Луиза Пенни
Время предательства
Глава четвертая
Гамаш открыл дверь в книжный магазин, и над ней звякнул маленький колокольчик. Старший инспектор постучал ботинками о порог, надеясь сбить с них хотя бы часть снега.
Когда они уезжали из Монреаля, шел небольшой снежок, редкие хлопья, но, пока они поднимались все выше в горы к югу от города, снегопад усилился. Гамаш услышал приглушенный топот – это Изабель Лакост обивала снег со своей обуви, прежде чем войти следом за ним.
Даже с повязкой на глазах старший инспектор сумел бы описать знакомый ему магазин. Вдоль стен стояли стеллажи с книгами в твердых и мягких переплетах. Художественная литература, биографии, наука и фантастика. Детективы и религиозные издания. Поэзия и кулинарные книги. Магазин полнился мыслями, чувствами, творчеством и желаниями. Новыми и старыми.
По дощатому полу тут и там были разбросаны потертые восточные коврики, создававшие атмосферу уютной домашней библиотеки в старинном сельском доме.
На двери в магазин «Книги Мирны, старые и новые» висел веселенький венок, а в углу зала стояла елочка, под которой лежали подарки. В воздухе витал сладковатый запах бальзама.
В центре магазина расположилась чугунная плита, на которой кипел чайник, а по обе стороны плиты стояли кресла.
Здесь ничего не изменилось с того дня, когда Гамаш зашел сюда в первый раз. Вплоть до старомодных чехлов с цветочным рисунком на диване и креслах в эркере. Рядом с одним из просиженных сидений возвышалась стопка книг, а на кофейном столике лежали старые экземпляры «Ньюйоркера» и «Нэшнл джиографик».
«Вот так, наверное, может выглядеть вздох», – подумал Гамаш.
– Bonjour![10] – громко произнес он и подождал.
В ответ – тишина.
В задней части магазина располагалась лестница, ведущая наверх, в жилище Мирны. Гамаш уже хотел подняться, но тут Лакост заметила записочку у кассового аппарата:
«Вернусь через десять минут. Если что-то купите, оставьте деньги. (Рут, это я тебе.)»
Подпись отсутствовала. Какая в ней нужда? Но наверху стояло время – 11:55.
Лакост взглянула на свои часы, а Гамаш повернулся к большим настенным за столом. Почти точно полдень.
Они побродили несколько минут вдоль стеллажей. На полках в равной пропорции стояли книги на английском и французском. Были и новые, однако старые преобладали. Гамаш стал изучать названия и наконец выбрал потрепанную книгу по истории кошек. Он снял тяжелое пальто, налил себе и Лакост чаю в кружки.
– Молоко, сахар? – спросил он.
– Немного того и другого, s’il vous plaît[11], – ответила она из другого конца магазина.
Гамаш сел у плиты и открыл выбранную книгу. Лакост уселась в другое кресло и стала прихлебывать чай.
– Думаете завести?
– Кошку? – Он посмотрел на обложку книги. – Non. Это Флоранс и Зора хотят домашнее животное. В особенности после их последнего приезда. Анри их очаровал, и теперь они хотят иметь свою немецкую овчарку.
– В Париже? – развеселилась Лакост.
– Да. По-моему, они не очень понимают, что живут в Париже, – рассмеялся Гамаш, вспоминая внучек. – Рейн-Мари сказала мне вчера вечером, что Даниель и Розлин хотят обзавестись котом.
– Мадам Гамаш в Париже?
– Полетела на Рождество. Я присоединюсь к ним на следующей неделе.
– Наверное, дождаться не можете.
– Oui, – сказал он и вернулся к книге.
«Прячет свои чувства. А по жене как скучает», – подумала Изабель.
Звук открывающейся двери оторвал Гамаша от удивительно увлекательной истории происхождения полосатой кошки. Он поднял голову и увидел Мирну: та вошла через дверь, соединяющую магазин и бистро.
Мирна несла тарелку с супом и сэндвич, но, увидев гостей, остановилась. И ее лицо сразу же расцвело улыбкой не менее яркой, чем ее свитер.
– Арман, я не надеялась, что вы и в самом деле приедете.
Гамаш и Лакост поднялись. Мирна поставила тарелки на стол, обняла обоих.
– Мы помешали вам обедать, – извиняющимся тоном произнес Гамаш.
– Ой, я только на минутку выбежала за едой – думала, вдруг вы перезвоните. – Мирна замолчала и пристально посмотрела на него. – Почему вы приехали? Что-то случилось?
Гамаша удручало то, что его приезд неизменно вызывал тревогу у местных жителей.
– Вовсе нет. Вы оставили послание, и мы откликнулись на него.
Мирна рассмеялась:
– Вот это обслуживание! А позвонить не догадались?
Гамаш посмотрел на Лакост:
– Позвонить. Почему мы не догадались позвонить?
– Я не доверяю телефонам, – ответила Лакост. – Это дьявольские происки.
– Вообще-то, дьявольскими происками я считаю электронную почту, – сказал Гамаш, снова переводя взгляд на Мирну. – Вы дали нам предлог вырваться из города на часок-другой. А я всегда рад возможности приехать в Три Сосны.
– А где инспектор Бовуар? – спросила Мирна, оглядываясь. – Паркует машину?
– Он работает по другому делу, – ответил старший инспектор.
– Понятно, – сказала Мирна после легкой заминки, и Гамаш спросил себя, что именно ей понятно.
– Вам обоим тоже нужно поесть, – спохватилась Мирна. – Не возражаете, если прямо здесь? Более уединенно.
Они изучили меню, и вскоре у Гамаша и Лакост тоже появились special du jour[12], суп и сэндвичи. Наконец все трое уселись в свете эркерного окна – Гамаш и Лакост на диване, а Мирна в большом кресле, которое постоянно сохраняло ее формы и казалось продолжением этой крупной женщины.
Гамаш размешал в борще большую порцию сметаны, наблюдая, как темно-красный цвет переходит в розовый, как перемешиваются кусочки свеклы, капусты и нежной говядины.
– Ваше сообщение было довольно туманным, – сказал он, подняв глаза на сидящую напротив него Мирну.
Изабель решила начать с сэндвича с поджаренным помидором, базиликом и сыром бри.
– Насколько я понял, вы это сделали намеренно, – добавил старший инспектор.
Он знал Мирну вот уже несколько лет – с первого своего приезда в деревеньку Три Сосны, когда здесь произошло убийство. Тогда она была в числе подозреваемых, теперь он считал ее другом.
Иногда что-то меняется к лучшему. А иногда – нет.
Он положил листок желтой бумаги на стол, рядом с корзиночкой для багета.
«Извините, что беспокою, но мне нужна ваша помощь в одном деле. Мирна Ландерс».
Она сообщила и номер своего телефона, однако Гамаш предпочел его не заметить – отчасти чтобы иметь повод исчезнуть из управления, но в первую очередь потому, что Мирна никогда прежде не просила о помощи. Возможно, ничего серьезного не случилось, и тем не менее для нее это было важно. А она была важна для них.
Он ел борщ, а Мирна обдумывала, что сказать.
– Может, ничего и не случилось, – начала она, взглянула ему в глаза и замолчала. А потом призналась: – Я тревожусь.
Гамаш положил ложку и полностью сосредоточился на своем друге.
Мирна посмотрела в окно, и он проследил за ее взглядом. Там, за стеклом, он увидел Три Сосны. В прямом и переносном смысле. Три громадные сосны возвышались над деревней, и Гамаш впервые понял, что они действуют как своего рода лесозащитная полоса, принимая на себя напор снежной волны.
Но все же снег толстым слоем покрывал все вокруг. Не грязный городской снег. Здесь он был чистейшей белизны, нарушаемой лишь следами ног, лыж и снегоступов.
По льду пруда скользили на коньках несколько взрослых, толкая перед собой лопаты, чтобы расчистить лед для нетерпеливо ждущих детей. Вокруг деревенского луга стояли дома, среди которых не найдешь двух похожих, и Гамаш знал их все. Как снаружи, так и изнутри. По допросам и по вечеринкам.
– Ко мне на прошлой неделе приезжала приятельница, – снова начала Мирна. – Она собиралась приехать вчера и остаться на Рождество. Позвонила накануне вечером, сказала, что будет к ланчу, но так и не появилась.
Мирна говорила спокойно, четко. Идеальный свидетель, по мнению Гамаша. Ничего лишнего. Никаких интерпретаций. Одни факты.
Но ее рука с ложкой чуть подрагивала, отчего капельки борща разбрызгались по столу. А в глазах появилась мольба. Не о помощи. Только о словах успокоения. Она хотела услышать, что делает из мухи слона, беспокоится на пустом месте.
– Значит, прошло около двадцати четырех часов, – сказала Изабель Лакост.
Она положила сэндвич и вся обратилась во внимание.
– Еще не очень много, правда? – спросила Мирна.
– Если речь идет о взрослых, то мы обычно начинаем принимать меры через двое суток, – ответил Гамаш. – Дело открывается, если человек отсутствует больше сорока восьми часов. – В его интонации слышалось «но», и Мирна ждала продолжения. – Но если бы пропал человек, который важен для меня, то я бы начал искать раньше. Вы правильно поступили.
– Может быть, тут ничего и нет.
– Да, – сказал старший инспектор. И хотя он не произнес тех слов, которые она хотела услышать, уже одно его присутствие приободряло ее. – Вы ей, конечно, звонили.
– Вчера я подождала часов до четырех, потом позвонила ей домой. Сотового у нее нет. Попала на автоответчик. Я звонила ей… – Мирна проглотила комок в горле, – много раз. Приблизительно раз в час.
– И до каких пор?
Мирна посмотрела на часы:
– В последний раз в одиннадцать тридцать сегодня утром.
– Она живет одна? – спросил Гамаш.
Он перешел на деловой профессиональный тон. Теперь начиналась работа.
Мирна кивнула в ответ.
– Сколько ей?
– Семьдесят семь.
Последовала пауза подольше – старший инспектор и Лакост размышляли над услышанным. Возможный вывод напрашивался сам собой.
– Вчера вечером я обзвонила больницы – и французские, и английские, – сказала Мирна, угадав направление их мысли. – И еще раз сегодня утром. Но ее там нет.
– Она сама уехала отсюда? – спросил Гамаш. – Не на автобусе? Может быть, кто-то должен был ее отвезти?
– У нее машина, – ответила Мирна.
– И она была одна?
Мирна снова кивнула:
– Что вы об этом думаете?
Гамаш не ответил. Он достал из нагрудного кармана маленький блокнот и авторучку:
– Марка и модель машины вашей приятельницы?
Лакост тоже вытащила блокнот и ручку.
– Не знаю. Маленькая машина. Оранжевого цвета. – Заметив, что ни один из них не записал ее слова, Мирна спросила: – Бесполезная информация?
– Номер вы, конечно, тоже не запомнили? – спросила Лакост без особой надежды. Но вопрос нужно было задать.
Мирна отрицательно покачала головой.
Лакост вытащила свой сотовый.
– Они тут не работают, – сказала Мирна. – Из-за гор.
Лакост это знала, она забыла о другом – о том, что в Квебеке остались еще места, откуда можно позвонить с обычного проводного телефона. Она встала:
– С вашего можно позвонить?
– Разумеется.
Мирна показала на письменный стол и, когда Лакост отошла, вопросительно взглянула на Гамаша.
– Инспектор Лакост звонит в дорожную службу – узнать, не случилось ли поблизости аварий.
– Но я же обзвонила больницы.
Гамаш не ответил, и Мирна поняла. Не каждая жертва аварии попадала в больницу. Они оба посмотрели на Лакост, которая слушала, что ей говорят по телефону, но ничего не записывала.
«Понимает ли Мирна, что это хороший знак?» – подумал Гамаш.
– Нам, конечно, нужно больше информации, – сказал он. – Как зовут вашу приятельницу?
Он взял ручку, пододвинул к себе блокнот. Но, не услышав ответа, поднял голову.
Мирна смотрела не на него, а вглубь своего магазина. Может, не слышала вопроса?
– Мирна?
Она взглянула ему в глаза, однако ее рот оставался закрытым. Плотно закрытым.
– Ее имя?
Мирна все еще колебалась, и Гамаш удивленно наклонил голову набок.
Вернулась Изабель Лакост, села и успокаивающе улыбнулась Мирне:
– Вчера никаких серьезных аварий на шоссе между Тремя Соснами и Монреалем не зафиксировано.
Мирна немного успокоилась, но ненадолго. Она снова повернулась к Гамашу, ждущему ответа на заданный вопрос.
– Вы должны мне сказать, – произнес он, глядя на Мирну с любопытством.
– Я знаю.
– Не понимаю, Мирна, – сказал он. – Почему вы не хотите назвать ее имя?
– Может быть, она еще объявится, и я не хочу ставить ее в неловкое положение.
Гамаш, хорошо знавший Мирну, понимал, что она говорит неправду. Он несколько секунд смотрел на нее, потом решил зайти с другой стороны:
– Вы можете описать ее?
Мирна кивнула. Она начала говорить, представляя себе Констанс на том самом месте, где теперь сидел Арман Гамаш. Констанс читала и иногда опускала книгу, чтобы посмотреть в окно. Разговаривала с Мирной. Слушала. Помогала готовить обед наверху. Или попивала виски вместе с Рут перед камином в бистро.
Она видела, как Констанс садится в машину и машет ей. А потом заезжает на холм и пропадает из виду.
«Белая. Франкоязычная. Рост около пяти футов и четырех дюймов. Слегка полноватая, волосы седые, глаза голубые. Возраст 77 лет».
Вот что записала у себя в блокноте Лакост. Вот к чему свелась Констанс.
– А имя? – спросил Гамаш.
Теперь его голос звучал твердо. Гамаш не сводил глаз с Мирны, и она не отвела взгляда.
– Констанс Пино, – сказала она наконец.
– Merci, – тихо произнес Гамаш.
– Вы назвали ее nom de naissance?[13] – спросила Лакост.
Мирна не ответила, и Лакост пояснила, на случай если англоязычная женщина не поняла французского выражения:
– Фамилию, полученную при рождении, или фамилию после замужества?
Но Гамаш видел, что Мирна прекрасно поняла вопрос. Однако ответ смущал ее.
Он видел Мирну, когда она боялась, печалилась, радовалась, раздражалась. Когда была растеряна.
А вот смущенной он ее ни разу не видел. И по ее реакции он понимал, что и для нее такое состояние в новинку.
– Ни то ни другое, – сказала она наконец. – Господи, она меня убьет, если узнает, что я кому-то сообщила.
– Мы вовсе не «кто-то», – заметил Гамаш.
Его слова, хотя и не лишенные укоризны, прозвучали тихо и мягко.
– Может быть, лучше подождать еще немного.
– Может быть, – согласился Гамаш.
Он поднялся и подбросил два полена в плиту в центре комнаты, потом принес Мирне кружку с чаем.
– Merci, – сказала она и взяла кружку двумя руками.
– Инспектор, вы не попробуете позвонить по домашнему еще раз?
– Absolument[14].
Лакост встала, и Мирна нацарапала номер на клочке бумаги.
Они услышали звук набора номера с другого конца комнаты. Гамаш несколько мгновений смотрел на Лакост, затем повернулся к Мирне и, понизив голос, спросил:
– Так кто же она, если не Констанс Пино?
Мирна выдержала его взгляд. Но теперь они оба знали, что она все же ответит. Сомнений не осталось.
– Пино – та фамилия, под которой я ее знаю, – тихо сказала она. – Констанс пользуется этой фамилией. Девичьей фамилией матери. Однако ее настоящая фамилия, ее nom de naissance, – Констанс Уэлле.
Мирна явно ждала от него какой-то реакции, но Арман Гамаш не сумел оправдать ее ожидания.
В другом конце магазина Изабель Лакост слушала гудки. Молчала. А в пустом доме звонил, звонил, звонил телефон.
В доме Констанс Уэлле. Констанс Уэлле.
Мирна внимательно смотрела на Гамаша.
Он мог бы спросить. Ему очень хотелось спросить. И он определенно спросил бы, если бы возникла нужда. Но Гамаш хотел выяснить сам. Ему было любопытно узнать, не прячется ли пропавшая женщина где-то в его памяти, а если прячется, то что его память знает о ней.
Фамилия действительно показалась ему знакомой. Но очень туманно, неопределенно. Если мадам Уэлле и жила в его памяти, то на расстоянии нескольких горных хребтов от нынешнего дня. Он обратил свою память в прошлое, быстро пересек пространство.
Свою собственную личную жизнь он рассматривать не стал, сосредоточился на коллективной памяти Квебека. Констанс Уэлле должна быть публичной фигурой. Вернее, была таковой. Знаменитостью. Может быть, даже печально известной знаменитостью. Имя, когда-то бывшее на слуху.
Чем больше он искал, тем сильнее убеждался, что она где-то там, скрывается в какой-то извилине его мозга. Пожилая женщина, которая не хочет открывать свое лицо.
А теперь вот она пропала. Либо по собственной воле, либо по чьему-то умыслу.
Задумавшись, Гамаш поднес руку к виску. Он чувствовал, что приближается, приближается.
Уэлле. Уэлле. Констанс Уэлле.
Потом он сделал вдох и прищурился. Перед его мысленным взором возникла черно-белая фотография. Не семидесятисемилетней женщины, а улыбающейся, машущей рукой девочки.
Он нашел ее.
– Вы знаете, о ком я говорю, – сказала Мирна, увидев свет в его глазах.
Гамаш кивнул.
Но во время поисков он споткнулся о другое воспоминание, гораздо более свежее. Гораздо более тревожное. Он встал и подошел к письменному столу в тот момент, когда Лакост повесила трубку.
– Никаких результатов, шеф, – доложила она.
Он кивнул и взял у нее трубку.
Мирна поднялась:
– Что?
– Так, одна мысль, – сказал Гамаш и набрал номер.
– Марк Бро. – Голос резкий, официальный.
– Марк, говорит Арман Гамаш.
– Арман. – Голос зазвучал приветливо. – Как поживаешь?
– Отлично, спасибо. Послушай, Марк, извини, что беспокою…
– Никакого беспокойства. Чем могу служить?
– Я в Восточных кантонах. Сегодня приблизительно в четверть одиннадцатого мы проехали по мосту Шамплейна… – Гамаш повернулся спиной к Мирне и понизил голос. – И видели, как твои люди поднимали тело на южном берегу.
– Хочешь узнать, кто это?
– Не хочу вторгаться в твою юрисдикцию, но мне нужно знать.
– Сейчас посмотрю.
Гамаш услышал стук клавиш – глава отдела по расследованию убийств Монреальской полиции просматривал последние сведения.
– Есть. Пока мало что известно.
– Женщина?
– Да. Судя по всему, уже дня два. Вскрытие назначено на вторую половину дня.
– Ты подозреваешь убийство?
– Маловероятно. Ее машину нашли наверху. Похоже, она хотела спрыгнуть с моста в воду и промахнулась. Ударилась о берег и скатилась под мост. Там ее и нашли сегодня утром рабочие.
– Имя тебе известно?
Гамаш приготовился услышать: «Констанс Уэлле».
– Одри Вильнёв.
– Как?
– Тут написано: Одри Вильнёв. Около сорока лет. Муж сообщил о том, что она исчезла два дня назад. Не появилась на работе. Мм…
– Что? – спросил Гамаш.
– Занятно.
– Что занятно?
– Она работала в министерстве транспорта, в дорожном отделе.
– Инспектором? Не могла упасть случайно?
– Постой-ка… – Наступила пауза, пока старший инспектор Бро читал файл. – Нет. Работала старшим клерком. Почти наверняка самоубийство, однако вскрытие может внести коррективы. Прислать тебе, Арман?
– Нет, не надо. Но спасибо. Joyeux Noёl[15], Марк.
Гамаш повесил трубку и повернулся к Мирне Ландерс.
– И что? – спросила она и напряглась в ожидании ответа.
– Сегодня утром из-под моста Шамплейна извлекли тело. Я опасался, что это ваша приятельница, но нет.
Мирна закрыла глаза. Потом снова открыла:
– Так где же она?
Глава пятая
Возвращаясь в Монреаль, Изабель Лакост и старший инспектор Гамаш застряли в пробке на подъезде к мосту Шамплейна. Шел пятый час, но солнце уже зашло, и казалось, что наступила полночь. Снег перестал, и Гамаш посмотрел в окно со стороны водителя, через шесть полос движения. На то место, где Одри Вильнёв предпочла смерть жизни.
Ее семью уже известили. Арман Гамаш нередко приходил в дома вестником смерти, и с годами тяжесть этой добровольной обязанности не легчала. Смотреть в лицо мертвецам было легче, чем в лицо их близким в тот момент, когда мир для них изменялся навсегда.
Его миссия была сродни убийству, которое совершал он сам. Матери, отцы, жены или мужья отворяли дверь на его стук с верой, что мир не без изъянов, но в принципе довольно приличное место. Пока он не начинал говорить. Он все равно что сталкивал их в пропасть. И наблюдал, как они летят. Как ударяются о дно. А потом он видел их потрясенный взгляд. Они безвозвратно становились другими, а та жизнь, которую знали, уходила навсегда.
И то выражение в их глазах… как будто это он был причиной их горя.
Перед тем как им уходить, Мирна дала Гамашу адрес Констанс.
– Как она выглядела, когда приезжала? – спросил он.
– Как всегда. Некоторое время я ее не видела, но мне показалось, что она ничуть не изменилась.
– Ее что-нибудь беспокоило?
Мирна покачала головой.
– Деньги? Здоровье?
Мирна снова покачала головой:
– Она, как и следует предполагать, человек очень замкнутый. Она почти ничего не рассказывала о своей жизни, но по ее виду я бы не сказала, что она чем-то озабочена. Она радовалась встрече со мной и радовалась будущему приезду на праздники.
– Вы не заметили ничего необычного? Она ни с кем здесь не ссорилась? Никого не обидела?
– Вы подозреваете Рут? – спросила Мирна, и на ее лице промелькнула улыбка.
– Рут я всегда подозреваю.
– Вообще-то говоря, Констанс и Рут поладили. Между ними возникла некая «химия».
– Химия или алхимия? – спросила Лакост, и Мирна улыбнулась.
– Они похожи? – спросил Гамаш.
– Рут и Констанс? Нет, они совершенно разные, но по какой-то причине понравились друг дружке.
Гамаш не без удивления взял ее слова на заметку. Старой поэтессе принципиально не нравились все подряд. Она ненавидела всех и каждого, если ей хватало энергии, требующейся для ненависти.
– «Но кто тебя обидел так, / что ран не залечить, / что ты теперь любую / попытку дружбу завязать с тобой / встречаешь, губы сжав?»
– Что-что? – спросил Гамаш, которого этот вопрос застал врасплох.
Мирна улыбнулась:
– Строки из стихотворения Рут. Как-то вечером, вернувшись от нее, Констанс процитировала их мне.
Гамаш кивнул, подумав: дай бог, чтобы, когда они найдут Констанс, ее рану можно было залечить.
Он прошел через магазин к вешалке и взял куртку. У двери он поцеловал Мирну в обе щеки.
Она удержала его на расстоянии вытянутой руки, глядя ему в лицо:
– А у вас? У вас все в порядке?
Гамаш взвесил вопрос и все возможные ответы – от легкомысленного и снисходительного до правдивого. Он знал, что лгать Мирне бесполезно, но и правду ей сказать не мог.
– Я в порядке, – ответил он и увидел ее улыбку.
Она провожала взглядом их машину, пока та не поднялась на холм и не покинула Три Сосны. Констанс уехала тем же путем и не вернулась. Но Мирна знала, что Гамаш вернется и привезет с собой ответ, который ей придется выслушать.
Пробка стала потихоньку рассасываться, и вскоре двое полицейских пересекли реку по мосту Шамплейна и поехали по городу. Инспектор Лакост остановилась перед скромным домом в квартале Пуант-Сен-Шарль.
За окнами домов по всей улице горел свет. Светились рождественские огни, и свежий снег отливал красным, желтым и зеленым цветом.
Только не здесь. Этот дом казался черной дырой среди веселых соседей.
Старший инспектор Гамаш сверился с адресом, который дала ему Мирна. Да, именно здесь и жила Констанс Уэлле. Он предполагал увидеть что-то иное. Больше.
Гамаш оглядел соседние дома. На другой стороне улицы стоял снеговик, распахнув для объятия руки-ветки. Сквозь окно в доме напротив он четко увидел женщину, которая помогала ребенку с домашним заданием. В соседнем доме пожилая пара смотрела телевизор, а на камине у них подмигивала рождественская гирлянда.
Повсюду кипела жизнь. Кроме темного дома Констанс Уэлле.
Часы на приборном щитке показывали начало шестого.
Они вышли из машины. Инспектор Лакост взяла фонарик и повесила на плечо сумку с набором инструментов для работы на месте преступления.
Дорожка к дому мадам Уэлле была не расчищена, снег не потревожен ничьими следами. Полицейские поднялись по ступенькам и остановились на маленьком бетонном крыльце. Облачка их дыхания растворялись в ночном воздухе.
Ветерок обжигал щеки Гамаша, холод заползал в рукава, под шарф на шее. Не обращая внимания на мороз, он огляделся. Снег на оконных карнизах тоже был нетронутым. Инспектор Лакост нажала кнопку звонка.
Они замерли в ожидании.
Немалая часть полицейской работы состояла в ожидании. В ожидании подозреваемых. Результатов вскрытия. Заключения криминалистов. Ответа на заданный вопрос. Или в ожидании у запертой двери.
Гамаш знал, что в этом и состоит одно из великих достоинств Изабель Лакост, – достоинств, не бросающихся в глаза. Она была очень, очень терпеливой.
Все могут изображать кипучую деятельность, но спокойно ждать умеют немногие. Как ждали они теперь. Однако это вовсе не означало, что они ничего не делали. Они ждали и осматривали все вокруг.
Маленький дом был в хорошем состоянии: водосточные желоба сидят, где им положено, окна и карнизы покрашены, краска не отслаивается, не шелушится. Все аккуратно, все на своем месте. На кованых перильцах крыльца висит рождественская гирлянда, только вот лампочки не горят. На передней двери венок.
Лакост посмотрела на шефа, он кивнул. Она открыла наружную дверь и заглянула через стеклянное окошко в прихожую.
Гамаш нередко бывал в подобных домах. Их строили для возвращающихся ветеранов в конце сороковых – начале пятидесятых годов. Скромные дома в зажиточных районах. Многие из них потом сносились или достраивались. Но некоторые, вроде этого, остались нетронутыми. Маленькие жемчужины.
– Ничего, шеф.
– Bon, – сказал он.
Спустившись с крыльца, он показал направо, и Лакост шагнула в глубокий снег. Гамаш пошел в другую сторону, отмечая, что снег здесь тоже нетронут. Он погрузился в него почти по колени. Снег набивался ему в ботинки и холодил ноги, превращаясь в ледяную воду и увлажняя носки.
Как и Лакост, Гамаш заглядывал в окна, защищая глаза от наружного света ладонями. Пустая и чистая кухня. Никакой грязной посуды на столе. Он пробовал открывать окна – все они оказались заперты. В крохотном дворике он встретил Лакост, пришедшую с другой стороны. Она отрицательно покачала головой, привстала на цыпочки и заглянула в окно. Не отрывая глаз от окна, включила фонарик и посветила внутрь.
Потом повернулась к Гамашу.
Она что-то увидела.
Лакост без слов протянула шефу фонарик. Он посветил внутрь и увидел кровать. Стенной шкаф. Открытый чемодан. И пожилую женщину, лежащую на полу. «И ран не залечить».
Арман Гамаш и Изабель Лакост ждали в небольшой гостиной дома Констанс Уэлле. Внутри, как и снаружи, дом выглядел аккуратным, но не строгим. Здесь лежали журналы и книги. У дивана стояла пара старых тапочек. Гостиная не была парадным местом для особых гостей, Констанс явно пользовалась ею сама. В углу стоял старый телевизор, а лицом к нему – диван и два кресла. Как и все остальное в доме, кресла были добротные, дорогие, хотя и потертые. Комната имела уютный, радушный вид. Бабушка Гамаша назвала бы такую комнату аристократической.
Увидев через окно лежащее на полу тело, Гамаш позвонил Марку Бро и стал вместе с Лакост ждать в машине приезда монреальской команды криминологов. Когда те приехали, началась обычная рутинная работа, правда без помощи старшего инспектора Гамаша и инспектора Лакост. Их отправили в гостиную как лиц, приглашенных на расследование. В такой роли они чувствовали себя необычно, словно прогульщики, и убивали время, бродя по скромной комнате, разглядывая украшения, личные вещи. Но ни к чему не прикасались. Они даже не садились.
Гамаш обратил внимание, что три сиденья выглядели так, будто на них все еще сидели призрачные люди. Как кресло Мирны в ее магазине, эти сиденья сохраняли формы людей, прежде занимавших их каждый день в течение долгих, долгих лет.
Елки в доме не было. И никаких рождественских украшений. Правда, с чего бы им тут быть? Она ведь собиралась на праздник в Три Сосны.
Сквозь задернутые занавески Гамаш увидел свет фар и услышал, как останавливается машина, потом хлопнула дверь и раздался размеренный хруст ботинок по снегу.
В дом вошел Марк Бро и отыскал Гамаша и Лакост в гостиной.
– Не предполагал тебя увидеть, Марк, – сказал Гамаш, пожимая руку главе отдела по расследованию убийств Монреальской полиции.
– Я уже собирался домой, но тут ты сообщил об убийстве, и я подумал, что мне стоит приехать на тот случай, если тебя решат арестовать.
– Как мило с твоей стороны, mon ami[16], – улыбнулся Гамаш.
Бро повернулся к Лакост:
– У нас нехватка рук. Праздники. Не поможете моим ребятам?
Лакост почувствовала, что ее вежливо выпроваживают. Она вышла, и Бро обратил свои умные глаза на Гамаша:
– Ну-ка расскажи мне об этом теле.
– Ее зовут Констанс Уэлле, – сказал Гамаш.
– Та самая женщина, о которой ты днем беспокоился? Принял ее за ту, что покончила с собой?
– Oui. Ее вчера ждали к ланчу. Моя знакомая прождала целый день, надеясь, что та приедет. Потом позвонила мне.
– А ты знал покойную?
Гамаш чувствовал себя довольно странно: он еще никогда не участвовал в допросе в качестве допрашиваемого. А иначе это и назвать было нельзя – мягкий, дружеский, но все же допрос.
– Нет, лично я ее не знал.
Марк Бро открыл рот, собираясь задать еще вопрос, но передумал. Несколько секунд он пристально смотрел на Гамаша.
– Ты говоришь, лично не знал. Но откуда-то все же знал? Она что, известная личность?
Гамаш видел: проницательный ум Бро работает, слушает, анализирует.
– Да. Полагаю, ты ее тоже знал. – И после небольшой паузы: – Она Констанс Уэлле, Марк.
Он еще раз повторил имя. Если потребуется, он был готов рассказать коллеге, кто она, но хотел, чтобы Марк вспомнил сам.
Он видел, как его приятель роется в памяти – точно так же, как Гамаш в магазине Мирны. Наконец глаза Марка Бро расширились.
Он нашел в памяти имя Констанс Уэлле. Бро повернулся и посмотрел на дверь, потом поднялся и быстро пошел по коридору. В спальню, где лежало тело.
Гамаш не давал о себе знать, но Мирна и не рассчитывала, что он позвонит так скоро. «Отсутствие новостей уже повод для радости», – убеждала она себя. Повторяла эти слова раз за разом.
Она позвонила Кларе и пригласила ее выпить.
– Я хочу поделиться с тобой кое-чем, – сказала Мирна, когда они налили себе виски и расположились у камина на чердаке Мирны.
– Чем же? – спросила Клара, наклоняясь к подруге.
Она знала, что Констанс исчезла, и, как и Мирна, беспокоилась.
– Я о Констанс.
– Что? – Клара подготовилась к плохим новостям.
– О том, кто она на самом деле.
– И кто? – спросила Клара.
Ее страх прошел, сменившись недоумением.
– Она жила под именем Констанс Пино, но Пино – девичья фамилия ее матери. Ее настоящая фамилия – Уэлле. Констанс Уэлле.
– Как?
– Констанс Уэлле.
Мирна посмотрела на подругу. Теперь, после того как она видела реакцию Гамаша, такая пауза была ей понятна. Люди задавали себе два вопроса: кто такая Констанс Уэлле и почему Мирна делает из этого такую историю.
Клара нахмурилась, села поглубже в кресло и закинула ногу на ногу. Пригубила виски, уставилась вдаль.
А потом вздрогнула – ее осенило.
Марк Бро вернулся в гостиную, на этот раз неспешным шагом.
– Я сказал остальным. – Голос его прозвучал почти мечтательно. – Мы обыскали ее спальню. Знаешь, Арман, если бы ты не сказал, кто она, то мы бы и не узнали, по крайней мере пока не пропустили бы ее через систему.
Бро оглядел маленькую гостиную.
– Здесь ничто не говорит о ее принадлежности к семье Уэлле. Ни здесь, ни в спальне. Где-то, наверное, есть документы, фотографии, но пока – ничего.
Они вместе осмотрели гостиную.
Тут были фарфоровые фигурки, книги, компакт-диски, кроссворды, потертые коробочки с головоломками. Свидетельства нынешней жизни, но не прошлой.
