Лукас Аппероль
Мы были людьми
Дальнейшие события, которые последовали после нашего обеда, были очень нелепыми и одновременно драматичными, о них не хочется упоминать, потому что они послужили началом большого раскола. Разделение это происходило не только в головах, но и по отношению ко всему дальнейшему пути, на котором многие из вышедших поставили свою финальную точку. Стоит лишь добавить, что нам тогда очень сильно повезло, потому что если бы описываемые события произошли спустя два годы войны, то мы вообще вряд ли бы оттуда выбрались. Повезло, потому что мы смогли выйти из того посёлка, а некоторые другие были на следующее утро взяты в плен, потому что их никто не предупредил об отходе. Да и другие были, которых зверски замучили на окраинах большого города, список без вести пропавших тогда был очень внушительным. Об этом мы узнали несколько позже, а пока мы просто радовались, что смогли вырваться до своих, пройдя в общей сложности путь, который составил около тридцати километров. Ещё позже выяснилось, что, помимо нашей группы, было ещё несколько малых, которые выбирались из окружения различными путями и маршрутами. Они так же, как и мы, смогли добраться до своих.
Способствовал тому ещё и тот факт, что за нами тогда не отправилась погоня, а не пошла она только лишь потому, что на то время основную часть подразделений противника составляли силы территориальной обороны, другим же подразделениям было попросту не до нас. Это был конец марта, можно сказать, самое начало большой и жестокой войны. С того времени начался планомерный отход, после которого наши подразделения стали откатываться всё дальше и дальше.
Тогда мы ещё думали, что подобные обстоятельства были какими-то исключительными событиями, однако подобное происходило и на смежных участках фронта, причём по тому же сценарию, правда, были и такие подразделения, которым приходилось в несколько раз хуже того, что не пришлось на нашу долю. Отходили тогда постепенно, и тот посёлок, в который мы выбрались, пришлось также оставить через два месяца. Это было время больших упущений и наиболее трудных решений, тогда для нас всё только начиналось.
Так уж вышло
События описанного происходили при ротации занимаемых позиций, хотя даже больше не по замене, а при некой перегруппировке, когда одни подразделения переводились на смежный участок фронта, в то время как вновь пришедшие занимали их обустроенные позиции. В этот знойный месяц там оказался и я, когда попал в подчинение к одному командиру роты, с которым мне впоследствии необходимо было работать в эвакуационной группе.
По моему приезде в посёлок я сразу же обратил внимание, что солдаты из разных подразделений перемещались в каком-то разболтанном состоянии, а те же машины достаточно уверенно перемещались между разбитыми дорогами посёлка. Подобное спокойствие было обусловлено тем, что в те былые времена ещё не было в таких кромешных количествах дронов-камикадзе, как и не было в том же распространении артиллерии. Последняя, кстати, била, что называется, по расписанию, именно по загаданным часам, либо же по совсем уже обнаглевшим и заскучавшим водителям, которые не старались упрятывать свои машины.
Именно поэтому боевые бродяги, да и просто оставшиеся местные могли себе позволить проживать в домах, совсем не переживая о своей безопасности. Так было и у нас, однако мы, как и некоторые другие, всё равно высматривали дом именно по соседству с глубоким подвалом, чтобы при случае резко сорваться и переждать в нём артиллерийский обстрел. Такое же пристанище с соседствующим с ним заброшенным домом и разыскал мой капитан. Однако жилище это было не слишком вместительным, поэтому командир и указал на занятую мной кровать, добавив, что на ней уже размещается его товарищ, который временно отъехал по задаче. Тогда я не особо расстроился, а просто переместился на другое место в виде узкого дивана, на котором и стал перебирать свои вещи. Раскладываю, достаю то, что надобно бы уже выкинуть, как вдруг слышу грохот. Что-то отдалённое от нас ухнуло, однако слышно было так, словно бы это произошло совсем рядом. Так, в общем-то, и вышло, потому что когда мы выбежали из дома, то вдали от себя увидели развевающиеся клубы дыма. Заметно было прямо от нашего забора, только было не совсем понятно, что же там произошло, тем более на нашей территории. Капитан уже стал суетиться, выходить по связи на одних и других, однако никто не мог дать внятного ответа, почему на нашей же территории где-то в километре дымится кустарниковая зона. Только спустя некоторый десяток минут выяснилось, что наш гусеничный тягач подорвался на противотанковой мине. Причём сила взрыва была настолько чрезвычайна, что корпус машины перевернуло вверх дном, посередине которого виднелось раскалённой трещиной пробитое отверстие.
Однако о настолько подробных особенностях трагедии я бы так и не узнал, если бы меня не попросили запустить свой дрон. Нужно было произвести разведку местности, потому что выдвинувшиеся на поиск ребята не могли найти тела некоторых из наших солдат. Взрывная волна отбросила их настолько далеко, что в высокой траве вести поиски было очень проблематично, поэтому я и опускал квадрокоптер на несколько метров от земли и передавал по капитанской рации, чтобы поисковики двигались в сторону моего полёта.
Так уж вышло, что ушедшая на другие рубежи стрелковая бригада не оставила сменяющим подразделения карты минных заграждений. Поэтому было и неясно, где устанавливались мины, а где проводилось их разминирование. Ранее прибывшие с нами сапёры успели сделать то, что смогли обнаружить и нанести, до других же участков у инженерной разведки попросту не дошли руки. Таким участком и оказалась та кустарниковая зона, в которую забрёл гусеничный транспорт. Командира, который помчался на нём, предупреждали обождать, сетуя на абсолютную ненужность скоропостижной разведки местности, однако он, как и некоторые другие, не воспринял это всерьёз и отправился по своему усмотрению до ближайшей лесопосадки. В неё отправился и товарищ капитана, на кровати которого я так поспешно разместился. На ней мне, кстати, через два часа капитан и предложил разместиться, как-то с досадой в словах добавив, что теперь это уже может быть моим местом. Но спать на этой кровати я так и не стал, потому что мне казалось, что ещё несколько дней – она будет занята тем, кто ещё не успел от нас уйти.
Тяжелое, конечно, у меня было в тот день осмысление, хотя подобные случаи встречались и после ушедших событий. Причём рвались не только мы, потому что встречалось «дружественное» минирование и у противника. Одно из таких нам показывали вагнеровцы, когда вели аэросъёмку боя за одноимённый посёлок. Тогда они стремительной атакой вынудили противника отступить, однако с улыбкой негодовали, что не смогли зацепить гусеничную машину с вражеским десантом – тех пятнадцать человек, которые успели сняться с занимаемых позиций. Часть из них забралась в десантное отделение, а другая закрепилась на броне. Тогда рядом с машиной ложились плотные разрывы, однако прямых попаданий не было, поэтому за отходящей техникой вагнеровцы уже просто некоторое время наблюдали. Сопровождали кадром, пока она не разлетелась на какой-то очень мощной взрывчатке, причём разошлась на отдельные механизмы и части корпуса.
Что тогда было заложено под землю – неясно, однако из тех пятнадцати в живых не осталось никого, и даже не осталось того, что могло бы напоминать о человеческой сущности. И как раз примечательно то, что дорога была достаточно объезжена – и наших мин там по определению быть не могло. Видимо, в последующем наступлении противник просто забыл её снять, чем и поплатился. Так что те уходящие подорвались на своих же минах, чему и были удивлены те, которым в это было трудно поверить. Однако мы это уже проходили, мы верили в то, что может быть всякое. На войне бывает всё.
«Нарвались»
Четыре матери и один сын
В какой-то период войны мне довелось познакомиться с представителями одного из волонтёрских сообществ. Произошло это, можно сказать, внезапно, потому что мы встретились с ними по какой-то счастливой случайности, или, как это иногда говорят, – волею судеб. Тут даже начать нужно с того, что всё это произошло посреди тесноты наших рабочих будней. Дело в том, что летом двадцать второго года наш конечный путь эвакуации проходил через одноимённый приграничный посёлок, окраины которого выходили на самый въезд пропускного поста. Недалеко от него находился и фельдшерско-акушерский пункт, на который мы постоянно привозили раненых. Сами же поездки мы всегда старались совмещать с полезным, поэтому после выполненной работы мы практически всегда останавливались рядом с магазином, который находился по пути нашего возвращения. Кушая наскоро сделанные из колбасы и сыра бутерброды, мы параллельно заходили в интернет, высматривая в нём всякие новости. Зачастую мы останавливались именно из-за интернета, потому что хотелось посмотреть, что же происходит вне мира войны.
И вот в один из дней мы так же на обратном пути остановились у этого магазина. Купили себе тогда энергетиков, а к ним ещё чего-то из съестного. Нашу машину мы всегда прятали за здание магазина. В тот же день рядом с магазином стоял и припаркованный броневик, у которого было несколько гражданских. Последние переговаривались с военными и передавали им какие-то пакеты. В какой-то момент они подошли и к нам, их, вероятнее всего, завлёк наш грузовик, потому что на нём не было куска от лобового стекла. Да, это кажется несуразным, но тогда его выбило осколком, и мы на протяжении двух месяцев ездили с естественным проветриванием. Эта внешняя нелепость и завлекла двух женщин, которые захотели с нами познакомиться. О чём мы с ними тогда говорили? Сейчас уже трудно сказать, но точно припоминаю, что они стали спрашивать о наших нуждах, которые мы испытываем на фронте. А что мы могли тогда ответить? Мы никогда тесно не общались с волонтёрами, да и просить у них что-то было неудобно. В общем, сошлись на каких-то небольших условностях и попрощались, обменявшись с ними напоследок контактами.
В какой-то из дней эти женщины на нас вышли и попросили, чтобы мы приехали на то же место, чтобы передать нам сладости. Однако назначать время мы не могли, потому что возможность находиться рядом с магазином была, только когда мы вывозили раненых, других условий для той остановки у нас просто быть не могло. Тем не менее вырваться удалось, и мы встретились с людьми, которые, можно сказать, полностью заполнили кузов нашего грузовика; трудно даже перечислять, что там было, потому что проще будет сказать, чего там не было. От такой щедрости и радости мы аж воспряли духом, потому что мы это всё намеревались отвезти тем, до кого практически ничего не доходило. У нас ведь было не много потребностей, даже мой водитель понимал, что нужно всё отдать тем, кому это нужнее, поэтому мы так и поступили.
А после этого у нас с теми приезжими женщинами завязалось какое-то тёплое общение. Конечно, наши встречи были далеко не частыми, но эти женщины за нас всегда переживали, спрашивали о том, что нам нужно, а мы, в свою очередь, стеснялись и старались быть скромными. Тем не менее их забота всегда побеждала, и наша машина привозила окопным такое обилие съестного, от содержания которого они удивлялись. До них просто никогда не доходили посылки, а тут мы, с пирогами да фруктами. И всё это было благодаря двум женщинам, благодаря Ирине и Надежде, благодаря тем, которые стояли за их спинами. «Как две матери», – невольно выдавил один из ближних. «Да… А сколько у нас таких по всей стране?» – ответил ему один из тех же наших. Последний раз с этими матерями я виделся два года назад, сейчас уже и не знаю, на каких направлениях они трудятся, однако они периодически интересуются моим здоровьем, а я всё обещаю с ними увидеться, да только не всегда то время позволяет.
На этом можно было бы и закончить своё повествование, если бы не ещё одна женщина, которая спустя некоторое время появилась рядом. Тоже мать, потому что с такой же теплотой и любовью беспокоилась о нашем благополучии, она тоже состояла в одной волонтёрской группе. Познакомились мы с ней осенью, в одном из приграничных населённых пунктов. Тогда объятия нашей встречи были такими же, как и при встрече с теми женщинами, которые некогда наполнили наш грузовик, правда, на этот раз случились иные обстоятельства, при которых наша машина уже не могла вместить тот объём посылок, который в неё уже просто не влезал. Пришлось часть оставить до второго приезда, а скоропортящееся вывозить тем же днём. Так и поступили, доставив эти коробки в дальнейшем тем ребятам, которые находились на позициях. Помню даже, что некоторые из ближних ворчали, поговаривая, что мы совмещаем свою работу с какими-то сторонними обязанностями, и тем не менее под эти негодования мы всё равно привозили окопным посылки по мере своих возможностей. Привозили и сердечно благодарили тех, кто нам позволял это делать, в том числе и ту самую мать Наташу, которая для того и суетилась. В какой-то момент и она мне как-то сказала, что вроде бы мы и не кровные, но я для неё словно бы родной сын. И как бы это ни показалось схожим, но Надя с Ириной нас тоже так называли, говорили, что мы их сыночки, которых они очень ждут к себе в гости.
А спустя какое-то время у нас появилась ещё одна сильная женщина, которую мы просто звали «мама Аня». Не знаю почему, она сказала, что её так называют многие бойцы. С ней меня познакомил мой ушедший командир, с которым мы отправились за посылками. Тогда у меня был день рождения, и я даже не мог себе представить, что эта мать подарит мне торт, на котором кремом будет указан мой позывной. Это со стороны может показаться несущественным, но там, где жизнь более настоящая, всё это было таким чувствительным и глубоким, таким важным и светлым, которое попросту не забывается. Спустя год эта же «мама Аня» про меня не забыла и на мой торжественный день вновь прислала мне торт!
Что тут скажешь, все, наверное, матери одинаковые, просто любят по-разному и, конечно, переживают, хотят нас видеть. И у меня такие матери появились где-то рядом с фронтом, они так же переживают, периодически спрашивают о моём здоровье. А я, в силу своих тягот, не всегда успеваю им отвечать, как и не могу с ними встретиться. Я каждый раз себе обещаю выдвинуться и в какой-то момент не могу себя осилить, знаю, что могу не сдержаться при встрече и расчувствоваться. Не получится превратиться в такой камень, который бы не треснул при этих тёплых объятиях. А сыпаться нам нельзя, может, где-то и можно – наедине, но точно не при тех заботливых, которым от того явно легче не станет.
Иной раз думаешь, как эти маленькие женщины взвалили на себя такую ношу, как они не спят, плетут сети и закатывают окопные свечи, как едут часами до границы, только чтобы успеть довезти блины. Ведь всё это свершается с большой силой и не менее большими переживаниями. Ведь я знаю, что они иногда плачут и где-то даже того не показывают, и это тоже мужество, только другое. Женское мужество. Женское мужество, которое тоже бывает, когда тяжело тем, кто стоит впереди. Эта смелость нас и воодушевляла, заставляла понимать, что мы не одни. Вспоминаю, что как-то в один из дней мне написал родственник, говоря о том, что мы совсем там брошены и у нас никого нет. «Ну как нет, – ответил я, – у нас здесь свои матери, помогают, чем могут». Свои матери. Были, есть и будут, да и что там говорить, у меня тоже остались, всё обещаю к ним заехать в гости, да пока не могу себя пересилить, знаю, что не сдержусь и тресну.
Видишь там, на горе?
Иногда так бывает, что, проходя мимо магазина, тебя заставляет туда зайти привычка. Вроде бы и ничего не нужно, а всё равно хочется что-то зажевать. Эта причуда ещё с войны осталась, когда рядом с тобой кладутся разрывы, а тебе страшно, вот ты и начинаешь в подвале заедать свой стресс, даже когда совсем не хочется.
Так повелось и в этот раз, только без грохота. Зашёл в магазин, а что хочу – и сам не знаю. Долго не выбирая, захватил что-то из мучного и двинулся на кассу. Хотел было попросить, чтобы меня пропустили без очереди, но не стал, совестно как-то стало. Впереди стояла совсем ветхая старуха, а чуть далее от неё пробивали товары для какого-то рабочего. А может, даже и не рабочего, просто других предположений не было, внешность у него монголоидная такая была. Ладно, пусть будет «якутом», подумал я. Роста он был невысокого, да и в теле не особо велик, но набрал в корзину очень много продуктов. Даже подумалось, что как-то слишком дорого стало держаться в очереди ради одной блажи. Уже даже старушка уморилась, а щедрый покупатель всё выкладывал и выкладывал, а товары всё пробивали и пробивали.
Когда же пришло понимание, что всё не вместится в малый пакет, то «северный человек» обратился к кассиру со словами: «Брат, подай мне, пожалуйста, вон ту сумку». На что кассир возраста христового спокойно и надменно выдавил: «Меня братом не надо называть, братьев здесь нет». «Очень плохо, что ты так считаешь», – с прицельным взглядом отдаровал «якут». «Я не думаю, что все люди братья, да и другие так, наверное, здесь не считают», – тут он и окинул взглядом стоящих в очереди. На этом их разговор и закончился.
Когда «якут» всё уложил и стал доставать банковскую карту, то из его документов что-то выпало, да так ещё и бряцнуло, словно бы набат закричал о предстоящем бедствии. Только это было не бедствие, а словно бы вершение суда, на котором присутствовали грешник и святой мученик, а мы были невольными смотрителями. Ударилось так, что было трудно не заметить. На пол свалился святой Георгий, который хотел нам всем напомнить, где ковалось братство и проливалась кровь, а где нет ни того, ни другого. На пол свалился Георгиевский крест. В царскую эпоху такие награды вручали за подвиги и личную храбрость, за которую, собственно, и «якут» получил, и, по всей видимости, не так давно. А сейчас, наверное, только с «боевых» в отпуск приехал, поэтому хочет для своей семьи накрыть большой стол. Вот тебе и «якут», подумал я.
Но мысли мои разогнала ветхая старушка, которая, увидев возвращение святого, быстро перекрестившись, один раз прошептала: «Всевышний, что же это творится с нами, людьми?» На том суде она переводила язык Господа, на том суде с нами говорила жизнь. Вот только это наречие так быстро и не перевести, да и вместить не сразу получится. Тут нужно быть допущенным через смыслы, может, даже и повисеть на кресте, как тот, что потом «побрёл по водной глади домой».
Когда уже было покинул продуктовый, то невольно стали одолевать раздумья. Почему-то этот «якут» мне напомнил образ «Балабановского брата», который вернулся с войны в другой, не менее суровый мир, со своими жестокими правилами и законами. Который столкнулся с алчностью и предательством родного человека, но даже при всём этом смог простить своего брата. Думаю, и «якут» смог простить того самого кассира, пусть даже и «не брата». Спасение – оно ведь всегда в прощении, а там уже время для каждого рассудит.
«Во спасение»
Подвал
Так приходится, что в повседневной жизни мы самостоятельно выбираем места встреч, собственно, как и людей, с которыми мы хотим провести досуг. Чего не скажешь об укромном месте в виде сырого подвала. Там соберутся все: и приятели, и неприятели, да и просто случайные. Без границ личного пространства, без крикливых возгласов или обид. Уровень отношений там вообще никакой роли не играет, ибо в этом месте все укрывающиеся – крысаки, которые забились в одну нору с общей целью – переждать и выжить.
Глубокий подвал, то самое место, куда лишь доносится эхо и свистит от недалеких прилётов. Даже выступает некое восхищение от собственной неуязвимости, которое всё же быстро пропадает по мере приближения приходов. Иной раз даже в мыслях нахваливаешь того самого неизвестного деда, который на совесть отстроил погреб под домашние закрутки, утвердив потолок рельсами и толстым слоем бетона.
В другой же раз негодуешь из-за его отсутствия, не понимая, где и как при очередном обстреле ютить свою сущность. А в общем-то опыт показывает, что даже сельский подвал не всегда защитит от прямого попадания. В нём просто более спокойно и имеется большая вероятность выжить. Однако никаких гарантий неприкосновенности нет. При наилучшем варианте тебя и твоих забившихся крысаков дико глуханёт. При худшем исходе попросту всех засыплет. Задавит бетонными отрубями, битыми кирпичами и обломленными балками. После отчёт пойдёт уже по воле случая, от которого зависит, хватятся ли вас быстро откапывать или под завалами останутся решительно все.
Вспоминаю случай, как одна маневренная группа противника попыталась укрыться от артиллерийского огня в подвале одного из разбитых домов. Однако это не помогло: большая плюха легла прямо в дверной проём норы. Тогда из того подвала так никто и не вышел. Для тех бродяг он стал безымянным погостом. Да и у нас так же приходилось, когда накрывало – и сразу несколько человек оказывались заживо погребёнными. В одном из таких «благополучных» эпизодов сыграли обстоятельства, когда ближние кроты голыми руками вырывали землю и вытаскивали своих.
Опыт показывает, что если этим не занимаются в текущий момент, то впоследствии этих людей вообще могут никогда не найти.
«Пережидаем огневой налёт»