Луиза Мэй Олкотт
Взрослая жизнь
Топ-топ-топ – семьдесят пять пар сапог пересекли прихожую; вскоре вода с семидесяти пяти зонтов уже невозбранно стекала в гостеприимный таз, владельцы зонтов сгрудились на первом этаже дома, хозяйка безропотно пожала семьдесят пять крепких рук, хотя некоторые оказались мокрыми, другие – очень горячими и почти на всех присутствовали следы длинного дня. Один герой, здороваясь, продемонстрировал ей черепашку, у другого оказалась с собой целая кучка палочек из разных исторических мест – и все мечтали получить что-нибудь на память о Пламфилде. На столе таинственным образом появилась стопка карточек, на которых были написаны просьбы дать автограф, и, позабыв свои утренние зароки, миссис Джо подписала их все, пока муж ее показывал мальчикам дом.
Джози сбежала в дальнюю гостиную, но гости, рыскавшие по дому, обнаружили ее, и один из них нанес ей смертельное оскорбление, поинтересовавшись в своей невинности, она ли миссис Баэр. Визит длился недолго и кончился лучше, чем начался: дождь перестал, на небе воздвиглась великолепная радуга, славные мальчики выстроились на лужайке и на прощание дружно запели. Жизнерадостная дуга взметнулась над юными головами, будто само Небо радовалось их союзу, и продемонстрировала, что над мокрой землей и пасмурными небесами все еще сияет благословенное солнце. Троекратное «ура» – и посетители удалились, оставив хозяевам на память добрые воспоминания о своем визите: хозяева принялись лопатками отскребать грязь с ковров, а таз оказался полон воды до половины.
– Славные, честные, работящие юноши, мне совсем не жалко для них полчаса времени; но я обязательно должна закончить, так что пусть до чая никто меня не беспокоит, – распорядилась миссис Джо, отправив Мэри запереть входную дверь; папа Баэр и сыновья ушли вместе с посетителями, а Джози побежала домой – рассказать маме, как весело было у тети Джо.
На полчаса воцарился покой, а потом звякнул колокольчик, и к Джо поднялась, хихикая, Мэри. Она объявила:
– Там леди какая-то чудаковатая, спрашивает, можно ли поймать кузнечика в саду.
– Чего? – воскликнула миссис Джо, выронив перо и посадив кляксу; много она слышала странных просьб, но не настолько.
– Кузнечика, мэм. Я сказала, что вы заняты, и спросила, чего она хочет, а она мне: «У меня уже есть кузнечики из садов многих знаменитых людей, вот хочу в Пламфилде изловить тоже». Ну и ну!
И Мэри снова хихикнула.
– Да милости просим, скажи, пусть хоть всех переловит. Я бы с удовольствием от них избавилась – вечно прыгают на лицо и залезают под платье, – рассмеялась миссис Джо.
Мэри вышла, но почти сразу же вернулась – от смеха она едва могла говорить.
– Она крайне вам признательна, мэм, а еще просит старое платье или пару чулок: вставит в коврик, который плетет. Говорит, у нее есть уже жилетка Эмерсона, брюки мистера Холмса и платье миссис Стоу[41]. Ну явно с головой не в ладах!
– Отдай ей старую красную шаль, буду я блистать среди великих на этом удивительном коврике. Да, все эти охотники на львов одинаково помешанные; но эта, похоже, хоть и бесноватая, но безвредная: времени у меня не отнимает, только смешит, – заявила миссис Джо и вернулась к работе, глянув перед тем в окно – там высокая тощая дама в темно-ржавом платье скакала по лужайке, преследуя проворное насекомое.
Больше миссис Джо не прерывали до самых сумерек, а потом Мэри всунула голову в дверь и доложила, что некий джентльмен желает видеть миссис Баэр и напрочь отказывается уходить.
– Его беда. Я не собираюсь спускаться. День был ужасный, больше я себя отвлекать не позволю, – отвечала умученная писательница, сделав паузу посередине драматического финала главы.
– Я ему сказала, мэм, а он хоть бы что – взял и вошел. Видимо, и этот тоже не в своем уме, напугал меня до полусмерти – здоровущий такой, черный, с виду непрошибаемый, хотя собой, должна сказать, очень ничего, – добавила Мэри, шмыгнув носом, – судя по всему, незнакомец, несмотря на свою дерзость, успел завоевать ее симпатии.
– Мне сегодня весь день испортили, и за последние полчаса я должна все закончить. Спровадь его отсюда, я спускаться не намерена, – свирепо постановила миссис Джо.
Мэри удалилась; ее хозяйка помимо собственной воли напрягала слух и услышала сперва гул голосов, а потом вскрик Мэри; памятуя, что замашки у репортеров бывают всякие, а служанка ее одновременно миловидна и робка, миссис Баэр отбросила перо и кинулась на выручку. Спустившись вниз с самым что ни на есть величественным видом, она остановилась, дабы осмотреть лихого на вид незваного гостя, который пытался взять приступом лестницу, где Мэри заняла стойкую оборону, и осведомилась властно:
– Кто смеет оставаться в этих стенах, пусть я и отказалась его видеть?
– Вот уж не могу знать, мэм. Имени он не сказал, только твердит, что вы расстроитесь, ежели его не увидите, – отвечала Мэри, покидая свой пост, раскрасневшаяся и негодующая.
– А разве не расстроитесь? – осведомился незнакомец, поднимая черные смеющиеся глаза – сквозь длинную бороду блеснули белые зубы, и, широко раскинув руки, он двинулся навстречу разгневанной хозяйке дома.
Миссис Джо вгляделась, ибо голос показался ей знакомым; а потом, окончательно ошарашив Мэри, крепко обняла незваного гостя обеими руками и радостно воскликнула:
– Мальчик мой милый, ты откуда?
– Из Калифорнии, специально, чтобы с вами повидаться, матушка Баэр. Или вы не расстроитесь, если я возьму и уйду? – осведомился Дан, наградив ее сердечным поцелуем.
– Только подумать, что я едва не выставила тебя за дверь, хотя год уже только и мечтала о встрече! – рассмеялась миссис Джо, спускаясь вниз, чтобы вволю наговориться с милым своим скитальцем – того, похоже, шутка эта сильно позабавила.
Глава четвертая. Дан
У миссис Джо часто возникали подозрения, что в жилах Дана есть частичка индейской крови – не только потому, что он любил вольную бродячую жизнь, но и исходя из его внешности; чем старше он становился, тем отчетливее это проявлялось. К двадцати пяти годам он стал очень рослым, с жилистыми конечностями; смуглое любознательное лицо и острый взгляд говорили о неиссякаемом интересе к окружающему миру; грубоватый, энергичный, Дан был скор и на слова, и на расправу, в глазах его горел прежний огонь, и казалось, что он постоянно настороже, а еще в нем чувствовались свежесть и напор, которые очень импонировали тем, кто знал, сколько радостей и опасностей таит в себе его полная приключений жизнь. Вот такой вот полный жизненных сил человек уселся побеседовать с «матушкой Баэр», вложив сильную смуглую ладонь в ее; голосом, исполненным приязни, он произнес:
– Забыть старых друзей? Как я могу забыть единственный дом, который считаю родным? Я так спешил сюда, так сильно уповал на удачу! Даже не задержался, чтобы привести себя в порядок, хотя и боялся огорчить вас тем, что сильнее обычного похож на дикого буйвола.
Он качнул косматой копной черных волос, дернул себя за бороду и рассмеялся – да так, что комната содрогнулась.
– Мне это по душе; мне всегда нравились разбойники с большой дороги, а ты на них очень похож. Мэри – она у нас новенькая – испугалась твоего вида и повадки. Джози тебя бы не признала, зато Тед ни с кем не спутает своего Данни, несмотря на длинную бороду и львиную гриву. Они сейчас придут с тобой поздороваться, но до их появления расскажи мне немного о себе. Дан, душа моя! Ты два года у нас не показывался! У тебя все хорошо? – спрашивала миссис Джо, с материнским вниманием выслушивая его отчет о жизни в Калифорнии и о том, что его небольшие вложения принесли неожиданно щедрые плоды.
– Первостатейные! Впрочем, вы же знаете, что деньги меня не интересуют. Мне нужно ровно столько, чтобы хватало на жизнь, – проще зарабатывать по ходу дела, чем возиться с лишними. Но приятно, когда на тебя столько просыпалось, а потом можно раздавать. Откладывать смысла нет, до старости, когда они понадобятся, я не доживу – люди моего типа никогда не доживают, – поведал Дан с таким видом, будто его новообретенное богатство было ему в тягость.
– Но если ты женишься и заведешь собственный дом – а я очень на это надеюсь, – тебе понадобится стартовый капитал, сынок. Прояви предусмотрительность, вложи эти деньги в надежное дело; все раздавать не надо, у каждого случаются скудные времена, а тебе тяжело будет зависеть от других, – с мудрым видом наставляла его миссис Джо, очень довольная тем, что лихорадка стяжательства обошла стороной ее удачливого мальчика.
Дан качнул головой и окинул взглядом комнату, – похоже, ему уже делалось тесно в четырех стенах и он рвался обратно на волю.
– Да кто пойдет замуж за такого перекати-поле? Женщинам нравятся домоседы, а уж я точно не из их числа.
– Милый мой, когда я была молода, мне очень нравились любители приключений вроде тебя. Нас, женщин, всегда манят новизна и дерзость, воля и романтика. Не теряй надежды; рано или поздно ты бросишь якорь и станешь довольствоваться короткими странствиями ради того, чтобы привезти домой груз поценнее.
– А что вы скажете, если я появлюсь тут у вас с индейской скво?[42] – поинтересовался Дан, и в его взгляде, обращенном к дивному бюсту Галатеи, белевшему в уголке, блеснул озорной огонек.
– Сердечно ее поприветствую, если она окажется достойной женщиной. А что, есть такая вероятность? – И миссис Джо вгляделась в него с любопытством, свойственным всем пишущим дамам, если речь заходит о сердечных делах.
– Пока, слава богу, ни малейшей. Слишком я занят, чтобы еще и «волочиться», как это называет Тед. Как, кстати, наш парнишка? – спросил Дан, ловко сменив тему разговора, ибо сантиментов ему уже хватило.
Миссис Джо пустилась с места в карьер расписывать таланты и добродетели своих сыновей и не умолкала до того самого момента, когда они ворвались в комнату и навалились на Дана двумя любвеобильными молодыми медведями – выход своей радости они нашли в дружеской потасовке; следопыт, разумеется, очень быстро подмял их обоих под себя. Следом явился профессор, и языки заработали, точно мельничные жернова. Мэри же тем временем зажгла свет, а кухарка состряпала необычайно вкусный ужин, чутьем угадав, что в доме нынче желанный гость.
После чая Дан, меряя комнаты размашистыми шагами, продолжал говорить; время от времени он выбирался в прихожую вдохнуть свежего воздуха, – похоже, его легким требовалось его больше, чем людям, живущим в мире цивилизации. По ходу одной из таких экскурсий он увидел в темном дверном проеме белую фигуру и замер, вглядываясь. Замерла и Бесс, не признав старого приятеля и совершенно не сознавая, как прелестно выглядит ее высокая, стройная фигурка на фоне мягкого летнего заката – над головою нимб из золотистых волос, концы белой шали колышутся, точно крылья, под порывами прохладного ветра.
– Это ты, Дан? – спросила она, расцветая нежной улыбкой и протягивая ему руку.
– Вроде как он. А я тебя не признал, принцесса, принял за ангела, – отвечал Дан, глядя на нее сверху вниз с непривычной мягкостью и умилением.
– Я сильно выросла, да и ты за эти два года совершенно переменился. – Бесс с удовольствием, понятным в молодой девушке, оглядела его живописную фигуру – она сильно отличалась от привычных ей хорошо одетых людей.
Больше она ничего не успела добавить – вбежала Джози и, напрочь позабыв, что она уже большая и должна держаться с достоинством, позволила Дану подхватить себя и поцеловать, как ребенка. Только поставив ее обратно на пол, он обнаружил, что и она тоже переменилась, и воскликнул с комическим сокрушением:
– Ого! Да и ты тоже, смотрю, выросла! Что мне теперь делать – малышей не осталось, играть не с кем! Вон, Тед тянется вверх, как бобовый стебель, Бесс – настоящая юная леди, и даже ты, мое горчичное семечко, ходишь в длинных юбках и напускаешь на себя важность!
Девушки рассмеялись, а Джози зарделась, глядя на рослого гостя, понимая, что поступила несколько опрометчиво. Две юные кузины составляли дивный контраст: одна – прекрасна, как лилия, другая – больше похожа на дикую розу. Оглядев их с ног до головы, Дан удовлетворенно кивнул – много он видел в своих странствиях красавиц и очень радовался тому, что давние его подружки так дивно расцвели.
– Эй! Никому не позволю монополизировать Дана! – крикнула миссис Джо. – Ведите его назад да не спускайте с него глаз, а то он снова сбежит от нас на годик-другой еще до того, как мы успеем на него насмотреться!
Дан, в сопровождении двух милых стражниц, вернулся в гостиную – по дороге Джози бранила его за то, что он опередил всех остальных мальчиков и первым превратился в мужчину.
– Эмиль тебя старше, но он все еще мальчишка, танцует джигу и горланит матросские песни, как и в старые времена. А тебе на вид лет тридцать, ты огромный и смуглый, будто злодей из пьесы. Ах, мне пришла в голову отличная мысль! Ты прекрасно подойдешь на роль Арбака в «Последних днях Помпеи»[43]. Мы хотим ее поставить, уже всё придумали – и льва, и гладиатора, и извержение. Том с Тедом будут сбрасывать на сцену пепел и катать бочки с камнями. На роль египтянина нам нужен смуглый мужчина, а тебе страшно пойдет красно-белая накидка. Правда ведь, тетя Джо?
Дан от этого словесного водопада зажал уши руками, а миссис Баэр так и не успела ответить своей самонадеянной племяннице, потому что явились Лоренсы и Мег с семейством, а за ними вскорости последовали Том и Нан – и все уселись слушать про приключения Дана; рассказывал он кратко, но эффектно, о чем свидетельствовали сменяющиеся выражения интереса, изумления, радости и предвкушения, возникавшие на окружавших его лицах. Мальчики как один возжелали немедленно отправиться в Калифорнию и разбогатеть; девочки с нетерпением ждали, когда Дан начнет раздавать симпатичные диковинки, которые собрал для них по ходу путешествий, а старшие от всей души радовались тому, каким деятельным стал бывший необузданный мальчишка и какое хорошее будущее ему уготовано.
– Уверен, что ты хочешь туда вернуться и снова попытать удачу; надеюсь, она не обманет. С другой стороны, спекуляции – игра опасная, можно лишиться того, что заработал, – заметил мистер Лори, которому эта захватывающая история пришлась по душе не меньше, чем мальчикам, – ему тоже захотелось вслед за Даном окунуться в мир приключений.
– С меня довольно, по крайней мере на некоторое время: слишком уж это ненадежно. Если мне что в этом и по душе, так это азарт, но от него много вреда. Хочу заняться скотоводством на Западе. Там сейчас настоящий бум, и мне кажется, что после стольких лет бродяжничества неплохо будет где-то осесть. Начну дело, а потом можете присылать мне для пополнения стад всех своих паршивых овец. Я уже разводил овец в Австралии и в паршивых кое-что понимаю.
Дан договорил, и дружный взрыв хохота согнал последнюю серьезность с его лица; те, кто знал его ближе, сразу сообразили, что Сан-Франциско преподал ему суровый урок, повторения которого он не жаждет.
– Отличная идея, Дан! – воскликнула миссис Джо, увидев большое будущее в его желании осесть на одном месте и помогать другим людям. – Мы всегда будем знать, где ты находишься, будем наведываться в гости – для этого уже не понадобится пересекать полмира. Я пришлю к тебе с визитом своего Теда. Он у нас непоседа, так что ему это пойдет на пользу. Рядом с тобой он будет в безопасности, а заодно выпустит лишний пар и изучит полезное ремесло.
– Да я хоть за плуг, хоть за мотыгу, если туда попаду; и все же шахта Сперанца звучит куда занимательнее, – объявил Тед, разглядывая образцы руды, которые Дан привез в подарок профессору.
– Ступай основывать новый город, а когда он будет готов к массовому притоку жителей, мы приедем и там обоснуемся. Тебе скоро понадобится газета, а заправлять собственной куда интереснее, чем пахать на других, как вот я сейчас, – заметил Деми, которому очень хотелось стать выдающимся журналистом.
– Мы даже можем открыть там новый колледж. Жители Запада крепки телом и жадны до знаний, а еще у них глаз – алмаз, они всегда выбирают лучшее, – добавил нестареющий мистер Марч, чьему пророческому взору предстало множество копий их собственного процветающего заведения, основанных на бескрайних просторах Запада.
– Продолжай, Дан. План разумный, мы тебя обязательно поддержим. Я и сам не прочь вложить немного денег в прерии и ковбоев, – заметил мистер Лори, всегда готовый протянуть руку помощи подающим надежды юношам – как в форме ободряющих слов, так и в форме финансовой поддержки.
– Лишние деньги обременяют, а если вложить их в землю, они тебя к ней привяжут – по крайней мере, на какое-то время. Все же я бы хотел попытать счастья, но решил, прежде чем принимать решение, посоветоваться с вами. Сомневаюсь, что смогу этим заниматься много лет подряд, но если надоест, кто мне мешает все бросить, – произнес Дан, которого тронул и обрадовал искренний интерес, который друзья проявили к его планам.
– Я могу заранее сказать, что тебе не понравится. Если ты привык бродить по свету, единственная ферма наверняка покажется тесной и глупой, – заметила Джози – ей куда больше импонировала романтика бродячей жизни, от которой и ей перепадали захватывающие истории и симпатичные безделушки.
– А искусство у вас там есть? – поинтересовалась Бесс, думая о том, какой дивный черно-белый набросок можно сделать с Дана, пока он стоит вот так, разговаривая, повернувшись в три четверти к свету.
– Там природы хоть отбавляй, душенька, а это еще и лучше. В качестве моделей имеются изумительные животные, а для пейзажей – виды, каких не найдешь в Европе. Даже прозаические тыквы там и то великолепны. Можно будет взять такую тыкву в качестве реквизита для «Золушки», Джози, – когда ты откроешь в Дансвиле собственный театр, – заявил мистер Лори, которому очень хотелось, чтобы никто не вылил ушат холодной воды на эти дерзкие планы.
Джози с ее сценическими устремлениями тут же заразилась этой идеей и, когда ей пообещали все трагические роли на пока не построенной сцене, начала проявлять горячий интерес к новому проекту и умолять Дана, чтобы он без промедления начал его осуществлять. Бесс, в свою очередь, призналась, что ей крайне полезно будет писать с натуры, а дикие пейзажи усовершенствуют ее вкус, который может стать слишком изнеженным здесь, среди изысканности и утонченности.
– Я готова отвечать в новом городе за медицину, – заявила Нан, большая любительница смелых начинаний. – Когда ты его создашь, я как раз закончу учебу: в тех краях города́ растут очень быстро.
– Дан не допустит в свой город ни одной женщины моложе сорока. Он их не жалует, особенно молодых и хорошеньких, – вставил Том, изнывавший от ревности, ибо в глазах Дана прочел глубокое восхищение перед Нан.
– На меня это не распространяется, врачи – исключения из правил. Болеть в Дансвиле будут редко, ведь его жители станут вести здоровый и активный образ жизни, тем более что поедут туда люди молодые и энергичные. А вот травмы будут обычным делом – еще бы, дикий скот, скачки верхом, стычки с индейцами, все опасности Дикого Запада. Мне это как раз по душе. Мне бы побольше сломанных костей – хирургия очень интересная область, а тут ее и применять-то негде, – ответила Нан, которой не терпелось поскорее взяться за дело.
– Тебя я возьму, доктор, буду только рад столь толковому образчику того, чего способны достичь на Востоке. Продолжай учиться, и я пришлю за тобой, как только там появится первая крыша. А потом, только ради тебя, сниму скальпы с парочки краснокожих или размозжу черепа десятку ковбоев, – рассмеялся Дан, которому пришлись по душе энергия и крепкое телосложение Нан – они выделяли ее среди других девушек.
– Спасибо. Обязательно приеду. Позволишь пощупать твое предплечье? Великолепные бицепсы! Вот, мальчики, смотрите, как должны выглядеть настоящие мускулы.
И Нан прочитала короткую лекцию, иллюстрируя ее положения жилистой рукой Дана. Том удалился в альков и глазел там на звезды, неистово взмахивая собственной правой рукой, как будто хотел свалить кого-то на землю.
– А Тома определим в могильщики; ему понравится хоронить пациентов, загубленных Нан. Он как раз напустил на себя подходящее для этого занятия угрюмое выражение. Не забудь про него, Дан, – сказал Тед, привлекая всеобщее внимание к страдальцу в дальнем углу.
Впрочем, дуться подолгу Том никогда не умел, и краткое затмение его разрешилось бодрым:
– А давайте внесем предложение, чтобы всех больных желтухой, корью и холерой из нашего городка отправляли в Дансвиль; Нан будет довольна, а в таком потоке иммигрантов и каторжников никто не заметит ее ошибок.
– Предлагаю основать новый город неподалеку от Джексонвиля или какого другого крупного города, чтобы обеспечить себе общество культурных людей. Там есть Платоновский клуб, его члены одержимы любовью к философии. Приезжих с Востока принимают очень тепло, а на такой благодатной почве новые предприятия всегда расцветают, – заметил мистер Марч, решив внести свою скромную лепту в разговор о будущем: он сидел среди старших и с удовольствием следил за оживленной беседой.
Мысль, что Дан станет изучать Платона, очень всех позабавила, однако улыбкой на нее отозвался один только безобразник Тед; Дан же поспешил изложить еще один план, который зародился в его непоседливом мозгу.
– Не знаю, выгорит ли у меня со скотоводством, но меня очень тянет к моим друзьям, индейцам из штата Монтана. Это мирное племя, и они отчаянно нуждаются в помощи: сотни умерли голодной смертью, потому что не могут за себя постоять. Сиу – племя боевое, в нем тридцать тысяч человек, поэтому правительство их боится и дает им все, что попросят. Чтоб им провалиться, этим чертям! – Дан осекся, когда нехорошее слово сорвалось с языка, потом сверкнул глазами и поспешно продолжил: – Так и есть, не собираюсь я просить прощения. Будь у меня хоть какие-то деньги, когда я у них оказался, я бы отдал этим бедолагам все до последнего цента – ведь их кругом обманули, они сидят и терпеливо ждут справедливости, после того как их согнали с их собственных земель туда, где не растет совсем ничего. При этом честные ходатаи многое могут изменить, вот мне и кажется, что я должен как-то им посодействовать. Я немного выучил их язык, да и сами они мне очень нравятся. У меня теперь несколько тысяч долларов за душой, и я не уверен, что имею право потратить их на себя, осесть на одном месте и радоваться жизни. Верно?
Дан, раскрасневшийся, возбужденный силой собственных слов, посмотрел на своих друзей – образец целеустремленности и мужества; в этот момент все ощутили в сердцах трепет сочувствия, которое связывает людей узами жалости к несправедливо обиженным.
– Давай, конечно! – воскликнула миссис Джо, немедленно загоревшись его идеей; чужие беды интересовали ее куда больше, чем удача.
– Давай, конечно! – эхом откликнулся Тед, аплодируя, будто в театре. – И меня возьми с собой в помощь. Мне не терпится оказаться среди этих мужественных людей и стать следопытом.
– Расскажи подробнее, а мы рассудим, благоразумное ли это начинание, – произнес мистер Лори, тут же решив про себя, что заселит свои пока еще не приобретенные земли в прериях индейцами из Монтаны, а также увеличит размеры пожертвований обществам, которые отправляют миссионеров к этим обиженным людям.
Дан тут же пустился в рассказы о том, что видел среди индейцев дакота и других племен, населяющих северо-запад, – он повествовал об их бедах, терпении, отваге так, будто они были его братьями.
– Меня они называют Дан Грозовая Туча, потому что не видели винтовки лучше моей. Черный Ястреб был мне лучшим другом, какого только можно пожелать, несколько раз спасал мне жизнь и научил меня всему, что может мне пригодиться, если я туда вернусь. У них сейчас времена тяжелые, а я хотел бы вернуть им свои долги.
Все дружно навострили уши, Дансвиль начал утрачивать очарование. Потом осмотрительный мистер Баэр заметил, что один честный ходатай вряд ли сможет многое изменить, и при всем благородстве его устремлений целесообразнее будет тщательно все осмыслить, заручиться поддержкой влиятельных людей из соответствующих кругов, а прежде чем принимать окончательное решение, взглянуть на эти самые земли.
– Я так и сделаю. Смотаюсь в Канзас, посмотрю, какие там перспективы. Я познакомился во Фриско[44] с одним парнем, который там бывал, – он хорошо отзывался о тех краях. Все дело в том, что разных дел так много, что я даже не знаю, с чего начать, иногда даже думаю, что лучше не было бы у меня никаких денег, – ответил Дан, озадаченно нахмурившись: так всегда поступают добросердечные люди, стремящиеся внести свою лепту в копилку хороших дел.
– Деньги я оставлю у себя, пока ты не примешь окончательного решения. Ты у нас такой бессребреник, что подаришь их первому же встречному попрошайке. Отдам их в рост на то время, пока ты разбираешься, что и как, а тебе верну, когда придет время их вкладывать, согласен? – спросил мистер Лори, умудренный опытом собственной экстравагантной юности.
– Благодарствуйте, сэр, я с большим облегчением с ними расстанусь. Придержите их, пока я не попрошу, а если на этот раз со мной что случится, оставьте себе и помогите еще какому бродяжке, как когда-то помогли мне. Таково мое завещание, будьте ему свидетелями. Мне сильно полегчало.
Дан передал мистеру Лори кушак, в котором хранил свое невеликое достояние, и тут же расправил плечи, как будто с них свалился тяжкий груз.
Никто и представить себе не мог, сколько всего произойдет, прежде чем Дан заберет обратно свои деньги, и насколько близко этот поступок окажется к его последнему волеизъявлению; мистер Лори как раз объяснял, как он собирается вложить эти деньги, когда жизнерадостный голос запел:
Лицом наша Пегги бела, как снег,
Тяните, братцы, канаты!
Она не ворчит, если выпьет Джек,
Тяните, братцы, канаты!
Ушел он в море, в дальний поход,
А дома верная Пегги ждет,
Тяните, братцы, канаты!
Именно в таком духе Эмиль всегда возвещал о своем появлении и через миг поспешно вошел вместе с Натом – тот весь день давал в городе уроки. Приятно было видеть, как просиял Нат, когда старый приятель едва не оторвал ему руку в крепком пожатии, еще приятнее – сознавать, что Дан с благодарностью помнит все, чем обязан Нату, и, в своем грубоватом духе, пытается этот долг вернуть; а приятнее всего – слушать, как два путешественника обмениваются впечатлениями и плетут пряжу россказней, дабы поразить сухопутных крыс и домоседов.
После этого прибавления молодежи сделалось тесно в четырех стенах, в итоге представители младшего поколения перекочевали на веранду и расселись на ступенях, точно стайка ночных птах. Мистер Марч с профессором переместились в кабинет, Мег и Эми отправились готовить легкий десерт – кекс и фрукты, а миссис Джо с мистером Лори сели у высокого окна, вслушиваясь в болтовню, долетавшую снизу.
– Вот они, лучшие из наших воспитанников! – произнесла она, указывая на группу внизу. – Другие мертвы или рассеялись по свету, а эти семеро мальчиков и четверо девочек – предмет моей особой гордости и утешения. Если включить сюда Элис Хит, получится дюжина, и у меня забот полон рот – я должна руководить этими юными жизнями, вкладывая в это все свои силы и способности.
– Если вспомнить, какие они все разные и каково происхождение некоторых из них – а ничто не оказывает такого влияния, как семья, – мне представляется, что у тебя есть все основания собой гордиться, – сдержанно ответил мистер Лори, задержав взгляд на единственной светлой головке среди черных и каштановых, ибо молодая луна проливала один и тот же свет на всех.
– За девочек я не переживаю; ими руководит Мег, а она настолько мудра, терпелива и ласкова, что у них наверняка все будет хорошо; что до мальчиков, бремя забот делается тяжелее с каждым годом, и с каждым их приездом я ощущаю, что они все больше от меня отдаляются, – вздохнула миссис Джо. – Они скоро совсем вырастут, и удерживать их я смогу лишь на единственной тоненькой ниточке, да и та может лопнуть в любой момент, как это произошло с Джеком и Недом. Долли и Джордж до сих пор любят сюда наведываться, и им я могу сказать свое слово; что до миляги Франца, он слишком глубоко порядочен, чтобы забыть свою родню. А вот за этих троих, которые того и гляди по новой отправятся в большой мир, я все-таки очень волнуюсь. Надеюсь, что доброе сердце не позволит Эмилю сбиться с пути, и
Сидит на бушприте милок-херувим
И Джека хранит от напастей.
Нату впервые предстоит вылететь из гнезда, и он слаб, несмотря на все твое укрепляющее влияние; что до Дана, его так и не удалось укротить. Боюсь, и не удастся, если жизнь не преподаст ему суровый урок.
– Он – славный малый, Джо, и я отчасти жалею, что он решил податься в земледельцы. Немного глянца – и он мог бы стать настоящим джентльменом, кто ведает, каких высот он достиг бы, оставшись здесь, с нами, – отвечал мистер Лори, облокачиваясь на стул миссис Баэр, как в добрые стародавние времена, когда им нужно было обсудить очередную тайную проказу.
– Это было бы небезопасно, Тедди. Работа и вольная жизнь, которую он так любит, превратят его в хорошего человека, а это куда важнее, чем даже самый яркий глянец: легкая городская жизнь таит для него слишком много опасностей. Природу его не переделаешь – можно лишь посодействовать тому, чтобы она развивалась правильно. Все прежние позывы все еще при нем, их необходимо сдерживать – или он погубит себя. Я это вижу отчетливо, при этом любовь к нам – его хранительный оберег, и мы должны сберечь эту связь до тех пор, пока он не возмужает или не обзаведется связью более прочной.
Миссис Джо говорила с большим жаром: Дана она знала лучше, чем кто бы то ни было, и прекрасно понимала, что ее жеребчик пока объезжен не до конца, связанные с ним надежды смешивались со страхами – она понимала, что такой человек никогда не сможет жить легкой жизнью. А еще у нее не было сомнений в том, что прежде, чем снова покинуть ее дом, он улучит тихую минутку и раскроет перед ней свою душу – и тогда она сможет должным образом предостеречь его или ободрить. Поэтому она выжидала, наблюдая за ним исподтишка, радуясь тому, как развились его задатки, мгновенно распознавая, какой именно ущерб нанесло ему человеческое общество. Ей очень хотелось, чтобы ее «подстрекатель» преуспел в жизни – ведь многие другие раньше предрекали ему нравственную погибель; она же давно усвоила, что люди – не глина, чтобы формовать их по собственному разумению, а потому довольствовалась надеждой на то, что из этого брошенного ребенка вырастет порядочный человек; на большее она не замахивалась. Да и эта надежда казалась призрачной – слишком много в нем было буйных замашек, неукротимых страстей и природного своеволия. Ничто не в состоянии было его сдержать, кроме единственной привязанности в его жизни: памяти о Пламфилде, страха огорчить верных друзей, гордости, более сильной, чем принципы, – эта гордость удерживала его от поступков, которые уронили бы его в глазах товарищей, испытывавших к нему любовь и восхищение, вне зависимости от всех его недостатков.
