Любовь Степановна Холодова
Хока
Пролог
Горящие свечи, зажженные посредине убогой комнаты, выхватывали из темноты сгорбленную фигуру старухи, застывшую перед зеркалом. Ее впалые глаза горели огнем. Кто знает, сколько она так простояла, неподвижно? Если бы не тихое бормотанье, можно было бы принять ее за уродливую статую, призванную пугать детей.
Пламя свечи в костлявой руке дрогнуло, начало коптить, и от фитиля, словно фейерверк, полетели с треском искры. Старуха рухнула на колени, и ее бормотание перешло в приглушенный вой. Гладь зеркала передернулась, затянулась пеленой. Сквозь нее, словно на экране, появилась черная чудовищная фигура с рогами и огромным животом.
– Госпожа! – взвизгнула старуха. – Я счастлива, что вижу тебя!
Рогатое чудовище оскалилось клыками, наподобие улыбки.
– У меня есть для тебя счастливая весть, – сказало оно низким голосом. – Наше ожиданье подошло к концу. Заканчивается диахронный цикл пульсации наших миров. В скором времени начнется фаза синхронизации. Потоки уже начали расширяться, соединяя пространства. Это лучший момент для нашего проникновения в твой мир.
– Это самый счастливый день в моей жизни, Госпожа!
Черная фигура в зеркале скрестила руки, ее морда приблизилась:
– Я изменю ваши жалкие, человеческие устои, установлю свои порядки. Сначала я разрушу церкви, рассадники человеческих чувств. Если не будет церквей, то из высших пространств, вряд ли кто-нибудь узнает о нашем вторжении, никто не сможет мне помешать, и никакой любви, никакого сострадания, чувства благодарности и разной другой ненужной чепухи. Только чувства и эмоции низких вибраций, злость, ненависть, веселье, удовольствие! Неугодных тех, кто будет противиться, разорвем на части.
– Смею напомнить, что ты мне обещала…– прошептала старуха.
– Да, вечную молодость ты получишь сразу, а когда я уйду в другие пространства, ты останешься здесь, и будешь держать свой мир в узде, ведь только он может нас насытить. Ты заслужила мое доверие.
Радость появилось на старческом лице.
– Но сначала ты должна потрудиться!
– Приказывай!
– Мне нужен проводник, можно сказать, жрица, только с ее помощью я смогу перейти на твой уровень. Ты знаешь, какой она должна быть?
– Да, госпожа, знаю. Я найду.
– Тебе придется постараться, в случае неудачи, ты не только не получишь вечную молодость, но и потеряешь вечную жизнь. И еще, запомни, что синхронность пульсации наших миров продлится недолго, ее конец совпадет с лунным затмением. Торопись!
Изображение в зеркале растаяло. Старуха еще стояла на коленях, держа огарок потухшей свечи. Она смотрела на голубоватый столб лунного света, льющийся через окно, и мечтала.
Часть первая
Нашествие
Глава первая
Ветер поднимал с земли все, на что хватало сил, шумел листвой и скрипуче раскачивал тусклый фонарь, свет от которого мелькал по всему школьному двору.
Звезды начали пропадать, видимо, затягивались тучами. Свист ветра нарастал, уже слышны были стуки кровли крыш, обламывались и неслись по дороге ветки.
Звон разбитого стекла утонул в предгрозовом шуме. Стекла продолжали сыпаться, осколки падали из-под ног человека, стоящего на подоконнике. Он низко наклонился и исчез в темном проеме окна.
В окошке дома напротив показалась испуганное лицо. Загремел гром, лицо исказилось в гримасе страха и исчезло в глубине комнаты.
В школьном музее, в ночном полумраке на полке, соседствуя с другими экспонатами, на подставке стояла черная статуэтка. Блик уличного фонаря через окно освещал ее фигуру. Статуэтка изображала черта-самку. Сморщенное лицо видимо не было старческим, а имело особенность чертовой породы. Глаза навыкат, обнаженные клыки, как в злой усмешке и свиное рыло, задрапированное поперечными складками. В дополнение, подбородок висел черной бесформенной массой и плавно переходил в живот неестественных размеров, если только чертиха не была беременна.
За окном ударила молния, осветив каменное чудище. Рога отбросили тень на полкомнаты. Под грозовые раскаты тень устрашающе замелькала вместе с изломами молнии.
Глаза черной статуэтки были живыми. Едва уловимо в них теплился огонек. Клыкастая чертиха улыбалась. Она продолжала улыбаться, когда ее осторожно сняли с подставки, завернули во что-то мягкое и понесли к выходу.
Несмотря на раннее утро на следующий день у школы собралась толпа зевак. Место вокруг разбитого окна было оцеплено красными лентами. Машина с мигалками стояла в стороне с открытыми дверцами.
Лейтенант, сидя в машине, дожевывал свой бутерброд, который жена заботливо положила ему на завтрак. Водитель нервно ерзал на сидении. Все обсуждали случившееся событие. Ждали директора музея.
– Раз окно разбитое, значит, в него влезали. А зачем? Ясно, чтобы что-то украсть, – рассуждала тетка в цветастом платье.
– Так ведь не взято ничего, – отвечала ей другая.
– А ты откуда знаешь? – удивилась тетка. – Полиция и то ничего не может сказать.
– Милентиха сказала, она там полы моет, говорит, что все, вроде, на месте.
– Глянь, Владислав Игоревич идет.
По дорожке, ведущей к школе, почти бежал учитель истории и директор краеведческого музея. Его расстегнутый пиджак развевался на ходу. Он шел, не разбирая дороги, ступая в лужи, оставшиеся после ночного дождя.
Владислав Игоревич подошел к полицейской машине. Он был взволнован.
– Здравствуйте, я – Гурин.
– Лейтенант Савчук, – представился следователь и пожал протянутую руку, – здравствуйте.
– Мне позвонили, что кто-то проник в музей. Что-нибудь взяли? А кто это был? Когда – ночью? – засыпал Гурин вопросами следователя, – можно зайти в музей посмотреть? – он взглянул на ограждение.
– Так это обязательно нужно. Мы без Вас не разберемся. Видите ли, я разговаривал с вашей уборщицей, она говорит, что все цело.
– А, может, это просто буря разбила стекла?
– Нет, нам позвонила женщина из этого дома, – лейтенант показал рукой, – и сказала, что ночью видела, как кто-то влезал в школьное окно.
Они вошли в краеведческий музей.
– Дверь была открыта, – говорил на ходу, едва поспевая за Гуриным, лейтенант, – похоже, что в окно влезли, а вышли через дверь.
В музее был порядок. Ничего не было разбито, никаких следов погрома, чего боялся Гурин. Все экспонаты стояли на своих местах, о каждом из них директор музея мог рассказывать бесконечно. Они хранили историю родного города от самой далекой старины до сегодняшнего дня.
Богатство музея было незамысловатым: кухонная утварь, гончарные изделия, одежда, монеты, орудия труда, оружие, обмундирование, документы, фотографии – все, что удалось собрать с детьми во время археологических экспедиций в летнее время и в течение учебного года у жителей города.
Был и крестьянский уголок времен крепостного права и панорама военных укреплений во время Отечественной войны, купеческий дом в разрезе. Сейчас в этом доме была школа. Летом, во время ремонта, в стене школы нашли статуэтку, завернутую в кусок кожи…
У Гурина округлились глаза:
– Исчезла!
– Что исчезло? – подскочил следователь.
– Вот, здесь, на постаменте стояла черная статуэтка. Мы ее недавно, нашли. Ее нет. Вот, смотрите, – директор музея показал на подставку, на которой остался круглый след.
Лейтенант Савчук достал блокнот и ручку.
– Опишите, пожалуйста, пропавшую вещь. Размеры. Материал.
– Высота примерно тридцать пять – сорок сантиметров, ширина чуть поменьше. Из чего она сделана, не знаю, но очень тяжелая. Черного цвета.
Владислав Игоревич начал описывать статуэтку и, видавший виды, следователь замер от удивления.
– Ничего себе, какая красавица, – сказал он, – а какую ценность представляет?
– Совсем небольшую, – Гурин достал папку с документами, – вот, нашел, сейчас все точно продиктую…– он зачитал все, что касалось пропавшего экспоната.
– А почему сигнализация не сработала? – спохватился он.
– Отключена, – развел руками Савчук, – видно готовились.
– И зачем она могла кому-нибудь понадобиться? – задумался Гурин.
– Это я у Вас хотел спросить. Ведь унесли ее не случайные хулиганы, а те, кому она была, очень, нужна. Больше ничего не взяли, а только ее. Зачем? У Вас есть соображения по этому поводу?
Владислав Игоревич задумался.
– Даже не знаю. С ней связана очень давняя и очень необычная легенда. С появлением этой статуэтки, а называли ее Черным идолом, были связаны события, которые когда-то потрясли город.
Лейтенант, слушая с интересом, машинально отложил ручку. Гурин махнул рукой, жестом начиная рассказ, и ручка со стола полетела на пол.
– Простите, – Владислав Игоревич собирался наклониться за ней, но задел стоящий на полке экспонат и едва его удержал, – я такой неловкий.
Савчук поднял ручку и кивнул Гурину, который сложил свои непослушные руки на груди и принялся рассказывать:
– Когда в городе появился Черный идол, началось с того, что стали засыпать девушки.
Вот, идет девушка по дороге, упадет и тут же засыпает. И никто не может ее разбудить. Родители перестали своих дочерей из дома выпускать, так они и дома засыпали. Почти все девушки в городе заснули.
И еще были пожары. Возникали сами собой и, причем, в тех домах, где спали девушки, которые, как правило, и сгорали в этих пожарах. Люди боялись спать в домах и ночевали на улице.
Началась паника. А, когда нашли первые трупы молодых парней, разорванные на части, горожане решили покинуть город.
«Но пришла мгла и поглотила город. И не было никакой возможности уйти», – так повествуется в летописях нашего города, – продолжал Гурин рассказ, – Все считали, что виной всему была колдунья, сестра купца, Дуняша. Ее подстерегли и жестоко, до смерти, побили. Мгла отступила. Нашествие кончилось. Но нигде не сказано, что или кто спасли город.
Оставшиеся в живых девушки проснулись, и некоторые оказались беременны. Когда пришли сроки рожать, родили они мохнатых чудовищ, которые исчезли непонятно куда.
Вот, такая история. Говорят, что Черный идол мог исполнять абсолютно любое желание, даже самое невероятное. Но человек потом делался его рабом, его орудием. Так что трудно было сказать, идол работал на человека или человек на идола.
– Да, интересно, – сказал лейтенант Савчук, – так на чем мы остановились? Ах, да: зачем же кому-то понадобилась эта статуэтка?
– Гурин пожал плечами, задумчиво глядя на темный след на пустой подставке.
Расследование шло медленно, продвижения никакого не было. У следователя не было даже малейших зацепок. Материала было немного: разбитое стекло, показания соседки, да еще круглый след на пыльной подставке от пропавшего экспоната, и все.
Савчук поговорил со всеми «известными личностями» молодежных группировок, со своими осведомителями в преступном мире. Еще раз осмотрел комнату музея, которая была опечатана на время расследования, и не продвинулся ни на шаг.
Тогда он пошел в библиотеку. Просидев там полдня, он не нашел даже упоминания о Черном идоле. Дело грозило стать «глухарем». Если бы это была кража мобильного телефона или, даже, автомобиля, все было бы гораздо легче. И мотивы очевидны, и с частными лицами общаться было бы проще: никто бы нервы не трепал, работали бы себе спокойно. Другое дело, когда преступление совершалось на уровне государственных структур. Вот украли эту маленькую, никчемную, не представляющую особой ценности, статуэтку, а раздули! Все, сколько-нибудь относящиеся к краеведческому музею, государственные чины целыми днями звонят в отдел, интересуются, как идет расследование, уже нашли или еще не нашли? И это раздражает, мешает и заставляет вновь и вновь идти в своих поисках по кругу.
Савчук брел по булыжной мостовой старого района города. Был вечер, но домой идти не хотелось – настроение было не то.
– Вить! Как ты здесь? – окликнул его знакомый голос.
– Сашка! – лейтенант очень был рад встрече со своим одноклассником. Он сидел за столиком летнего кафе, что расположился вдоль дороги, с небольшой компанией.
– Давай к нам, пивка холодненького выпей.
Савчук с удовольствием уселся за столом.
– Это – Витька Савчук, мой школьный кореш, – представил его своим друзьям Сашка, – с полгода не виделись. Ты что такой хмурый, «крокодил не ловится»?
– Не ловится, – грустно улыбнулся Савчук и кивнул головой.
– Витька следователь, – обратился к своим друзьям Сашка, – и очень хороший, его всегда на самые серьезные дела кидают.
– А кражу из музея Вы расследуете? – спросил один из сидящих за столом. В маленьком городке новости распространялись быстро.
Савчук кивнул.
– Кто украл, уже известно?
Следователь отрицательно покачал головой.
– Да Вы у него ничего не спрашивайте, во-первых, «в интересах следствия» он никогда ничего не расскажет, а во-вторых, Витька неразговорчивый. Из него слово не вытянуть, разве что по делу.
Посидели недолго, но Савчук был рад отвлечься от своих мыслей, разрядиться. Компания потихоньку разошлась, остались только он и его одноклассник.
– Что-то творится в последнее время, – сказал куда-то в пространство Сашка, вертя в руках бокал с пивом.
Савчук вопросительно посмотрел на старого друга.
– У нас, в пожарке, странные случаи стали происходить, ребята по углам шепчутся. В последнее время участились случаи возгорания. Вызовов стало намного больше. Пожар гасим, а почему возник – понять не можем. Вот, к примеру, загорелась спальня. Хорошо, что в ней никого не было на тот момент, дочка у них в больницу попала…
У Сашки вдруг округлились глаза, – слушай, Вить, я теперь точно понял, что это все неспроста, берись за дело.
– Да ты мне толком все расскажи, – прорвало Савчука.
Сашка хлебнул пива:
– Ну, о том случае: в комнате никого не было, возгорание случилось под утро, электропроводка проходит по другой стене, окно было закрыто. Очаг возгорания – постель. Малец встал по надобности, случайно увидел, что дым из комнаты идет.
А был еще такой случай: вызвали нас, мы дверь нараспашку, тащим шланги, по квартире бегаем при полном обмундировании, смотрю, а в соседней комнате девушка спит. Я говорю отцу: «Вы бы ее разбудили, увели куда-нибудь». А он мне отвечает, что мол, она давно спит, уже третий день, он ее из горящей комнаты вытащил, она даже не шевельнулась. Я тогда, конечно, очень удивился, посоветовал ее в больницу отправить. А через несколько дней встречаю Нигматуллина, Рафаэля Хайрутдиновича, врача нашего, он мою мамку когда-то лечил, перебросились словами, а я ему и рассказал про девчонку, что на пожаре видел, случай-то удивительный. Знаешь, что он мне сказал? Говорит, что у него таких там уже две палаты переполнены, а что делать с ними не знает. Их там, конечно, поддерживают, но никакое лечение им не помогает. Поговорили, и забыл, мало ли какие случаи в жизни бывают? А сейчас, вдруг, понял, что в этом что-то есть, а что? Как-то все связано между собой.
Сашка замолчал, беззвучно шевеля губами. Его пальцы цепко обхватили бокал, грозя раздавить его вдребезги. Савчук наклонился к нему, прислушиваясь к едва уловимым звукам.
– Пожары – больница, больница – пожары, – понял следователь почти на интуитивном уровне.
Он достал свой до удивления затрепанный блокнот.
– Сможешь мне сделать списки возгораний за последний месяц? – спросил он одноклассника.
– Сделаю, – машинально ответил Сашка, не выходя из оцепенения.
– Завтра я тебе позвоню, – делая пометки в блокноте, сказал следователь.
Виктор брел по опустевшим улицам, не имея ни малейшего желания идти домой, в голове прокручивались слова: «Пожары – больница, больница – пожары». Его уже тошнило от этой фразы, но он никак не мог от нее отделаться, как от приставучей песенки.
Где-то в глубине его размышлений росло понимание, что все это каким-то образом было связано с пропавшей статуэткой из школьного музея. Но как?
Он не заметил, что идет по аллее парка и пинает какую-то деревяшку. Уличное тусклое освещение уродовало ее и напоминало о Черном идоле. Следователь вспомнил о невероятной истории, которую рассказал директор музея. А если эта история уж и не такая невероятная, тогда все сходится.
Наутро лейтенант Савчук был уже в больнице. Он не без труда нашел заведующего терапевтическим отделением клиники Нигматуллина.
Они сидели в ординаторской и пили крепкий кофе, который Рафаэль Хайрутдинович сварил лично, здесь же, не выходя из кабинета. Аромат кофе плыл из кабинета, завораживая и дразня проходящих мимо медработников.
– Странно, что это интересует полицию, – сказал доктор, отпивая маленькими глоточками из чашечки, – понятно, что случаи уникальные, но это никак не должно быть связано с криминалом.
Следователь молчал. Не в его правилах было перебивать собеседника, который, в своем монологе, иногда, мог дать очень полезную информацию, сам не подозревая об этом. Лейтенант Савчук очень внимательно слушал, рассеянно улыбался, наслаждаясь кофе.
– Мы, конечно, уже сообщили по своим инстанциям, ждем помощи. Но полиция? Чем вы нам можете помочь?
– Понятно, что ситуация сложная и удивительная. Но скажите, есть ли, к примеру, в течении болезни, еще что-нибудь странное?
Нигматуллин задумался.
– Даже сразу и не скажу. Мы и так тут все прямо-таки шокированы происходящим. Девушек привозят каждый день, мы сидим, как на иголках, ожидая новые поступления.
– Вы сказали: «девушек», а что, есть какие-то возрастные ограничения? А мужчины этой эпидемии не подвержены?
– Да, Вы правы, это, пожалуй, и есть то, что кажется странным. Если хотите, можно пройти в отделение, увидите все сами.
Едва Савчук переступил порог явно переполненной палаты, ему предстала картина, которая была обычной в больничных буднях: на кроватях лежали молодые женщины (палата-то женская), около каждой стояла капельница. Тонкие прозрачные трубочки соединяли капельницы с иголками, вонзенными в худенькие руки. Все было привычным и все же, отчего-то у лейтенанта перехватило дыхание. Может быть, потрясали невероятная бледность пациентов и синюшные круги под глазами, может быть, было слишком много капельниц, и это удручало картину?
Он понял: на лице каждой спящей девушки застыло выражение ужаса. Вряд ли они спали. Возникло ощущение, что этим, в основном еще юным, девчонкам грозит опасность.
Глава вторая
Нина осторожно закрыла двери главного редактора. Она была счастлива! После долгих лет учебы вдали от дома, она, наконец, будет работать в своем родном городе. Ее приняли на работу корреспондентом в местную «Вечерку».
Выйдя из редакции, девушка спустилась по ступенькам и почти побежала навстречу толпе, выходящей из автобуса.
На бегу, она налетела на прохожего, да так, что чуть не свалила его с ног. Тот обхватил ее руками, из которых она никак не могла вырваться.
– Нина! – воскликнул Влад. – Девушка подняла голову и взглянула на прохожего, который держал ее в своих объятьях. Это был ее парень, к которому сейчас она и мчалась.
– Влад, меня взяли! – прокричала девушка почти ему в ухо.
– Отлично, – спокойно ответил Влад. – А ты что, в этом ходила устраиваться на работу? – Он критично осмотрел ее. Свободные джинсы, больше размера на два, короткая свободная толстовка, а на плече висел рюкзак!
– Я же не в школу ходила устраиваться, а в редакцию! Улавливаешь разницу? – засмеялась Нина.
Молодой человек развел руками:
– Нет, я этого не понимаю, – он вздохнул и махнул в сторону причала:
– Отметим?
Там стоял прогулочный теплоход, такой ослепительно белый, что уже одним видом мог создать праздничное настроение.
Они стояли на носу теплохода, опираясь на перила, пили шампанское. Внизу, навстречу им неторопливо шла вода, уходила под днище и продолжала идти дальше, ничем не замедляясь и ни от чего не волнуясь, спокойная, словно ход времени, обдавая пассажиров брызгами и запахом свежести.
– Представляешь, – щебетала Нина, – нам теперь никогда не нужно будет расставаться!
– «Никогда», сильно сказано, – засмеялся Влад.
Как она любила, когда он смеялся! Когда-то она и влюбилась сначала в его улыбку, как будто улыбка могла существовать отдельно, как у Чишерского кота.
Он был еще студентом-заочником, когда пришел работать в школу, и все девчонки старшеклассницы втайне мечтали о нем. Невозмутимо спокойный, уверенный в себе, он внушал уважение и благоговейный трепет. И даже его прыгающая походка на длинных ногах казалась прекрасной. Был он неловок, его руки жили отдельной от него жизнью, ему постоянно приходилось их контролировать, скрещивая на груди или закидывая за спину. Если он о них забывал, то на пол летело все, что им подворачивалось. Но это никак не могло охладить чувства юных школьниц, идеализируя предмет своей первой любви.
Возникло сразу столько желающих записаться в кружок краеведенья! Собирание местного фольклора, песен, легенд, сказок, раскопки, поиски и изучение старинных текстов – все это стало достоянием обсуждения на всех официальных мероприятиях и частных тусовках. Постепенно возник краеведческий музей – гордость школы и всего города.
Владу дали руководство класса, где училась Нина, и дела ее пошли под откос. Успеваемость сильно пострадала, и она превратилась в заядлую двоечницу. Все мысли были заняты только им. В каждой строчке учебника она видела его имя, в каждом рисунке и чертеже – его лицо.
Когда Нина брала листок для черновика, она писала стихи. Тема была одна, но как много было вариантов, чтобы ее изложить! Эти листочки со стихами, сложенные треугольниками и конвертиками, изрисованные сердечками и цветочкам лежали в учебниках, тетрадках и просто в сумке.
В раздевалке было прохладно, но разгоряченные девчонки этого не замечали. Только что окончился урок физкультуры, на котором они разделились на две команды: синих и зеленых, и устроили соревнование по баскетболу. Командные страсти еще не окончились и в раздевалке еще продолжались состязания, но уже словесные.
– Я бросаю Галкиной, а Сурьмина, хоп, и увела! Ты куда смотрела, Галкина?
– Так она, как из-под земли, и плечом меня толкнула!
– Да кто тебя толкал? – Сурьмина бросила футболку на стул. – А если бы и толкнула, это спорт! Спорт для сильных людей!
– Ой, девочки, не ссорьтесь! Что это вы друг друга по фамилиям начали называть? Олечка, Танечка физкультура закончилась, – пыталась примирить одноклассниц Юля, – сейчас на историю пойдем, нужно успокоиться.
– Как Ниночка? – язвительно спросила Сурьмина. – Она сегодня вообще в облаках витает, наверное, стихи сочиняла нашему Владику. Правильно я говорю, Ниночка?
Нина промолчала, видно было, что изо всех сил старалась держать себя в руках. Но Сурьмину понесло:
– Все знают что ты в него втрескалась!
– А ты сама? – спросила, с вызовом Нина.
– Чем докажешь?
– И доказывать не буду, все знают.
– Потому, что доказать не можешь, а я могу доказать, что ты по Владику сохнешь! – Сурьмина схватила портфель Нины и вытряхнула из него учебники и тетради прямо на кафельный пол. Она стала открывать учебники, один за одним, и трясти их над столом. Из учебников стали выпадать тетрадные листочки сложенные треугольниками изрисованные сердечками.
– А! – победоносно воскликнула Сурьмина, – что я говорила! Давайте почитаем, что там написано.
– Танечка! Это же некрасиво! Зачем же ты так? – сказала Юля.
– Да мне плевать! – Сурьмина начала разворачивать один из треугольников. Но не успела.
Никто не обратил внимания на то, что рядом с ней оказалась Нина, и изящная рука, сжатая в кулак, нанесла такой удар Сурьминой в челюсть, что та отлетела к стене и врезалась в нее. Опешив, Танечка смотрела выпученными глазами на Нину буквально секунду, а потом кинулась на нее с кулаками.
Драка была недетской. И дрались девчонки по-мужски, четко нанося удары по уязвимым местам. Они смотрели друг на друга исподлобья, молча избивая друг друга, издавая только нечленораздельные звуки и сопение.
– Прекратите! – завизжала Юля, – или я иду к директору!
Подруги начали растаскивать девчонок. Наконец, они перестали рваться в драку, тяжело дыша, с ненавистью, смотрели друг на друга.
– Он мой, – прохрипела Сурьмина. – Не смей подходить к нему!
После этих слов, она снова получила кулаком в голову. Драка началась бы снова, несмотря на то, что одноклассницы крепко держали обеих, но в раздевалку, предварительно постучавшись, вошел учитель физкультуры, Сергей Иванович.
– Что это у вас происходит? Ничего себе! – добавил он, сразу сообразив, что случилось. – Девочки! Вы же, девочки! На кого вы похожи! Что же вы не поделили? А? Мальчика? – спросил он в шутку, не догадываясь, что был близок к истине. -Ррассказывайте!
Но все молчали.
– Так, сказал Сергей Иванович, – идите к директору, пусть он с вами разбирается, а у меня сейчас урок. Быстро освободить раздевалку! И к директору! Обе! Я проконтролирую. Самойлова, отведи их, чтоб не разбежались.
Он хмыкнул в кулак, пряча улыбку, и пошел в спортзал.
На другой день после похода к директору история эта не закончилась.
– Тебя Владислав Игоревич вызывает к себе, – сказала подружка, подходя к Нине. Двойственное чувство охватило ее. Дорога в кабинет истории была необыкновенно долгой.
– Заходите, Нина, – сказал Влад, – нам нужно поговорить. Я, к сожалению, не был свидетелем Ваших прошлых заслуг, но, судя по отзывам учителей, успеваемость у Вас всегда была на высоте. Что случилось теперь? И драка! Не слыхано! Этого я вообще не могу понять! – он развел руками.
Перед его глазами стояла хрупкая светловолосая девушка, лицо которой было все расцарапано и в синяках. Она упорно рассматривала корешки книг в шкафу, стараясь не смотреть в сторону Гурина.
– Мне советуют вызвать в школу бабушку, но мне кажется, что Вы человек достаточно взрослый, чтобы нести ответственность за себя самостоятельно. Ваша драка не первая, Вы постоянно с кем-нибудь деретесь. Вы перестали учиться. Почему? Вы сегодня получили двойку по физике. А раньше физика Вам давалась легко. Давайте сюда дневник, посмотрим, чем была богата эта неделя, – Владислав Игоревич вздохнул и протянул руку.
Нервными пальцами Нина начала достала из сумки дневник, протянула Гурину, но из его рук дневник выскользнул и упал на пол, все листочки со стихами, которые Нина сунула вчера в раздевалке, высыпались из него. Владислав Игоревич кинулся собирать, он собрал и сложил их на стол.
– Извините, так неловко получилось, – сказал он, – а что это? – он смотрел с недоумением на всю эту груду бумаги. Он взглянул на Нину и прочел в ее глазах ответ на свой вопрос. – Впрочем, это не мое дело, – добавил он, отворачиваясь.
– Нет, Ваше, – в сердцах воскликнула Нина, – читайте!
Владислав Игоревич взял в руки один треугольник, развернул его, подержал и положил на место.
– Тогда я сама! – девушка выхватила развернутый листок:
«Это счастье такое простое,
Так немного достаточно мне,
Чтобы ты по пути заблудился
И случайно явился во сне».
Она взяла другой лист и снова начала читать свои незамысловатые стихи:
«Мне не спокойно так, как прежде.
И, кажется, что счастье зыбко.
Но светится такой надеждой
Твоя знакомая улыбка»!
Тело Нины дрожало, голос срывался:
– Продолжить, ведь Вы хотите знать, почему я стала плохо учиться?
Нина брала один листок за другим и читала свои стихи так, словно шла с ними в бой: со вскинутой головой и горящими глазами. Влад не пытался ее остановить, он встал и начал ходить вдоль кабинета. Наконец, Нина иссякла. Не то, чтобы кончились выложенные на стол стихи, просто кончились силы. Она замолчала, со страхом ожидая реакции своего учителя.
Он подошел сзади, положил руку на ее плечо, от чего Нина вздрогнула, и негромко сказал:
– Все хорошо. Не переживайте. Уметь любить – это прекрасно. Любовь – это талант, берегите его.
Нина вопросительно посмотрела на него, ожидая ответа на свой немой вопрос.
– Осталось около года до окончания Вами школы. Давайте, продолжим этот разговор потом, хорошо?
Она покачала головой, туго соображая, что же он хотел этим сказать, а потом, заплакав, убежала.
После окончания школы, когда Нина поступила в университет, они продолжили этот разговор. Их отношения стали достоянием гласности. Нечего говорить, скольким подружкам Нина «утерла нос».
Соревнования по многоборью между школами устроили на природе, недалеко от кленовой рощи. Разбили палатки, развели костры. Вечер обещал быть волшебным. Нина бродила по роще, прислушиваясь к шороху падающих листьев, надеясь встретить здесь, подальше от всех, Влада. Вдруг, она услышала, как кричит Юля:
– Ой, ребята! Смотрите, что я нашла! Ой-ей-ей! Скорее идите сюда! – кажется, Юля рыдала, Нина побежала к подруге.
На поляне, на коленях стояла Юля и что-то держала в руках, высокая трава скрывала ее находку.
– Она умерла! Умерла! Почему? Она такая красивая! Она умерла! – повторяла девушка. Нина подошла ближе и увидела, что Юля держит в ладонях грача. Птица была мертва, потухший взгляд, сложенные крылья с потускневшими перьями говорил обо всем сами.
Потрясение было не столько от гибели черной птицы, сколько реакцией на ее смерть подруги:
– Юлечка, успокойся, – опустилась перед ней на колени Нина, – тут уже ничего поделать нельзя.
– Но почему? За что? Кто ее убил? Она же птица, она должна летать! А она мертвая…лежит, такая несчастная. – Юля рыдала во весь голос.
Вокруг столпились знакомые и незнакомые. Нина обняла подругу и принялась гладить ее по голове:
– Да, Юля, хорошая была птица, она летала с ветки на ветку со своими друзьями и была счастлива, – Юля слушала ее, постепенно затихая, только редкие всхлипывания перебивали мягкую речь Нины, – а потом она умерла. Ее никто не убил, просто пришло ее время, такова жизнь. Хочешь, мы вместе ее похороним? – Юля кивнула головой.
В это время, расталкивая ребят, к подругам приближалась Сурьмина. Она быстро поняла, в чем тут дело, и кривая улыбочка начала появляться на ее лице, приняв надменную позу, она открыла было рот, но замолчала, так его и не закрыв. Из-за Юлиного плеча на Сурьмину в упор смотрела Нина, ее пылающие гневом глаза испускали такие молнии, что Сурьмина опешила и отступила, прячась за спинами ребят.
Грача хоронили всем классом. Это стало новой страницей их школьной истории, даже притихшая Сурьмина где-то маячила на обочине их траурного ритуала.
Вечером, убежав от всех, Нина сидела на берегу лесной речушки. Шопот листвы, неслышное журчание воды умиротворяло.
Вдруг, она услышала, что кто-то идет в ее сторону, загребая ногами листья. Из-за деревьев показался Гурин.
– Вот Вы где. А я думаю, куда это Вы подевались? Уже начал беспокоиться. – Владислав Игоревич улыбался.
– Мне хотелось побыть одной.
– Я выходит Вам помешал? Простите. Я могу уйти, я теперь знаю, где Вы. – Он уже собрался уходить.
– Нет, прошу Вас, останьтесь, – сказала Нина. – Места много.
Гурин присел на высохшую траву.
– Я не могу понять, как в Вас уживаются две такие разные натуры, чуткая и нежная и, в тоже время, отчаянная и агрессивная? Это для меня загадка.