Луиза Пенни
Королевство слепых
Глава двенадцатая
– Садитесь.
Коммандер Академии Sûreté не стоял, когда кадет Шоке вошла в его кабинет, как не стоял и старший суперинтендант Гамаш.
Амелия подождала у дверей, как всегда дерзкая, потом прошла по комнате и уселась на указанный ей стул, плотно сложила руки на груди. Уставилась прямо перед собой.
Выглядела она точно такой, какой ее помнил Гамаш.
Черные как смоль и торчащие в разные стороны волосы. Хотя, возможно, не столь воинственные по стрижке. Он подозревал, что она, скорее, не смягчается, а просто взрослеет. А может, Арман просто привыкал к ее виду.
Кадет Шоке училась сейчас на последнем курсе. До выпуска оставались считаные месяцы.
Она при своем невысоком росте была сильной. Не по сложению, а по силе духа. И излучала агрессию.
«Пошли вы все в жопу».
Эти слова, хотя и не произнесенные, создавали вокруг нее некую щетинистую ауру.
Были времена – Гамаш тогда только-только с ней познакомился, – когда она произносила эти слова. Прямо ему в лицо. Как и всем другим. А теперь она просто думала их. Но внутренние силы этой маленькой женщины были настолько велики, что казалось, она их выкрикивает.
«И все же, – подумал Гамаш, – какой-то прогресс есть».
Она один раз коротко кивнула ему.
«Пошел в жопу».
Он не ответил. Только смотрел на нее.
Пирсинг оставался на своем месте. В брови, носу и щеке. Вдоль ушных хрящей.
И?.. Да, вот оно.
Щелк-щелк-щелк – это она постукивала кончиком языка со штырьком пирсинга по зубам.
В покере это сочли бы подсказкой.
Щелк-щелк-щелк. Подсознательная азбука Морзе Амелии.
Когда-нибудь он, может, скажет ей о ее симптоме. Но не сегодня. Сегодня он служил на пользу дела. И это было в его пользу.
Щелк-щелк-щелк.
SOS.
«Чистые простыни, – подумал Гамаш. – Запах дымка. Голова Анри на моих тапочках». Он перебирал свой собственный код. Что-то вроде четок.
Слоеные круассаны.
– Вы знаете, почему вы здесь? – спросил кадета коммандер.
Перед тем как покинуть академию (Гамаша переводили старшим суперинтендантом в Sûreté), Арман долго разговаривал со своим преемником о кадетах. Он тогда высказал пожелание позволить кадетам быть личностями. А Амелия Шоке явно была личностью. И даже больше.
– Нет, я не знаю, почему вы хотели меня увидеть. – Пауза. – Сэр.
Коммандер взял конверт со своего стола, вытащил из него пакетик:
– Узнаете?
– Нет.
Ответ прозвучал почти мгновенно – ей некогда было удивиться. Она точно знала, почему ее вызвали. И точно знала, каково содержимое пластикового пакетика.
Гамаш достаточно хорошо знал Амелию: она подготовилась к этой встрече. Пожалуй, слишком хорошо подготовилась. Не демонстрировала природное свое любопытство (даже удивление) невинной овечки.
Вместо этого Амелия давала отрепетированные ответы, говорящие о ее вине.
Арман посмотрел на коммандера – подметил ли он те же симптомы, и увидел: да, подметил.
Гамаш почувствовал, как быстрее забилось его сердце. Увидел, что приближается точка невозврата. Он принял решение: знал теперь, что должен делать, хотя в сердце его оставались сомнения. Но было понятно: он должен довести задуманное до конца.
Дыхание Амелии Шоке изменилось. Стало более коротким, более частым.
Женщина тоже видела точку невозврата. Вот она. На горизонте. Приближается. Быстро.
Щелчки прекратились. Она была настороже. Животное, которое, пожив с более мелкими существами, вдруг обнаружило мир гигантов. Выяснило вдруг, что оно мельче, чем думало. Более уязвимо, чем полагало. Больше подвергается опасностям, чем оно считало возможным. Существо, ищущее выхода, а находящее только обрыв.
– Это лежало в вашей комнате, под вашим матрасом, – сказал коммандер.
– Вы обыскивали мою комнату?
Она говорила с негодованием, и Гамаш чуть ли не восхищался ее реакцией.
Почти.
– Это не какая-то безобидная вещь, правильно, кадет Шоке? – Коммандер опустил пакетик на стол. – Это наркотик. Количество, достаточное для продажи.
– Это не мое. Я понятия не имею, откуда оно взялось. Да и как мне могла в голову прийти такая глупость – приносить эту чуму в академию. Я бы нашла место получше. Может, в чьей-нибудь комнате.
– Вы хотите сказать, что кто-то подложил вам наркотик? – спросил Гамаш.
Она пожала плечами.
– Намеренно? – настаивал он. – Кто-то пытался подставить вас? Или просто тоже не хотел держать у себя в комнате?
– Это уж вы сами решайте. Я знаю одно: это не мое.
– С пакетика сняли отпечатки пальцев…
– Умно.
Коммандер уставился на нее. Гамаш знал, что у Амелии есть способность забираться в кишки других, хотя зачем ей туда хотелось – один бог знает.
– …и скоро у нас будут результаты. Где вы это взяли?
– Это. Не. Мое.
Пощелкивание возобновилось. Теперь оно звучало как «так-так-так» и имело целью вызвать раздражение.
Гамаш видел, что коммандер борется с желанием броситься через стол и вцепиться в ее горло.
И кадет Шоке не делала ничего, чтобы спасти себя. Напротив. Она дразнила их. Самоуверенная, нахальная, почти наверняка лицемерная, она просто настаивала на своей виновности. И хуже.
Невиновный кадет в случае обнаружения у него опаснейшего наркотика заявлял бы о своей невиновности и пытался сотрудничать, чтобы найти виноватого.
Виновный кадет почти наверняка по крайней мере делал бы вид, что занимается тем же.
Ничего этого она не делала.
Из уязвимого существа, загнанного и испуганного, она превратилась в агрессора, отбрехивающегося нелепой и очевидной ложью.
Амелия Шоке была старшим кадетом. Она выросла в естественного лидера, а не в громилу, как опасался Гамаш.
Она соображала быстро, была настороже. Стала человеком, которому другие пытались инстинктивно подражать.
А оттого кадет Шоке, как продавец наркотиков, становилась еще опаснее. Что с ее бэкграундом не было таким уж невероятным.
Подавшись к ней поближе, он увидел татуировки на ее запястьях и предплечьях: рукава своей формы она закатала до локтей. Потом его проницательный взгляд переместился на ее лицо, и он увидел что-то еще. Что-то такое, что могло объяснить ее необдуманные действия, саморазрушительное, переменчивое поведение во время этого разговора.
Реагировала она бурно. Непредсказуемо. Как наркоманка.
Уж не?..
Его глаза чуть расширились.
– Вы глупая, глупая женщина. – Он не говорил, а практически рычал. Потом обратился к коммандеру: – Нужно сделать ей анализ крови. Она под кайфом.
– Идите в жопу.
Он смерил ее уничижительным взглядом:
– Когда вы принимали эту дрянь в последний раз?
– Я ничего не принимала.
– Посмотрите на нее, – сказал Гамаш коммандеру, после чего обратился к Амелии: – У вас зрачки расширены. Вы думаете, мне непонятно, что это означает? Обыщите ее комнату еще раз, – сказал он.
Коммандер нажал кнопку.
– Я хочу покончить с этим прямо сейчас, – сказал Гамаш, снова обращаясь к Амелии.
– Не смейте! Я прошла слишком большой путь. Мы уже близко к концу. Я могу.
– Не можете. Вы все изгадили. Вы себя изгадили. Вы зашли слишком далеко.
– Нет-нет! Это глазные капли. Всего лишь капли. – Она чуть ли не умоляла. – Это только впечатление такое, будто я накачалась. Но я не накачалась.
– Скажите агентам, которые будут обыскивать ее комнату, – пусть поищут глазные капли, – сказал Гамаш, которому хотелось, чуть ли не отчаянно хотелось поверить ей. Поверить, что сама она не принимала наркотиков.
– Они ничего не найдут, – сказала Амелия. – Я их выбросила.
Наступило молчание, Гамаш вглядывался в ее расширившиеся зрачки.
Видя выражение на лице Армана, она отвернулась от него и заговорила с коммандером:
– Если вы считаете, что я стала бы торговать этой чумой, то вы гораздо хуже понимаете людей, чем я думала.
– Наркотики меняют людей, – сказал коммандер. – Наркомания меняет людей. И я думаю, вам это известно.
– Я много лет ничего не принимала, – сказала она. – Я не под кайфом. Ради бога, зачем бы я стала поступать в полицию, если бы оставалась наркоманкой?
Гамаш начал смеяться:
– Вы шутите, да? У вас есть пистолет и доступ к любому количеству наркотиков. Большинству грязных агентов, по крайней мере, хватает здравого смысла сначала окончить академию, прежде чем стать оборотнями. Правда, большинство не приходит сюда наркоманами.
– Я никогда не была наркоманкой, и вы это знаете! – Она почти визжала. – Да, я пользовалась наркотиками. Но никогда не была наркоманкой. Я бросила. Вовремя.
Ее собственные слова, казалось, оглушили ее, потому что она вспомнила, как и почему она бросила. Вовремя.
Благодаря этому человеку. Который дал ей здесь дом. Смысл и цель. Шанс.
– Я не торгую наркотиками, – сказала она. Голос ее звучал спокойнее. – Я не пользуюсь.
Гамаш посмотрел на нее проницательным взглядом. От этого зависело многое.
Принимая ее в академию, он знал: если она победит себя, то у нее будут все основания стать выдающимся офицером Sûreté. Уличная девчонка, наркоманка, ставшая копом.
Это давало ей огромное преимущество. Она знала вещи, которые никогда не откроются другим агентам. Знала не своим разумом, но изнутри. У нее имелись контакты, доверие, она знала язык улицы, который впитался ей под кожу. Она могла добраться до таких мест и людей, которые были недоступны для других.
И она знала отчаяние улиц. Холодные одинокие смерти наркоманов.
Гамаш надеялся, Амелия Шоке разделяла его глубокое желание остановить эту чуму. Но теперь он не знал, насколько велико было его заблуждение. И насколько серьезную ошибку он может совершить сейчас.
Живя среди отбросов общества, Амелия Шоке читала поэтов, философов. Она была самоучкой, сама освоила латинский и греческий. Литературу. Поэзию.
Да, если она победит себя, она пойдет далеко. В полиции. В жизни.
Но еще он знал: если она не победит, то случится нечто не менее впечатляющее.
И Амелия Шоке, казалось, не дотянула до финишной ленточки совсем немного. Впечатляюще.
Она знала, конечно, когда вошла в кабинет, что они нашли наркотики.
Принести наркотик в академию – это было актом самоуничтожения.
Гамаш закрыл глаза. Ему предстояло принять решение. «Нет, – понял он, – неверно». Нужно было провести в жизнь то решение, которое он принял. Каким бы неприятным оно ни было.
Сидя в кабинете коммандера, он чувствовал запах влажной шерсти и слышал звук падающего снега.
Он открыл глаза и сказал коммандеру:
– Нам нужно сделать анализ крови, чтобы иметь основания для возбуждения дела против кадета Шоке.
– Дайте мне еще один шанс, – сказала она. – Я совершила ошибку.
– Ошибку? – сказал Гамаш. – Вы это так называете? Штраф за парковку – вот это ошибка. То, что совершили вы… – Он не мог найти подходящего слова. – Разрушительно. Вы разрушили собственную жизнь, и больше у вас не будет никаких шансов. Вас арестуют, и вам будет предъявлено обвинение. Как и любому другому человеку на вашем месте.
– Я прошу вас, – сказала она.
Гамаш посмотрел на коммандера, который сделал незаметное движение: принимать решение предстояло Гамашу.
– Где вы взяли наркотик?
– Этого я не могу вам сказать.
– Нет-нет, я думаю, можете. И скажете. Скажите нам, и мы подумаем, как облегчить вашу судьбу.
Последовала пауза.
Все, казалось, неустойчиво повисло в воздухе.
Потом Амелия Шоке нащупала опору:
– У вас.
Гамаш уставился на нее, зрачки его расширились. Предупреждали ее.
Дальше ни шагу.
Запах свежих круассанов. Держать Рейн-Мари в объятиях в кровати дождливым утром. Ехать по мосту Шамплена и видеть небесную линию Монреаля.
– Что вы… – начал было коммандер.
– Вы даже не знаете, да? – сказала она Гамашу, обрывая коммандера. – Вы даже не знаете, та ли это чума, которую впустили вы. Вы потеряли ее след, верно? – Теперь она подалась к Гамашу, ее зрачки расширились. – Какая фигня была у вас в голове, когда вы приняли такое решение? Вы поэтому так злитесь? Потому хотите меня наказать? За вашу собственную ошибку?
– Это не наказание, кадет, это последствия. Хочу ли я найти наркотики? Безусловно. Но я никогда не думал, что ниточка у вас.
– Бросьте. Вы знали, кем я была, когда вы меня приняли.
– Полагаю, мы должны считать, что нам повезло: вы не сожгли дотла академию.
– Откуда вы знаете, что не сожгла?
Ее слова заставили его замолчать на мгновение.
– Где вы взяли наркотик? Кто вам его продал? – спросил он теперь с угрозой в голосе.
– Какой долбаный балаган вы устроили из своего старшего суперинтендантства?
– Кадет! – предостерегающе сказал коммандер.
– И почему вы вообще консультируетесь с ним? – спросила она коммандера, снова признавая его присутствие и показывая пальцем на Гамаша. – Он отстранен. Вы теперь никто, шеф.
Последнее слово она выплюнула. И в тишине снова начались пощелкивания. На сей раз метроном работал медленно. Считал уходящие мгновения. Арман сидел совершенно неподвижно.
– Если я упаду, то следом за вами, – сказала Амелия, еще больше подаваясь вперед. – Вы развалина, старик.
«Она, вероятно, сошла с ума», – подумал коммандер. Накачалась наркотиком. Ведет себя самоубийственно. Безумно.
– Стало получше? – спросил Гамаш ровным голосом. – Выпустили желчь? Хотите еще кого-нибудь облевать?
– По крайней мере, я выбрала кого-то моих размеров, – сказала Амелия.
– Хорошо. И теперь мы можем говорить как разумные люди.
Голос Гамаша звучал спокойно, и коммандер чувствовал силу его личности. Гораздо более мощной, чем молодой кадет. Коммандер знал, что Гамаш, если захочет, может ее раздавить. Но то, что, по его представлениям, исходило от старшего суперинтенданта, не отвечало его ожиданиям. Он предполагал услышать злость, ярость.
Озабоченность. Гораздо более сильная, чем того требовал гнев Гамаша.
«Господи боже, – подумал коммандер. – Он хочет попытаться вразумить наркоманку».
Но коммандер ошибался.
– Мы сделаем вам анализ крови, – сказал Гамаш.
– Я не даю своего разрешения, – сказала Амелия. – И если вы меня не свяжете, никакой крови вы от меня не получите. А я вас засужу в жопу.
Гамаш кивнул:
– Понятно. – Он обратился к коммандеру: – Я предлагаю кадету Шоке выйти и подождать под наблюдением в коридоре, пока мы будем говорить.
Зазвонил телефон, и Мирна положила сэндвич с хамоном на круассан.
Из глубины кресла в ее книжном магазине она оглядела его. Потом, кряхтя, подняла себя на ноги и подошла к столу:
– Oui, allô.
– Я говорил со старшим сыном – Энтони Баумгартнером. Он созвонился со своими братом и сестрой – они приедут к нему сегодня в три часа.
– Кто говорит? – любезно спросила Мирна, хотя и прекрасно знала кто.
– Люсьен Мерсье. Нотариус.
Из эркерного окна своего магазина Мирна Ландерс видела, как поднимаются кубики мягкого снега и сваливаются в общие массивные сугробы, которые окружали теперь деревенскую площадь. Они были так высоки, что Мирна теперь даже не видела, кто очищает деревню. Только ярко-красная лопата, а потом облако снега.
Ощущение такое, будто ей позвонил недавно образовавшийся горный хребет.
– Три часа, – повторила Мирна, записывая. Посмотрела на часы: половина второго. – Дайте мне адрес. – Она записала и адрес. – Я сообщу Арману, чтобы подъехал туда.
Мирна положила трубку и снова посмотрела в окно на небольшие снежные взрывы вокруг всей площади.
Потом позвонила Арману, назвала время и место встречи с семейством Баумгартнер. Доев последний сэндвич, Мирна направилась на улицу.
– Моя очередь, – сказала она Бенедикту, который теперь потел и мерз одновременно.
– Боже мой, – сказала Клара, налегая на лопату и обозревая еще не очищенную площадь. – Почему мы здесь живем?
День сверкал, на их носах висели капли, нижняя одежда прилипала к потным телам, а наружный слой одежды превратился в ледяную корку. Они выкапывали деревню из-под снега.
Мирна слышала рядом бормотания Клары. Каждое слово сопровождалось коротким пыхтением и целой лопатой снега.
– Барбадос.
– Сент-Люсия, – сказала Мирна.
– Ямайка, – последовал ответ.
– Антигуа, – одновременно произнесли обе, орудуя своими инструментами.
Исчерпав Карибские острова, они перешли к еде.
Наполеон.
Омар. Поссет с лимоном.
Они любили такие вещи.
Арман отключился как раз в тот момент, когда коммандер вернулся в кабинет.
– Она сидит на скамье в приемной. Мой помощник наблюдает за ней.
– У него есть «тазер»?
Коммандер хохотнул и подтащил стул так, чтобы сесть лицом к Гамашу.
– И что мы будем с ней делать?
– Что вы предлагаете? – спросил Гамаш. – Это ваша академия. Она – один из ваших кадетов.
Тот задумался на секунду, глядя на старшего суперинтенданта.
– Так ли, Арман? Кажется мне, она ваша.
Гамаш улыбнулся:
– Вы думаете, я совершил ошибку, приняв ее?
– Бывшая проститутка и наркоманка под кайфом, продающая опиоиды в академии? Вы шутите, наверно. Она наше отдохновение.
Арман фыркнул от смеха, но без удовольствия.
– И все же не все смотрят на нее вот так, – сказал он, и его лицо посерьезнело.
– Знаете, на самом деле до этого случая кадет Шоке выделялась своим превосходством над другими. Необычная. Душу может вымотать из любого. Но блестящая. И не склонная к обману. Так я думал.
Коммандер посмотрел на дверь и представил многообещающую когда-то молодую женщину, сидящую по другую сторону двери.
Как уже много раз бывало на свете, судьба бесшабашной девицы решалась немолодыми мужчинами за закрытыми дверями. И хотя ни один из них не был стар, она, как подумал коммандер, никогда не доживет до их нынешних лет.
Кадет Шоке отличалась не только безалаберностью. Старший суперинтендант Гамаш правильно сказал: ее действия были разрушительными. Но последствия можно устранить, хотя на это и потребуются значительные усилия. Или руины могут свалиться на землю полностью, погребя под собой всех, кто пытается помочь.
– О чем вы думаете? – спросил коммандер.
Потому что Гамаш и в самом деле думал о чем-то. Взвешивал.
– Что произойдет, если мы отпустим ее на свободу? – спросил Гамаш.
– Отчислим, вы хотите сказать?
Они определенно могли прибегнуть к такой мере.
Он прикидывал варианты. Они могут объявить кадету Шоке предупреждение и забыть о случившемся. Засунуть его под и без того уже бугрящийся ковер академии.
Молодые совершают ошибки, но это не значит, что на их остальной жизни нужно поставить крест. Хотя в данном случае они имели дело с чем-то гораздо большим, чем ошибка.
Или они могут вышвырнуть ее из академии.
Или арестовать и отдать под суд, обвинив в хранении и распространении наркотиков.
Старший суперинтендант Гамаш рассматривал некое среднее решение, которое для любого другого кадета стало бы обоснованным, даже благоприятным.
Чтобы оно было заслуженным наказанием, но не поставило бы крест на его дальнейшей жизни.
Вот только сейчас речь шла об Амелии Шоке. Молодой женщине, в биографии которой была и проституция, и употребление наркотиков. И которая вернулась к старым привычкам.
– Я начал просматривать, какие есть реабилитационные центры. Реабилитация ей потребуется, какой бы вариант мы ни выбрали.
Не услышав ответа, он посмотрел на старшего суперинтенданта, который в свою очередь разглядывал его.
Глаза коммандера расширились.
– Non? Но если мы не…
Его мысли вернулись к развилке дорог. И он попробовал другой маршрут.
Лицо коммандера помрачнело, всякое выражение исчезло с него, когда он заглядывал в будущее кадета Шоке, каким оно станет, если они пойдут этим путем.
– Вы этого хотите? – тихо спросил он. – Даже не попытаетесь помочь ей?
– Однажды я ей помог – и посмотрите, к чему это привело. Если ей требуется помощь, то она сама должна прийти к этому. Так эффективнее. Мы оба знаем.
– Нет, не знаем. Мы знаем только, что она наркоманка, которая опять поскользнулась. Мы несем за нее ответственность, Арман. Мы обязаны ей помочь.
– Она не готова. Вы это видите. Это будет потерей драгоценного реабилитационного места. Которое мог бы занять другой человек. Который готов.
– Вы шутите? – Это все, что смог выдавить из себя коммандер для начала. – Вы пытаетесь убедить меня или себя, что оказываете ей большую услугу?
– Выгнать ее – никакая не услуга.
– Мне представляется, что, когда вы были ранены, вас унесли в безопасное место. Никто не ждал, чтобы вы приползли в операционную.
Гамаш чувствовал, что все его тело словно в иголках. От справедливости услышанных слов. Но он должен был оставаться твердым. Решительным.
– Она ранена, Арман. Рана глубокая. Считайте, что ее подстрелили. Она нуждается в нашей помощи.
– Ей необходимо знать, что она может сделать это сама. Если сможет – больше уже не поскользнется. Вот такую помощь мы ей сейчас и окажем.
– Бога ради, Арман, отпустить ее сейчас на свободу – все равно что убить. Вы это знаете.
– Нет. Если я дам ей свободу, то позволю распоряжаться собственной жизнью. Она сможет. Я знаю: сможет.
– Вы пришли к такому выводу, попивая виски у камина, верно?
Они разглядывали друг друга. Слова коммандера были не так уж далеки от истины. Арман сидел в своей гостиной, голова Анри лежала на его ногах, Рейн-Мари напротив читала архивные папки. За окном неторопливо падал снежок. А старший суперинтендант Гамаш решал судьбу бесшабашной девчонки.
Амелии. И тысячи других. Может быть, сотни тысяч других.
Он взвешивал варианты перед камином.
Живой и здоровый. В тепле и уюте. Он взвешивал варианты и ту жестокость, которую собирался совершить.
Двадцать минут спустя они стояли в длинном коридоре у выхода из академии.
Амелия Шоке, теперь не в форме, подошла к ним, по обе стороны от нее шли сотрудники академии. На ее плече висел большой рюкзак, набитый не одеждой, как решил Гамаш, судя по острым кромкам, выпиравшим из-под материи, а единственным, что, по мнению Амелии, следовало хранить.
Книгами.
Он смотрел, как она идет. Кадет прошла мимо. Никто из них не сказал ни слова. Она, конечно, вернется на улицу. В грязь. К наркотикам и проституции, необходимой для оплаты следующей дозы. И следующей.
Пройдя мимо него, Амелия, сделав несколько шагов, остановилась. Она засунула руку в сумку, потом одним кошачьим движением вытащила что-то и бросила в него. Предмет с такой скоростью пролетел по воздуху, что коммандер рядом с ним едва успел отвернуться.
Но инстинкты Гамаша действовали иначе.
Он не стал уворачиваться. Его правая рука взметнулась вверх и ухватила вещицу, прежде чем та ударила ему в лицо.
Арман в последний раз бросил взгляд на Амелию Шоке и увидел ухмылку на ее лице, когда она снова повернулась к нему, чтобы выставить вверх средний палец, перед тем как уйти в свою новую жизнь. Старую жизнь.
Гамаш стоял, созерцая пустой прямоугольник света; наконец дверь закрылась, и коридор погрузился в полутьму. Только тогда посмотрел он на маленькую книгу в руке. Та самая, которую он предложил ей в ее первый день в академии. Целую жизнь назад.
Его собственный экземпляр. Марк Аврелий. «Размышления».
Она отвергла подарок с ухмылкой. Но теперь он посмотрел на тоненькую книжицу. Амелия купила собственный экземпляр. Чтобы швырнуть ему в лицо.
– Excusez-moi, – сказал он коммандеру, который смотрел на него чуть ли не с ненавистью. – Могу я воспользоваться вашим кабинетом? Приватно?
– Конечно.
Гамаш позвонил, хотя дверь и не была закрыта полностью и коммандер мог слышать. Потому что он слушал.
– Она ушла. Следите за ней.
И тут коммандер понял, что сделал Гамаш. Что он делает. И что явно отвечало составленному им еще раньше плану.
Старший суперинтендант выпускал молодую женщину в дикий мир. И куда она пойдет? Наверняка назад, в грязь улицы. И там, среди подонков, она начнет искать новую дозу.
Шоке выведет их на торговца. И возможно, на всю партию опиоидов, которую глава Sûreté du Québec впустил в страну.
Старший суперинтендант Гамаш найдет наркотики и спасет множество жизней. Но для этого ему придется перешагнуть через тело Амелии Шоке.
Коммандер, провожая взглядом Гамаша, не знал, восхищается ли он теперь главой Sûreté еще больше. Или меньше.
Кроме того, он играл с одной недостойной мыслью. И сколько бы ни пытался отделаться от нее, она отказывалась уходить.
Коммандер спрашивал себя, не подложили ли ей наркотик по команде старшего суперинтенданта, который знал, чем это кончится. Знал, что случится дальше.
Арман в машине, прежде чем отправиться на встречу с Мирной и другими, снял перчатки, надел очки для чтения, взял книгу в свои большие руки.
Потом открыл, вернулся на знакомые страницы. Старый друг.
Просматривая потрепанные страницы, он нашел подчеркнутые ею строки.
«Человек должен страшиться не смерти, а того, что он никогда не начнет жить».
И он подумал о щелк-щелк-щелканье, которое слышал, когда Амелия проходила мимо. Ее подсказке.
Спасите наши души.
