Людмила Львовна Горелик
Золотой идол викингов
Глава 1
Приглашение и переезд
Шла весна 1991 года. Все рушилось, все подвергалось сомнению, все было в движении. Тут-то, среди всеобщего разнонаправленного потока новизны, как снег на голову свалилось на Веру Ильиничну это заманчивое предложение.
Когда зазвонил телефон, она как раз доклеивала обои в прихожей. К тому времени Вера Лопухова уже четвертый год делала ремонт в новой квартире, вкладывая в него всю свою до недавних пор очень приличную зарплату заведующей лабораторией на крупном заводе и всю душу. Это была ее первая собственная квартира. Получила ее Верочка в возрасте «за сорок».
До двадцати восьми лет Вера жила в Смоленске с родителями. И следуя их советам, все время училась, повышала квалификацию.
Ее прилежание было оценено: когда квалификация выросла, Вере предложили прекрасную должность заведующей химической лабораторией. Но далеко, в чужом южноуральском городке.
Вера тогда согласилась с радостью, потому что в Смоленске устроиться по своей специальности (высокомолекулярная химия) ей не светило: не так много требовалось специалистов, их вполне хватало.
Уезжать из родного города очень не хотелось, однако неизбежность переезда была очевидной: прожить жизнь с родителями в двухкомнатной хрущевке, перебиваясь на нелюбимой и низкооплачиваемой работе, – малопривлекательная судьба.
Переехав, она быстро привыкла к новому месту. В заводском общежитии, где Вера прожила одиннадцать лет, ей было хорошо. Она жила в отдельном отсеке, включавшем комнату с кухней. И одинокой она себя не чувствовала: у нее быстро образовался свой круг, неплохая компания, состоящая из соседей и сослуживцев. По преимуществу люди без семьи и почти ровесники, они вместе проводили досуг: катались на лыжах, ходили в лес на шашлыки, все праздники отмечали вместе.
Все же, когда получила квартиру, Вера очень обрадовалась. Квартира в новом, белого кирпича, доме с квадратной светлой комнатой, с большой лоджией и просторной кухней принадлежала лично Верочке, она вызывала восторг…
Вера вылизывала ее, как кошка котенка. Три года она потратила на исправление строительных недоделок и благоустройство своей прекрасной квартиры.
А когда доклеивала обои в прихожей, раздался телефонный звонок. Предлагали работу квалифицированного химика в Смоленске.
Вера Ильинична растерялась: она не хотела уезжать, однако и отказаться было никак нельзя. За пятнадцать лет она привыкла к новому пространству, к местной природе, полюбила принявший ее уральский город и не думала об отъезде. Тем более родители к этому времени уже умерли… И все же… Это был родной город, который Верочка часто вспоминала. И, конечно, там жила Надя, ее родная сестра, племянники, по которым Вера тоже скучала, – а здесь, на Урале, вообще никаких родственников, только друзья…
Надя преподавала английский язык в Cмоленском энергоинституте. Ее муж работал инженером на заводе. У них было двое детей. Старший Петя уже учился в институте, а Люба оканчивала седьмой класс. Можно будет приходить к ним, общаться… Все-таки это почти своя семья.
Несмотря на наличие друзей, Вера иногда чувствовала себя одинокой в уже привычном и любимом, но все же, как ни крути, не родном уральском городе.
Однако решиться на переезд было трудно. С сомнением, с неохотой, плохо веря в то, что действительно переедет, Вера начала подыскивать обмен.
В 1991-м квартиры у советских граждан были еще неприватизированными, их следовало не продавать, а обменивать.
В глубине души Вера надеялась, что не сможет обменять свою квартиру, замечательную, конечно, но расположенную в небольшом промышленном городке, не столь красивом, как Смоленск. И тогда не надо будет уезжать.
Обмен, однако, предложили быстро. Как только по заводу и городу разнесся слух, что Лопухова уезжает в Смоленск, к ней явился незнакомый мужчина. Его тесть жил в Смоленске и с радостью согласился бы на обмен с Верой.
– Он там, считай, один живет – есть только дальние родственники. А он к дочери поближе хочет переехать. У него отдельная двухкомнатная квартира в центре города – правда, требующая ремонта… – рассказывал этот человек.
Одновременно он внимательно оглядывал Верину комнату. Замечательную, с большой застекленной лоджией, только что прекрасно отремонтированную, да!
– А на какой улице? – рассеянно спросила недовольная Верочка.
«Знаем мы ваш центр! – думала она. – Заднепровье, небось! Берлога какая-нибудь…»
Она все еще надеялась, что обмен по каким-либо причинам не подойдет. Уж очень не хотелось уезжать.
– Сейчас… – Незнакомец порылся в кармане и достал тетрадный листок. – Вот тут адрес жена записала.
– Улица Ленина, дом три… – прочитала Вера Ильинична и не поверила своим глазам. – Кажется, я жила там рядом… В детстве… – сказала она этому незнакомому человеку.
Говорить не надо было, наверное. Но от неожиданности Лопухова потеряла самоконтроль.
– Наш дом был номер один, это рядом, а какой же третий, я плохо сейчас представляю. Надо съездить посмотреть.
На майские праздники Вера отправилась в Смоленск.
Первое мая в том девяносто первом году еще отмечалось, хотя как-то вяло.
Лопухову легко отпустили с демонстрации, выезжала она 29 апреля. Две подруги провожали ее на вокзал.
Весна была ранняя, солнечная, теплая, пахло зелеными листочками и нежной весенней сыростью.
Смоленск встретил осенним дождем, холодом. А Верочка приехала в легком плаще.
Все было мрачным, никаких зеленых листиков деревья даже не обещали. Молча гнули под дождем и ветром черные ветви.
«Нет, не надо переезжать», – подумала Вера Ильинична.
Под влиянием погоды воспоминания нахлынули не очень приятные.
Свои детские годы Вера любила, вспоминала их с радостью и даже умилением, но после окончания института начались многолетние поиски работы, чувство собственной ненужности…
Нет, ничего веселого в ее смоленской молодости не было.
Вот и сейчас ей сразу стало холодно. Кроме дождя, никто ее на вокзале не встречал.
Вера и не ждала: сестра и ее муж на работе, племянники учатся.
Доехала на трамвае, взяла ключ, как было договорено, у соседей…
Вечером, конечно, велось много разговоров.
Верочка была откровенна: сказала, что насчет переезда сомневается.
И Надя, и племянники, и Надин муж Саша были Верочке рады, однако, чувствуя ее настроение, переезжать не уговаривали: смотри сама, как тебе лучше.
На другой день, проводив родственников на работу или учебу, Вера надела Надину теплую куртку и отправилась смотреть квартиру.
Дом оказался не рядом, а тот же! Как-то перетасовались номера, и этот бывший некогда номером первым дом стал номером третьим! В этом доме она жила с двух до четырнадцати лет… Необыкновенное время!
Вера была впечатлительная и хорошо помнила те детские годы. Семнадцатиметровая комната, где они жили впятером с 1950 по 1963 год, до сих пор часто ей снилась.
На покрашенной бежевой краской двери прибита планка, там висят на гвоздях пальто и шапки всех домочадцев – как дверь выдерживает? Стены покрыты нежно-салатового цвета известкой и украшены серебряным «накатом», имитирующим обои. По правой стене впритык друг к другу теснятся: кровать тети Мани, диван, на котором вечерами, стряхивая сигаретный пепел мимо стоящей на столе пепельницы, сидит и курит обложенный газетами и книгами папа, а ночью спит маленькая Верочка, огромный буфет, загораживающий почти всегда сырой, с проступающей кое-где плесенью угол (этаж последний, крыша здесь протекает). Затем высокое узкое окно, и по другой стене кровать родителей, шифоньер с зеркалом, кровать сестры, узкая этажерка с книгами в углу. Квадратный стол посередине: за ним и обедают, и уроки делают. Стол покрыт пестрой клеенкой со светлыми вытертыми пятнами (это пролившиеся чернила оттирали содой), три стула и продавленный диван теснятся вокруг…
Очкастый молодой человек, двоюродный племянник хозяина квартиры, встречает ее на углу.
Тот же подъезд!
– Нам на третий этаж, – говорит юноша.
Тонкая болезненная иголочка колет в сердце Веры: «Неужели?!»
Лестница та же: крутая и длинная (здесь высокие потолки), заплеванная, с чугунной витой решеткой перил, с въевшейся в деревянные поручни грязью.
– К сожалению, у дяди все окна выходят во двор, – продолжает рассказывать парень.
И иголочка в сердце отпускает, одновременно с облегчением и болью: окно комнаты Лопуховых выходило на улицу.
Сестры Лопуховы, Надя и Вера, любили смотреть в окно, особенно в мае, когда улица Ленина оживала. К началу шестидесятых ее сделали пешеходной, и по вечерам на эту улицу выходила почти вся молодежь города. Сотни пар ног шаркали по асфальту, слышался звонкий девичий смех, выкрики…
Надины одноклассники махали снизу руками, кричали ей что-то в окно, она отвечала, сильно высовываясь за раму… Мама ругала ее за это.
Случалось, Надя выскакивала из квартиры, присоединялась к друзьям…
– Верочку возьми! – строго приказывала мама. – Иначе не пойдешь: пусть она тоже по воздуху прогуляется!
– Да, все три окна во двор… – продолжает сопровождающий. – Ну, сейчас сами посмотрите.
«Не наша, значит…» – Вера глубоко вздохнула.
Она ведь уже почти поверила.
Квартира находилась напротив той коммуналки, где когда-то жили Лопуховы.
На площадке были всего три двери: бывшая лопуховская коммуналка, нынешняя квартира, предложенная Вере на обмен (здесь тогда тоже была коммуналка, но кто в ней жил, она теперь совершенно не представляла), а за третьей дверью была не квартира, а комната – она начиналась сразу, без прихожей, и кухни там тоже не было.
Эту комнату Вера хорошо помнила: там жила косоглазая Светка – в женском царстве, с мамой, тетей и бабушкой. Их фамилия была Соловьевы. С ними дружила Верочкина тетя Маня, иногда Верочка ходила туда с ней в гости, играли со Светкой, пока взрослые беседовали. В этой большой, метров двадцать, комнате всегда пахло керосином: готовили здесь же, на примусе.
Молодой человек постучал в дверь каким-то условным стуком («Звонок оборван, чинить придется», – отметила Вера), залязгали замки, потом цепочка, и Вера отвлеклась от воспоминаний.
Хозяин оказался деловым, ушлым мужиком за пятьдесят. В квартиру эту он с дочерью переехал шесть лет назад – поменялся из Ярцева. Вначале была одна комната, а после смерти соседки ему оставили и другую. Не стали никого подселять, «потому что дочь, что к вам на Урал замуж вышла, тоже здесь прописана, не выписывалась отсюда», – так он пояснил.
Да… И мир тесен, и люди чего только не выдумают для улучшения собственных жилищных условий.
Квартира, давно не ремонтированная, находилась в плачевном состоянии. Очевидно, хозяин изначально думал об обмене, ремонтировать ему было невыгодно.
Вера Ильинична видела, конечно, и протекающие краны на кухне, и мокрые от конденсата трубы в туалете, и дыры от облупившейся штукатурки на стенах и потолке в комнатах. Но ее это почему-то не смущало.
«Ай, ту ведь отремонтировала, и эту тоже отремонтирую», – думала она.
– Ванной у нас нет, но вот в этом месте можно выгородить душ, – объяснял между тем хозяин. – А горячая вода течет, видите? – Он открутил и без того капающий кухонный кран, вылилась струйка ржавой воды.
– Да, теплая, – потрогала, кивая, Вера Ильинична.
Дальше завертелось быстро.
Вернувшись к себе на Урал, Лопухова действовала как в тумане: оформляла документы, ходила по инстанциям, паковала вещи, прощалась с друзьями…
Оставлять городок, где впервые обрела любимую работу и свой собственный угол и где жизнь складывалась, в общем, удачнее и легче, чем в ее смоленской юности, было невыносимо тяжело, однако и дом на Ленина был полон ранними детскими воспоминаниями, часто счастливыми и всегда значительными.
Этот дом до сих пор ей снился. Снилась комната с высоким потолком, под которым вечно кружатся клубы дыма от папиной сигареты, кровати вдоль стен, двери с отполированной ладонями ручкой, пальто на гвоздиках…
Документы оформили быстро.
В июле Вера уже переехала в Смоленск.
На заводе ее приняли нормально. Работа была менее интересной, чем прежняя, но все ж по специальности и поначалу прилично оплачивалась. Зарплата, впрочем, быстро рухнула: прошел ГКЧП, наступила осень девяносто первого. Тогда рухнуло все, зарплата, естественно, тоже.
Ремонт в этих обстоятельствах делать было невозможно – денег теперь едва хватало на еду, иногда и не хватало.
Не лучше шли дела в семье сестры – и у нее, и у мужа постоянно задерживали зарплату.
Чтобы прокормить детей, Саша устроился на дополнительную работу – ночным сторожем. Теперь его дома почти не видели.
Вера первоначально жила у Нади, а потом переехала в собственную так и не отремонтированную квартиру. Подметала каждое утро обвалившуюся за ночь с потолка и стен штукатурку, мылась в тазике на кухне ржавой водой.
Все ж постепенно обживалась. Обставила квартиру старой своей мебелью, пришедшей контейнером с Урала, расставила книги, повесила занавески на окна.
За пару бутылок водки (ее продавали гражданам по талонам, и Вера, как и все, талоны аккуратно отоваривала – это была валюта) нашла специалистов для замены кранов и закрепления светильников на потолке.
На общем фоне падения жизненного уровня и охватившей людей растерянности жизнь в полуразвалившейся квартире без душа стала казаться Лопуховой нормальной. Она отвечала веяниям эпохи, соответствовала обстановке начала девяностых.
Какой же может быть личный комфорт, да и зачем он, если вся страна несется в смятении и не знает куда? Не в бездну ли?
«Русь, куда мчишься ты? Дай ответ! – Не дает ответа…»
Глава 2
Жизнь Медведя в родном городище Свинечске
Городище Свинечск, расположенное в местах проживания кривичей, в незапамятные времена основали, по-видимому, русы.
Русами, а чаще русью, называли гребцов, которые на многовесельных ладьях сплавлялись по Днепру: из варяг в греки, из греков в варяги. Эти гребцы были по преимуществу славянами из племени кривичей или балтами.
Свинечск удобно втиснулся в устье реки Свинец – это малый приток Днепра. Совсем рядом, всего в одиннадцати верстах от Свинечска, находится город Смоленск.
Основной промысел местных жителей – катанье. Здесь прерывается речной путь, начинается волок. Катальщики помогают переправить ладьи от небольшой речки Свинец, по болотам, да случается, что и посуху приходится волочь ладью, к Северной Двине – если в варяги караван идет. Или, наоборот, из Двины протащить волоком до реки Свинец, а по ней уж к Днепру сплавить – это если из варяг в греки. Маленькие суда иногда человек 30–40 поднимают и на плечах несут. Но в основном волоком катят, с помощью специальных приспособлений.
Население в Свинечске разнообразное: кроме кривичей и балтов, здесь живут варяги.
Первые жители городища были из славяно-балтийского племени кривичей, что и по Волге расселены, и по Днепру, и по Северной Двине – большое племя. Рядом с ними здесь всегда находились балты.
Народы эти жили дружно, больших различий в образе жизни у них не имелось. И те и другие занимались преимущественно переправой судов между реками – волочением – да еще ремесленничеством: чинили ладьи, изготавливали простейшие орудия и другой товар, пользующийся спросом у проезжих.
Позже с северо-запада приплыли в Свинечск викинги. Викинги сразу взяли поселение под свой контроль. Быстро обжившись в городище, они стали взимать дань с проезжих судов и защищать городище от разбойников.
Славяно-балтийские племена на них не обижались, даже радовались их приходу на свои земли: «В безопасности теперь живем».
Викинги были воинственны, они могли защитить и себя, и других жителей от любых разбойников.
А до Свинечска и ушкуйники доходили – от них чего хочешь ожидай, – да и воинственных половцев местные жители опасались, те с низовьев Днепра могли напасть.
Помимо того, что викинги были хорошими воинами, они умело торговались с проезжими купцами – на благо не только себе, но и другим жителям. Так что пришлись кстати. Судов здесь ходит много, на них богатые купцы ездят. Если наладить торговлю, можно хорошо жить.
Викинги быстро освоились и стали всем в городище заправлять.
Медведь сколько себя помнит ладьи катал. Еще небольшой был, а катал с отцом да с братьями.
Рано катать начал: сильным уродился, не зря Медведем назвали.
Имя это ему дали не сразу, а уж когда подрос. При рождении его Градибором нарекли, а когда вырос мальчик и стало видно, что он на редкость крепкий да плечистый, начали звать Медведем. После смерти отца старшим в семье стал Вячеслав, Вячко. По нему теперь и семью кличут – Вячко́вы.
Вячко на десять лет Медведя старше. Между ними (по старшинству) Ярополк, Лис и Добрыня. Сын Вячеслава, Береза, тоже недавно катать начал. Вячковы дружные – так родители воспитали.
Все братья Медведя работящие: летом, когда купеческие суда прекращают движение по Днепру из варяг в греки и из грек в варяги (летом речки мелкими становятся, болота сохнут – не проволокешь ладью), занимаются ремесленничеством: кто горшки глиняные изготовляет, кто сельскохозяйственные орудия кует. Продают и своим землякам, а когда суда пойдут, приезжие купцы всегда берут у Вячковых что-нибудь для перепродажи. Братья и ладьи проезжие могут починить, если надобность есть. Так что хорошо живут.
Старшие братья все женаты, детишки подрастают – иные большие уже, скоро с отцами волочь начнут.
Нынешней весной и Медведь жениться задумал, пора уже. Медведю недавно исполнилось шестнадцать лет, столько же и Сиггурд, его избраннице.
Сиггурд из знатной семьи варягов, были опасения, что ее не отдадут за Медведя. Но месяц назад, как раз перед отправкой очередной купеческой ладьи на Двину, Фари, отец Сиггурд, дал согласие на брак. Что ж, Вячковы тоже не последняя семья в Свинечске… И все же братья Вячковы гордились согласием Фари на брак дочери с Медведем.
Сейчас братья, в числе других катальщиков, возвращались в родной городище.
Волоченье было привычным делом, в походах всякое случалось, но в этот раз все прошло гладко: болотца между Свинечью и Двиной, хорошо знакомые катальщикам, еще не пересохли. Нести посуху пришлось совсем чуть-чуть, а в основном большую тридцативесельную ладью волокли по малым речкам, ручейкам да заболоченной местности.
Греческие купцы, направлявшиеся в Новгород, тоже остались довольны – доволокли быстрее, чем обещали. Никаких разногласий при оплате не возникло, купцы арабскими дирхемами заплатили и даже добавили немного сверху.
Так что катальщики возвращались в Свинечск довольные. Волы, которым при катанье важная роль отводится, тащили тяжелые деревянные приспособления для катанья, сами катальщики шли почти налегке.
По дороге Вячковы обогнали товарищей по работе и шли сейчас небольшой дружной гурьбой.
Больше всех спешил, конечно, Медведь – старшие браться отпускали на этот счет шуточки, но в целом относились к нетерпению брата с пониманием. Сиггурд – красивая девушка, до свадьбы осталось недолго, а не виделись влюбленные уже месяц. Естественно, что Медведь спешит.
Когда вышли из соснового леса, открылся на пригорке Свинечск. Собственно, городище в лесу и стоит. Лес здесь красивый: редко растущие, ровные, высокие сосны. Внизу сухие хвойные иглы, шишки сосновые, вверху – голубое небо.
Майский денек выдался теплым, солнечным, в прогретом лесу было спокойно. Братья широко шагали по мягкому ковру из иголок, радуясь знакомым местам.
Свинечск хорошо вписался в ложбинку между лесом и тихой речкой Свинцом, городище окружено с трех сторон зеленой плотной стеной леса. С четвертой стороны река. Деревья защищают городище от врагов, а река жителей кормит.
Вот и к Свинечску вышли, первые домики городища показались. Людей на окраинной улице не видно – середина дня, все заняты. Две чужие ладьи стоят у причала. Не слишком большие, на двенадцать весел.
– Ушкуйники в Свинечске! – говорит Вячко.
Ладьи и впрямь ушкуйские: на носу каждой ладьи – страшная оскаленная морда белого медведя. Такую ладью называют ушкуй, от этих речных судов и название «ушкуйники» возникло.
Ушкуйники – речные пираты, а кто говорит, воины новгородские, которые от своего рода оторвались, разбойничать начали… Они родом с севера, белый медведь – их тотем.
– Ушкуйники и есть! – подтвердил слова старшего брата Добрыня. Белый медведь на корме судна не оставлял сомнений. – Это, видно, те, что в прошлом году у нас были. Они мирные… Вишь, ладьи собираются смолить.
Сильный запах соснового вара, пронизывающий воздух, не оставлял сомнений в правильности этого утверждения.
В прошлом году ушкуйники приходили в Свинечск с миром. Торговали, суда свои чинили, за волоченье деньги хорошие дали… Они тогда шли из варяг в греки, а теперь назад, значит. Так-то пусть приходят. В Свинечске купцов всегда приветствуют, хорошо принимают. А как же?! С них ведь и живут…
– Значит, на несколько дней у нас задержатся. Интересно, кто их до Двины поволочет?! – Вячко оглянулся на братьев.
В прошлый раз ушкуйники как раз к ним обратились – может, и нынче их выберут. Что ж, заказ был бы неплохой… Тем более несколько дней еще есть до отправки отдохнуть.
Только Медведь, младший из братьев Вячковых, опечалился. Он рассчитывал в ближайшие недели свадьбу сыграть, а если откатывать ушкуйские суда придется, свадьба опять откладывается.
От ямы для выварки к ним уже шли Гуща, Кабан и Жереслав – местные жители, соседи Вячковых, промышлявшие смолением судов. Это они только что копошились возле ямы с сосновой вываркой.
– Быстро вы обернулись! – восклицали они. – Быстро откатали!
– Повезло нам, что дожди прошли в прошлом месяце, – начал рассказывать Лис. – Посуху волочь совсем мало пришлось.
– Зато теперь дождей нет уж вторую неделю… Интересно, кто эти шнеки поволокет… – деловитый Вячко кивнул на стоящие у причала ладьи ушкуйников.
Собеседники переглянулись и ничего не сказали. Катальщиков в городище хватало – не факт, что ушкуйники наймут именно бригаду Вячковых, хотя они считались одними из самых опытных.
