Поэт без пьедестала. Воспоминания об Иосифе Бродском – Людмила Штерн

Чудесная книга, но именно Бродского здесь до обидного мало(Это великолепные мемуары, из которых можно узнать много интересного об эпохе, о людях, о жизни в СССР и эмиграции, литературных сборищах и поэтических встречах, быте, – то есть об атмосфере, в которой жил Иосиф Бродский, в которой формировался его поэтический талант.А вообще, если внимательно читать эту книгу, по крупицам можно собрать и образ самого поэта, каким он действительно был в общении с самыми близкими друзьями (а Людмила Штерн как раз и входила в их число).Итак, по воспоминаниям автора, Бродский был непрактичен в обычной жизни, очень искренен и не любил лесть (ни в свою сторону, ни в сторону других, так, его однажды попросили высказать мнение о романе Аксенова «Ожог» и он честно ответил: «***но», как-то он раскритиковал стихи Набокова), любил с размахом отмечать свои Дни рождения, никогда не ощущал себя жертвой (травли в СССР), у него трудно складывались отношения с другими русскими поэтами (Евтушенко, Вознесенским…), был очень сдержан в похвале да и вообще в эмоциональном плане, был жаден до общения, интересных встреч, новых впечатлений. где бы ни появлялся, всегда оказывался в центре внимания (был очень харизматичен), отличался интересным отношением к вере (никогда не соглашался выступать в Израиле, его часто приглашали, всегда отказывался от выступления в синагогах), не любил официальных восторгов по поводу своих стихов, оваций, предпочитал частные визиты, долгое время страдал от несчастной любви (Марина Басманова).На 50-летний юбилей (он был в то время одинок) ему пожелали женитьбы и отцовства. На что Бродский возразил: «Мне судьбой предназначено жить и умереть холостым».

Но…человек предполагает…Вскоре он познакомился в Париже с Мариной Соззани, а в 1993 году у них родилась дочка....Поздравление вышло пророческим…В приложении к книге приводятся отрывки из критического эссе Солженицына, с которыми автор полемизирует и посмертно защищает Бродского и его творчество от несправедливых нападок.В итоге получился замечательный сборник весьма ценных и интересных воспоминаний об ушедшей эпохе…5 баллов из пяти.

Людмиле Штерн ставят в вину субъективность. Мол, слишком много пишет про себя, а мы хотим про Бродского! И вообще слишком остра, вольна и говорит о «нашем всё» без должного почтения! Помилуйте. Штерн честно предупреждает обо всём в предисловии: и о том, что домыслами не занимается, а рассказывает только то, чему была свидетелем, и о том, что Иосифа знала много лет в том числе тогда, когда он был ещё совсем молод, так что уж простите, но уважение будет, а дрожи в голосе и преувеличенных восторгов – нет.

Лично мне этой субъективностью книга и мила. Это большой талант – написать проникновенно и, что называется, «из себя» и при этом не скатиться ни в сентиментальность, ни в амикашонство. Не начать сводить счёты, потчивать читателя сплетнями. Не пересушить. Не опуститься до "а я всегда знала, как он велик.

Собственно, Штерн стоило почитать, даже если бы речь шла не о Бродском. В книге её дан отличный слепок эпохи. Я читала Штерн много лет назад, когда книга вышла первый раз, и даже не думала перечитывать. Но случайно открыла – и уже не могла остановиться.

Потому что замечательный русский язык. Потому что редкое в нашей стране чувство собственного достоинства. Потому что мягкий, очаровательный юмор. И, конечно, потому что Бродский.

Для меня главный показатель качества биографии – хочешь ли ты тут же, не закончив чтения, бежать читать (слушать, смотреть) произведения человека, о котором тебе рассказывают. И относишься ли ты после прочтения к описываемому персонажу лучше. Относиться к Бродскому лучше я уже не могу – некуда. Зато собираюсь прочитать воспоминания Штерн о Довлатове – к нему я довольно равнодушна, но должен же быть стимул, чтобы перечитать и возможно даже полюбить Сергея Донатовича.

Вот и я полюбила. Бродского. Знала, что этот момент настанет, эта любовь с первого пристального взгляда и, видимо, оттягивала как могла. Юность моя была заполонена серебряным веком так плотно, что мыслила и описывала действительность строками Цветаевой точнее, чем своими собственными. И понимала, что еще один большой поэт просто не простинется, ибо силы души моей-воспринимающей поэзию не безграничны. Потом был и есть и будет Пушкин. Но Александр Сергеевич – это как мать и отец – с ними хорошо, тепло, покойно, интересно, но эта не девчачья истеричная влюбленность. Но я знала, что время уже не играет значения – что эта любовь будет, что она уже есть, по отрывкам строк, по пониманию, что …моё. Он случился со мной летом – Иосиф, Ося, Жозеф – и мальчишка, и мужчина – и любовник и отец и просто архетип Мужчины-Поэта. Да, это мой странный способ влюбления – читать биографию, которую – я уверенна писала – влюбленная в него женщина. Случайно книга оказалась хорошей и даже рассказы о семье, друзья и о самой Людмиле Штерн нисколько не мешали мне влюбляться в Иосифа. Это как слушать про любимого из разных уст – чем больше говорят, тем лучше, тем слаще, тем глубже узнаешь. И стихи…прошла моя способность понимать тонны строк без подстрочника, без уточнений – что, когда, кому написаны они – потому что я давно не примеряю каждую великую строчку на себя, я хочу смотреть на нее так, как смотрел автор, понимать его. И только потом примерять робко к себе – и только то, что ложиться. А то, что не откликается особенно во мне – просто любить за красоту слога, за красоту чувства, за чистоту и свежесть воздуха стиха, за изгиб женской шеи, так описанный, за тонко схваченную и препарированную собственную грусть…Влюбленность – прекрасное чувство, еще более прекрасное, когда на смену ей приходит любовь. Поэтому я открываю том со стихами Иосифа Бродского…