Лука Каримова
Чёрный утёс
© Каримова Л., 2024
© Ана Награни, иллюстрации, 2024
© ООО «Издательство АСТ», 2024
Глава 1
«Издалека окутанный туманом Черный утес всегда казался мореплавателям зловещим местом, парящим над землей в хмурых облаках.
Капитаны судов обходили этот проклятый утес стороной, чтобы не напороться на колючие рифы. Поговаривали, что Черный утес был прибежищем морской колдуньи, но вот уже много лет ее никто не видел, однако слухи о ней продолжают будоражить земли Сорфмарана. Местные старожилы еще помнили наказ колдуньи: „Беря у моря дары, отблагодари и не оскорбляй темные воды потрохами мертвых“. Поэтому рыбаки держали лодки с сетями подальше от воды, чистили улов на суше, а остатки сжигали в огне, чтобы не гневить колдунью и ее питомцев – морских чудовищ, затаившихся в северных водах. Нерадивых море могло проклясть, отобрав заработок и жизнь. Стихия наказывала людей за неуважение, лишая благодати».
Умбра
Когда Эриде[1] доложили о разводе Нокте[2], она рассмеялась и продолжала хохотать так долго, что слуги начали испуганно поглядывать на госпожу, впервые видя ту в приподнятом настроении. Королева испытала удовлетворение и радость. Ее предсказания сбылись: непутевая сестра встала на путь одиночества, и лелеемое счастье малышки Нокте обернулось горем.
«Никто не утешит, не обнимет, она совершенно одна», – думала Эрида о младшей сестре.
– Так тебе и надо, ты наконец-то получила по заслугам, – повторяла королева, восседающая на коралловом троне. Сквозь полупрозрачный купол-потолок пробивались солнечные лучи, и чешуя, облегающая тело Эриды, сверкала.
– Что прикажете, моя королева? – к ней подплыл черноволосый тритон. Мышцы перекатывались под его бледно-голубой кожей. В волосах светлела проседь, синие глаза неотрывно смотрели на русалку.
– Хозяин северных границ, Эреб[3], ты обитаешь ближе всех к Черному утесу, пусть кто-нибудь из твоих сыновей несет там дозор и каждый день присылает мне доклады об изгнаннице. – Временами мысли о Нокте заставляли холодное сердце королевы замирать. Она стискивала трезубец и нашептывала: «Ты никогда сюда не вернешься, не позволю». Эрида не искала встреч с Нокте, не пыталась ей помочь. Чары морской колдуньи невозможно снять, и русалка прекрасно об этом знала, как и о своем долге перед подводным народом.
Королева – пример для всех. Если она позволит предательнице вернуться в свое сердце, тритоны Кораллового совета усомнятся в мудрости и силе своей повелительницы.
В Умбре пол наследника не имел значения. После смерти отца ее недоброжелатели тайно надеялись, что древние артефакты власти – корона и трезубец – испепелят избранную, но этого не произошло. Эрида правила жестко, властно, но справедливо. Она сослала всех недовольных на северные границы, где в самых темных уголках морской пучины обитали опасные древние чудовища. Один плавник такого монстра накрыл бы коралловую столицу тенью или вовсе стер с морского дна. Благодаря матери Эриды воины северных границ научились управляться с тварями. Однако стоит королеве оступиться, и она погибнет, как и ее мать.
– Рядом с замком предательницы?! – опешил Эреб.
Не такого назначения он ждал для себя и своих отпрысков. Тритон непроизвольно оскалился, но Эрида впилась в него почерневшими глазами, встопорщив за спиной иглы полупрозрачного плавника. По основанию трезубца пробежали алые всполохи, артефакт раскалился докрасна. Орудие в руке королевы подчинялось только своей владелице и обжигало любого недостойного.
Русалка перевела взгляд на предплечье Эреба с выжженным трезубцем – клеймом предателя.
– Работа для изгнанников с себе подобными, – Эрида улыбнулась.
Тритон получил свою отметину за то, что не сумел уберечь покойную королеву Адамáнду[4]. Во время осмотра северных границ мать Эриды со стражниками угодила в гнездо штейнов. Яд из щупалец мутировавших цианей[5] быстро превратил их плоть в лед. Подмога опоздала, в живых остался только Эреб, он и принес королю замерзший осколок плавника Адаманды. До самой смерти отец носил его на цепочке и был погребен с ним в жерле подводного вулкана.
Эреба с семьей сослали на северные границы и разрешили вернуться, лишь когда Эрида стала королевой. Тритон показал себя с лучшей стороны и надеялся, что сыновей ждет славная участь.
– Будь благодарен и не требуй большего, это задание пустяковое. Вижу, ты надеялся, что я допущу тебя к государственным делам или замку человеческого короля? – Эрида вновь рассмеялась, стукнув трезубцем о подножье трона. В темных недрах сверкнула пара желтоватых глаз. На свет выплыли черные мурены, обвили хвост Эриды, потерлись об него вытянутыми мордочками и повернулись к Эребу.
Тритон стиснул зубы, увидев перед собой питомцев морской колдуньи. Та приходилась Эриде и ее сестрам родной теткой и однажды помогла младшей из принцесс покинуть Умбру, превратив ее хвост в ноги. Никто не знал, жива ли старая бестия или пучина поглотила ее останки. Люди видели морскую пену, но не знали, что все это частицы мертвых тритонов и русалок.
– Я благодарен, что вы позволили некоторым из моих сыновей охранять южные воды, сменяя друг друга, а сам я останусь, где мне и положено, – процедил Эреб, склонив голову.
Они с королевой были в тронном зале вдвоем, но даже если он на нее нападет – проиграет. Пока трезубец при Эриде, русалка защищена. Тритон не станет рисковать – за коралловыми дверями его ожидают двое сыновей. И вот-вот из южных вод должен вернуться третий.
– Поскорее отправь их в дозор, а сам возвращайся на границы и не показывайся, пока я не призову тебя.
– Слушаюсь, моя королева. – Эреб прижал ладонь к груди, зацепив несколько торчащих чешуек поверх застарелого шрама от щупалец штейнов, и, подавив гримасу боли, поклонился.
Эрида проводила взглядом его конечности с полупрозрачными плавниками. Когда дверь закрылась, впустив в зал вереницу пузырьков, королева устало прикрыла глаза.
Практически все жители Умбры рождались с рыбьими хвостами, и лишь те, кто обитал у северных границ, начинали по неизвестным причинам мутировать, превращаясь в двуногих – тритонов, как Эреб, его сыновья и другие стражники, вызывая отторжение у сородичей. Ходили слухи, что подобные изменения вели к бесплодию. В организме тритонов переставала вырабатываться спирита, а тело русалок отвергало вещество, из которого создавались жемчужины-икринки, и те не прикреплялись к их животу. Беременных русалок можно было узнать по подобию ожерелья, которое они носили на бедрах. Со временем жемчужина, а то и две-три, начинали расти, пока сквозь перламутр защитной оболочки не проглядывала головка плода. В назначенный срок жемчужину срезали с живота русалки и разбивали кинжалом, выкованным в недрах подводного вулкана. Только столь прочное орудие и могло разбить защитную оболочку, высвободив новую жизнь. Так на свет появилась Эрида, ее сестры и все жители Умбры.
Мурены подплыли к королеве, и та, почесывая их длинные скользкие тела, прошептала:
– Тетушка, твои уроки не прошли даром. – Русалка была единственной, кто помнил о морской колдунье только хорошее.
Когда Адаманды не стало, отец надолго заперся в своих покоях, перепоручив дела советникам, которых возглавила Эрида и, пока король не пришел в себя, негласно правила Умброй (тетушка хорошо ее подготовила).
– Я не виню тебя за Нокте, она поплатилась за свою наивность и любопытство, но, если ты все еще жива, не попадайся мне на глаза… – Желтый взгляд мурен недобро блеснул, и питомцы скрылись под троном.
Черный утес
Из окна замка была видна скала с мельницей. Порыв ветра с шорохом крутил ее лопасти. Из густой высокой травы выглядывали мягкие шерстяные бока овец. От служанки Агнес Нокте узнала, что мельницей владеет один старик: когда-то ему не повезло, и море отвергло его, но он не смог расстаться с ним и выстроил над пучиной дом, стал молоть муку, разводить овец и продавать шерсть. Нокте видела его силуэт из окна, она старалась не уходить далеко от замка, будто боялась утратить и без того хрупкую связь со стихией. Мельницу освещало солнце, пробиваясь сквозь разрывы в дождевых тучах, но над Черным утесом по-прежнему шел ливень, оглушающе барабаня по черепице и с шумом стекая вниз.
Тонкий луч коснулся лежащей на подоконнике бледной руки, но даже он не сумел бы согреть ее по-русалочьи холодную кожу. Облака стали истончаться, постепенно расплываясь и обнажая ясное небо.
Нокте видела рыбаков, вытаскивающих лодку из бушующей воды. Быстро переставляя ноги, мужчины тянули просоленные, облепленные водорослями веревки, пока волны не перестали лизать корму. Утянув лодку под навес, рыбаки разожгли костерок и устроились вокруг греться.
Пламя нехотя разгоралось, вспыхивая искрами между истлевших досок и влажных веток. Нокте даже уловила запах жареных креветок, но аппетит так и не пришел. Она давно перестала нормально есть. Даже любимые персики не вызывали аппетита, а ведь во время замужества Нокте считала их лакомством. Сейчас оранжево-красные плоды лежали на блюде рядом с наполненным водой серебряным кубком и источали легкий цветочный аромат. Девушка очень много пила, вызывая у служанки недовольство.
Крики чаек заставили Нокте вздрогнуть. Белокрылые птицы пронеслись мимо окна, устремившись к утесу под мельницей, где вили гнезда.
В туманные дни скалы и вовсе было не видать. Ближе к утесу песок сменялся широкими каменными плитами, расчерченными черными венами провалов, в них ютились мелкие крабы и зацепившиеся за водоросли моллюски. Во время прилива камни скрывались под водой, и в отлив можно было найти приоткрывшиеся раковины с жемчугом.
Ветерок скользнул через окно, обдал щеку Нокте дождевыми каплями и колыхнул страницы лежащего на столе дневника. Она посмотрела на исписанную за ночь бумагу и нахмурилась. Кому и что может рассказать немая? Только морю – своими прикосновениями. И бумаге – чернилами:
«Многие верят в счастливый конец истории русалочки и принца, но никто не знает о том, что было после свадьбы.
Я действительно вышла замуж и стала королевой Сорфмарана, но так и не сумела родить супругу наследника. Я – жена короля, неспособная продолжить его род.
На протяжении двух следующих лет ни один из долгожданных младенцев не появился на свет. Глупо было надеяться, что, получив колдовством ноги, я сумею стать полноценной человеческой женщиной. И королевский целитель настоял больше не пытаться зачать дитя, страшась, что я умру. В тот день моя судьба была определена.
Я удалилась от двора в маленький замок Черный утес, где когда-то встретила свою любовь. Супруг велел мне поправлять здоровье морским воздухом, прогулками. Соблюдать все предписания целителя, чтобы вернуться и родить наследника. Будто мне во дворце не хватало моря или воздуха. Первые два месяца в ссылке я надеялась, что супруг ненадолго отойдет от дел и навестит меня, успокоит. На шестой месяц надежда угасла, а на седьмой гонец доставил мне документ о разводе. Подписав его, я перестала вспоминать даже имя короля.
Государь не принадлежит себе. О какой любви может идти речь? Бывший супруг был щедр: он оставил за мной Черный утес, немногочисленную прислугу, которая была подле меня до нашего брака, и пожизненное содержание.
До Черного утеса новости доходят медленно, но столь громкое событие людская молва не смогла пропустить: в день, когда гонец вернулся с документами в столицу, король женился во второй раз, и его новая супруга уже ждала ребенка. Я понимала: она-то и подарит Сорфмарану наследного принца, а я умру здесь – одинокая, неспособная вернуться в темные глубины Умбры.
По ночам звездное небо манит простором, а накатывающие на берег волны шепчут утешения. В погожие дни, во время штиля, пучина молчит, и мне приходится гадать, что же она хочет мне сказать. Я не пропустила ни одного шторма. Не страшась холода и болезней, я стою в воде, обдуваемая пронизывающими ветрами, а дождь смывает с моего лица солоноватые капли, унося в воду. Брызги холодят разгоряченные от лихорадки ладони, пока тьма не погружает меня в свои объятья. Я провожу в горячечном бреду несколько дней и вновь возвращаюсь к воде. Старая Агнес ворчит, запрещает ходить к морю, но не смеет встать на пути, когда ноги сами несут меня к родной стихии. Временами мне кажется, будто я вижу коралловые башни Умбры. Где-то там, в глубине, правит Эрида. Сердце отца не смогло выдержать моего бегства к людям. Морской народ обратился против меня – я предательница, монстр хуже тех, кого тритоны заточили на северной границе. Лишь море не оставило свою заблудшую дочь, продолжая приветствовать штормами и усыплять мирно накатывающими волнами. Если бы только я могла вернуться домой… стать прежней».
Нокте потерла ногу и скривилась от боли. Сколько времени прошло после колдовства, а она по-прежнему ходит по земле, как по осколкам стекла. Каждый шаг – боль.
«Сестра была права: я поставила на чашу весов слишком многое и проиграла. Почему я не так дальновидна, как ты, Эрида?» Внимание девушки привлекло странное поведение чаек, кружащих над черным рифом. Птицы пикировали на нечто скрытое от взгляда Нокте. Забыв о боли, девушка выбежала из спальни, скользнула по винтовой лестнице мимо несущей чистое белье Агнес и спустилась на первый этаж. Служанка что-то прокричала ей вслед, но Нокте не расслышала.
«Может быть, где-то поблизости произошло кораблекрушение и к камням прибило жертву? Или же напало чудовище?» Едва не столкнувшись с поваром, держащим объемную корзину со свежими морепродуктами, девушка выбежала по крутым ступеням к берегу.
– Ну и торопыга! – фыркнул повар, прижимая корзину к мощной груди и входя в наполненную ароматами специй кухоньку. Как он ни пытался угодить госпоже, та равнодушно встречала все его кулинарные изыски.
– Совсем оголодала девка, – зайдя к нему, проворчала Агнес и открыла окошко, выпустив на улицу облачко пара. – Только недавно болела и снова босая. О, море! Дай мне сил пережить ее очередную болезнь.
Повар довольно крякнул, высыпав моллюсков в таз с проточной водой, и уселся на низкий табурет с ножом.
– Оставь ее, госпоже девятнадцать лет, а за плечами столь тяжкая ноша. Не каждая выжила бы после таких страданий. Может, оно и к лучшему, что король с ней развелся, оставил здесь и перестал мучить. Если не сумела подарить наследника, то к чему истязать бедняжку? – Мужчина нахмурился, ловко вскрывая раковины.
Агнес качнула головой, щурясь, чтобы разглядеть госпожу.
– Так-то ты все верно говоришь, но все же знают, чего им стоила эта любовь. А на деле что? Вот ты бы смог ради русалки жить под водой, Бастиан? – служанка обернулась к повару, тот посасывал кровоточащий палец.
– Если бы на месте русалки оказалась моя покойная Хариэт, без промедления пришел бы к колдунье и отдал себя со всеми потрохами, но не случилось. – Он поджал пухлые губы, надул румяные щеки. На висках седели некогда рыжие бакенбарды.
– Давай, что ли, помогу, – вызвалась Агнес, махнув на море: «Все равно ничего не вижу. Это у Нокте зрение как у ястреба: все разглядит, особенно ночью». – Хоть бы не заболела, русалочка наша, – взмолилась служанка. Вдвоем они быстро управятся. «Может, и госпожа нагуляет аппетит к ужину».
Сжимая в руке намокший подол, Нокте пробиралась между камнями. При виде нее чайки с шумом разлетелись в разные стороны. Остро пахло водорослями и тухлой рыбой. Девушка нахмурилась. «Почему здесь витает аромат смерти?»
На Черном утесе люди строго соблюдали древние предписания морской колдуньи, и все об этом знали. Нокте доводилось видеть мертвых людей, но нынешний запах тревожил, заставляя сердце болезненно сжиматься.
Цепляясь за выступ, Нокте выглянула из-за очередного камня. От напряжения рука онемела. На берегу, у самой кромки воды, лежало распотрошенное тело тритона. Темная чешуя поблекла, плавник раздвоенного хвоста колыхался от накатывающих волн. Крабы, щелкая клешнями, сновали вокруг посеревшего лица. Широко распахнутые, некогда черные глаза заволокло пеленой. Водоросль болталась у разбитого виска, прикрывая веки зеленовато-синей повязкой.
Очень давно, когда тетушка обучала ее колдовскому ремеслу, Нокте видела сородичей изнутри. О людях же читала в книгах королевского целителя, внимательно рассматривая картинки. На тритоне не было защитного панциря, как у стражников северных границ, но Нокте знала – он один из них. Она внимательно разглядывала мутировавший хвост, схожий с человеческими конечностями. «Принесло ли его сюда течением или это чудовища постарались? Человек не мог такого сделать». Нокте спрыгнула на песок к тритону. Отогнала наглую чайку, убрала водоросли и закрыла мертвые глаза. Однажды Агнес сделала то же самое со старым моряком, сказав, что там, куда уплыла его душа, глаза ему еще понадобятся. На плечо тритона опустился серый мотылек. С затрепетавших крыльев на высохшие чешуйки слетела светлая пыльца. В Сорфмаране этих насекомых считали предвестниками смерти, теми, кто забирает души всех живых существ.
В Умбре мертвых заворачивали в широкие листья ламинарии и уносили к жерлу подводного вулкана. Преступников отдавали на съедение чудовищам. Лишь дозорные знали, с каким удовольствием их собратья по караулу скармливают жертву монстрам.
Жители морской деревни научились создавать из вынесенных на берег костей мертвых тритонов и русалок прочные гребни, заколки, украшения, домашнюю утварь и целебные средства. Однако убить морского жителя люди не могли, свято соблюдая договор, заключенный после войны, когда прапрадед Нокте едва не разрушил королевство штормами. Двуногие недооценили водную стихию, как и ярость старого тритона-короля.
Нокте не могла похоронить мертвого как подобает. Она обернулась к замку, оглядела утес – ей не от кого ждать помощи.
Скалу огибала тропинка, омываемая волнами и ведшая к каменной чаше с горячим источником. Черный утес располагался рядом с подводным вулканом, но тот был так глубоко под водой, что его тепла хватало лишь на то, чтобы нагреть источник в чаше. Окружавшее ее море оставалось холодным. Вдоль скалы тянулась узкая полоска суши. В прилив ее заливало, перекрывая путь к горячей «ванне». Нокте не пугало оказаться отрезанной от берега на всю ночь. Песок приятно холодил ступни. Путь уходил вниз, а волны намочили платье по колено. Белесый пар поднимался над мутно-бирюзовой водой. Дно чаши прочерчивало множество узких расщелин. Нокте любила лежать под водой, чувствуя всем телом обволакивающие горячие потоки.
Сейчас ей очень хотелось пробиться сквозь дно источника, отнести тритона к вулкану и проститься. Она не услышала, как сильная волна подобралась сзади и, окатив с головы до ног, унесла в своих объятьях мертвое тело. Нокте вытянула руку, но опоздала. Тритона поглотила черная пасть бесшумно подплывшего чудовища, чье тело слилось с водой.
«Даже это ты отнимаешь у меня, считаешь, я не достойна его похоронить?» – всхлипнула девушка, обратившись к стихии и дрожа от холода. Мокрое платье неприятно липло к телу, ветер бил в лицо. Обхватив плечи руками и стуча зубами, Нокте села на корточки и уткнулась лицом в колени, безмолвно кривя рот от горя, но слез не было. Если бы в этот миг чудовище вернулось, она бы обрадовалась ему, но монстры не нападали – только внимательно следили за той, что еще русалкой сумела их приручить. Не раз после возвращения на Черный утес девушка чувствовала на себе их незримые взгляды, видела среди волн перекатывающиеся иглами плавники морских чудовищ. Ветер доносил до нее зловоние останков, гниющих в клыкастых ртах. Для своего народа Нокте стала монстром хуже тех, что обитали здесь, в северных водах. Может быть, поэтому чудовища ее не касались: считали своей.
Плеск воды заставил девушку поднять взгляд. Она успела заметить, как в воде скрылся отливающий синевой плавник другого тритона. Северные стражи следили за ней. Она знала об этом. «Эрида ни за что бы не упустила случая позлорадствовать». Нокте поднялась и, одернув прилипший к ноге подол, стала взбираться на камень.
Чернильно-черный взгляд проводил предательницу до замковой лестницы. В темных зрачках таилась злоба.
* * *
Под удивленными взглядами Агнес и Бастиана Нокте выпила полную чашу воды, затем вторую и, утирая капли с подбородка, посмотрела на моллюсков, качнула головой и ушла к себе.
Повар отбросил очередную пустую раковину в мусорное ведро и тяжело вздохнул:
– Почистили – и хватит, она опять ничего не будет есть. По глазам видно! – Они со служанкой уже научились различать желания безмолвной госпожи.
Агнес ополоснула нож и ответила:
– Этого следовало ожидать. Ладно, поужинаем вдвоем. – Кряхтя, служанка поднялась, колени хрустнули. Агнес поковыляла из кухни следом за госпожой. Нокте лежала на постели в спальне, к ногам прилип черный песок.
Ежедневно Агнес приходилось вытряхивать простыни, но лучше она будет выполнять свою работу, лишь бы госпожа не слегла с жаром. Каждую болезнь служанка переживала как собственную. Сердце замирало при виде мечущейся в горячечном бреду Нокте.
«Бедняжка. Никто не знает, какую судьбу нам уготовили, не каждому дано жить долго и счастливо». Закрыв дверь, служанка ушла.
Нокте долго смотрела на миску с персиками, пока не приблизилась к ней. Взяла плод и откусила кусочек. Сок растекся по пальцам, аромат фруктов усилился. Отложив недоеденный персик, Нокте склонилась над подоконником, высунула руку из окна, чувствуя, как влажные пальцы обдувает ветерком. Останься магия при ней, волна мгновенно бы дотянулась до ладони.
«Все волшебство ушло. Я отдала его, променяла свою природу на зыбкое счастье». Тоска затопила ее сердце.
Она просидела так до глубокой ночи. Холодный свет выглянувшей из-за облаков луны осветил тропинку к горячему источнику. Девушка долго смотрела на то, как знакомый путь обволакивают сверкающие в полумраке волны. Слуги давно спали.
Когда Нокте ступила на тропу, вода лизнула ступни, пропуская гостью к чаше. Девушке не нужны были глаза, чтобы видеть: она могла пройти в абсолютной темноте и не оступиться.
От чаши исходило привычное тепло, в воздух поднимался пар, размывая границы между берегом и морем. Бросив платье на камни, Нокте нырнула в согревающий омут.
Из-за камней появились двое. Шевеля ногами-плавниками, тритоны наблюдали за изгнанницей. Ее провинность была куда тяжелее, чем их.
– Видишь, за кем приходится следить? – с отвращением отметил первый, недовольно колыхнув темными волосами, и те, словно водоросли, заструились по его широким, исполосованным белесыми шрамами плечам. Тритон подтянулся на камнях, заскрежетали острые черные ногти. Из локтей и вдоль позвоночника, где полагалось быть гладким плавникам, выступили иглы.
– Отец был у королевы, она вновь ему отказала, – спокойно ответил второй, неотрывно глядя на бледные женские руки, поднимающиеся и опускающиеся в воду чаши. Пар мешал разглядеть ее полностью, но от брата он слышал, что изгнанница ужасающе некрасива даже для человека. «Двуногие отвратительны по своей природе».
– Все бы отдал, чтобы поменяться с Герасом местами и служить в южных водах, но королева запретила нам покидать Черный утес. По воде даже очертили дополнительную защиту. Хаос, ты вовремя успел вернуться, иначе пришлось бы плыть обратно на юг, – тритон невесело усмехнулся.
– Что за вздор, Эфир[6]? Будто мы до этого пытались сбежать. Я подсчитал удачные дни и быстро добрался по течению.
– Досадно, что оно движется лишь в одну сторону. До южных земель добираться около недели, а сюда за сутки-двое можно проплыть без особых усилий.
Та, чье имя было велено забыть и не вспоминать, вышла из воды и поднялась в полный рост. Ветер стянул с нее вуаль пара, обнажив человеческое тело. Тритонов передернуло от отвращения.
– Я видел обнаженных женщин. На южных границах они любят купаться нагишом, и вода там теплая, – отметил Хаос, стараясь не показываться из-за камней.
– Все они не идут ни в какое сравнение с русалками. Ни хвоста с прожилками, чтобы передать спириту, ни чешуи. Даже то, что у людей между ног, напоминает закрытого в раковине моллюска. Эта же, – Эфир кивнул в сторону девушки, – больше похожа на бледную ветку мертвого дерева. Слишком светлая и гладкая кожа, а глаза черные, как у тех чудовищ, что плавают подле нее.
Хаос удивленно вскинул брови. По вискам скатились капельки воды.
– Утратив магический дар, она по-прежнему привлекает морских тварей. Они вьются рядом с ней, как мурены вокруг хвоста королевы. Если бы не чудовища, я бы с удовольствием расправился с нашей заключенной, как мы поступаем с пригодными для ужина монстрами.
– Она знает, что мы здесь? – Волна окатила Хаоса со спины, черные пряди упали на лоб, скрыли темные глаза. На висках проступила чешуя.
Эфир пожал плечами.
– Возможно, но никогда не давала понять это наверняка. Она постоянно находится у воды, даже в ненастье, а потом пропадает и возвращается еще более исхудавшей, бледной и отвратительной. Наблюдать за ней не слишком приятно. Она мечется: то заходит в море, то выходит. Однако стихии не прикажешь, та принимает ее, прогоняет и вновь волнами ластится к ногам. – Тритон сплюнул в воду. – Променять красоту и сущность русалки на подобную жизнь. Лучше смерть.
– Однако девушка по-прежнему жива. И Эрида приставила к ней нас. С чего бы такое внимание к сестре-изгнаннице? – Хаосу захотелось подплыть поближе. Наблюдать за принцессой без хвоста было любопытнее, чем за купанием обнаженных человеческих девушек.
– Спроси у нее, – огрызнулся Эфир. – Поплыли, я увидел достаточно, чтобы написать отчет. Хотя бы здесь водятся осьминоги, чьи чернила не растекаются.
Хаос кивнул, но, отплыв подальше, увидел, как принцесса неподвижно стоит и смотрит в их сторону. В ее глазах таилась мгла, мокрые пепельные волосы прилипли к спине, от плоского живота вниз уходили длинные шрамы. Похожие светлели и на внутренней стороне бедер.
«Когда-то эта часть тела была хвостом», – подумал Хаос и нырнул за братом.
Нокте проводила тритонов равнодушным взглядом и погрузилась в воду. Горячие потоки обжигали шрамы на животе. Временами девушке казалось, что сквозь раненую кожу проступает чешуя, но стоило провести пальцами, и она чувствовала обычную неровность швов. Ее последняя беременность длилась пять месяцев – еще немного, и она подарила бы королю заветное дитя. Но однажды острая боль пронзила тело королевы, и очнулась Нокте с опустевшим животом и заботливо склонившимся над ней целителем. Он что-то говорил, но девушка не различала слов, лишь видела шевеление его тонких губ. Осознавая свою беспомощность и уродство в мире людей. Ее сказка закончилась. Ребенка не удалось спасти.
Нокте вынырнула, и в воздух поднялись клубы пара. Натянув платье на мокрое тело, девушка побрела обратно в замок. Остаток ночи прошел в кошмарах, принесших с собой облик погибшего тритона: из его рта выползали крабы, щелкая клешнями, а на глаза садились серые мотыльки. Щелканье становилось все громче, пока Нокте не проснулась. За окном светало, громко кричали чайки, о скалы с шумом бились волны. Пахло свежеиспеченным хлебом. Впервые за долгое время Нокте испытала голод.
