Любовь Розинова
Когда утихнет ветер

Часть 1. 1791–1792 гг.

«Открыты днем и ночью

двери Ада

И легок путь к нему,

не знающий преграды»

Вергилий «Энеида»

Глава 1

– «Шаг в пустоту. Падение. Ты уже осознаешь, что сделал ошибку. Что там – до шага – можно было все исправить. Что нет неразрешимых ситуаций, и ты выглядишь полным дураком, подавшись минутной слабости, – решив пойти наиболее легким путем и выбрав смерть. Но поздно.

В голове пустота. Появляется даже раздражение. Закрываешь глаза. Тело становится легким – не твоим. Начинаешь чувствовать облегчение, оказывается все не так страшно…

Пятнадцать этажей не так уж и мало. За это время чувства и эмоции сменятся много раз. От страха – до равнодушия, от радости – до горечи. Только вот жизнь не проходит перед глазами. Появляется надежда – а вдруг это не конец? Может, есть шанс что-то изменить?

Удар. Все мысли улетучиваются. Исчезают слух, зрение, осязание… ты не слышишь крики прохожих, не чувствуешь холод асфальта под собой. Ничего. Только боль. Оглушительная, жестокая, беспощадная боль. Полностью отдаешься ей. Воспринимаешь как живое существо. Или как часть самого себя. Как самого себя.

Понемногу боль утихает. Возвращается способность мыслить. И ты понимаешь – все, это последняя точка, поставленная тобой в приступе отчаяния. Волны накатившего вдруг безразличия несут тебя к спасительному берегу забвения…»

Щелчок – Лестер выключил диктофонную запись. Откинувшись на спинку кресла, он внимательно посмотрел на девушку. Но та не обратила на его взгляд никакого внимания. Прошло минут пять. Не выдержав, Лестер, резко встав с кресла, подошел к ней.

– Черт возьми, Элиза, я не могу поверить, что тебя это не трогает! – зло бросил он, грубо поворачивая ее к себе.

Девушка удивленно посмотрела на мужчину и почти весело сказала:

– Наверное, это мне следовало бы сейчас пребывать в такой ярости.… Не так ли, милый? Твоя же злоба, по меньшей мере, смешна, и – кстати – ничем не обоснована.

– Вот как? Только вот мне кажется, – последнее слово он произнес с изрядной долей сарказма, – что у меня все же есть повод, как минимум, для беспокойства. Ты знакомишься неизвестно с кем, проводишь с ним черт-те сколько времени.… И, наверняка, говоришь ему что-то о себе, подвергая тем самым нас обоих опасности…

– Хватит, Лестер, – не дала ему договорить Элиза. – Ты сам знаешь, что не прав, говоря все это. Но мне интересно, что же ты хотел доказать, принеся сюда эту запись? Ведь не для того, чтобы усладить мой слух тем, что я уже слышала много раз: в разных интерпретациях и причем вживую. Спасибо за заботу, но это, право, было совсем ни к чему.

Взгляд Лестера похолодел.

– Ты льстишь себе, Элиза, – ничего не выражающим голосом произнес он. – Вовсе не забота о тебе двигала мной, когда я совершил этот поступок. Точнее говоря, не тот вид заботы, который имеешь в виду ты. Просто я хотел показать тебе то, что тебе и без этого прекрасно известно. Тебе ничего и никогда не удастся от меня скрыть.

И чуть ли не откинув ее от себя, он вернулся в свое кресло. Немного помолчав, он задумчиво проговорил:

– Мне бы хотелось с ним познакомится. Он очень забавен, ты не находишь? Этакий сумасшедший ученый – дилетант, который носится со своими бредовыми идеями о мыслях и чувствах самоубийц в момент их скоропостижной кончины. Полный бред, не так ли? Но ему хватает ума скрывать свои идеи от окружающих. Я лишь не могу понять, с какой целью он открыл их тебе. Идеи, я имею в виду, – он вопросительно посмотрел на Элизу, но так как его взгляд был проигнорирован, иронично закончил, – скорее всего, здесь не обошлось без нашего общего с тобой таланта притягивать к себе людей.

– Никита не сумасшедший…

– Согласен. Он просто поссорился со своей головой. Или же никогда с ней и не дружил. Я не могу судить, ведь я даже с ним и не знаком – лично, конечно же.

Элиза внимательно посмотрела на него. Лестер говорил в шутливом тоне, но сквозь его слова явно просвечивали другие чувства, и они ее настораживали.

– Где же ты взял эту запись? Не поверю, что Никита сам дал ее тебе. Что тогда?

Снисходительно посмотрев на свою собеседницу, Лестер с презрением ответил:

– Моя любовь, это было довольно-таки просто сделать. Проще некуда… – с сожалением покачал он головой. Заметив ее непонимающий взгляд, пояснил: – Я проник в его квартиру, когда сам Никита отсутствовал. Затаился. И когда пришел твой друг, я внушил ему мысль о прочтении вслух своих записей. С передачей чувств – так, будто это действительно происходит с ним самим.… В-общем, в твоем новом приятеле погибает великий актер. Он настолько поразил меня, что я было чуть не забылся, и не стал ему аплодировать!.. У него определенно есть лицедейские данные. Его выступление было так трагично, так пафосно!.. А видела бы ты в этот момент его лицо! – Лестер посмотрел на Элизу и добавил: – Ты все же дай ему совет пойти на сцену. Клянусь, я буду ходить на все спектакли с его участием – вечерние, естественно.

Ему удалось задуманное. Он ее разозлил. Когда она заговорила, ее голос звенел от сквозивших в нем напряжения и ярости:

– Никита от меня может услышать лишь один совет, и он тебе вряд ли понравится. Я не хочу, чтобы он или ты делали хоть малейшую попытку познакомиться друг с другом. Никита тебе не игрушка, и манипулировать им у тебя не получится. Найди себе другое развлечение, а к нему даже не думай приближаться!

Слова девушки не произвели на Лестера должного впечатления. Скорее, он выглядел подозрительно довольным, словно Элиза сказала именно то, что он и хотел услышать.

– Мой милый друг, ты опять совершаешь ту же ошибку. Защищаешь смертного. Питаешь к нему теплые чувства… Кажется, мы это уже проходили. И знаешь, твой новый друг мне кого-то напоминает. Право же не знаю кого, но определенное сходство есть. Ты так не считаешь?

Элиза побледнела. Невероятно, но абсолютно белое лицо стало еще белее. Те малочисленные признаки, которые хоть как-то оживляли ее лицо, исчезли вовсе. И если бы не глаза, то можно было бы подумать, что она не живое существо, а каменная статуя, по недоразумению одетая в человеческую одежду. А глаза… В них отражалась такая боль, что становилось страшно.

– Никита не Француа, – одними губами произнесла она, но Лестер ее понял.

Повисла тишина, в которой явственно чувствовалось незримое присутствие третьего.

Лестер подошел к Элизе и мягко ее обнял. Вздрогнув, она посмотрела на него. В его глазах она увидела ту же боль, которую испытывала сама. Тщательно скрываемую, еле уловимую, едва заметную, но боль – боль от потери близкого человека.

– Ангел мой, прости, – голос Лестера был тих и нежен, – Я ведь должен был произнести эти слова, и ты понимаешь причину этого. Ты опять увлеклась смертным, а это неправильно. Это противоречит нашей с тобой природе. А спорить с природой нельзя. Это истина, которая не нуждается в доказательствах. Элиза, мы вампиры и дружить со смертными мы не можем. Убивать, играть, наблюдать – все, что угодно, но никакой привязанности. Ведь так будет проще и легче.

Лестер обнял девушку еще крепче, и голос его зазвучал еще мягче:

– Ты мне очень дорога, не хочу, чтобы ты страдала. Но я не властен над своими поступками, когда мною овладевают сильные чувства, будь то любовь или ненависть. И если ты не хочешь, чтобы с Никитой случилась та же трагедия, что и с Француа, то просто перестань с ним видеться… Элиза, я читал его мысли, да и ты, наверное, тоже. Он же в тебя влюблен… Может, этим и объясняется, почему он на твои странности не обращает внимания… Но, – Лестер посмотрел ей в глаза, и в его голосе появилась чуть ли не мольба, – Любовь моя, твой новый друг из той же категории мужчин, что и Француа. Из-за твоей прихоти его может постигнуть та же участь. Вспомни, Француа не должен был стать вампиром. Тебе удалось вывести меня из себя, случилось непоправимое. Элиза, я не могу обещать, что это не произойдет такое и с Никитой. Пожалуйста, пощади его, меня, да и себя тоже. Прошу тебя об этом.

Он замолчал.

– Хорошо, Лестер, – немного погодя проговорила она. – Ты прав… Да, ты прав, и я с тобой полностью согласна. Но я же не могу просто перестать с ним видеться, нужно придумать убедительную причину для нашего с ним расставания. Дай мне время.

Лестер внимательно на нее посмотрел.

– Хорошо, если ты говоришь правду. Для тебя, – без тени угрозы в голосе произнес он. Потом добавил: – Но у тебя этого времени почти и нет…Элиза…

– Тсс, – девушка приложила палец к губам вампира, показывая тем самым что все прекрасно понимает и без дальнейших пояснений.

Лестер с долей благоговения поцеловал свою спутницу, и нехотя отпустил. Пусть она делает ему больно, но делает это она не умышленно. Просто даже стольких лет ей не хватило понять и принять жизнь вечного убийцы. Но он любит ее и готов терпеть ее слова, поступки и вот такие знакомства, которые доводят его до бешенства и причиняют невыносимые страдания.

– Ты пойдешь сегодня к нему?

Элиза пожала плечами.

– Твоя воля, – вздохнул он. Потом добавил: – передавай ему привет. Скажи, что его бредовые мысли очень забавны. Посоветуй ему от моего имени стать актером. У него явный талант, как я уже говорил. Грех его зарывать в землю, – почти с издевательским сожалением закончил он.

Все, минуты душевной близости прошли. Лестер вернулся к своему амплуа – злобного и циничного вампира.

Уже у двери Элиза ему на прощание пообещала:

– Лестер ничего не повториться. Я прерву общение с Никитой. Но не сегодня.

Он ничего не ответил. Весь его вид говорил, что ему на это просто наплевать. Лишь в его глазах была бесконечная печаль. Элиза заметила ее, но промолчала. Любые слова сейчас были пустыми и бессмысленными. Они оба это понимали. Еще раз посмотрев на Лестера, Элиза вышла.

Ночной холод встретил ее на улице. Его свежесть была сейчас своевременна. Элиза отогнала от себя мысли о правоте слов Лестера, хоть и понимала, что ее отношения с Никитой зашли слишком далеко. Как и у Лестера, у нее была способность читать мысли людей. Поэтому прекрасно знала, о чем думает Никита и какие чувства он к ней питает. Также она знала о мыслях и чувствах Француа…Но тогда она даже не представляла, к чему это может привести. Никита же… Элиза просто не хотела об этом думать. Тщедушно игнорировала очевидное сходство Никиты с Француа. Правильно ее давний спутник так жестоко указал ей на это…

«Да, за это стоит поблагодарить Лестера» – с горькой усмешкой подумала Элиза. Она понимала, что его трогательная забота о ней обусловлена совсем другими причинами. У нее здесь появился друг, появилась привязанность, которая может продлить их пребывание в нелюбимой старым вампиром стране. Он до сих пор не удосужился объяснить, почему питает такую неприязнь к России. Наоборот, Лестер должен бы испытывать к этим местам те же чувства, что и она. Ведь здесь произошло их окончательное воссоединение, здесь они смогли понять друг друга… Видимо Лестер не изменил своей привычки прятать настоящие чувства глубоко внутри, не показывая их никому – даже ей. Возможно, что сейчас было и не важно, куда именно они бы приехали…Он вынужден был последовать за ней. Не в характере Лестера было с чем-либо смиряться и подчиняться чужой воле. А приезд самой Элизы в ее любимою страну называл не иначе, как «сентиментальной дурью сумасшедшего вампира с замашками патриота». И хоть Россия не являлась родиной Элизы в буквальном смысле этого слова, но с ней было связанно много дорогих воспоминаний, здесь она разобралась с собственными чувствами, и поняла, наконец, истинные чувства своего вечного спутника к ней… В некотором роде Лестер прав, называя ее патриотом этой страны. Россию она любила так же, как и свою историческую родину. Вот с остальными его словами Элиза бы поспорила…

Но что бы не скрывалось за истинными мотивами Лестера, его слова все же были верны. Она должна прекратить общение с Никитой.

Но сначала нужно утолить голод – этот вечный спутник ночной жизни вампира. Единственное наслаждение и вечное проклятие. То, что раз и навсегда отделяет душу от Бога, и является чертой между темным и светлым. То, что во всех религиях мира является смертным грехом. То, что для вампира является жизнью, а для человека – смертью. То, что имеет простое название – убийство.

«Запоздалый путник, где ты? Иди ко мне, я жду тебя. Все будет сделано быстро. Очень быстро. Ты даже ничего и не поймешь. Мимолетная боль, и после – вечное блаженство. Что может быть лучше?..»

– Девушка, сигаретки не найдется? – нагло улыбаясь, спросил шедший навстречу парень. Не нужно обладать вампирским даром, чтобы различить настоящий смысл вопроса. Элиза его увидела. Вот только – даже если бы и хотела – удовлетворить его желания бы не смогла.

– Конечно, мой милый, – солгала девушка-вампир, делая молниеносное движение к его шее. Но свое обещание все же сдержала. Действительно, все было сделано быстро, и парень ничего не понял.

* * *

Убить просто. Эту истину Элизе открыл Лестер. Нужно лишь чуть-чуть уменья и немного решительности. И определенную роль играют стечения обстоятельств. Кто-то может прожить всю жизнь, и судьба его не столкнет с необходимостью лишать другого человека жизни, а кто-то может стать серийным убийцей. Это не важно. Главное, что в каждом есть наклонность, ярко выраженная или едва заметная – не суть – убивать. А для вампиров это уже не наклонность, это инстинкт. Как для людей употребление пищи и насыщение легких кислородом. Как правильно сказал ей однажды Лестер, указывая на очередную жертву: «Тут выбор прост – или ты, или он». И можно сколько угодно мучиться, но вампир всегда выбирает себя. Это просто его природа. Природа хищника и убийцы.

Но убивают всегда по-разному. Можно безжалостно отнимать жизнь, и при этом любоваться ее угасанием. Принимать в себя картинки из жизни жертвы, и испытывать различные чувства, наблюдая за их красочностью, или же, наоборот, серостью. Созерцать процесс превращения здорового живого человека в холодное безжизненное тело. И вампир искренне восхищается этим. Восхищается борьбой человека за свою жизнь. Восхищается разнообразием человеческой жизни. И лишь он может полноценно понять это разнообразие.

И Элиза искренне наслаждалась, впитывая вместе с кровью в себя жизнь этого молодого человека, не чувствуя при этом отвращения к себе, свойственного ей до знакомства с Француа.

Наслаждалась, и обдумывала при этом, как ей правильнее разрешить ситуацию с ее смертным другом. И когда то, что минуту назад было живым человеком, превратилось в очередной обескровленный труп, Элиза уже знала, как ей следует поступить.

* * *

Через полчаса она была у Никиты. Радость от встречи померкла сразу, как только она прочитала его мысли. Лестер опоздал со своим предупреждением, нужно было его делать намного раньше. Ей же оставалось только два выхода: или убить своего друга – молодого человека, к которому она столь сильно привязалась – или же ему все рассказать. И неизвестно еще, что будет лучше.

Но Элиза уже приняла решение. Никита узнает правду. Кто она. Как стала вампиром. Свою историю до знакомства с ним. Француа все это рассказал Лестер и, естественно, в изложении циничного вампира история была сильно искажена. Элиза надеялась, что если она сможет правильно все объяснить – ничего не утаивая и ничего не приукрашая – то, возможно, Никита ее поймет. Не станет испытывать к ней отвращения и суеверного ужаса, а также не захочет стать вампиром. Это будет просто невозможно, так как она никогда и ни при каких условиях не обречет смертного на вечное существование проклятого.

– Представляешь: вчера, как только я вернулся домой, – между тем рассказывал юноша, даже не догадываясь, что происходит в душе его гостьи, – у меня вдруг возникло странное желание прочитать свои старые записи. Может, помнишь – те, что о самоубийцах. Стал их читать, и я почувствовал будто это происходит именно со мной. Если честно, я очень испугался. Одно дело, когда просто пытаешься поставить себя на их место. И совсем другое, когда сам все это переживаешь. А у меня было именно такое чувство – чувство безысходности.… И еще, – продолжил он, – после того, как это ощущение исчезло, я от волнения начал перебирать бумаги на столе, и нашел вот это, – он протянул ей лист бумаги.

На белом листе чуть замысловато-округленными буквами было написано:

«Мой друг,

Повесь чеснок и, возможно, я к тебе не вернусь.

Хотя…Кто знает?

Поклонник твоего таланта.»

Элиза сразу узнала подчерк Лестера, но в этом, собственно, и не было нужды. Лишь он один мог написать такое послание.

– Ты знаешь, что это? – неуверенно спросил Никита, заметив, как изменилось ее лицо.

– Да.

Лестер сам подтолкнул ее на этот безумный шаг. Этот лист, с красиво выписанными буквами на нем, являлся своеобразным благословением вампира Лестера на ее решение. И Элиза подумала, что все его слова были отнюдь не предупреждением, как ей показалось вначале. Это была лишь своеобразная подготовка к очередной исповеди – второй за ее вечную жизнь. Другого объяснения не было, ведь в ином случае Лестер не стал бы писать эту глупую записку. Конечно, он в этом никогда не признается. «Но вспомни, чем это закончилось в прошлый раз?» – пронеслось у нее в голове. «Нет, я не буду об этом думать. Может, я осталась глупой и наивной, но я все еще верю в лучшее. Иначе просто быть не может! Тем более, я не могу ничего изменить – ведь не убивать же его лишь из-за моей нерешительности? Пусть я боюсь, чертовски боюсь, но.… Все будет хорошо, Никита не Француа – он не повторит его судьбу, хоть так и невероятно на него похож…».

– Да, – повторила она. И тихо продолжила: – Собственно, это не просто лист бумаги, как может показаться. Мне совсем не нравиться способ.… Ну что ж.…Очень жаль, но наступил тот момент, когда жестокая и беспощадная правда перекрывает кислород нечестной – но зато какой удобной! – лжи. В ином случае возникает потребность разорвать общение, причем способом, не устраивающим нас обоих. Но готов ли ты услышать эту правду? Кто знает, правильно ли то, что я собираюсь сделать?.. Извини, ты можешь подумать, что я наслаждаюсь ситуацией, ведь я знаю, о чем говорю, а ты нет.… Это не так. Мне просто страшно начать. Есть выражение, что дорога из тысячи шагов начинается с самого первого… Ты представь, что я прошла эту дорогу – через страх, отчаяние, надежду, любовь – почти прошла и мне оставалось всего чуть-чуть.… А следующая фишка в этой игре, название которой сама жизнь, показала, что мне нужно вернуться назад – к самому первому моему шагу. И сейчас мне невыносимо трудно опять начинать. И больно. Так готов ты услышать правду обо мне? Перечеркнуть прошлое, и начать общение с белого листа? Ведь лишь сегодня состоится настоящее наше знакомство.

Никита взглянул на лист, который девушка все еще держала в своей руке. Будто она находила в нем поддержку… Он не понимал, что происходит и не хотел этого. Нереальность происходящего давила и мешала думать. То, что происходит что-то странное, он чувствовал не только кожей, но и всем своим сознанием. О чем она говорит? Какая правда? Ему не нужна никакая правда, если та не приносит радости ей. Но она не желала его больше обманывать, это было заметно. Как она сказала? «Удобная ложь?» – кажется так. Удобство тоже надоедает, если не приносит долгожданного счастья. Ее откровение наверняка доставит ему страдание, но пусть будет так. Но может ей оно принесет облегчение?

– Я хочу, чтобы ты это сделала. – Он сам почувствовал, как фальшиво звучит его голос, и ему стало противно от своей неискренности. Уверяя самого себя, он повторил, – да, я хочу.

«Значит, это судьба» – суеверно подумала девушка-вампир. Она видела колебания юноши, но боялась даже послушать его мысли. Неважно, что было решающим в его согласии, ведь оно было предопределено с того самого момента, как они сблизились. Наступил закономерный финал их знакомства – вампира и смертного. Не могло быть иначе, дружба такой пары рано или поздно подходит к завершению.

Элиза прямо посмотрела ему в глаза, и с твердостью, которую сама не чувствовала, произнесла:

– Ты ошибался, принимая меня за равную себе. У нас с тобой есть существенная разница в происхождении, способе существования и методе обеспечения себя питанием. Сейчас я не человек, хоть когда-то им и являлась. Родилась я во Франции достаточно давно – так давно, что, если бы ты был моим родственником, то ты бы даже не знал обо мне. Ведь какая-то пра-пра-пра-бабка не интересует современную молодежь. Не обижайся, но это так. Мне не нужна еда в обычном человеческом понимании, сами люди служат пищей каждую ночь… Я вампир.

Небеса не рухнули. Не раздался звон колоколов. Вообще ничего не произошло. Повисла тишина, и лишь по ней можно было судить, что произошло что-то необычное. Она являла ту черту, что навсегда разделила их по отдельным вражеским лагерям. «Как минута молчания» – некстати подумала Элиза, вспомнив о традиции смертных. «Мы, видимо, тоже отдаем дань уважения прошлым приятельским отношениям. Это начало конца. Чем наш разговор завершиться – я не знаю, но это начало конца».

Тем временем Никита ее разглядывал – слишком внимательно, пытаясь, видимо, найти сверхъестественные отличия девушки от обычного человека. Но не находил. Кровь молодого юноши сделала свое дело – утолила голод и оживила те ткани, которые уже много лет должны были быть мертвыми.

– Ты вампир? – недоверчиво переспросил он. – но вампиры же не существуют. Их нет. Это просто сказки для детей и образы для фильмов…

Элиза поборола желание ухватиться за возможность перевести все в шутку.

– А если существуют? И если это послание на бумаге написал тебе такой же вампир, как и я?

Никита с ужасом посмотрел на записку неведомого ему существа. Потом, как бы себя убеждая, проговорил:

– Но ты не похожа на вампира.

– Что же тебе мешает поверить? – с грустным вздохом спросила девушка.

– Твои зубы, – немного подумав, ответил он, и обрадовался, что нашел подходящий аргумент. – Да, твои зубы. У вампиров же клыки!

Неверие – или, скорее, нежелание верить – юноши все еще давало шанс вернуться назад, до этого неприятного им обоим разговора. Но Элиза не стала им пользоваться. Она решилась на откровенность, и не будет хвататься за столь любезно предложенную соломинку.

– Ты прав, вампиры имеют клыки. Но только в фильмах мои собратья разгуливают по улицам, ужасая прохожих своим внешним видом. В действительности клыки проявляются лишь непосредственно перед утолением жажды или на последней стадии голода. И еще: страх распятий, чеснока, осиновых колов, а также сверхъестественные способности как, например, умение летать и проходить сквозь любые щели – это все выдумки фильмов и книг, к нам они никакого отношения не имеют. Но есть кое-что, соответствующее правде: умение быстро двигаться и особый магнетизирующий взгляд, – закончила Элиза, умолчав лишь о способности читать мысли смертных.

– А гробы? – даже без особого таланта вампиров было заметно, что Никита чувствует себя присутствующим на пьесе абсурда.

– Гробы, – повторила Элиза. – Знаешь, до недавнего времени я тоже думала, что гроб – это необходимый атрибут жизни вампиров. Оказалось, что нет, – взглянув на юношу, она осеклась. Потом спросила: – Ты мне не веришь, ведь так? Не веришь в существование бессмертных существ, ни в то, что я не являюсь человеком…

Никита почувствовал себя виноватым.

– Прости, но в это трудно поверить.

Девушка молча смотрела на него и думала – думала, как же доказать ему свои слова, но при этом не причиняя вред. Она могла взять юношу на свою охоту, но это ничего бы не изменило. В их время хватает психически больных людей, которые не то, что кровь пьют, а насилуют матерей и убивают детей. По своей жестокости вампиры сильно отстают от отдельных представителей рода человеческого. В былые времена у людей хоть мотив был на убийство – наследство, ревность, нанесенная обида… А сейчас? Элиза буквально вчера обсуждала с Лестером газетную статью: в ней писалось о маньяке, который убивает голубоглазых блондинок, чей рост не превышал 160 см. Он встречал их на улицах города, знакомился, а потом в подворотнях убивал. Так зачем он это делал? Вначале Элиза подумала о Лестере – может, это его рук дело, но нет. Вампир не стал бы ей лгать в этом вопросе. «Милая, я ценю завышенное мнение обо мне, но тем маньяком являюсь не я. Конечно, в прошлые времена я не гнушался такими развлечениями, но я уже давно оставил такого рода занятия. Теперь люди стали намного бесчеловечнее. Почитай прессу – истории, написанные в ней даже меня заставляют содрогаться от ужаса» – вот что ответил ее спутник. Тогда они стали думать о появлении в их городе другого бессмертного – слишком уж вызывающими были эти убийства. Опять мимо. Они нашли того парня, который совершал те зверские дела: им оказался двадцатилетний юноша с проблемами на сексуальной почве. Ему когда-то отказала именно голубоглазая блондинка, ростом чуть выше 150 см., отказала и вдоволь поиздевалась над его внешностью, задела самолюбие, и невольно послужила причиной необратимых изменений в психике.

Лестер прочитал это в мыслях молодого человека, когда того убивал. Вампир искренне не понимал этого человека: ну задели тебя слова какой-то девушки, ну убил ты из-за этого другую подходящей внешности… Остальные десять-то тут причем? Пора и остановиться. Это уже получается не месть, а именно убийство из-за любви к искусству. Элиза не одобряла и первый раз, но мысленно была согласна с Лестером…

* * *

Если она возьмет Никиту посмотреть, как она добывает себе пищу, ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Он примет ее за ненормальную, пьющую человеческую кровь, а никак не за бессмертную. Здесь нужно другое доказательство…

И вдруг она поняла, что нужно сделать. Эта мысль пришла в голову так внезапно, что Элиза растерялась. Это ведь так просто!..

– Никит, давай поступим так: я сейчас уйду, а ты подумаешь. Когда ты решишь, что готов меня выслушать, ты позовешь – мысленно. Вампиры способны услышать призыв с любой точки земного шара. Если он будет сделан ночью, то я его услышу. Нужно лишь повторять мое имя. Элиза, – мягко улыбнулась девушка. – Мое имя Элиза, а не Лиза. Ты запомнил?

Юноша внимательно посмотрел на нее. Поняв, что она не шутит, утвердительно кивнул.

Вампир опять не стала читать его мысли, ставя выше доверие между ними, нежели собственный страх. Оставаться же сейчас рядом с молодым человеком не имеет никакого смысла, они просто не смогут ни о чем говорить. Поэтому она стала с ним прощаться. Понимая, что Элиза права, Никита не воспротивился ее спешному уходу.

– Не забудь, мое имя Элиза, – уже на пороге сказала девушка-вампир и вышла, в глубине души боясь, что видит его в последний раз.

* * *

После ухода своей гости Никита стал просматривать словари. Он не думал зачем это делал. Может, и в книгах он хотел найти утверждения, что вампиры – это миф, сказки, и что вообще они не существуют в природе. Или существуют?..

Единственное упоминание о бессмертных убийцах он нашел в старом справочнике. Оно сводилось к тому, что «Вампиры – это из низшей мифологии народов Европы мертвецы, которые по ночам встают из могил и сосут кровь спящих людей. Иногда принимают облик демонов или летучих мышей. Вампирами становились «нечистые покойники» – преступники, самоубийцы, умершие преждевременной смертью, или укушенные вампиром. Считалось, что их трупы не разлагаются, и чтобы защититься от них, следует либо вбить кол в лежачего в могиле вампира, либо обезглавить труп и сжечь его. Вампир не отбрасывает тени, и не отражается в зеркалах. Упоминание о подобных существах встречается также в мифах Азии и Африки. В индийской мифологии женщины-вампиры лишают сил спящих мужчин, впиваясь в кончики пальцев на ногах».

Вместо того, чтобы прояснить или объяснить что-то Никите, это определение вампиров окончательно запутало юношу. Все его знания о вампирах и остальных близких им существам – как, например, вурдалаках, упырях или оборотнях – были взяты из фильмов или книг. Но там, сколько не старался, он не мог вспомнить, чтобы вампиры были хоть отдаленно похожи на Лизу. Или Лиза – на тех вампиров…

Но Никита уже поверил девушке. Даже несмотря на то, что обрывчатые сведения, почерпнутые им из средств массовой информации, а также эта цитата из справочника – все это опровергало сказанное ею, точнее, низвергало ее слова в ранг сумасшествия, все равно он поверил Элизе. Этому не было логического объяснения. Но он верил. Хотел верить.

Вместе с этим проснулось и любопытство. Юноше стала интересна вся предыдущая жизнь знакомого ему вампира. Также Никиту волновал вопрос, как Элиза стала бессмертной. Было ли это нелепой случайностью, или чьим-то злым умыслом? И потом – кто же оставил ему эту странную записку? Что это было: идиотская шутка, или настоящая угроза? Почему девушка побледнела, когда увидела лист бумаги с настораживающим обещанием? Судя по всему, ей знаком автор – по ее мнению лишь один человек на свете мог это написать. Человек… или вампир?

Присутствовал здесь и интерес любознателя. Ведь большинство источников, а именно фильмы и книги, пропагандируют, что вампиры – это бездушные твари, жестокие, живущие лишь одной мыслью – убивать. Но Лиза сильно противоречит этому образу. Она думает, чувствует, имеет отношения со смертными. Никита хотел бы знать, каково это быть вампиром – жить вечно, убивать каждую ночь, и вести лишь ночной образ жизни?

И еще: он ее любил. Любил больше жизни, хотя знал о ней очень мало. Своего влечения к приходящей к нему девушке, юноша и сам не смог бы объяснить. Теперь же выяснилось, что она и не человек вовсе, а чувство нежности не исчезло. Будто она призналась, что ей не восемнадцать, а всего пятнадцать лет. Это было странно. Никита ничем не отличался от остальных людей, и понимал, что дружба с вампиром ничего хорошего не может принести. Любовь же к одному из представителей этой кровожадной расы была скорее проявлением какой-то психической болезни, чем чувством разумного человека. Он это знал и…любил.

Вот что сразу увидел Лестер и долгое время не хотела замечать Элиза.

Азарт же «сумасшедшего ученого-дилетанта», как окрестил Никиту Лестер, занимал в душе молодого человека незначительное место. Его отодвигали на задний план более сильные эмоции. Те самые, которые заставляют бросаться навстречу смерти или становиться законченным негодяем.

Никита понимал, что исповедь девушки доставит ему боль и отдалит их раз и навсегда. Но назад пути нет. Нельзя обмануть самих себя, и история жизни вампира должна прозвучать.