bannerbannerbanner
Путевка в Париж

Людмила Анатольевна Мороз
Путевка в Париж

Полная версия

Эта книга посвящается всем, кто стремится к осуществлению своей заветной мечты.


Глава первая.

Иногда бывает так, что несколько дней круто меняют человеческую жизнь, что потом в это трудно. Так у меня. Грустно сижу на подоконнике кухни, и с тоской смотрю за оконное стекло. Видно, как холодный, промозглый осенний ветер гонит по мокрому асфальту дороги разноцветные осенние листья. В комнате остро пахнет свежей известью и старой пылью. Всё пропитано нежилым духом, пылью и паутиной. Пару дней назад я и мама въехали сюда. Но всё копилось несколько лет. За пару-тройку дней вряд ли выветрится. Тут же, на подоконнике, тоскливо приткнулась чахленькая герань. Все так же, как пару лет назад, когда была жива бабушка Паша. Только теперь папы нет рядом. Эх, папа, папочка! Ты никогда к нам не вернешься. Не скрипнет входная дверь, не подойдешь сзади, не закроешь глаза, и не скажешь: «Привет, малыш! Как у тебя дела в школе?». Никогда не поднимешь высоко-высоко над собой, не подбросишь высоко к потолку. Не купишь шоколадного мороженого. Не пойдешь со мной в кинотеатр или цирк. Увы, у меня нет папы. Мой папочка ушел насовсем. Даже не в чужую семью. Если бы влюбился в другую тетку…– Грустно  провожу пальчиком по стеклу. – Если бы так было просто…. А за стеклом падают крупные капли дождя. – Если бы папка ушел в чужую семью, все равно каждое воскресенье приходил бы ко мне. Стал бы воскресным папой, как у многих бывших одноклассников, у которых развелись родители. А так…. Шмыгаю носом, вытираю слезы. А за окном поздняя осень. Казалось, только вчера зашла в новый класс провинциальной школы. Незаметно промелькнула неделя. – Грустно вздыхаю. А ведь совсем недавно было  другое первое сентября. Разве могла знать, что первый звонок в этой школе стал последним? А затем пришла черная пятница. Прихожу из школы, а мамы дома нет. Уехала в морг, на опознание тела. А потом похороны. В катафалке закрытый гроб. Внутри души царило показное спокойствие. Спокойствие, густо пропитанное ненавистью к тем, кто уложил папу в закрытый гроб. Море цветов и венков. Заплаканная мама. Стук молотка, вбивающего гвозди в гроб. Эти гвозди входили в мою душу. Все, как фрагменты ужасного, нереального калейдоскопа.  И дорога. Стук колес, мерное покачивание вагона. А папа остался далеко. Слишком далеко.

Захожу в комнату. Да, бабушка умерла пару лет назад. Всё это время домик стоял закрытый, никому не нужный. Когда сюда приехали, конечно, тут было царство пыли и паутины. Но мама и баба Клава, дальняя родственница, добрая, но слишком болтливая старушка, навели порядок. Выбелили кухню, вымыли окна и полы. Работы было не так уж много. Домишко, доставшийся в наследство от бабушки, небольшой. Всего две комнатушки, кухонька да прихожка. Когда спросила маму, надолго приехали сюда, она только отвела в сторону глаза, вздохнув, сказав: «И в провинции живут такие же люди, как в большом городе. Болеют так же, как в крупном городе». Стало понятно, что здесь остаемся надолго. Если не навсегда.

Обратно идет этот противный дождь…. Когда всё только закончится? И тогда тоже был дождь…. Он так же противно барабанил по крышке гроба…. Грустно. Очень грустно. Не люблю дождь. Кукушка прокуковала только два раза. У мамы скоро заканчивается прием. Но остаются вызова. Останавливаюсь около письменного стола. Мама говорила, что за этим столом, будучи девочкой, когда-то готовила уроки. А теперь здесь учить уроки мне. – С тяжелым вздохом открываю портфель, и выкладываю учебники. Школьный день прошел как всегда. Серый и неприметный. Вспоминаю самый первый. Мама в коридоре очень нервничала, все время поправляла банты, большие, красивые. Те, которые завязывала на первое сентября в гимназию. Но в сам класс заводит директор. Калинария Никифоровна, высокая, седая и очень представительная. Чем-то похожая на прокурора. Такого видела один раз, когда с мамой ходила давать показания. Начинался первый урок, геометрия. И его вела, как позже узнала, классная руководительница, Людмила Георгиевна. Хитрые глаза, властный голос, растрепанная прическа и смятая юбка, все это вызвало в душе резкое неприятие. В гимназии такой внешний вид вряд ли сошел бы с рук. Обязательно ходила, как все учителя, в строгом деловом костюме – тройке, застегнутом на все пуговицы, не смотря на сентябрьскую жару. Очевидно, моя независимость тоже вызвало в женщине ответное чувство неприятия. Классуха злобно ткнула в сторону второй парты, рядом с каким-то вихрастым мальчишкой, бледным, мелким и щуплым, больше всего похожего на мальчишку-пятиклассника, чем на ученика восьмого класса. А на перемене ждал неприятный сюрприз. Оказалось, что сосед по парте вдобавок ниже меня на целых полголовы. И звать старомодно, Анатолием. Точно, как моего дедушку. С момента моего появления в новом классе прошло несколько дней. С соседом по парте был заключен полный нейтралитет. Разве что иногда давала списывать правильные ответы на физике. Но в школе осталась одна. Просто не привыкла навязывалась ни к кому с дружбой. Ни перед кем не юлила. Не заискивала. А просто жила своей жизнью, никого туда не впуская. Сидела на занятиях, отвечала, когда спрашивали. Дома добросовестно выполняла домашнее задание. Не обращая ни на кого внимания. И сейчас нет у меня друзей. Хотя несколько недоброжелателей все-таки появилось. А все это из-за дурацкой фамилии. Угораздило же маму взять отцовскую фамилию, и меня записать Подопригорой. В том классе, где раньше была, к моей беде привыкли. Мы ведь были вместе с детсада. А здесь, в новой школе, начали дразнить. И сегодня обратно несколько мальчишек и девчонок кричали на всю улицу – Эй, Ленка, а, Ленка, подопри гору, подопри горушку. Я, конечно, сделала равнодушный вид, что отморозилась, и шла, не обращая внимания на дразнилки. Но все равно в глубине души было грустно и тоскливо. И классная попыталась вызвать на откровенный разговор. Начала впаривать, что нужно жить жизнью класса. А как мне жить, если этот класс меня так и не принял? Молча выслушиваю мысли вслух, кивнула в знак согласия. И ушла, ничего не сказав в ответ. Сейчас рука скользнула в маленький тайник. Оттуда достаю толстую подшивку любимых папиных журналов. Папа очень любил читать журнал «Вокруг света». Но отдельно собирал в подшивку все статьи о Франции, и о Париже. Частенько, взяв меня на руки, говорил: «Вот моя Лялька, когда ты вырастешь, мы обязательно твое совершеннолетие встретим в Париже! На Эйфелевой башне. И ты увидишь всю округу с высоты птичьего полета!».  А мама смеялась, и только скептически качала головой: «Фантазеры вы мои милые!».  Увы, папа видит землю с высоты птичьего полета. А мне осталось только перелистывать старую подшивку, и любоваться фотографиями Эйфелевой башни. Какая она красивая! Вот она в лучах рассвета. А вот на фоне праздных салютов. Вот вечерний вид, и та же башня, расцвеченная разноцветными лампочками. Как хочется попасть в Париж! Только мама говорит, что путевка стоит целую кучу денег…. Слышу, как хлопнула входная дверь. Это мама вернулась с работы. Она работает участковым терапевтом, и сейчас поест, и обратно пойдет на участок. А вернется только поздно вечером. К этому времени сделаю уроки. Вызовов много, мама еле успевает их обслуживать. Успеваю спрятать в стол подшивку журналов.

– Как дела в школе, дочка? – В комнату входит мама. И вместе с ней вплывает облачком едва уловимый аромат апельсинов и лекарства.

– Да все нормально, вот уроки буду учить! И вместо английского языка мне теперь нужно учить французский язык.  Слышала, что англичанка уволилась, и прислали француженку. Жаль, ты не можешь мне учить. – С грустью смотрю на стопку школьных  учебников.

– Жаль, но помочь тебе я никак не смогу. Я учила и в школе, и в институте английский язык.

– И кому этот французский нужен? Весь мир говорит на английском, а тут переучиваться придется.

– А ты учи французский, и про английский не забывай. Ты ведь у меня девочка способная.

– Ну, зачем мне этот французский? – Продолжаю возмущаться. – В интернете общение только на английском.

– Во-первых, ради тебя одной такой умницы никто не будет перекраивать весь учебный процесс, и заниматься индивидуально. И если весь класс учит французский язык, тебе придется учить его со всеми. – Мать хитро улыбнулась. Я, почувствовав легкий подвох, насторожилась.

– А что во вторых?

– А во-вторых, когда ты немного подрастешь, получишь загранпаспорт, и поедешь в Париж, то будешь там говорить на английском?

– Конечно, а на каком еще мне общаться? Ведь английский язык международный, это язык развитого туризма. А что, разве не так?

– Оно-то так. По своему ты прав. Но не забывай, что Франция довольно загадочная страна, полная исключений. И там принято говорить только на французском. Пускай даже с акцентом и грубыми ошибками. Там других языков совершенно не признают. Особенно французы не любят, просто ненавидят немецкий. Если ты заговоришь на немецком языке, то с тобой вряд ли кто пожелает общаться. Тебя даже в продуктовом магазине не будут обслуживать. Да и к английскому относятся прохладно-вежливо. Или ты хочешь отказаться от своей мечты?

– Ты не права, мама. Я не хочу отказаться от своей мечты, и постараюсь подтянуться по французскому.

– Вот и ладушки! Если тебе будет тяжело, найму репетитора.

– Пока не нужно. Я отстала от программы всего на три недели. В классе выучили только лишь алфавит, и как правильно приветствовать друг друга. Так что обязательно догоню, вот увидишь!

– Я в этом никогда не сомневаюсь. Кстати, ты уже пообедала? – Мать остановилась возле стола, и взяла дневник. Открыв, полистала его – а почему за сегодня нет отметок?

– Мам, у нас сегодня было шесть уроков. Немного задержалась после занятий, выдавали недостающие учебники. Я только со школы пришла. А отметок нет, потому что меня еще не спрашивали. – Пожала плечами.

– Тогда пошли скорее обедать. Посмотрим, что нам баба Клава приготовила! – Мать положила дневник обратно на стол, и направилась на кухню. На печке стол чугунок с борщом. И чуть поменьше, с гречневой кашей. – О, борщ да каша, пища наша! – Мама наложила мне полные тарелки, – ешь, дочка. На зарплату медика теперь особо не разгонишься. Если бы не наша бабуля, кто бы печку натопил, да каши наварил? Сидела бы сейчас на бутербродах, ждала бы, когда я вернусь с работы, и приготовила поесть. Я вздохнула, и начала есть.

 

– Мам, давай уедем отсюда.

– И чего это? Какая бешенная муха тебя укусила?

– Никакая муха меня не кусала. Ни простая, ни бешенная. Мне просто здесь все не нравится. Мне здесь очень скучно. Ни бассейна, ни фитнесс-центра. Ни простой танцевальной или бальной студии. Даже музыкальную школу закрыли! Никаких кружков, кроме ложкарей. Тоска зеленая! Не пойду больше в эту дурацкую школу!

– А теперь с этого места и поподробнее! Мать, хоть и торопилась, но отложила ложку в сторону.

– Мама, меня дразнят местные девчонки!

– И почему дразнят? Возможно, сама даешь повод для дразнилок?

– Я никому не даю такой радости! – Резко проговорила, чувствуя, как щеки начинают пылать от гнева. – Это все из-за дурацкой фамилии Подопригора. И никто совсем не хочет со мной дружить. Считают отъявленной гордячкой. А мне скучно с девчонками. Они только и говорят, что о мобильниках, тряпках, косметике и мальчиках. Я же сказала, что не школа, а стоячее болото. Тоска зеленая, если не хуже! От всего этого можно волком завыть!

– Да не грусти ты, малыш, всё пройдёт. Пройдёт и это. Перемелется, мука будет. Обиженно шмыгаю носом.

– Был бы папа живой, за меня заступился бы! И все было бы по-другому. Никто не дразнил бы меня!

– Был бы твой папа живой, мы бы здесь не жили. – Резко обрывает мама. – А так не обращай внимания. Наша фамилия Подопригора – это славный казацкий род. И тебе нет причин стыдиться. Так что хвали Бога, что ты не какая-то там Подушкина, Журыбеда, Щиборщ, Галушка или Вареник. А я слышала сегодня на приеме такую смешную фамилию, как Пацюк.

– Пацюк? Это поросенок такой маленький? – Представляю маленького, розового поросенка, пухленького, от которого пахнет парным молоком.

– Да нет, что ты, моя малышка! Это вовсе не поросенок, а противная крыса. – Засмеялась мама. –  А то, что дружить с тобой не хотят, так забей на это. Ты в школу ходить учиться, знания брать, а не всякой ерундой заниматься.

– Эх, была бы у меня сестренка, все было бы по-другому. Мама, отчего у меня нет ни брата, ни сестры?

– Так получилось, что мы не рискнули с папой завести второго ребенка. То я училась, то папа повышал знания. Почти до трех лет ты жила у бабушки, в этом доме. И жилья своего у нас не было. В городе квартиры очень дорогие. Потом жили у другой бабушки. Копили деньги на свою квартиру. А потом с папой случилось несчастье. Все деньги пришлось истратить на похороны. Кое-что осталось на первое время. Жаль, что так все получилось. Меня угостили, возьми, – Мама щелкает замками потёртого дипломата, достаёт из него большую шоколадку. – Смотри, с орешками! Бери, любимый бельчонок!

– Спасибо, мамочка! – Чмокаю прохладную щеку, от которой пахнет апельсинами. И хотела было разломить пополам, но мать останавливает.

– У меня мало времени! Ешь сама, вернусь поздно. Вот, возьми на мороженое. – Мама щелкает кошельком, кладёт деньги на стол. – Знаешь, где магазин, сбегаешь, купишь три порции. Одну тебе, одну мне, а одной угостим бабу Клаву. Беру деньги, и шоколадку, и кладу в ящик стола.

– Обязательно куплю. А какое мороженное тебе выбрать?

– Мне все равно. Какое купишь, такое съем. – Мама быстро доедает остывшую кашу.

– Вымоешь посуду, и сразу займись уроками. Не обращай внимания на все эти дразнилки, а гордись фамилией! Она славного казацкого рода. Грустно опускаю взгляд, подумав: «Хорошо тебе говорить, не тебя дразнят! На работе ты уважаемый человек!». Но вслух говорю:

– Хорошо, мама! Через несколько секунд хлопает калитка. Мама убежала на вызова, к пенсионерам. Принимаюсь мыть грязную посуду.

Приходит баба Клава, двоюродная сестра бабушки, или двоюродная тетка мамы. Одинокая старушка живёт через дорогу. Старушка жутко обрадовалась, когда мы поселились в пустом доме бабушки. Сейчас пришла поболтать. Мою посуду, слушая всю подноготную биографии старухи. А бабулька тем временем достаёт клубок ниток, спицы и недовязанный носок из кармана передника. Вяжет носок, упиваясь тем, что нашла слушателя, готовому слушать рассказы о себе. Только это получилось ненадолго. Перемыв, перетерев тарелки, убираю в посудную полку.

– Бабушка Клава, мне пора идти делать уроки. Может вам телевизор включить, чтобы не было скучно?

– Иди, иди, детка, учи уроки, да готовься к школе! А телевизор могу дома посмотреть. – Разочарованно ворчит баба Клава, сворачивая вязание. –  Пора идти. Нужно Маньке сенца подбросить. Скажешь маманьке, завтра с утреца зайду, чего там надобно будет помочь. Улыбаюсь, вспоминая Маньку, вредную и бодливую козу, которую побаивались все ребятишки в округе. Только меня коза почему-то не бодала, когда прошлым летом приезжала в гости. Может, потому, что не обижала, а всегда приносила кусочек черного хлеба, или что иное? Мама ушла, а тут еще этот противный дождь…. Уроки учить почему-то совсем не хотелось. Обратно достаю журналы, и начинаю листать, рассматривая красочные виды Парижа. Мысленно брожу по извилистым улочкам Монмартра, поражаюсь величию Собора Парижской Богоматери. Побывала в доме инвалидов. Видела последнее пристанище Наполеона.

Ах, Париж, Париж…. Интересно рассматривать фотографии мечты. Однако прогуляться вживую по городу было бы намного интереснее. Вздохнув, убираю журнал обратно в тайник. Жалко, что мама не разрешает взять ноутбук. Считает маленькой.  Боится, чтобы что-то не испортила. Но все равно вечером уговорю побродить по интернету, полюбоваться вечерним Парижем. И увидеть Эйфелеву башню. Мою самую сокровенную мечту. С этой мыслью возвращаюсь на кухню. Там беру шоколадку.

Нет, всю есть не буду. Оставлю половинку любимой мамочке. – И с этой мыслью разламываю шоколадку пополам. Одну беру себе, а вторую заворачиваю в фольгу, и кладу в стол. Когда мама придет, отдам шоколадку к вечернему чаю. Собираюсь задвинуть кухонный ящик, но вспоминаю, что мама просила купить мороженое. Беру деньги, собираюсь в магазин, пока не стемнело. Хоть дождь перестал идти, курточку накинула. Магазин был совсем недалеко, пять минут ходу. Сунув деньги в карман, закрываю входную дверь, и выбегаю за калитку.

Глава вторая.

На улице было скучно и сыро. Шелестят, роняя мокрую листву, высокие, старые тополя. Ветер гонит мокрые листья по дороге, и сбрасывает в лужи. Зябко натянув капюшон на голову, торопливо шагаю по улице в сторону центра.

– Эй, Подопригора, подопри гору! – Оглядываюсь назад, вижу соседа по парте, Толика.

– По-твоему, это смешно? И ты туда же, как все? – Щеки внезапно становятся пунцовыми от гнева. – Ты зачем дразнишься? – Что тебе плохого сделала? Я ведь тебя Жучком навозным не обзываю! Мальчишка сердито насупился.

– Попробуй только меня так назвать, Ленка! Так сразу же у себя зубов передних и задних не досчитаешься!

– И ты девочку будешь бить? – Опешила от неожиданности. – Как же тогда тебя можно называть мальчиком? Разве тебя отец не учил, что девочек бить нехорошо и нельзя?

– А у меня нет отца! И мне хорошо живется без него! Нечего дразниться, тогда и битой не будешь!

– Так ты ведь первый начал обзываться! По-моему, я тебя еще не трогала, и не оскорбляла! А если нужно, то и тебе фору дам, сам будешь передние и задние зубы в кусты сплевывать! – Сердито бурчу в ответ.

– Лен, ты не обижайся на меня. Я так брякнул, не подумав, не со злости.

– А отчего же?

– Так, скорее, по привычке.

– И зачем дразнился?

– Так тебя не дозовешься. Идешь, натянула капюшон на голову, ничего не слышишь.

– Что ты хотел? Лишний раз уколоть? – Сердито сверкаю глазами. – Оставь в покое! – Я пулей влетаю в магазин. Там, возле прилавка, сделав вид, что рассматриваю мороженное, немного отдышалась. От возмущения тело мелко трясёт. Ну, хамло, так хамло! Больше не дождется, чтобы дала списывать. За прилавком скучает продавщица.

– Дайте мне три порции мороженного, пожалуйста.

– Какого тебе, девочка? – Зевает во весь рот, поворачиваясь к витрине.

– Белочка в шоколаде.

– А денег хватит? Учти, оно дорогое.

– Вполне хватит. Мне мама дала. – Отсчитываю деньги.

– И чья ты такая? К кому-то в гости приехала?

– Нет, мы здесь будем жить. Моя мама врачом работает.

– А, Людмила Анатольевна? Знаю такую. Хороший специалист. И чего вы в эту дыру переехали из города?

– Не знаю. Это мама так решила. – Беру сдачу, пакетик с мороженным, и направляюсь к выходу. Около магазина топчется Толик.

– Ленка, прости, я тебя обидел?

– Отстань, не до тебя! Своих забот полон рот! – Сердито отрезала я, натягивая на голову капюшон.

– Подумаешь, фифа городская! Но эту колючую фразу пропускаю мимо ушей. Начинает моросить мелкий осенний дождик. Бегу в сторону дома. Возле калитки окликает баба Клава.

– Ленка, ты чего моталась в магазин? Так хлеб куплен с утреца.

– Мама послала мороженого купить. – Подхожу к старушке поближе. – Вот вам тоже порция. Белочка в шоколаде. Возьмите! – Вынимаю мороженое из пакета, протягиваю бабе Клаве.

– Все это баловство. – Привычно ворчит бабка, но мороженое берёт, не отказывается. – Но все равно спасибо!  Ты чего там гуторила с местным шалопаем?

– Он мой одноклассник. Я что, не могу разговаривать с соседом по парте? Или вы не разрешаете?

– Держись подальше от него. Безотцовщиной растет, что полынь при дороге. Мало ли чего тебе наплетет. Не слушай его, девка!

– Но у меня отца нет. Так это не означает, что со мной не нужно дружить. Или запрещается разговаривать. Но и это не огорошило бабу Клаву.

– Милая моя, так твоего отца убили. А его папаша бросил мать еще брюхатую. Ушел до рождения к любовнице.

– Бабуля, мальчик не виноват в том, что жизнь его мамы и папы не заладилась. И вообще не интересно копаться в местных сплетнях, пора уроки делать.

– Мать звонила. Сказала, что будет рано дома. – Сердито поджимает губы баба Клава. «Вот блин, уроки не сделала!». Рву остервенело калитку на себя. И пулей влетаю во внутренний двор. Открыв дом, кладу одно мороженое в морозилку, а второе беру себе. Вкус шоколада заставляет позабыть о всех неприятностях. Домашнего задания было не слишком много. Всё выполняю за сорок минут. Как раз дописываю последнее упражнение по русскому языку, когда мама вернулась домой.

А на следующее утро, взяв школьную сумку, и, обреченно вздохнув, плетусь школу. О Господи, как эта тюрьма опротивела! Серые, унылые стены навевают зеленую, зеленую, тоску, похожую на ряску. Как раз перед самым звонком влетаю в класс. Привычным жестом провожу по стулу. Уф, сегодня повезло. Стул не вымазан мелом.  Толика нет. Швырнув портфель на пустой стул, задумчиво смотрю в окно. Прозвенел второй звонок. Должен начинаться урок биологии, но учительница задерживается по своему обыкновению. Когда-то это предмет нравился. А теперь к нему стала равнодушна.  А за стеклом хмурое небо, облетевшие рябины, и мокрый асфальт. Все это ушло куда-то далеко-далеко. Сейчас передо мной высилась громада Эйфелевой башни, залитая тысячами крохотных, разноцветных огоньков. Внезапный резкий, грубый удар заставил вздрогнуть всем телом. Заветная мечта, моя Эйфелева башня, исчезла, разлетевшись на тысячу осколков. И обратно передо мной появилось хмурое осеннее небо, облетевшие рябины, и мокрый асфальт. Оглядываюсь. Вижу, как сзади, за спиной заливалась смехом группка одноклассниц.

– Эй, Подопригора, подопри горушку! А на парте валяется большой огрызок яблока. «Господи, за что?». – Хотелось крикнуть. И расплакаться. Но успокаиваю вулкан в груди, беру эмоции в стальной кулак. Нет, эти маленькие дряни никогда не увидят ни единой моей слезинки! Слишком много для них чести. В моих глазах сверкнула холодная ненависть. Ледяным тоном процедила сквозь зубы:

– И что дальше? – Многозначительно бросаю в глаза обидчицы.

– И что дальше? – Оторопела заводила дрянной компании, Ленка, рыжая девчонка, одетая в модный прикид. Тонкие брови поползли вверх от удивления: – А вот что дальше! – Девчонка достаёт второй огрызок, и бросает в меня. Но…. Не дожидаюсь, когда этот комок протоплазмы попадет в голову, а слегка пригибаюсь. Случай жестоко посмеялся над обидчицей. В этот момент открылась дверь, и в класс величественно вплывает классуха. Яблочный огрызок попадает в пышно взбитую прическу, «А ля пуделек», как мысленно прозвала.

– Что это? – Грозно приспустила очки на кончик носа Людмила Георгиевна. Классуха грозно смотрит на меня. Очевидно, очки носила больше для солидности, чем для чтения.

 

– Это яблочный огрызок. – Тупо отвечаю, глядя в пол.

– Вижу, что огрызок. Слава Богу, не слепая! – Рявкает классуха так, что слегка зазвенело в левом ухе. – Кто бросил?

– Это не я. – Проговорила упавшим голосом.

– Да врет все Подопригора! Это она только что швырялась огрызками! – Зашумели подружки Ленки.

– Это правда? – Вопросительно взглянула на меня классуха.

– Это ложь! – Выкрикнула, и щеки покрылись пунцовым румянцем возмущения. – Я не бросалась огрызками! И хмуро, из-под бровей, глянула на Ленку, эту наглую особу.

– Это она, она! – Зашумели девчонки.

– Да у меня нет яблок! – На глазах выступают горькие слезы. – И вы можете позвонить маме. Узнать, что у нас нет ни одного яблока в доме! Так что мне бросаться нечем! – Срываюсь на крик.

– Алена, успокойся, и не плачь! Я разберусь в этой ситуации! – С этими словами классуха подняла огрызок, и бросила в корзину для мусора. – А теперь записывайте новую тему. Учительница биологии заболела, заменили геометрией.

– Ничего, пускай только закончится урок, я тебе сделаю! – Послышался за спиной шепоток, точно змея прошипела. А урок шел своим чередом. Машинально списываю с доски какие-то формулировки, совершенно не вникая в их суть. Все равно не собиралась стать великим геометром. И мне было совсем непонятно, зачем нас заставляют заучивать кучу совершенно ненужного материала, который никогда не пригодится в жизни. Когда записала все с доски, посмотрела в окно. «Ну почему такая жизнь несправедливая? Одни могут все, живут в свое удовольствие. А тут». – Тяжело вздыхаю. И мысленно пожалела, что не террорист. Была бы в отряде Бен Ладана, давно бы соорудила термозаряд покруче, и подорвала бы этот чертов Альма Матер. Наконец-то прозвенел спасительный звонок с урока, который прервал грустные раздумья несостоявшегося террориста. Это был последний урок. Шесть уроков прошли, точно тяжелый, дурной сон. И я постарела на целых шесть часов. Началось? А, будь что будет, но буду защищать честь и достоинство, а если понадобится, то и жизнь. Убираю в портфель учебник алгебры, тетрадь, и пенал. В глубине души проснулось нехорошее предчувствие. «Милая, нужно быть осторожнее! Внимательно смотри под ноги, жива останешься!». – Предусмотрительно прошептал на ушко Ангел-Хранитель. «Не щёлкай еблом!» – Коротко бросает бес искуситель. Так и сделала. Увы, не зря. Когда выходила из кабинета, заметила на своем пути чью-то ногу, обутую в модный босоножек. А, была, не была! – И, улыбнувшись улыбкой, не хуже, чем сам Мефистофель, наступила на эту ногу.

– Ты что, слепая? Не видишь, куда прешь? – Завизжала, как ушибленный поросенок, Ленка, брызгая слюной. И что силы ударила меня в плечо. Покачнулась, и слегка поморщилась.

– А ты чего свои грабли на дороге разбрасываешь? Нечего подножки ставить! Еще раз так сделаешь, без ноги останешься! – Говорила с виду спокойно, изо всех сил стараясь не подпустить в голос предательскую дрожь волнения. А затем двумя руками оттолкнула в сторону.

– Я тебя сейчас урою! – Закричала, переходя на визг, пытаясь ударить. Но я легко увернулась, и отбежала в сторону, подальше от разъяренной одноклассницы. Только потом ехидно прошипела:

– А ты догони, если здоровья у тебя хватит!

– Я тебе устрою! – Крикнула мне Ленка в спину. Но иду, не оглядываясь. Но на душе было неспокойно. Эх, Париж, Париж! Как ты далек от меня! Иду по школьному коридору. Остановившись у школьного расписания, списываю уроки на следующий день. Натянув куртку, понуро бреду в сторону дома. Обратно буду одна. Мама всё еще на работе. И обратно задержится, вернется с вызовов поздно. Эпидемия гриппа набирает обороты, и у нее, как у терапевта, на участке очень много работы.

Баба Клава на сегодняшний ужин решила разнообразить наше меню, и вместо борща сварила домашней лапши с жирной курицей. Бросаю портфель в угол комнаты. Вымыв руки, усаживаюсь за стол. Тем временем баба Клава наливает полную миску горячей лапши. В середине торчит куриная ножка. Чтобы наша семья насытилась, на одну куриную душу стало меньше. Но меня это абсолютно не трогает, поскольку не была поклонником вегетарианцев. А самих вегетарианцев считала слегка повернутыми на пару винтиков в голове. Зачем говорить о любви ко всему живому, если только при дыхании убивают пару-тройку миллионов микробов? Поэтому спокойно съела и куриную ножку, оставив только косточку. И саму вкусную лапшу. Хотя аппетита не было, съела все, что было в тарелке, исключительно из уважения к старушке, и ее труду.

– Спасибо! – Проговорила, выходя из-за стола.

– Деточка, может, добавки? Вон, на плите полная кастрюля лапши.

– Спасибо, наелась! – Как можно вежливее поблагодарила, уходя в свою комнату. А за окном обратно моросил осенний дождик, от которого было очень тоскливо. Уроки делать сейчас не хотелось. Заглядываю в тайник, и вытаскиваю любимую подшивку журналов. Обратно увлекает загадочный мир Парижа. Ах, Париж, Париж, Париж! Ты для меня так же эфемерен, и далек, как звезда с ночного неба. О чем я мечтаю? Ты для меня так же недосягаем, как алая заря на востоке. Никто и никогда не пригласит меня в этот чудный город. И сейчас могу только разглядывать старые статьи, и рекламные буклеты. И мысленно путешествовать по улицам и скверам. Только сила воображения может перенести в чудный Лувр или Версаль. Только в мечтах могу пройтись по Латинскому кварталу, увидеть в доме Инвалидов могилу великого Наполеона Бонапарта. Так увлеклась, мысленно путешествуя по городу своей мечты, что не услышал, как вернулась с работы мама. Она стояла за спиной, и тихонько вытирала слезы. После долгой паузы проговорила:

– Девочка любимая моя, любимая моя девочка! – А потом легонько поцеловала меня в макушку. – Ты такая же мечтательница, как твой покойный отец. Уроки на завтра хоть сделала, или весь вечер просмотрела любимую подшивку?

– Мам, успею сделать. Впереди долгий вечер! – Хмуро проговорила в ответ, с грустью глядя на учебники. Мать достала из кармана мобильный телефон.

– Всего половина шестого! Сегодня сделала обход раньше, чем думала. Сбегаешь в магазин? Купи пачку лаврового листа, соли, а себе шоколадку. – Мама кладёт деньги на стол.

– Спасибо, мамочка! – Чмокаю в щеку, от которой исходит такой знакомый и любимый аромат апельсинов и лекарства. Бросаюсь к вешалке. Там, взяв курточку, и, накинув, выбегаю за ворота. Осенний, мелкий и тоскливый, дождь, недавно закончился. На улице начинает постепенно темнеть. Осень. Ускоряю шаг, потому что магазин вот-вот должен закрываться. Вот и он, старый, еще советской постройки. Толстая продавщица улыбается, как старой знакомой.

– Мне пачку лаврового листа, соль, и шоколадку. – Кладу на прилавок деньги за покупки.

– Тебе какую шоколадку? Черную, молочную, с орехами, или с изюмом. Выбирай, у нас большой ассортимент.

– Давайте простую, без наполнителей. – Показываю на «Корону», акционную. Может, какой приз выиграю? – Съязвила, не удержалась.

– Мечтать не вредно, вредно не мечтать. – Продавщица кладет передо мной все, что заказала, и сдачу. Бросаю покупки в пакетик, а сдачу в карман курточки. Около прилавка замечаю котенка, маленького, черного, как уголек. Он сидит, мокрый, и дрожит от холода. Сквозь мокрую шкурку проступают очертания косточек позвоночника. Продавщица хватает веник.

– Я тебя, противного, уже выгоняла! А ты обратно приперся! Пошел вон! – Махает веником. Котенок жалобно пискнул, и прячется за меня.

– Девочка, отойди ради всего святого, сейчас прогоню этого Приблуду! Еще блох на тебя напрыгает, страсть! Тварь блохастая! Беру котенка на руки, он был легкий, как пушок.

– Какой славный малыш! – Прячу за пазуху.

– Все равно мамка заставит выбросить. От этих черных котов одни только неприятности! – Сердито проворчала продавщица. Но ее ворчание не стала слушать, а пошла домой. Котенок прижимается ко мне, и, согревшись, замурлыкал. Возле дома замечаю Толика.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12 
Рейтинг@Mail.ru