Любовь Сушко
Перо из крыла Ангела. Тайны творчества

Глава 14 Поэзия торжествует 21 мая —конец света или Тьмы

21 мая какой-то пророк объявил о конце света. Эту новость растранжирили все СМИ, не говоря уж о сети.

Вечером 19 мая Алина легла спать поздно, вспомнив перед сном, что сон с четверга на пятницу, и он должен исполниться. Когда она засыпала, до слуха доносились монологи о конце света, о том, что все отправятся…

А вот куда они отправятся, услышать этого Алина не успела, она провалилась в бездну сна, словно в пропасть…

Странно, это мог быть чуть ли не последний день и в ее жизни.

№№№№№№№№№№№№

Осенний вечер был тих и ненастен.

Алина впорхнула в кабинет редактора и замерла, очарованная, околдованная, излучающая какой – то дивный свет.

– Богиня, – прохрипел человек за массивным столом, который был явно ему не по размеру.

У его ног, как и полагалось Ведущему редактору, улегся на ковер пес.

– Мы принимаем к изданию, остается подписать договор на выгодных условиях.

Она растерялась, может быть в первый раз в жизни.

– Роман «Тайны наслаждения»

– Вот еще, кому нужна эротика. Не смеши меня, королева.

– Эпопею «Лунный лик Люцифера»

– Нет, Мессир просил положить это творение в издательский портфель, он еще подумает, стоит ли игра свеч.

– Значит, «Лабиринт Тезея»

Писательница была страшно легкомысленна, она же прекрасно знала своего редактора, он давал на отгадывание его загадок только три попытки, и только теперь она поняла, что все три выстрела и близко не попали в цель.

– Спокойно, Алина, – произнесла она почти беззвучно, – стоит сохранить хорошую мину при плохой игре. Как же на самом деле звучало это крылатое выражение.

Но вспомнить его она уже не могла.

– Богиня, – усмехнулся ее редактор, – хорошо, только ради тебя, наступая на горло собственной песне, даю тебе еще одну попытку угадать, что же мы будем издавать уже завтра. Но если не угадаешь, не выведешь тень из тьмы, потому не просись, как Орфей, назад, даже Харон был непреклонен, а меня ты знаешь.

– Я знаю тебя, – задумчиво произнесла Алина…

Что будет издавать этот тип? Какова его редакторская политика. Если учесть, что у Алины есть творения всех жанров и даже скучного, а он знаком со всем, что ей творилось и бросалось, и дописывалось, то угадать практически невозможно.

В первый раз она пожалела о том, что написала так много. Нет, больше трех романов писать нельзя, если бы было три, она бы угадала его замысел, а так, это же не реально.

И странно: жизнь была – восторгом, бурей, адом,

А здесь – в вечерний час – с чужим наедине —

Под этим деловым, давно спокойным взглядом,

Представилась она гораздо проще мне…

Алина бормотала это стихотворение, то ли для того, чтобы немного потянуть время, то ли пыталась угадать, отыскать в тексте ответ на свой вопрос.

Редактор сидел молча, он казался непроницаемым, наверное, даже он в тот момент не ведал, близка ли она к разгадке или стала от нее еще дальше.

Когда работаешь с женщинами, разве хоть что-то предугадать можно?

Кажется, он даже загрустил, или это только сплошное притворство?

Представилась она гораздо проще мне… И словно в той самой безбашенный игре, где проигрывали миллионы, если не правильно отвечали, она напряглась так, что могла бы лишиться чувств.

От ее недавней легкости не осталось и следа. Алине казалось, что Атлант, о котором она только что закончила повествование, положил земной шар на ее плечи, и она не сможет обмануть никакого Геракла, так и придется держать его до самого конца своих дней… Странное чувство, ничего не скажешь.

Она вела свою игру, только не «Как украсть миллион», потому что нельзя взять деньги и уйти, не отвечая на следующий вопрос. Как раз наоборот, ей не достанется ничего, если она уйдет молча… Такую игру мог вести только ее редактор.

– Орфей, помоги мне, Орфей

– Вот к нему —то нужно обращаться в последнюю очередь, – подсказал ей редактор, – он и любимую свою не смог вывести, а тебя и подавно. И за что только вы все так любите этого Орфея… Хотя, понимаю, любовь зла, полюбишь и Орфея.

Это было озарение или величайшая глупость, на которую только женщины и способны. Мысленно Алина попрощалась и с редактором, и договором, а может быть и со своим творчеством, но то, что она выпалила, сначала не поняла даже сама, и он, кажется, не понял.

– Поэтический сборник, 20 авторских листов.

Теперь она пристально смотрела на него, так как никто никогда на него не смотрел, не посмел бы, но этой девице больше нечего было терять.

Она видела, как каменело и мертвело его лицо, словно он раздумывал о чем-то и прикидывал, что же ему следует сказать и сделать…

– Почему ты так решила…

– Я брякнула первое, что пришло в голову.

– Орфей спас тебя или ты его, черт ногу сломит, чтобы разобраться в том, – бормотал он, доставая договор, где так и было все указано, но самое главное, Алину поразила цифра гонорара..

Какие там «Тайны наслаждения» и «Легкая эротика метели» тиражом 100000 экземпляров.

Она поставила свою подпись и взяла экземпляр договора, уверенная, что он тут же растворится у нее в руках, ну в лучшем случае там будет только несколько белых листков.

– Не исчезнут, не надейся, я слишком долго ждал автора, который сможет угадать мою редакционную политику, с того проклятого 1917 —ни один не угадал. Они строчили дикие производственные романы, нудные воспоминания из собственной бесцветной жизни, ужасающую порнушку, любовную тягомотину, из-за которой у меня сводило скулы. Но ни один из авторов 20 века никогда не мог угадать чего хочется мне. Не обольщайся, ты тоже недалеко от них ушла, три раза ты пыталась угадать чего якобы хочется мне самому – какая дикая порой самонадеянность бывает у людей… Не знаю, что позволило тебе, наконец, угадать..

– Орфей, – говорила Алина

– И все-таки Орфей, – задумчиво повторил Редактор, – впервые за тысячу лет он немного по-другому подумал об этом герое-неудачнике, который не мог ничего сделать в реальной жизни, даже спасти свою любимую, и только его песни способны были чаровать весь мир.

У него не было ни дерзости Тезея, ни силы и воли Геракла, ни невероятного обаяния Персея, ни коварной хитрости Одиссей, ни мощи царя Агамемнона, у него были только чарующие песни. И кто бы мог подумать, что именно Орфей окажется в какой-то миг впереди и победит в поединке пошлятины и лицемерия с ПОЭЗИЕЙ. Он не вывел из тьмы свою Эвридику, но он попытался вывести к редактору Поэзию.

Но ему на этот раз удалось вывести Алину из лабиринтита бульварщины, и где-то рядом уже хрипел Пегас Персея, и она верила, что голова Медузы не обратит ее в камень на дороге, по пути к Парнасу. А надо было признать, что дорога эта стала нехоженой, неезженой и заросла крапивой, лопухами и колючками да так, что и самому отважному не пробраться…

Поэзия снова вошла в сферу интересов ее любимого редактора и стала частью редакционной политики, как во времена серебряного века, какой чарующий и сладостный сон, как же не хочется просыпаться и возвращаться к пошлой и жуткой реальности. Но сон с четверга на пятницу, а если сбудется?

Правда, да конца света, до 21 мая всего один день, наверное, это слишком мало, хотя если есть еще хоть один денно, то не все потеряно…

 
Метались тени женщин и коней
Над пропастью серебряного века.
И ужас, проступавший все ясней,
Нам показал – эпоха вдруг померкла.
В истошном крике ворона – кошмар,
И ужас больше души не оставит,
И совесть снова жалит, как комар,
А миром только дикий хаос правит.
 
 
О, грации, о, музы, в этот час
Вы словно вечно загнанные кони,
И больше не останется для вас
Поэтов и художников, погоня
Вас к пропасти бросает, миражи
Там в городе несбывшихся иллюзий,
Лишь тени продолжают стойко жить.
Но где же ваши песни, где же люди.
 
 
И там, в тумане, мраке, у черты,
Где рушится прекрасная эпоха,
Лишь Дьявол усмехнется с высоты,
А в пустоте я вижу профиль Блока,
«Увижу я, как будет погибать, —
Он говорит так тихо, так печально,
И только в пустоте немой опять
Метались музы, уносили тайны.
 
 
Мир нем и слеп, ему не до стихов,
Поэзия осталась за чертою.
И пусть хранит надежда и любовь,
Век – каменный цветок, а нам не стоит
Мечтать о том, что чуду вопреки,
Появятся прекрасные поэты,
Когда Пегас над пропастью летит,
И гибнет на лету по всем приметам.
 
 
Нам проза остается в грозный час,
И погибает милая Отчизна.
И тайна ритма остается в нас,
Последний луч, там свадьба или тризна?
А все равно, и вдохновенья нет,
Я вижу гибель гордого Пегас,
И женщина – звезды сгоревшей свет,
Обрывки грез, иллюзии и фраза,
 
 
Которой не припомнить мне вовек,
Откуда это, кем-то написалось,
И только над пустыней белый снег
Парит и тает, и душа металась,
Как тени женщин дивных и коней,
В тумане грез, мне это лишь приснится.
Живут стихи в каком-то чудном сне,
В реальности не в силах воплотиться.
 
 
В истошном крике ворона – кошмар,
И ужас больше души не оставит,
И совесть снова жалит, как комар,
А миром только дикий хаос правит.
И ужас, проступавший все ясней,
Нам показал – эпоха вдруг померкла.
Метались тени женщин и коней
Над пропастью серебряного века.
 

Вот и мне подумалось, если вдруг 21 мая наступит конец света, как об этом твердят то там, то тут, то на суде, которым нас так пугают, что смогут сказать, как оправдаться наши редакторы, наводнившие мир творениями явно сомнительными.

То, что поэзии нет в их планах и в помине, это не только их вина, и наша беда, это то отторжение от поэтического слова, возникшее у нас (и у них, у редакторов) в душах, когда издавалось поэзии больше, чем достаточно.

У меня у самой несколько сотен тонких, копеечных сборников с набором текстов, которые ничего не дают ни уму и ни сердцу…

Эти люди на тусклых фотографиях рифмовали все порой довольно умело, мой брат называл их стихоплетами, но почему же они так страшно далеки от нас, боюсь, что большую часть тиражей поэтических книжек никто никогда не открывал и не откроет, как и творения сегодня в Интернете.

Но даже те стихи, которые находят отклик в наших душах, скорее из-за актуальности проблемы, и страшно далеки от совершенства по форме – они тоже вбивают свои гвозди в крышку гроба Поэзии, и хоронят ее безжалостно. Да, что там – давно похоронили, как Святогора в каменном гробу похоронил Илья из Мурома в свой срок.

Я прекрасно понимаю тех издателей, которые не собираются издавать поэтических сборников – не хотят плодить бесчисленные необитаемые острова, куда ни один Одиссей даже по воле Посейдона не заглянет, а если такое чудо и случится, то тут же убежит с этого острова не глядя.

Кто сегодня поверит в то, что во времена серебряного века – поэзия была всем, и через пару лет после 1917 года, вопреки миллионным тиражам, она стала уже ничем?

Как такое произошло, и будут ли иные времена для Поэтов?

Конечно, если не наступит конца света.

Глава 15 Страшная тайна пророка

Закат алел над, солнце тонуло в Иртыше.

Мефистофель двигал шахматные фигуры в каком-то одному ему известном порядке, почти не глядя на доску. Фигуры трепетали и замирали, не понимая, куда и зачем им теперь следует двигаться. Мессиру на этот раз правила игры не были писаны.

Кот издалека взглянул на королеву, к которой приближались тонкие пальцы мессира, и не выдержал. Он должен был спасти королеву.

Наш Баюн решил заменить собой всю спасательную службу страны, и надо сказать, что и прежде и теперь делал это более удачно, чем тот, кто за это деньги получал. Конечно, не в деньгах счастье, и даже не в их количестве, но следовало бы как-то хоть отрабатывать свою немалую зарплату, ведь может случиться так, что Баюна не окажется на месте, и что тогда? Но пока кот был на боевом посту и бросился со всех лап к королеве. Готовая упасть в обморок, королева облегченно вздохнула и даже подмигнула коту:

– Спасена.

– Чего тебе, Рыжий? – проворчал Мефи.

Кот посмотрел на себя, может, он и правда от напряжения рыжим стал, но нет, вроде бы нормальный, черный кот – все в порядке… Но тут его и осенило… Он вспомнил огненного кота из сказок. И вроде метнулся без всякой задней мысли на спасение, а теперь у него уже был план, да еще какой.

– Думаю, им надо открыть тайну гения.

– Какую именно? – спросил Мессир, словно у гения была дюжина тайн.

Но кот даже не обратил внимания на его иронию.

– И кому же ты ее открывать собрался?

– Королеве, – выпалил кот.

Королева на шахматной доске удивленно подняла брови, она уже не радовалась спасению, ясно, что кот запросит за это нечто невообразимое, даже не алмазные подвески, а больше…

– А как она тебе поможет?

– Да я об Алине, конечно, эта уже нам ничем помочь не сможет.

Королева, услышав такие речи, обрадовалась и опечалилась одновременно – слышать такое от ученого кота было невыносимо, но он не станет ее обременять какими-то просьбами, это уже утешает…

– И ты отправишь ее туда в те жуткие часы и минуты? – не поверил Мефистофель

– А у меня нет другого выхода, – заявил кот

– Жестоко, – не отступал Мессир.

– Но это может помочь спасти мир, – топнул лапой кот.

– Если она догадается, о чем идет речь? —спрашивал бес средней руки

– Она сообразительная.

– Но не до такой степени. Да при таком потрясении.

Кот махнул лапой и исчез, Мессир отодвинул в сторону шахматы и позвал Очкастого.

– Посмотри, что кот там будет делать, и если что, вспомни, как поступил Страж в свое время..

Очкастый кивнул и исчез вслед за котом…

Можно было передохнуть и немного поразмышлять, следить за тем, что происходило по ту сторону времени, в прошлом, которое прошло и быльем поросло, Мефистофелю не хотелось. Потом они сто раз ему расскажут, как это было, нет, пока покой и забытье, надо же когда-то отдыхать.

№№№№№№№№

Алина очнулась в каком-то особняке, где снимали фильм и все вокруг нее были в нарядах века 19. Она невольно оглянулась, где же съемочная группа, такое впечатление, что люди тут просто живут. Но еще больше ее удивляло то, что она и сама тут оказалась. А ведь не встречалась ни с кем, пробы на роль не проходила, она бы уж точно не забыла такого.

– Вот именно живут, – услышала она давно знакомый низкий голос, который мог принадлежать только коту Баюну – ни с каким другим не перепутать. Но хорошо, хоть он тут появился, а то бы и вовсе ничего не поняла, что творится в мире, ни в сказке сказать, ни пером описать.

– Ты хочешь сказать…

– Иди туда, а то будет поздно, – потребовал кот, он-то точно знал, что творится в мире, куда она попала точно не без его участия.

Он буквально втолкнул ее в комнату, куда проскользнул и какой-то старик с корзинкой… В корзинке были куски льда, еще что-то непонятное.

Алина оказалась в библиотеке, такой, какая ей снилась когда-то в детстве – полки до самого потолка заставлены старинными книгами, каждую из которых хотелось открыть и полистать.

Смутил ее только пронзительный душераздирающий стон.

Сначала она не видела того, кто лежал на диване за спинами людей, около него стоявших, а потом забыла о книгах, хотя можно ли о них забыть?

– Пушкин, – прошептала Алина.

– Пушкин, – ответил ей кот.

Она отступила куда-то к стене и чуть не врезалась в книжную полку.

– Последние минуты гения, – продолжал он.

– Зачем ты меня сюда притащил? – резко повернулась она к коту.

– Потому что пред лицом вечности он тебе откроет тайну.

Но он чувствовал, что у Алины уходит почва из- под ног. Оказаться в комнате, где умирает человек, где умирает Пушкин – все, что угодно только не это. Она не перенесет, она не переживет этого, только Баюн мог сотворить такое.

Кот откуда-то извлек нашатырный спирт и сунул ей под нос.

– Приди в себя, у нас нет времени, все это мгновение, а я тебе не смогу подсказать, даже если захочу, ты должна это услышать сама. Ну не подведи меня, это же не бал Сатаны, а всего лишь Пушкин умирает.

Кажется, кот издевался, но Алине было не до шуток, она просто ослепла, оглохла, онемела.

В это время Учитель куда-то поспешно вышел, и он остался один.

Взор его устремлен был на книжные полки:

– Прощайте, друзья мои милые прекрасные, – шептал он.

Алина дрожала всем телом, кот напрасно пытался ее уверить, что поэт не может их видеть, они призраки, привидения в этом мире.

Вдруг он снова вжался в подушки дивана и зашептал:

– Мир погибнет, сгорит библиотека, я не увижу, я счастливчик…

И все, снова вбежали какие-то люди, за спиной Учителя стоял кто-то в темных очках и тот отстранился, словно бы он его заметил.

– Очкастый, – прошептала Алина.

– Он умер, – твердил учитель.

Демон переместился к ним.

– Меня Мессир послал, напомнил о распятом, о том, что для него сделал Палач. Пришлось исполнить, – он беспомощно развел руками.

Но они все трое уже перенеслись куда-то на опушку леса, того или этого времени, так сразу и не понять.

Только сейчас Алина снова вспомнила, что Баюн говорил о тайне гения..

Ведь не просто же так он заставил ее пережить весь этот кошмар…

– Но в чем же его тайна? – обратилась она к Демонам.

Те, молча переглянулись.

– Все напрасно, промашка.

– Ну, хотя бы муки его не были такими долгими.

Алине стало страшно за себя обидно. И она начала вспоминать.

– Он говорил, что мир погибнет, когда…

Она мучительно пыталась вспомнить, что же следовало в том бреду дальше.

– Сгорит библиотека, да, он же говорил о книгах. Это закон для всего человечества, если уничтожат книги, культуру мораль, нравственность, то мир погибнет и без атомной бомбы

Она подпрыгнула на месте:

– Но ведь об этом же говорил Блок в 1917, когда его встретил Маяковский на площади, он сказал, что у него в усадьбе сожгли библиотеку…

Кот облегченно вздохнул.

– Я говорил Мессиру, что ты не так глупа, а он не верил.

– Значит мир погиб тогда? – переспросила Алина

– Да, он погиб, но библиотеки тогда сожгли не все, конечно, смешно сравнивать эти библиотеки, но они все-таки жили, а вот нынче наступил тот критический момент. Все, что накоплено веками, сгорит в огне или умрет навсегда. Не открытые не разу книги, отправленные на свалку, это ли не гибель мира.

Человек, не открывающий книги – мертв душой, он уже не имеет право называться человеком… И судить его будут все классики, к которым он за всю жизнь так и не прикоснулся….

Самое страшное из всего, что мог совершить человек – это сожженные библиотеки, потому что в них умирает вечность, и те, кто мог бы остаться бессмертным, если бы не случилось варварства. Не говорите, что вы никого не убивали, что не причастны к убийству, если книги у вас остались мертвым грузом, а то и на свалку отправлены – нет варваров, страшнее варваров книжных, они уничтожат мир…

Алина замолчала напряженно.

Нет, она открывала и читала и покупала книги постоянно, но много ли таких осталось?

– Их становится все меньше, каждый из них —звезда, способная еще светить, но как только погаснет последняя звезда, мир погрузится во мрак… Не это ли конец света?

Она и во сне видела полыхавшую библиотеку, какие-то тени и люди бросались в огонь, чтобы спасти книги, а другие просто молча наблюдали, не понимая, что они убивают не только свою душу, но и весь остальной мир.

Она пробудилась в ужасе, решив, что так и не успеет поведать им тайну пророка… Но разве у нее не осталось никакого времени?

Это не может быть, так не должно быть на свете… Она еще сможет рассказать им о самом главном, обязательно сможет

Глава 16 Бессмертный Автор или мертвый Писатель? Кто ты?

Солнце еще и не появилось, когда Ричард был уже на ногах…

С солнцем поднимаются короли. Для него же это непозволительная роскошь. Сколько всего можно сделать еще до восхода солнца.

Еще раз перечитать все важные законопроекты и внести свои поправки, составит список чиновников, которых нужно убрать как можно скорее, иначе они доведут страну до краха. И он проследит за тем, чтобы все, получившие черную метку, канули в Лету.

Предупредить королевскую наложницу о том, что у нее появилась соперница, грозная соперница, и ей надо быть осторожной и внимательной, нож в спину та воткнет в прямом и переносном смысле. Хотя случится то, что случится, королева погибнет, но он должен предупредить ее, пусть попробует защититься, так интереснее жить на белом свете.

Надо встретиться с кардиналом и показать ему, кто в мире хозяин, а то вон как расшалился, забыл о том, что над ним есть бог и он – Ричард, если правит королем, так думает, что и управы не найдется. Нет, и серого кардинала ждет разочарование, не бывает власти абсолютной в реальности, все только иллюзия.

Потом следует заглянуть в суд и убедиться в том, что судья пусть и не Соломон, но хотя бы как-то сносно исполняет свои обязанности. Люди должны верить в справедливый суд, иначе во что им еще верить остается?

И палача надо найти хорошего, последний только и делал, что пил, а когда у палача дрожат руки, то какая же эта казнь, какое зрелище. Нет палач должен быть трезвенником, не знающим сомнений, не подверженным страстям, на кого еще можно положиться, если не на палача. Хотя лучше всего с ним вовсе не встречаться, но уберите палача и государство рухнет.

Министры совсем распоясались, одним мальчиков подавай, а другим девочек лет 12 – куда только король с кардиналом смотрят.

Хотя понятно куда – туда же куда и министры, ведь те берут пример с этих – иначе перестали бы мечтать о девочках и мальчиках. И только Ричард – хранитель морали и нравственности, в этом развращенном, но таком реальном мире. И только он один не должен сметь и обязан заботиться о своем государстве.

Как с такими королями и кардиналами и министрами не пришло все к упадку и разрушению? Как тяжела его невидимая корона, кто бы это знал.

Да вот только его усилиями и держится мир, иначе все бы рухнуло, и все эти короли Солнце, остались бы, как черные дыры, в которые проваливается все хорошее, доброе светлое.

Но нет, мир стоял, и будет стоять, пока Ричард просыпается до рассвета, пока он везде успевает, все видит и слышит, пока он казнит и милует, беседует с королями и уличает кардиналов – пусть не думают, что над ними нет всевидящего ока, оно есть, было и будет всегда…

Но как же тяжела, как невыносима его работа, его служба государству, богу, хотя, кто вам сказал, что он сам не бог?

А если не он – то кто правит мирами, кто рубит головы королям, или все-таки оставляет их в живых, но отправляет в изгнание, вместе с постылой королевой, из-за которой все это случилось, и очаровательной любовницей, должно же быть какое-то утешение у бедного изгнанника. Да, он любит мальчиков, но отправится с любовницей, а вдруг одумается и станет нормальным, ведь только такие потрясения и делают из королей мужчин, а не станет, так и казнить можно, казнить никогда не поздно. Но пусть потом на судьбу не жалуется, и палач для него найдется самый лучший.

Но потом Ричард сменит гнев на милость и наверняка его вернет назад, когда король поймет все свои косяки и промахи государственной важности, а если не поймет, то Ричард ему объяснит, научит, а если не захочет – заставит… Ведь должен же кто-то быть этакой службой спасения.

И от важности возложенной на него миссии, им самим и возложенной, он стал, кажется выше ростом, грудь расширилась, в глазах появился странный блеск, словно сама королева Марго только что постучалась в дверь, и вот сейчас бросится в его объятья.

Кстати о королеве, давно пора заглянуть туда и посмотреть, что там творится. Но не слишком ли много бесчинств и кровопролития, хотя королева Марго стоит того, и без нее не обойтись. Да – это будет лучший его роман, он так и назовет его: «Королева Марго» – просто и со вкусом.

И вот уже рука потянулась к перу, перо к бумаге, – веселый добродушный толстяк усмехнулся, заглянул куда-то за горизонт времени и пространства и продолжил сочинять и описывать свое могучее государство, свою страстную королеву.

Оно было только на бумаге, только в его воображении? Ну не скажите, это вы все от зависти. Это он правил мирами, свергал и возводил на престол королей, останавливал серых кардиналов, правил инквизицией, если та забывалась, подыскивал достойного судью и палача…

И добрый король Макбет был обязан ему тем, что останется в веках злодеем, каких свет не видывал. Так было и так будет всегда.

Просто он для себя в один прекрасный день поменял местами реальности – первая стала второй, а вторая первой.

И надо сказать, что в той второй, которая стала первой, он прекрасно устроился, живет, не тужит, и обеспечил себе бессмертие, хотя пока еще не ведает о том, а может быть ведает, кто его знает..

– Алекс, бездельник, и сколько ты можешь сидеть и ничего не делать, – услышал Ричард голос своей сварливой возлюбленной, очнулся и снова вернулся к унылой и скучной реальности….

Но как же не хотелось ему возвращаться туда. Почему он не прогнал эту девицу и не остался в одиночестве, чтобы никто не напоминал ему, что есть еще и пошлый, пустой мир, где у каждого свои заботы и хлопоты. Там медленно течет время, а он не становится моложе и краше, и давно уже старается не смотреть в зеркало, не потому что не отражается в нем, хотя может быть уже и не отражается, просто знает, что ничего хорошего там не увидит…

Нет, уединение, – это единственная отрада, которая ему еще осталась в этом мире, и не стоит возвращаться оттуда сюда, тогда и будет гармония и радость, которой в реальности никому никогда не удавалось достичь.

№№№№№№№№

Кот Баюн окончил свое новое сказание, почесал лапой живот, словно бы это могло помочь ему думать и сочинять, и взглянул на Алину.

– Я тебе доходчиво объяснил, почему этот парень захотел стать писателем, а не министром, кардиналом, королем или палачом? Да просто он понял, что может большее, чем только быть кем-то, он может быть всеми сразу да и господом богом в придачу, а это чертовски приятно…

Я уж не говорю о моем Волхве, который меня придумал и выпустил в мир, не только из-за мессира, но из-за меня его никогда не забудут. А подарив бессмертие нам, он его подарил и себе самому тоже, никто не остался в накладе, а короли? Что короли – они несчастны и смертны. Они всегда в плену не только у времени, окружения, условностей, но и у писателей и художников, и будут такими, какими те их изобразят. Про бедного Макбета я тебе уже говорил, и так со всеми, был бы Шекспир, а король для него всегда найдется, и будет плясать под его дудку.

На этой высокой ноте Баюн оборвал свою лекцию о писателях и королях… Мефистофель усмехнулся и посмотрел на него с интересом, хотел что-то спросить, но не успел, потянулся к шахматной доске и убрал королеву. Баюн, почувствовав угрозу, быстро произнес:

– Кстати, королева, а ты ведь не знаешь, что Автор, значительно выше писателя, это самый почетный титул для сочинителя. Ну, так, по крайней мере, было в древнем Риме, а дороги все ведут в Рим.

– Там оно значило увеличивать, умножать, – напомнил Темный.

– Вот именно так называли военачальников, которые увеличивали границы империи. Вот и имя «автор» заслужил тот писатель, который умножал духовное богатство… А посему ты можешь быть писателем, но не обязательно станешь Автором. Не стоит ли и нам перейти к таким критериям и потрудиться еще для того, чтобы стать Автором, а не просто писателем…

№№№№№№№

Алина шла по лунной дорожке сада. Она понимала: как и писателю, о котором ей поведал кот ученый, ей хотелось только одного – уединения и того нереального мира, в котором она будет жить. Тогда она добьется того, чтобы он стал реальным не только для нее, но и для всех, кто откроет ее творения.

И пусть пострадает от этого какой-нибудь, давно покинувший мир король Макбет или композитор Сальери, – искусство всегда требует жертв. Зато она еще при жизни на земле найдет для себя тот рай, ту гармонию, которую можно достичь только тогда, когда писатель, увлеченный любимейшим делом, наконец, почувствует себя Автором, и подарит бессмертие и коту Баюну, и Моцарту с Сальери, и себе любимому…

– Автор – творец, пусть всегда будет бессмертный автор, а не смертный писатель, и тогда придется отменить конец света…