империи, в Санкт-Петербурге, во времена восхитительного ампира, в 1804 году…

Глава «Повеление графа Шустрова»

…В этот день, как и в другие дни впрочем, в богатой усадьбе графа Иннокентия Александровича Шустрова было тихо и скучно, как будто и не в роскошном Санкт-Петербурге, а на деревенской дачке.

По крайне мере, так думал Евгений Дубов, племянник пожилого графа. В прочем, если все представляют 19 век, как время беспрестанных балов, литературных салонов, маскарадов, званых обедов и театров, то это явно идеализация, всё это присутствовало в жизни молодого дворянина, но не так уж часто.

Евгению не хватало этого точно. Чаще всего молодой дворянин проводил время в имении, где кроме прислуги и крепостных, Евгений жил со своим двоюродным братом, ровесником по имени Николя и дядей, стареньким сморщенным, но очень бодрым духом графом Шустровым.

Когда-то давно так печально сложилось, что отец Евгения, доблестный офицер и настоящий патриот России, граф Дубов, погиб на войне с турками, а его молодая супруга, графиня Дубова, а в девичестве Шустрова, родная сестра Иннокентию Александровичу, отошла ко Господу из-за оспы, а маленькому Евгению было всего три года.

Граф Иннокентий же очень любил свою сестру, переживал тяжело её уход.

А тут графу Шустрову прибавило страданий то, что от чахотки ушла и его любимая супруга, оставив лишь маленького трёхлетнего Николя. Тогда у графа и родилась идея усыновить осиротевшего любимого племянника и воспитать самому вместе с Николя, как родных братьев, ни в чём не делая различий. Так граф Евгений Петрович Дубов и вырос вместе с двоюродным братом здесь в молодого человека двадцати трёх лет. Надо признать, Николя и Евгений были сейчас совершенно несхожи ни внешностью, ни характером, что не мешало Евгению по-родственному любить и уважать Николя, их связывала весьма тёплая дружба. И заслуга это была именно добродушного и скромного Евгения, который умел подстроиться под лучшего друга.

… Внешность Евгений унаследовал от маменьки, и в свои двадцать три года красотой не блистал. Одет в модные фасоны, сюртуки и фраки поверх рубашки с жилетом, снизу белые брюки, но простые цвета и ткани, скромно, до истинных денди он явно не дотягивал. Вдобавок, был обладателем высокого роста и лишнего веса, из-за чего казался грузным, неповоротливым, как медведь. Евгений не хотел никому озвучивать, но в тайне стеснялся своей неуклюжести. На носу, как и у многих любителей чтения, носил пенсне, лицо светлое с веснушками, но ничем не примечательное, а волосы рыжие. Единственное, что в самом себе Евгений считал красивым, так это глаза. Они у молодого человека и впрямь были удивительно красивые. Большие, тёмные, как сочные вишни, а во взгляде кипела вся юношеская энергия. Пожалуй, такой взгляд, полный жизни, мог бы очаровать любую мадмуазель. Жаль, что сам Евгений недооценивал своего обаяния и смущался своей внешности…

Николя же блистал красотой, был прославленным на любовном фронте победителем и сердцеедом, благодаря бравому военному виду и галантным изысканным манерам. В свои двадцать три года он имел значительный «донжуанский список» побед, обесчестил не одну юную наивную дворянскую девушку, имел романы и с красивыми крестьянками, и к «актрисочкам» (так называли тогда не только актрис, но и обычных куртизанок) часто ездил. Везде он был сразу своим человеком из-за умения красиво говорить и быстро заводить новые знакомства, томного взгляда и приятного тембра голоса. Его светло-русые волосы были не просто пострижены, а уложены в модную причёску и довершались светло-русыми бакенбардами, а уж идеально ровная белоснежная улыбка сводила дам с ума. А модный гардероб с офицерским мундиром и вовсе делали его главным светским львом Санкт-Петербурга.

… Унять или пристыдить Николя за разгульный образ жизни мог только отец, и то, не всегда.

Конечно, Евгению тоже хотелось иметь столько друзей и ездить в театры и на балы часто, как Николя, но он нисколько не завидовал двоюродному брату, а только искренно желал тому счастья, и, когда надо, заступался перед графом за него. Евгений Петрович, считая себя слишком простеньким, давно смирился с тем, что двоюродный брат для него слишком недостигаемый идеал во внешности.

Однако не только внешне одинаково воспитанные молодые люди были разными, очень разнился у них и характер.

… Евгений был стеснительный, набожный, тихий, чрезмерно необщительный, замкнутый в себе человек. Из него было тяжело лишнее слово вытянуть, если он сам был не в настроении общаться. Зато к жизни имел серьёзный подход, любил честность в общении, ценил интеллектуальные занятия. Он много читал, как православной церковной литературы, жития святых, поучения известных богословов, так и светскую литературу, труды писателей, драматургов и поэтов разных времён, в его круг чтения входили и Гюго, и Шиллер, и Шекспир, и Гомер. И это только в общих чертах, книгочей Евгений был славный. И даже пытался сам что-то сочинять, однако, получив высшее образование, служить не пошёл и оставался у дяди, за что получил от графа прозвище «повеса», а он просто не мог определиться с тем родом деятельности, который бы его увлёк.

Евгений был так же большим ценителем театра, классической музыки, оперы и балета.

Ну, и молодой человек уделял много внимания духовной жизни: молитве и церковным таинствам исповеди и причастию, как и следует православному христианину.

Николя же числился в полку офицером, однако свои обязанности исполнял «спустя рукава», а, точнее, никак. Всё, что в жизни увлекало его, так это любовные похождения, игры в карты, шампанское, балы, маскарады и весёлые кутежи с многочисленными друзьями-гусарами. Пожалуй, Иннокентий Александрович был недоволен родным сыном ещё больше, чем Евгением.

…Вот и сегодня ни у Николя, ни у Евгения не было вечером дел, и они расположились в гостиной за популярной в свете карточной игрой.

– Ску-у-учно… – протянул Евгений, неловко поправляя сюртук, маловатый для такой крупной фигуры – Ты хоть на балы, в театры часто ездишь, а я всё с книгами, а ты ни одной книги толком не прочёл, с тобой только в карты хорошо поиграть, хотя мне карты уже надоели. Скучно…

Николя зло тихо похихикал и язвительно ответил:

– Ну, влюбись! Или иди на службу чиновником, или, как я, в армию! Хочешь, свожу к куртизанкам тебя!

– Да ну,… ещё грешить блудом с куртизанкой. Не хорошо. Если уж влюбиться, тогда, как положено благочестивому человеку, жениться надобно. А на ком? В свете все молодые сударыни, как одна, избалованные изнеженные глупые разнаряженные жеманницы. Их не за что любить, с ними не создашь семью. Чиновником я быть не хочу, нудная, не творческая работа, в армию тоже не хочу, у меня слишком доброе сердце для жестокости военной службы. А мне бы хотелось, чтобы дядя разрешил мне стать писателем, я бы смог пробиться, но он и слушать не желает. Ты хоть мне сочувствуешь? – честно признался Евгений.

Тут дверь в гостиную открылась внезапно с грохотом, и появился пожилой граф Шустров со словами:

– Так, ребята мои дорогие, чем заняты? Опять игрой в карты? Ну, до чего ж вы у меня балбесы вышли что один, что второй, хотя я думаю, Евгений у меня боле сознательный и быстро исправится. Тем боле я принял важное решение: вам пора жениться и остепениться. И я найду вам подходящие партии. И для тебя, Евгений, у меня приятная новость: я уже нашёл тебе достойную невесту, мы с её маменькой уже договорились обо всём, это – прелестная княжна Людмила Борисовна Варшавская!

Евгений молча с презрением на лице схватился за рыжие кучеряшки и брезгливо поморщился, как только вспомнил о княжне Людмиле Варшавской.

… Нет, не подумайте, дорогие мои читатели, что юная княжна была последней дурнушкой в свете. Наоборот, Людмила Варшавская в свои шестнадцать лет успела в высшем дворянском свете прославиться, как истинная красавица.

Личико Людмила юное, нежное, белокожее, с тонким носиком, маленькими аккуратными губками, большими распахнутыми глазами травяного цвета. Её белокурые волосы были всегда собраны в простую, но модную нынче в свете причёску. Изящные аристократичные худенькие ручки и плечики приводили мужскую часть знати в восторг. Фигуркой же Людмила была худенькая, маленького роста, как девочка, но зато на такой худощавой фигурке идеально сидели ампирные модные платья, длинные в пол, зауженные по фигуре, с рукавом-фонариком и завышенной талией под самой грудью.

Почему же так сильно сейчас был разочарован Евгений, если избранница была столь хороша собой? Потому что он несколько раз общался с ней во время бала, да и слышал от других холостых юношей и мужчин в свете, что княжна не отличалась умом. Все друзья Евгения единодушно признавали мадмуазель Варшавскую чрезмерно жеманной, манерной, капризной и избалованной, чрезмерно эмоциональной и горделивой девицей. Евгений и Николя называли же Людмилу между собой «жеманной мартышкой», «кислой дурочкой» и «глупой ломакой».

 

Вот, представив, что его женой будет столь недалёкая капризная кислая девица, Евгений и схватился за голову со словами:

– Дядя! Ну, ты и сделал выбор, ничего не скажешь! Самый худший вариант выбрал! Нет уж, вели, дядя, жениться на какой угодно девице, хоть дворянке, хоть крестьянке, хоть графине, хоть кухарке, но только не на сударыне Варшавской!

Но Иннокентий Александрович строго посмотрел старческими бесцветными глазками на племянника и ответил:

– Так, Евгений милый мой, тебе уже двадцать три года, пора жениться, а у тебя на личном фронте явно… тихо, поэтому я по своему усмотрению выбрал тебе достойную партию, родовитую, с хорошим приданым и образованием девицу, которая ещё и внешне весьма милейшая особа, а он ещё кочевряжится!!! А насчёт её тяжелого характера хочу тебя предупредить, что первое впечатление может быть очень обманчивым. Я давно знаком с её маменькой, почтенной вдовой и благочестивой христианкой, и знаю, что мадмуазель Людмила образована, умна, обладает широкой чистой душой, а её эксцентричное манерное поведение это не её черта характера, это лишь временное последствие переживаний, я надеюсь, что ты позже поменяешь ещё своё мнение о ней. И, вообще, я сказал, что женишься на княжне Варшавской, значит, женишься и точка!

Евгений с грустью протёр платочком пенсне и тихо возмутился:

– Дядя, я недоволен такой ситуацией, раньше ты никогда не позволял себе так бесцеремонно командовать, но только из-за уважения к тебе и благодарности за то, что ты когда-то заменил мне родителей, я послушаюсь и женюсь на княжне Варшавской…

– Знаешь, Евгений, дорогой, раньше и ты был как-то ближе ко мне… общительней, сговорчивее что ли, и командовать не хотелось. Но, поверь, я знаю, что делаю. Будь готов завтра вечером ехать на бал к графу Вишневскому, где вы и увидитесь с мадмуазель Людмилой, и танцевать в этот раз только со своей невестой… – закончил разговор Иннокентий Александрович, и, покряхтывая по-старчески, неспешно ушёл…

… Евгений сидел расстроенный и раздосадованный, а как дядя ушёл, сразу обратился к Николя:

– Николя, будь настоящим другом, подскажи, как избежать свадьбы с этой глупой мартышкой и кислой дурочкой! Терпеть её не могу, а завтра весь бал с ней надо теперь танцевать! Как вспомню, так в затылке скверно!

– Ну,… – протянул с деловым видом Николя – можно расторгнуть помолвку, солгав, что слышал о её любовной интрижке с офицером… да хоть со мной. Клевета, зато точно помолвку расстроишь, предлог серьёзный. А можно веси себя с ней так грубо, негалантно, кокетничать с другими дамами при ней, а потом перебрать с шампанским, чтобы она и её маменька сами расторгнули помолвку…

– Нет, что-то ни первая, ни вторая твоя идеи мне не по духу. Подло как-то по отношению к Людмиле Борисовне. Она хоть и кислая девица, но всё равно так зло с ней поступать не хочется… – ответил Евгений.

– Тогда один вариант: жениться! – со злорадным смехом объявил Николя.

Евгений не выдержал насмешки, фыркнул, неуклюже бросил карты на стол и поднялся в свою спальню.

… Евгений иногда, когда ему не спалось или накрывала тоска, как сейчас, доставал из-под кровати маленький сундучок, в котором хранил памятные о счастливом детстве и дружбе с дядей вещички. Вот тут лежит и Детская Библия с яркими иллюстрациями, их с дядей любимая книга. А вот тетрадь Евгения, где он так хорошо написал сочинение на французском на тему «Что такое милосердие?», что дядя долго восхищался Евгением. А вот сусальный Ангелочек, которого дядя подарил Евгению на Рождество…

… Почему Евгению захотелось ещё раз перебрать эти вещички именно сейчас, он и сам не понимал, просто после такого командирского тона дяди Евгений чувствовал себя… одиноко…

Глава «Мадмуазель Людмила Варшавская»

… В это время в имении князей Варшавских в своей спальне при свете свечи готовилась ко сну Людмила. В уютной девичьей светлице была изысканная обстановка, горели свечи, стояли разнообразные книги и изысканные фарфоровые вазы с пионами, что приятно благоухали, в красном углу заняли место иконы Христа, Богородицы и святого Пантелеймона. На столе лежало всё для рукоделия. Сама девушка тихо молилась, когда в белую дубовую дверь постучали, и Людмила узнала ласкающий голос своей любимой заботливой маменьки:

– Доченька, радость моя, можно? Мне нужно сообщить тебе важное известие…

– Ах, конечно же, моя милая драгоценная маменька, заходите, я внимательно слушаю! – прощебетала Людмила.

Мама Людмилы, княгиня Зоя Витальевна Варшавская, миловидная приятная смуглая молодая женщина тридцати пяти лет с большими карими глазами, во взоре которых читались нежнейшая любовь к дочери и библейское смирение, зашла, села на вшитый диванчик рядом с дочерью, приголубила её и начала тихо разговор:

– Доченька милая, знаешь, мы с тобой уже давно обсуждали проблемы с поиском жениха, а тут недавно ко мне наносил визит его сиятельство граф Шустров, мой давний знакомый, он просил твоей руки для своего племянника, графа Евгения Петровича Дубова, я хорошо знакома с их семьёй и… . Извини меня, пожалуйста, Солнышко, я помню, что мы договаривались, что ты сама будешь выбирать жениха, по любви, а я уже, если всё благополучно, благословлю, но я подумала, что таких хороших женихов мало, и, прости, нарушила слово, дала уже согласие. Ты не обиделась на меня? Как ты примешь эту новость?

Людмила слегка манерно, но изящно артистично сложила свои маленькие ручки, закатила взор больших изумрудных глаз, и со вздохом ответила:

– Ах, милая маменька, я право, не могу обижаться на вас или перечить, потому что слишком люблю вас и мы слишком душевно близки, и меня нисколько не задело, что вы сделали выбор и дали согласие в обход меня, я прекрасно понимаю ваши мотивы. Я согласна, что мало, кто сватается ко мне, я не пользуюсь популярностью в свете, хотя возраст же уже позволяет выйти замуж, а тут ещё и папенька ко Господу отошёл, и моё замужество стало ещё боле желанным для нас, а серьёзным препятствием является моя болезнь. Но я, честно, разочарована вашим выбором! Граф Евгений Петрович – самый скучный, молчаливый, нелюдимый и высокомерный молодой человек в дворянском свете Санкт-Петербурга! Мы несколько раз виделись на балах, и танцевали, и, мало того, что он очень высокомерный в общении, что я терпеть не могу, так ещё оказался очень скучным собеседником, неуклюжим в танцах, неказистый внешне. Ну, и выбор вы сделали, милая маменька! Может, пока не поздно, расторгнем помолвку?

Зоя Витальевна с сочувствием и нежностью взглянула на доченьку и ласково и ответила:

– Солнышко, доченька, если ты так категорично против, мы, конечно, расторгнем помолвку, никто ни в коем случае не будет заставлять силой тебя идти под венец, но прислушайся, пожалуйста, ко мне, почему я считаю, что пока лучше этого не делать. Во-первых, вы с Евгением виделись на балах всего пару раз, и тогда ограничились чисто официальным формальным общением во время бала, зачем же ты так быстро уже делаешь выводы о его характере, что он, якобы, высокомерный и скучный? Первое впечатление может быть очень обманчивым. Да, и насчёт красоты признаюсь, что в молодости я была далеко не первая красавица, самая настоящая простушка деревенская, однако это не помешало твоему папе, первому красавцу в дворянском свете, ты в него пошла и внешностью, и нравом, полюбить именно меня. Я думаю, если ты дашь ему шанс проявить себя в общении, твоё мнение ещё изменится. Во-вторых, ты сама же признала, что не в нашей ситуации, кровиночка моя ненаглядная, ждать идеальной любви. Мы богаты, но всё равно желательно, чтобы в доме был мужчина, глава семьи, который лучше разбирается в экономике и сможет добиться процветания имения, женихов у тебя не так уж много. Ну, кто сватался? Тот бравый гусар Хорьков? Так я тебя за этого нищего пьяницу сама не пущу, да и ты говорила, что он тебе совершенно не интересен. Герцог Мишель Флёр? Ну, если тебя не смущает, во-первых, то что он с большой неохотой собирался принимать православие, а сперва вообще уговаривал сделать наоборот, чтобы ты приняла католичество, и только, когда понял, что уговоры бесполезны, сказал, что из одолжения тебе примет православие. Во-вторых, его многочисленные дети от первого брака и его солидный возраст шестьдесят лет. Мне кажется, что герцог Флёр тоже не вариант. И за кого ты будешь выходить замуж? И, между прочим, болезнь сильно усложняет поиски жениха…

Тут Зоя Витальевна нежно взяла дочь за ручку и воскликнула со слезами в голосе:

– Доченька, милая, это что такое?! Опять? Опять, когда вышивала, нарочно себе иголочкой ладошку колола?! Да что же случилось у тебя в душе после ухода отца?

Людмила нежно облокотилась на маму и заплакала:

– Мамочка, я и сама не знаю, не знаю, что это со мной, я хочу выздороветь, я… стараюсь делать что-то, но у меня не получается… четыре месяца уже нет папы, а никак ещё не могу смириться и принять, не могу поверить в это и отпустить…

Кроткая и мягкая Зоя Витальевна стала обнимать, целовать дочку в белокурую макушечку, гладить и ласково утешать:

– Ничего, Солнышко, кровиночка моя, не оправдывайся, ты не виновата, не переживай, молись. Господь Христос обязательно поможет, и я молюсь неустанно только о здоровье твоём, вот увидишь, всё наладиться, нужно лишь приложить ещё чуть-чуть больше стараний, я всегда готова помочь. И быть может, если бы у тебя появился желанный жених, тебе было бы легче выздороветь, поэтому я и прошу тебя отвлечься от книг и обратить внимание на Евгения. Что скажешь? Завтра бал у их сиятельств Вишневских. Граф Евгений и его дядя тоже будут там. Ты сможешь?

– Смогу… – тихо протянула Людмила, уткнувшись матери в плечо и перестав плакать.

Людмила вовсе и не думала спорить с любимой маменькой, просто сейчас ей очень нужна была поддержка, и только мама понимала её лучше всех…

Глава «Всё изменят в жизни полчаса,… всё перевернут…»

… Следующим вечером пожилой сморщенный граф Шустров вместе с сыном и племянником прибыл на бал. Признаться честно, настроение у Евгения было испорченное: прекспектива весь вечер провести в обществе «избалованной жеманницы» «мартышки» княжны Варшавской ни капли не нравилась ему, а в модном наряде он чувствовал себя неловко, будто на медвежонка фрак надели. Особенно на фоне красавца Николя в военной форме.

Собственно, бал ещё не начался, все только ещё готовились. Оркестр занял своё место в роскошной бальной зале с мраморными колоннами, крестьянки ставили на столики сладкие десерты, чай, кофе, шампанское, гости подъезжали в больших грохочущих каретах…

… Евгений увидел среди прибывших гостей и мадмуазель Людмилу с её маменькой княгиней Варшавской.

Надо отметить, что Людмила была сегодня особенно хороша. Белоснежное, украшенное кружевом и жемчугом узкое платье красиво подчёркивало стройность девушки, изящность хрупких плечей и ручек, на тоненькой шейке дополняла образ жемчужная нить, в маленьких ушках красиво смотрелись крупные изумрудные серёжки, на ручках были лилейные перчатки. А заканчивала образ высокая причёска из блондинистых волос с лавровым венком из серебра…

«Вырядилась, как фарфоровая кукла! Как будто лучше других молодых особ! Тьфу! – с пренебрежением подумал Евгений, хотя не смог не признать в мыслях – Но её красавицей не даром считают, она – сударыня редкой красоты. Эх, если бы при такой внешности приятной ей бы ума…».

… Потом начался сам бал. Гости развлекались, играли в «змейку», «ручеёк», угощались, слушали романсы в исполнении известной французской певицы, и танцевали. Полонезы, вальсы, галопы, котильоны, кадрили…

… Евгений танцевал с Людмилой, и молодые люди пытались тщетно разговорить друг друга и сдружиться, но пока искры летели не от любви, а от ненависти, а все попытки сблизиться терпели фиаско.

– А что же вы, сударь Евгений, такой неразговорчивый? Или вам так-с не нравится бал? – кокетливо попыталась начать беседу Людмила, настороженно погладывая изумрудными глазками на Евгения.

Пока его угрюмый вид не привлекал, а пугал девушку. А Евгений тем временем был раздражён её кокетством и подумал: «Ну, и о чём можно поговорить с безмозглой красивой дурочкой?», но с неохотой ответил:

– Да-с, мадмуазель, я не большой любитель балов и маскарадов. Предпочитаю, чаще всего, более серьёзные занятия, например, чтение, изучение наук…

– Я тоже-с большая любительница высокой литературы, часто, тронутая до глубины души при чтении, могу заплакать, люблю и театр, музыку. А вы когда-нибудь плакали от искусства? – попыталась наладить общий язык с Евгением Людмила. Однако Евгений на это с явным презрением буркнул:

 

– Мадмуазель, прозвольте-с заметить, то я не считаю любовные французские романы, подобнее работам Ричардсона и Руссо, высокой литературой, напротив, отмечаю примитивность таких бульварных книг, и уж тем более не вижу там повода прослезиться. И повышенную эмоциональность считаю чисто дамской чертой характера, и уж никогда над чтением не плакал, хотя тоже люблю театр, классику…

Людмила манерно повела ручкой и с томных вздохом изрекла:

– Извините-с меня, Евгений, но, право, вы ужасный зануда и чёрствый сухарь, и я, сказав о слезах от искусства, имела в виду никак уж не Ричардсона или Руссо. Мне неприятно, сударь, что вы недооцениваете меня и смотрите с высока, будто бы кавалер лучше и умнее мадмуазель только уже из-за принадлежности к определённом у полу…

Евгений рассердился, разочаровался совсем и ответил:

– Мадмуазель Людмила, попрошу-с заметить, что мне тоже обидно слышать о себе «зануда и чёрствый сухарь», и что меня задевает ваша-с горделивость, и я вовсе не хотел сказать, что мужчина обязательно умнее дамы, просто меня ужасно раздражает именно ваша чрезмерная манерность и разговорчивость. А ещё я хотел-с высказать своё мнение, что быть начитанным и умным не означает одно и тоже, книга книге рознь…

Людмила поняла прекрасно намек Евгения на то, что он считает её не очень умной девушкой, несмотря на то, что она любит читать и явно считает, что лучше разбирается в литературе. Этот момент совсем вывел из себя юную зеленоглазую мадмуазель, и она рассерженно спросила:

– Скажите, сударь, вы действительно считаете себя настолько лучше остальных, что позволяете так дерзить или я что-то не понимаю в вашей чёрствой натуре, и вы с пренебрежением относитесь только ко мне?!

Евгений, который уже сильно утомился и от танцев, и от словесных дуэлей с княжной, заметив снова, как она театрально заламывает свою худенькую ручку в белой перчатке и томно жеманно вздыхает, раздосадовано буркнул:

– Мадмуазель, прошу-с прощения, ничего подобного я не имел в виду, просто меня, как джентльмена высоких нравов выводит из себя ваша манерность, любовь к спорам, жеманные жесты и обычная дамская склонность слишком много говорить о всяких пустяках!

Людмила не выдержала, разжала ручку и со слезами в огромных изумрудных глазах отправилась к маме, Зое Витальевне, которая сидела с другими пожилыми дамами и вдовами на изящном мягком диванчике.

– Ах, драгоценная маменька, вы говорили, что я отнеслась предвзято к своему жениху! Как бы не так! Он просто до нельзя заносчивый эгоистичный и чёрствый, я еле выдерживаю его присутствие! Ах, милая маменька, я так надеялась хоть на кой-то интерес с его стороны, но он видит только себя, мне же сейчас продемонстрировал, что жениться только из-за одолжения дяде! Это что-то возмутительное! – начала тихо жаловаться Людмила.

– Ну, подожди, доченька, радость моя, не кручинься, отказать всегда успеем, дай ему ещё шанс… – шёпотом, ласково и с библейской кротостью на смуглом лице и во взгляде карих глаз…

… И тут дирижёр оркестра неожиданно громко произнёс:

– Следующий танец – полька! Ангоже мадам!

Все знатные гости тут же впали в замешательство и были сконфужены по той причине, что этот танец только входил в моду и никто не умел его танцевать, однако честно признать это было бы настоящим стыдом в высшем свете, поэтому все с лёгким испугом стали изображать. Что хотят пропустить этот танец по причине усталости. Все женщины и девушки сразу же заняли мягкие тахты, обмахиваясь веерами, старательно разыгрывая усталость или недомогания от духоты, кавалеры скорее пошли угощаться или играть в карточные игры.

Людмила, конечно, догадалась об истинной причине замешательства. Надо сказать, что, хотя сама Людмила была православной христианкой, как и её родители, жила в России с детства, привыкла к русскому быту и нравам, но у неё в родословной были польские князья. Она изредка просто гостила в Польше у дальних родственников и хорошо знала обычаи не только русских, но и поляков, в том числе она блестяще танцевала польку.

Людмила вышла вперёд вся блистая белизной своего платья с жемчугом и серебряным лавровым венком в белокурой прическе и эксцентрично изрекла:

– Уважаемые дамы и господа, а что это все так резко устали? Может, просто боимся признаться в незнании такого танца?

Какой-то бывалый усатый гусар выкрикнул:

– Мадмуазель, прошу-с прощения за бестактность, но вы как будто умеете польку танцевать!

– Да-с, умею! – воскликнула кокетливо княжна Людмила – Показать вам красоту польки?

Все гости бала оживились, зашумели, стали перешёптываться, аплодировать азартно Людмиле с возгласами:

– Ваша светлость, просим, просим-с, станцуйте!

– А сколько танцевать? – азартно уточнила Людмила.

Народ, явно входящий в кураж, крикнул:

– Полчаса!

Джентльмены дрожащими от восторга руками достали свои карманные часы и дали команду начать…

… Что тут пошло!!! Людмилу будто подменили! От нежной кокетливой игривой девчушки не осталось и следа! Чем сильней нарастали и громкость, и темп, и ритм музыки за полчаса, тем более резкими, эмоциональными, сложными, быстрыми, грациозными, гибкими были движения Людмилы. Будто не просто польку танцевала она, а экспрессивно рассказывала какую-то историю о любви, дружбе, предательстве, радости и боли…

… деревянная жёсткая подошва её обуви так и стучала во время очередного па этой повести, словно это так учащённо стучало её сердце…

… И все гости не могли оторвать восхищённых взоров от танцевального рассказа-исповеди Людмилы, по залу стоял звук восторженного придыхания в такт стуку обуви экспансивной танцовщицы. Никто не смел проронить и слова.

… Евгений стоял рядом с Николя, и молодого человека тоже, словно подменили. Молодой граф дубов нервно теребил пенсне, взгляд его больших, тёмных, как сочные вишни, вежд светился восторгом, светлое, покрытое веснушками лицо Евгения покрылось приятным розовеньким стыдливым румянцем, он с немым экстазом любовался танцем Людмилы, пытаясь разгадать: «Ну, что за историю она сейчас танцует? Эсмеральда? Нет. Может, какая-то польская легенда? Или история любви, известная в литературе? Ромео и Джульетта? Тристан и Изольда? Нет…». Он совсем забыл, что несколько минут назад терпеть не мог молодую княжну, а её жеманство здорово нервировало его…

… Тут из зала раздался ликующий голос того самого бравого усатого гусара:

– Всё! Полчаса истекли! Браво, браво, мадмуазель Варшавская!!!

Гости разразились оглушительными аплодисментами и одобрительными криками:

– Белисимо, мадмуазель Людмила!!!

– Великолепно!!! Брависсимо, вам, сударыня Варшавская!!!

И вдруг тот самый бравый гусар- усач воскликнул:

– Мадмуазель, прошу-с прощения, а можете ещё немного продлить всем удовольствие от такого танца?

…А юная хрупкая нежная Людмила стояла посреди шикарного мраморного бального зала и чувствовала жуткую, просто нестерпимую боль стоп, которые из-за деревянной грубой подошвы стёрлись до крови за полчаса польки. Людмиле казалось, что горячая кровь текла так сильно, что уже перепачкала чулочки и обувь…

Она сделала глубокий вдох, собралась с силами и, не подав вида, весело и мило кокетливо спросила:

– А в обуви или без неё можно-с?

– Да можно и без обуви, сударыня!

– Тогда – громко объявила Людмила с блеском в больших травянистых глазах – Ещё полчаса засекайте!

Гости ахнули и восторженно, почти благоговейно, затихли, Людмила же скинула туфельки, и тут кто-то из кавалеров с джентльменскими часами объявил, что засёк время…

… И всё, снова вместе с быстрой яркой экспрессивной музыкой Людмила начала свой странный танец польку, в бешенном ритме которого она грациозно, в такт музыке, резко, эмоционально, быстро, ловко, во всей силе юношеской экспансивности, рассказывала свою странную танцевальную повесть, будто Кармен…

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13 
Рейтинг@Mail.ru