Луиза Пенни
Жестокие слова
Глава шестая
– Старший инспектор? Это Шарон Харрис.
– Oui, доктор Харрис, – ответил Гамаш в трубку.
– Я еще не полностью закончила работу, но кое-что по данным вскрытия уже могу вам сообщить.
– Слушаю. – Гамаш облокотился на стол и пододвинул к себе блокнот.
– На теле не обнаружилось никаких особых примет – ни татуировок, ни шрамов после операций. Я сделала снимок полости рта, проведем поиск у дантистов.
– В каком состоянии его зубы?
– Вот это любопытный пункт. Я предполагала, что они будут в гораздо худшем состоянии. Могу сказать, что дантиста он посещал не очень часто и потерял два коренных зуба из-за болезни десен, но в целом состояние его зубов было не таким уж плохим.
– Он их чистил?
В трубке раздался смешок.
– Как это ни невероятно – да. И даже зубной нитью пользовался. Кое-какое ухудшение есть, зубной налет и болезни, но он заботился о своих зубах. Есть свидетельства посещения дантиста – пломбы, депульпирование.
– Это дорогостоящие работы?
– Именно об этом я и говорю. У этого человека когда-то были деньги.
Да, он не родился бродягой, подумал Гамаш. С другой стороны, бродягами никто не рождается.
– Вы не можете сказать, когда он в последний раз посещал дантиста?
– Судя по износу и использовавшимся материалам, я бы сказала, лет двадцать назад. Но я послала образец судмедэксперту. Завтра будет его заключение.
– Двадцать лет назад, – задумчиво произнес Гамаш, производя подсчеты в уме и занося цифры в свой блокнот. – Сейчас убитому за семьдесят. Это значит, к дантисту он ходил, когда ему было за пятьдесят. Потом с ним что-то случилось. Он потерял работу, начал пить, у него случился нервный срыв. Произошло что-то такое, отчего он стал другим человеком.
– Да, что-то произошло, – согласилась доктор Харрис, – но только не когда ему было за пятьдесят. Что-то случилось, когда ему было под сорок. Или слегка за сорок.
– Так давно?
Гамаш посмотрел на свои записи. Он уже написал «20 ans»[19] и обвел эту запись кружочком, а теперь пребывал в недоумении.
– Именно это я и хотела вам сказать, старший инспектор, – продолжила коронер. – С этим телом что-то не так.
Гамаш сел попрямее и снял свои полукруглые очки для чтения. Сидевший в другой части комнаты Бовуар увидел это и подошел к столу начальника.
– Слушаю, – сказал Гамаш, кивком приглашая Бовуара сесть. – Я включил громкую связь, инспектор Бовуар тоже будет слушать.
– Хорошо. Так вот, мне показалось странным, что этот человек, с виду опустившийся, чистил зубы и даже пользовался зубной нитью. Но бездомные иногда совершают странные поступки. Нередко они, как вы знаете, люди душевно нездоровые. И у них бывают свои пунктики.
– Но гигиена в их число не входит.
– Да. Это было странным. Когда я его раздела, обнаружилось, что он чистый – вымытый. Он недавно принимал душ или ванну. И волосы его, хотя и растрепанные, тоже оказались чистыми.
– Есть ведь ночлежки, – сказал Гамаш. – Возможно, он был в одной из них. Хотя наш агент побывала во всех местных заведениях такого рода, и там его не знают.
– Откуда у вас такая уверенность? – Коронер редко задавала вопросы старшему инспектору Гамашу, но ей было любопытно. – Мы не знаем его имени, а его описание наверняка совпадает с описаниями многих бездомных.
– Это верно, – признал Гамаш. – Она описывала его как пожилого человека лет семидесяти пяти, худого, седого, голубоглазого, с обветренным лицом. Ни один из людей, подпадающих под это описание, не числится среди пропавших. Но мы сделали его фотографию и показываем ее местным жителям.
После слов Гамаша на линии наступило молчание.
– В чем дело?
– Ваше описание не отвечает действительности.
– Что вы хотите сказать? – Гамаш видел убитого так же ясно, как и все остальные.
– Он не был пожилым человеком. Поэтому-то я и звоню вам. Сначала меня удивили его зубы. И тогда я принялась искать. В его кровеносных сосудах почти нет бляшек. Почти никаких признаков атеросклероза. Простата не очень увеличена, и никаких признаков артрита. Я бы сказала, что ему лет пятьдесят пять.
«Мой возраст, – подумал Гамаш. – Неужели та развалина на полу была моим ровесником?»
– И я сомневаюсь, что он был бездомным.
– Почему?
– Прежде всего, он очень чистый. Он заботился о себе. Да, одет он был неважно, но не все же мы можем выглядеть как инспектор Бовуар.
По лицу Бовуара скользнула самодовольная улыбка.
– По внешнему виду ему, может, и было семьдесят, но организм его находился в неплохом состоянии. Потом, я осмотрела его одежду. Одежда тоже чистая. И латаная. Старая, изношенная, но propres.[20]
Она воспользовалась квебекским словом, которое теперь редко употреблялось. Разве что пожилыми родителями. Но здесь оно казалось вполне подходящим. Propre. Никаких изысков. Ни намека на моду. Но крепкая, чистая и презентабельная. В этом слове было какое-то обветшалое достоинство.
– Мне еще придется поработать, но вот вам предварительные результаты. Я переправлю их по электронной почте.
– Bon.[21] Нет ли у вас предположений, какого рода работой он занимался? Как он поддерживал форму?
– В какой фитнес-центр ходил, вы хотите узнать? – В ее голосе послышалась улыбка.
– Именно, – подтвердил Гамаш. – Он что, бегал трусцой или поднимал тяжести? Крутил педали на велотренажере или занимался по системе пилатес?
Коронер рассмеялась:
– Навскидку я бы сказала, что ходьбы было мало, но много поднятия тяжестей. Верхняя часть его тела чуть более тренирована, чем нижняя. Буду иметь ваш вопрос в виду во время работы.
– Merci, docteur,[22] – произнес Гамаш.
– И еще одно, – добавил Бовуар. – Орудие убийства. Какие-нибудь уточнения? Идеи?
– Я как раз сейчас собираюсь перейти к этой части вскрытия, но на скорую руку я уже посмотрела, и мой вывод остается прежним. Тупое орудие.
– Например, кочерга?
– Не исключено. Я заметила что-то белое в ране. Может быть, это зола.
– Завтра утром у нас будут лабораторные результаты по кочергам, – сказал Гамаш.
– Дам вам знать, если обнаружится что-то новое.
Доктор Харрис повесила трубку как раз в тот момент, когда появилась агент Лакост.
– Погода улучшается. Закат будет чудесный.
Бовуар недоуменно посмотрел на нее. Предполагалось, что она будет прочесывать Три Сосны в поисках улик, пытаться найти орудие убийства и самого убийцу, опрашивая подозреваемых. А она заявилась – и сразу о закате?
Он взглянул на своего начальника, который подошел к окну, на ходу попивая кофе. Гамаш посмотрел в окно, повернулся и сказал:
– Красиво.
В центре временного штаба был установлен стол для совещаний, вокруг которого полукругом расставлены рабочие столы и стулья. На каждом столе – телефон и компьютер. Это слегка походило на планировку деревеньки Три Сосны, причем стол для совещаний напоминал подобие деревенского луга, а рабочие столы – магазины вокруг него. Такое расположение было древним и давно проверенным.
Неподалеку от них нерешительно топтался молодой полицейский из местного отделения; по его виду было ясно, что он хочет что-то сказать.
– Чем могу помочь? – спросил старший инспектор Гамаш.
Остальные полицейские из местного отделения замерли и уставились на него. Некоторые переглянулись с понимающими улыбками.
Молодой человек расправил плечи:
– Я бы хотел помочь вашему расследованию.
Наступила мертвая тишина. Даже технический персонал перестал работать – так происходит с людьми, которые становятся свидетелями страшного бедствия.
– Что-что? – спросил Бовуар, делая шаг вперед. – Что вы сказали?
– Я бы хотел помочь расследованию.
Теперь молодой полицейский увидел несущийся на него грузовик с отказавшими тормозами. Но он слишком поздно осознал свою ошибку.
Он понял все это и замер, то ли от страха, то ли от куража – сказать было трудно. За его спиной четыре или пять плечистых сотрудников местной полиции стояли, скрестив руки на груди, и не делали ничего, чтобы ему помочь.
– Разве вы не должны устанавливать столы и прокладывать телефонные линии? – спросил Бовуар, подходя ближе к молодому полицейскому.
– Я уже занимался этим, все работы закончены. – Хотя в его голосе не было прежней уверенности, он не отступал.
– И с чего вы решили, что можете быть тут полезны?
За спиной Бовуара стоял старший инспектор – молчал, наблюдал. Молодой полицейский, отвечая на вопросы, смотрел на инспектора Бовуара, но потом снова пересекся взглядом с Гамашем.
– Я знаю этот район. Знаю людей.
– Они тоже. – Бовуар указал на полицейских, стоявших за спиной у парня. – Если у нас вдруг возникнет нужда в помощи, то почему мы должны выбрать вас?
Этот вопрос обескуражил молодого полицейского, и он на несколько мгновений погрузился в молчание. Бовуар махнул рукой, отпуская его, и пошел к своему столу.
– Потому что, – сказал молодой полицейский старшему инспектору, – я попросил об этом.
Бовуар замер, развернулся и посмотрел на агента недоуменным взглядом.
– Pardon?[23] Pardon? Это отдел по расследованию убийств, а не детские игры. Вы хоть состоите на службе в Квебекской полиции?
Вопрос был вполне уместный. Полицейскому на вид было лет шестнадцать, и форма была ему великовата, хотя он и предпринял попытку подогнать ее под себя. Он стоял впереди, его confrères[24] – сзади, что напоминало эволюционное древо, на котором молодой полицейский представлялся ветвью, обреченной на вымирание.
– Если вы закончили свою работу, то я прошу вас уйти.
Молодой агент кивнул, развернулся, собираясь заняться своими делами, увидел перед собой ряд коллег и остановился. Потом обошел их. Гамаш и люди из его бригады не сводили с парня глаз. Последнее, что они видели, перед тем как отвернуться, это его спину и красную как рак шею.
– Надо поговорить, – сказал Гамаш Бовуару и Лакост, и те уселись за стол для совещаний. – Ну, что вы думаете? – тихо спросил Гамаш.
– О теле?
– О парнишке.
– Что – опять о нем? – раздраженно сказал Бовуар. – Если нам кто-то понадобится, то в отделе есть прекрасные полицейские. Если они заняты на других делах, то у нас длинный список желающих. Агенты из других подразделений жаждут перейти к нам. Зачем нам какой-то неоперившийся мальчишка из лесной глуши? Если нам не хватает людей – давайте позвоним в управление, пусть пришлют.
Это был их старый спор.
Отдел по расследованию убийств Квебекской полиции был самым престижным полицейским подразделением в провинции. А может быть, и во всей Канаде. Они работали по самым тяжелым преступлениям в самых тяжелых условиях. И они работали с лучшими, самыми уважаемыми и известными следователями. Взять того же старшего инспектора Гамаша.
Так зачем же брать незнамо кого?
– Мы, конечно, могли бы позвонить в управление, – согласился старший инспектор.
Но Бовуар знал, что его шеф никуда звонить не собирается. В свое время Гамаш нашел Изабель Лакост, когда та сидела перед кабинетом своего суперинтенданта – ее собирались увольнять из отдела обеспечения дорожного движения. Ко всеобщему удивлению, Гамаш пригласил ее к себе.
А еще раньше он подобным образом нашел и самого Бовуара: тот был назначен охранять вещдоки в отделении полиции в Труа-Ривьер. Каждый день Бовуар – тогда агент Бовуар – переживал это унижение: он надевал полицейскую форму и заходил в клетку, где хранились вещдоки. И проводил там почти целый день. Он настолько раздражал своих коллег и начальство, что его упекли туда, решив, что это самое подходящее для него место. Пусть проводит там время в одиночестве. Среди неодушевленных предметов. Целый день тишина, исключая те недолгие минуты, когда другие агенты приходили, чтобы сдать что-нибудь на хранение или забрать для следственных действий. Они даже взглядом встречаться с ним не хотели. Он стал неприкасаемым. Неупоминаемым. Невидимым.
Но старший инспектор Гамаш увидел его. Как-то раз он привез в хранилище улики по делу и нашел там Жана Ги Бовуара.
Агент полиции, с которым никто не хотел иметь дела, стал вторым человеком в отделе по расследованию убийств.
Но Бовуар не мог отделаться от уверенности, что Гамашу просто до поры до времени везло, если не считать небольшого числа примечательных исключений. Ведь появление неопробованных в деле агентов было чревато опасностями. Они совершали ошибки. А ошибки на их работе вели к смерти.
Он повернулся и с отвращением посмотрел на худенького молодого полицейского. Может быть, именно этот и совершит роковую ошибку? Ту непоправимую ошибку, которая приведет еще к одной смерти? «А жертвой вполне могу стать и я, – подумал Бовуар. – Или кто-то поважнее меня». Он скосил глаза на стоящего рядом Гамаша.
– Почему он? – прошептал Бовуар.
– Кажется, он чудесный парнишка, – сказала Лакост.
– Как заход солнца, – ухмыльнулся Бовуар.
– Как заход солнца, – повторила она. – Он стоял тут совсем один.
Последовало молчание.
– И все? – спросил Бовуар.
– Он не похож на других. Посмотри на него.
– Из всего помета выбираем самого дохлого? И это в отдел по расследованию убийств? Бога ради, сэр, – воззвал он к Гамашу. – Это же не гуманитарная организация.
– Значит, ты считаешь, что не гуманитарная? – спросил Гамаш, улыбаясь кончиками губ.
– Нам для нашей команды, для этого дела нужны лучшие. У нас нет времени натаскивать людей. И откровенно говоря, выглядит он так, будто ему и шнурки самостоятельно не завязать.
Гамаш не мог не согласиться: паренек именно так и выглядел – неловким. Но было в нем что-то еще.
– Мы его возьмем, – сказал старший инспектор Бовуару. – Я знаю, ты этого не одобряешь. И я понимаю твои доводы.
– Тогда зачем же его брать, сэр?
– Затем, что он попросил, – ответил Гамаш, вставая. – А никто другой этого не сделал.
– Но любой из них готов присоединиться к нам в любую секунду, – возразил Бовуар и тоже встал. – Любой.
– Какие у тебя требования к членам нашей команды? – спросил Гамаш.
Бовуар задумался:
– Мне нужны сильные, умные люди.
Гамаш кивнул на паренька.
– А как по-твоему, сколько ему требуется силы? Сколько силы нужно, чтобы каждый день ходить на работу? Не меньше, чем требовалось тебе, когда ты ходил на Труа-Ривьер. Или тебе, – он повернулся к Лакост, – когда ты ходила в дорожную полицию. Другие, может, и хотят поступить к нам, но у них не хватает либо мозгов, либо смелости спросить. А у нашего молодого человека хватило и того и другого.
«У нашего, – подумал Бовуар. – У нашего молодого человека». Он посмотрел на парня в другом конце помещения. Тот сидел в одиночестве. Аккуратно сматывал провода и складывал их в коробку.
– Ты знаешь, Жан Ги, я ценю твое мнение. Но в данном случае я уверен.
– Я понимаю, сэр. – Он и в самом деле понимал. – Я знаю, для вас это важно. Но случается, что и вы ошибаетесь.
Гамаш уставился на инспектора, и тот пошел на попятную, опасаясь, что зашел слишком далеко. Переоценил их личные взаимоотношения. Но старший инспектор улыбнулся:
– К счастью, у меня есть ты, и ты не боишься мне сказать, если я совершаю ошибку.
– Мне кажется, что сейчас вы совершаете ошибку.
– Принято. Спасибо. Будь добр, пригласи молодого человека к нам.
Бовуар целеустремленно направился в сторону молодого полицейского и остановился перед ним.
– Идем со мной, – велел он.
Парень поднялся. Вид у него был озабоченный.
– Слушаюсь, сэр.
У них за спиной ухмыльнулся полицейский. Бовуар остановился и повернулся к парню, шедшему следом.
– Как зовут?
– Поль Морен. Я состою в Кауансвиллском подразделении Квебекской полиции, сэр.
– Агент Морен, присядьте, пожалуйста, за стол. Мы хотели бы выслушать ваши соображения о расследовании этого убийства.
Морен посмотрел недоуменным взглядом. Но не таким недоуменным, как у дюжих полицейских у него за спиной. Бовуар развернулся и медленно двинулся к столу для совещаний. На душе у него было хорошо.
– Прошу, докладывайте, – сказал Гамаш и взглянул на свои часы.
Было половина шестого.
– По собранным нами утром в бистро уликам вырисовываются кое-какие результаты, – начал Бовуар. – Кровь жертвы была найдена на полу и между несколькими половыми досками. Впрочем, кровотечение не было обильным.
– Доктор Харрис вскоре представит более полный отчет, – сказал Гамаш. – Она полагает, что малое количество крови объясняется внутренним кровотечением.
Бовуар кивнул и продолжил:
– У нас есть экспертиза по его одежде. Пока ничего, что помогло бы установить его личность. Одежда на нем старая, но чистая. И прежде была неплохого качества. Шерстяной свитер, хлопчатобумажная рубашка, вельветовые брюки.
– Интересно, не надел ли он лучшее, что у него имелось, – заметила агент Лакост.
– Продолжай, – сказал Гамаш, подаваясь вперед и снимая очки.
– Так. – Лакост попыталась привести в порядок мысли. – Что, если он отправился на встречу с каким-то важным для него человеком? В этом случае он должен был принять душ, побриться, даже ногти подстричь.
– И надеть все чистое, – подхватил Бовуар, развивая ее мысль. – Скажем, в магазине подержанной одежды. Или в какой-нибудь благотворительной организации.
– Тут есть одна в Кауансвилле, – вступил в разговор агент Морен. – И еще одна в Гранби. Я могу их проверить.
– Хорошо, – сказал старший инспектор.
Агент Морен посмотрел на инспектора Бовуара, и тот одобрительно кивнул.
– Доктор Харрис не считает, что этот человек был бродягой. Во всяком случае, в традиционном понимании этого слова, – сказал старший инспектор Гамаш. – По виду ему за семьдесят, но она убеждена, что ему около пятидесяти.
– Вы шутите, – удивилась агент Лакост. – Что же с ним случилось?
«Это, конечно, важнейший вопрос, – подумал Гамаш. – Что с ним случилось? В жизни, которая состарила его на двадцать лет? И в смерти?»
Бовуар встал и подошел к чистым листам бумаги, прикнопленным к стене. Достал новый фломастер, снял колпачок и машинально понюхал его.
– Давайте пройдемся по событиям вчерашнего вечера.
Изабель Лакост заглянула в свои бумаги и сообщила, что ей удалось узнать, допрашивая персонал бистро.
Они начинали понимать, что произошло предыдущим вечером. Арман Гамаш, слушая, представлял себе веселую атмосферу в бистро, наполненном жителями деревни: они ели и выпивали, впереди был долгий уик-энд Дня труда. Говорили о ярмарке в округе Брум, о конном троеборье, о выставке домашнего скота, о палатках с поделками местных мастеров. Они отмечали окончание лета, прощались с друзьями и семьями. Гамаш представлял себе, как уходят припозднившиеся клиенты, как молодые официанты убирают помещение, разгребают остатки поленьев в каминах, моют посуду. Потом открывается дверь и входит Старик Мюнден. Гамаш понятия не имел, как выглядит Старик Мюнден, а потому представлял себе персонажа с полотна Питера Брейгеля Старшего. Сутулый веселый фермер. Вот он входит в дверь бистро, и молодой официант, вероятно, помогает принести отремонтированные стулья. Мюнден и Оливье обмениваются несколькими словами. Из рук в руки переходят деньги, и Мюнден удаляется с новыми стульями, подлежащими ремонту.
А что потом?
Судя по тому, что узнала Лакост, официанты ушли незадолго до Оливье и Мюндена. И в бистро остался один-единственный человек.
– Ну и как тебе показался Хэвок Парра? – спросил Гамаш.
– Его вроде бы удивило произошедшее, – ответила Лакост. – Конечно, может быть, он только делал вид. Трудно сказать наверняка. Но вот его отец рассказал мне кое-что интересное. Он подтвердил то, что мы уже слышали. Он видел в лесу какого-то человека.
– Когда?
– Этим летом, немного раньше. Рор Парра работает в старом доме Хадли на новых владельцев. И ему показалось, что он видел там кого-то.
– Показалось? Или в самом деле видел? – спросил Бовуар.
– Показалось. Он бросился за ним, но тот исчез.
Несколько секунд все молчали, затем Гамаш сказал:
– Хэвок Парра утверждает, что запер бистро и покинул его около часа ночи. Шесть часов спустя Мирна Ландерс, направляясь на прогулку, обнаруживает там мертвое тело. Почему в Трех Соснах, почему именно в бистро убивают какого-то человека?
– Если Хэвок и в самом деле запер замок, значит убийце было известно, где взять ключ, – сказала Лакост.
– Или же ключ у него был, – добавил Бовуар. – Знаете, что меня удивляет? Меня удивляет то, что убийца оставил труп в бистро.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Лакост.
– Там никого не было. Ночь стояла темная. Почему бы не унести тело в лес? Тащить недалеко – всего несколько сотен футов. Лесные животные довершили бы дело, и тогда убитого вообще никогда не нашли бы. А мы бы никогда не узнали, что было совершено убийство.
– Каковы твои соображения по этому поводу? – спросил Гамаш.
Бовуар подумал и ответил:
– Мне кажется, кому-то было нужно, чтобы тело нашли.
– Именно в бистро? – уточнил Гамаш.
– Именно в бистро.
