Луиза Мэй Олкотт
Маленькие женщины

– Хмм… Ну, тут я не могу ничего сказать. Может быть, вам стоит спросить у дедушки, когда доктор у вас побывает.

– Так мы и сделаем. Джо, сейчас же пойди пригласи доктора Бэнгса, – велела Мег сестре. – Мы не можем ничего решать, пока он не придет.

– Не двигайтесь с места, Джо. Это я – мальчик на побегушках в этом учреждении, – сказал Лори, берясь за шапку.

– Боюсь, вы слишком заняты… – начала было Мег.

– Нет, на сегодня я с уроками покончил.

– А вы что же, и в каникулы занимаетесь?

– Я беру пример со своих соседей, – последовал ответ, и Лори тут же выбежал из гостиной.

– Я возлагаю большие надежды на этого мальчишку, – заметила Джо, с одобрением глядя, как он прямо-таки перелетает через изгородь.

– Для мальчишки он ведет себя на удивление хорошо, – ответила Мег, не испытывая особой благодарности, поскольку сей предмет ее не очень интересовал.

Доктор Бэнгс пришел, сказал, что у Бет – симптомы скарлатины, но что он надеется, болезнь не будет тяжелой, хотя на историю с Хаммелями он смотрел очень серьезно. Эми было велено отправить прочь из дома незамедлительно, и, снабженная кое-чем необходимым, чтобы устранить опасность, она с великой помпой отбыла с Джо и Лори в качестве эскорта.

Тетушка Марч приняла их с обычным для нее гостеприимством.

– А теперь что вам потребовалось? – спросила она, устремив на них пронзительный взор поверх очков, тогда как попугай, восседавший на спинке ее кресла, выкрикнул:

– Пр-рочь, пр-рочь! Мальчишкам вход воспр-рещен!

Лори отошел подальше, к окну, а Джо поведала тетушке их печальную историю.

– Меньшего я и не ожидала, если вам дозволяется совать нос в дела бедного люда. Эми может у меня остаться и постараться быть в доме полезной, если не заболеет, хотя я не сомневаюсь, что так оно и случится, она уже выглядит нездоровой. Не плачь, детка, мне неприятно слышать, как кто-то хлюпает носом.

Эми готова была разрыдаться, но Лори коварно дернул попугая за хвост, чем заставил Полли издать возмущенный возглас «Чер-рт побер-ри!», это прозвучало так забавно, что она вместо слез рассмеялась.

– Что слышно от вашей матери? – ворчливым тоном спросила старая дама у Джо.

– Отцу много лучше, – ответила Джо, стараясь удержаться от смеха.

– Ах вот как? Ну, мне представляется, вряд ли это долго продержится. Марч никогда особой стойкостью не отличался, – последовал ободряющий ответ.

– Ха-ха! Не говор-ри – дело швах, лучше нюхай табак, и пр-рощай, пр-рощай! – заверещал Полли, подпрыгнув на спинке кресла и цепляя коготками тетушкин чепец, так как Лори легонько ущипнул его сзади.

– Придержи язык, дерзкая птица! Ты – старая невежа! А тебе, Джо, лучше немедленно отправляться домой, не подобает девице так поздно шататься с пустоголовыми болтунами вроде…

– Придержи язык, дер-рзкая птица! Ты – стар-рая невежа! – выкрикнул Полли, неуклюже спрыгнув с кресла и подбегая клюнуть «пустоголового мальчишку», который трясся от смеха после заключительной речи попугая.

«Не думаю, что смогу это вынести, но постараюсь», – решила Эми, оставшись наедине с тетушкой Марч.

– Проваливай, ты, пугало! – выкрикнул Полли, и в ответ на эту грубую речь Эми не смогла не хлюпнуть носом.

Глава восемнадцатая. Черные дни

Бет действительно заболела скарлатиной, и гораздо тяжелее, чем кто-либо подозревал, кроме Ханны и доктора. Девочки ничего про эту болезнь не знали, а мистеру Лоренсу не позволяли ее навещать, так что Ханна делала все по своему собственному разумению, а очень занятый доктор Бэнгс старался изо всех сил, но оставлял многое на усмотрение этой замечательной сиделки. Мег оставалась дома, чтобы не заразить Кингов, и ведала хозяйством, чувствуя себя несколько виноватой, когда писала письма, ни словом не упоминая о болезни Бет. Она думала, что поступает дурно, обманывая мать, но ведь ей было велено слушаться Ханну, а та и слышать не желала о том, «чтоб сообчать миссис Марч» про скарлатину и беспокоить ее «эфтой юрундой».

Джо посвятила себя уходу за Бет, не разделяя дня и ночи. Впрочем, задача оказалась не слишком тяжелой, потому что Бет была очень терпелива и переносила болезнь, не жалуясь, пока могла себя контролировать. Но пришло время, когда при высокой температуре она начинала бредить, говорила быстро хриплым прерывающимся голосом, и пальцы ее бегали по одеялу, словно по клавишам ее любимого маленького рояля, а еще она пыталась петь, хотя горло у нее так распухло, что никакой мелодии вовсе не выходило. Наступала пора, когда она не узнавала знакомых лиц вокруг, называла всех другими именами и умоляюще призывала маму. Тогда Джо пугалась, Мег настаивала, чтобы ей разрешили написать правду, и даже Ханна обещала подумать об этом, хотя «пока еще опастности нет». Письмо из Вашингтона принесло им новое беспокойство, так как у мистера Марча произошел рецидив болезни и он мог не вернуться домой еще довольно долго.

Какими черными казались им эти дни, каким печальным и опустевшим стал домашний очаг, и как тяжко было на душе у сестер, пока они трудились и ждали под тенью смерти, нависшей над их, когда-то счастливым, домом.

И вот тогда Маргарет, сидевшая над шитьем и часто ронявшая слезы на свою работу, поняла, как богата была она прежде тем, что более драгоценно, чем любая роскошь, какую могут купить деньги, – ведь у нее была любовь, защита, покой и здоровье – истинные блага жизни. Тогда же и Джо, обитавшая теперь в затемненной комнате с тяжко страдающей маленькой сестрой, тут, прямо перед ее глазами, с этим жалобным голоском, то и дело звучащим в ее ушах, сумела увидеть красоту и нежность самой натуры Бет, осознать, какое глубокое и теплое чувство она рождала к себе в душах всех, кто ее знал, и понять, чего стоит стремление Бет жить для других и сделать их домашний очаг более счастливым, используя простейшие достоинства, какие могут быть свойственны каждому, те достоинства, что следует ценить более, чем талант, богатство или красоту. А Эми во время своей ссылки страстно тосковала по дому, мечтая что-нибудь сделать для Бет, чувствуя, что никакая услуга не была бы ей теперь в тягость, не вызвала бы раздражения, и вспоминала, как много поручений, не выполненных ею самой, с готовностью выполняли за нее руки Бет. Лори то и дело появлялся в опечаленном доме, словно беспокойный призрак, а мистер Лоренс запер концертный рояль, ибо ему было невыносимо, когда что-то напоминало о юной соседке, превращавшей для него сумерки в приятное время дня. Всем недоставало маленькой Бет. Молочник, булочник, бакалейщик и мясник спрашивали, как она себя чувствует, бедная миссис Хаммель приходила просить прощения за свое недомыслие, а еще – взять саван для Минны, соседи посылали всяческие утешения и добрые пожелания, и даже те, кто ближе всех знал девочку, были поражены тем, сколько у нее оказалось друзей.

А Бет тем временем лежала в постели со старенькой Джоанной под боком, ибо даже в беспамятстве она не забывала о своей несчастной протеже. Она тосковала о своих котятах, но не разрешала приносить их из боязни, что они заболеют, а в ее спокойные периоды ужасно волновалась о Джо. Она посылала полные любви слова Эми, уговаривала всех написать маме, что скоро сама ей напишет, и часто просила дать ей карандаш и бумагу, чтобы попробовать написать словечко папе – пусть не думает, что она о нем забывает. Но вскоре прекратились даже эти краткие периоды, когда она бывала в сознании, и девочка беспокойно металась в постели, изо рта ее вырывались неразборчивые слова, а порой она погружалась в тяжелый сон, не приносивший ей облегчения. Доктор Бэнгс приходил дважды в день, Ханна сидела с ней по ночам. Мег держала у себя в столе заранее заготовленную телеграмму, чтобы отослать в любую минуту, а Джо не отходила от постели больной сестры.

Первое декабря стало для них поистине зимним днем: задувал резкий ветер, сыпал снег, казалось, сам год готовится к смерти. В это утро доктор Бэнгс долго осматривал Бет, потом взял ее горячую ладошку в обе свои руки и держал так целую минуту, затем осторожно опустил ее на постель.

– Если миссис Марч сможет оставить мужа, ей лучше бы приехать, – тихо сказал он, обращаясь к Ханне.

Ханна кивнула, не промолвив ни слова, – у нее нервно подергивались губы. Мег упала в кресло, словно при этих словах все силы разом ее оставили, а Джо, с побелевшим лицом, постояла с минуту, затем влетела в гостиную, схватила телеграмму и, набросив на себя какие-то одежки, выбежала на завьюженную улицу. Вернулась она очень быстро, и когда бесшумно стягивала с себя пальто, в прихожей появился Лори с письмом и сообщил, что мистеру Марчу стало снова лучше. Джо прочла письмо с благодарным чувством, однако оно, казалось, не облегчило той тяжести, что лежала у нее на душе.

– Что такое? Бет стало хуже?

– Я вызвала маму, – сказала Джо, пытаясь стянуть с себя ботик. Трагическое выражение не сходило с ее лица.

– Вы молодчина, Джо! Вы это сделали на свой страх и риск? – спросил Лори, усадив ее в коридорное кресло и снимая непослушные ботики, – он заметил, как трясутся у нее руки.

– Нет. Нам доктор так велел.

– Ох, Джо, неужели так плохо? – с исказившимся от страха лицом вскричал Лори.

– Да, так плохо. Она нас не узнает, она даже не говорит уже о стаях зеленых голубей, как она называла виноградные листья на стене. Она стала не похожа сама на себя, моя Бет, и некому нам помочь это перенести. Мамы и папы с нами нет, и Бог кажется теперь таким от нас далеким, что я не могу Его отыскать!

Слезы ручьями катились по щекам несчастной Джо, она беспомощно протянула вперед руки, словно нащупывая путь во тьме, и Лори схватил их в свои, с трудом шепча сквозь вставший в горле ком:

– Я с вами. Держитесь за меня, Джо, моя дорогая!

Говорить она не могла, но она и вправду «держалась за него», так что горячая поддержка дружеской руки успокоила переполненное горем сердце девочки и, казалось, подвела ее ближе к Божественной деснице, которая одна лишь могла укрепить ее в этой беде.

Лори очень хотелось сказать ей что-нибудь ласковое и утешительное, но подходящие слова никак не приходили ему в голову, поэтому он стоял молча и только тихонько гладил ее низко склоненную голову, как, бывало, делала ее мать. Это было лучшее, что он мог сделать, гораздо более утешительное, чем самые красноречивые слова, ибо Джо чутко воспринимала его невысказанное сочувствие и в молчании познала сладость утешения, какое любовь дарует горю. Вскоре Джо осушила слезы, принесшие ей облегчение, и благодарно взглянула на друга:

– Спасибо, Тедди, теперь мне получше, я уже не чувствую себя такой всеми покинутой. Попытаюсь вынести это, если это случится.

– Не теряйте надежды на лучшее, это вам поможет, Джо. Скоро ваша матушка вернется, и все будет в порядке.

– Я так рада, что папе лучше. Маме теперь будет не так трудно его оставить. Да уж! Так и кажется, что все беды собрались в одну кучу, а на мои плечи навалилась самая тяжкая ее часть, – вздохнула Джо, расстилая мокрый носовой платок на коленях, чтобы он просох.

– А разве Мег не тянет наравне с вами? – с возмущенным видом спросил Лори.

– О да, она старается, но ведь она любит Бет не так, как люблю ее я, и не станет так остро ощущать ее утрату. Ведь Бет – это моя совесть, я не могу от нее отказаться. Не могу без нее! Не могу!

Джо уткнулась лицом в мокрый платок и зарыдала в отчаянии, ведь до сих пор она держалась мужественно, за все время болезни Бет не проронив ни слезинки. Лори провел ладонью по глазам. Он не мог говорить, пока не справился с душившим его комом в горле и дрожанием губ. Возможно, это было не по-мужски, но он не мог ничего с этим поделать, и я этому рада. Вскоре, когда рыдания Джо утихли, он сказал с надеждой:

– Я думаю, что Бет не умрет. Она такая добрая, а мы все так ее любим. Не верю, что Господь ее у нас теперь заберет.

– Добрые и любимые всегда раньше всех умирают, – простонала Джо, но рыдать все же перестала, так как слова друга ободрили ее, несмотря на все сомнения и страхи.

– Бедная девочка, вы просто переутомились. Вам вовсе не свойственно чувствовать себя несчастной. Погодите минутку. Я вас мигом приободрю.

Лори умчался наверх, прыгая через две ступеньки сразу, а Джо опустила усталую голову на коричневую шапочку Бет, которую никто и не подумал убрать со стола в прихожей, где та ее оставила. Должно быть, в шапочке крылась некая магия, ибо смиренный дух ее нежной владелицы, казалось, вселился в Джо, и, когда Лори спустился к ней со стаканом вина в руке, она с улыбкой взяла стакан и мужественно произнесла:

– Я пью… За здоровье моей Бет! Вы – добрый доктор, Тедди, и такой чудесный друг-утешитель! Уж и не знаю, как отплатить вам за все? – добавила она, когда вино освежило ее физические силы, а добрые слова – силы душевные.

– Я пришлю вам счет. Но это со временем. А сегодня вечером я доставлю вам что-то, что согреет и возрадует ваше сердце сильнее, чем целая кварта вина, – пообещал Лори, причем все лицо его светилось от скрываемого до сих пор удовольствия.

– Что такое? – вскричала Джо в удивлении, на миг забыв о своих горестях.

– Вчера я телеграфировал вашей матушке, и Брук ответил, что она немедленно выезжает, так что она будет здесь сегодня ночью! И все уладится. Неужели вас не радует, что я так сделал?

Лори говорил очень быстро, покраснев от волнения, он выпалил все разом: ведь он скрывал свой тайный план, опасаясь огорчить девочек, нанести вред Бет. Джо побелела как полотно, буквально взвилась из кресла и, как только Лори умолк, поразила его, словно громом, обвив руками его шею с радостным криком:

– О Лори! О мама! Я так рада!

Она больше не плакала, но истерически хохотала, вся дрожа и прижимаясь к своему другу, будто слегка обезумев от неожиданного известия.

Лори, хотя и был решительно потрясен, вел себя с величайшим присутствием духа. Он успокаивающе погладил девочку по спине и, обнаружив, что Джо приходит в себя, робко поцеловал ее раз-другой, что тотчас привело ее в чувство. Ухватившись рукой за перила лестницы, Джо мягко отстранила его и выговорила, едва дыша от смущения:

– Ох, не надо! Я не хотела… Я поступила ужасно! Но вы – вы так замечательно сделали, что взяли и отправили телеграмму, несмотря на Ханну, что я не удержалась, вот и налетела на вас. Расскажите мне подробно про телеграмму и больше не давайте мне вина – это все из-за него.

– А я вовсе не против, – засмеялся Лори, поправляя галстук. – Ну что сказать, я малость струхнул, да и дедушка тоже. Мы решили, что Ханна перебарщивает со своим авторитетом и вашей матушке следует знать. Она нам никогда не простит, если Бет… Ну, знаете, если что-то случится. Так что я постарался, чтобы дедушка сказал, что, мол, давно пора нам это сделать, и я вчера ринулся в почтовую контору, иначе доктор бы строго посмотрел на меня, а Ханна вообще снесла бы мне голову с плеч, если бы я это предложил. А я не выношу, когда мною «помыкают», так что дедушкины слова решили дело, я успокоился и отправил телеграмму. Ваша матушка приедет, я уверен, самый поздний поезд приходит в два часа ночи. Я к нему подъеду, чтобы ее встретить, так что вам остается только покрепче закупорить свой восторг и постараться, чтобы Бет была спокойна, пока ваша благословенная матушка не прибудет домой.

– Лори, вы просто ангел. Сумею ли я когда-нибудь вас отблагодарить?

– Налетите на меня еще разок. Мне это очень понравилось, – ответил Лори, лукаво глядя на Джо, чего он не позволял себе уже целых две недели.

– Нет уж, благодарю вас! Я доверю это кому-нибудь другому, например вашему дедушке, когда он придет. Не дразните меня, лучше отправляйтесь домой и отдохните, вам ведь полночи не спать! Да благословит вас Небо, Тедди! Да благословит вас Небо!

Джо тихонько пятилась, отходя подальше к углу, и, произнеся эти слова, вдруг стремительно укрылась на кухне, где, усевшись на шкафчик для кастрюль, сообщила сбежавшимся кошкам, что она «счастлива, так счастлива!», в то время как Лори уходил, чувствуя, что ему удалось все сделать на удивление удачно.

– Вот уж самый поперед всех лезýчий малый из тех, кого я на свете видала, но я его за это звиняю и оченно надеюсь, миссис Марч прям севодни и приедет, – заявила Ханна с облегчением, когда Джо сообщила ей эту добрую новость.

Мег восторгалась молча, а потом грустно задумалась над письмом, пока Джо приводила в порядок комнату, где лежала больная, а Ханна «завела пару пирогов по случáю нежданных гостей». Казалось, дом почувствовал дыхание свежего ветерка, и что-то более яркое, чем лучи солнца, осветило притихшие комнаты. Казалось, всё и вся ощутили дарящий надежду перелом. Птичка, принадлежавшая Бет, вдруг подала голос, на розовом кусте Эми, что стоял на окне, обнаружился наполовину распустившийся бутон. Огонь в каминах горел вроде бы веселее, чем обычно, и каждый раз, когда сестры встречались, их бледные лица озарялись улыбками, и они обнимали друг друга, ободряюще шепча:

– Мама едет, моя дорогая! Мама едет!

Радовались все, кроме Бет. Девочка лежала в тяжком забытьи, равно недоступная как для надежды и радости, так и для сомнений и опасений. Поистине больно было видеть это когда-то розовое лицо таким изменившимся, лишенным всякого выражения, когда-то умелые, деятельные ручки – такими слабыми и изможденными, когда-то улыбавшиеся губы – безмолвными, а когда-то прелестные, тщательно ухоженные и причесанные волосы, теперь жесткие и путаные, – разметавшимися по подушке. Она лежала весь день, лишь изредка опоминаясь, чтобы пробормотать «воды!», такими пересохшими губами, что они едва могли выговорить это слово. Джо и Мег не отходили от нее, следя, ожидая, надеясь и уповая на Бога и на маменьку, а снег падал весь день напролет, резкий ветер бушевал за окном, и часы тянулись долго и медленно. Наконец пришла ночь, и сестры, сидя по обе стороны кровати, с каждым боем часов взглядывали друг на друга все более и более радостно – ведь каждый час приближал к ним помощь. Приходил врач, сказавший, что какая-то перемена в состоянии больной – к худшему или к лучшему, – скорее всего, наступит примерно в полночь и что к этому времени он вернется.

Ханна, совершенно изможденная, прилегла на диван в ногах кровати Бет и крепко заснула. Мистер Лоренс мерил шагами гостиную, чувствуя, что ему было бы легче встретить лицом к лицу повстанческую орудийную батарею, чем взглянуть в глаза миссис Марч, когда она войдет в дом. Лори лежал там же, на ковре, делая вид, что отдыхает, но неотрывно смотрел на огонь в камине, задумавшись о чем-то таком, отчего его черные глаза казались еще прекраснее в своей доброте и ясности.

Девочки на всю жизнь запомнили эту ночь. Сон не смежил глаз ни одной из них, пока они несли свое дежурство, с ужасом сознавая собственное бессилие, обуревающее нас в такие часы.

– Если Господь пощадит Бет, я больше никогда ни на что не пожалуюсь, – искренне прошептала Мег.

– Если Он пощадит Бет, я постараюсь любить Его и служить Ему всю свою жизнь, – с той же искренностью откликнулась ей Джо.

Последовало молчание. Потом Мег сказала со вздохом:

– Хотела бы я, чтобы у меня не было сердца… Оно так болит!

– Если жизнь часто бывает так тяжела, не представляю даже, как сможем мы ее вынести, – мрачно добавила ее сестра.

Тут часы пробили двенадцать, и сестры забыли о себе, вглядываясь в изнуренное лицо Бет, которое, как им показалось, отразило какую-то перемену. Дом стоял недвижный и безмолвный, как смерть, ничто, кроме завывания ветра за окном, не нарушало его мертвую тишину. Усталая Ханна спала крепким сном, и никто, кроме сестер, не заметил легкую тень, что, казалось, пала на маленькую постель. Прошел час, и ничего не случилось, кроме того, что Лори неслышно уехал на вокзал. Еще час, и по-прежнему никто не явился; беспокойство и страхи по поводу задержки из-за вьюги, дурных происшествий в пути или – самое страшное – из-за большого горя в Вашингтоне обуревали девочек. Был уже третий час ночи, когда Джо, стоявшая у окна и думавшая о том, как мрачно выглядит мир, обернутый в снежный саван, услышала какое-то шевеление у кровати и, быстро обернувшись, увидела Мег на коленях перед большим креслом матери, прячущую в нем лицо. Необоримый холодный ужас обуял Джо, решившую: «Бет умерла, и Мег боится сказать мне!»

В один миг она очутилась у кровати больной, и ее взволнованный взгляд обнаружил великую перемену, произошедшую за эти часы. Лихорадочный румянец и выражение боли исчезли, любимое лицо выглядело таким бледным и спокойным в своей абсолютной безмятежности, что у Джо даже не возникло желания плакать или горевать. Низко склонившись над самой любимой из своих сестер, она поцеловала влажный лоб Бет с такой нежностью, точно вся ее душа в этот момент была у нее на губах, и прошептала едва слышно:

– Прощай, моя Бет. Прощай!

Словно разбуженная ее движениями, Ханна рывком вскочила с дивана, поспешив подойти к больной, взглянула на нее, пощупала ее руки, наклонилась ухом к ее губам, а потом, набросив на лицо передник, села и, раскачиваясь взад-вперед, тяжело дыша, заговорила:

– Лихорадка переломилася, она спит – прям натурально спит! Кожа у ней влажная, да и дышит она лёгко! Слава Тебе! Ох. Боже ж Ты мой!

Девочки не успели еще поверить счастливой новости, как явился доктор и подтвердил, что Ханна права. Был он не очень хорош собою, но им показалось, что он божественно прекрасен, когда, по-отечески глядя на них, он улыбнулся и произнес:

– Да, мои милые, я думаю, малышка на этот раз выкарабкается. Пусть в доме будет очень тихо, пусть спит подольше, а когда проснется, дайте ей…

Однако они уже не услышали, что надо ей дать: обе неслышно исчезли из комнаты, уселись на лестнице, тесно прижавшись дуг к другу, радуясь без слов – так переполнены счастьем были их сердца. Когда они возвратились, Ханна обняла и расцеловала их обеих от всей души, и они обнаружили, что Бет спит, как всегда спала, подложив ладошку под щеку, ужасная бледность исчезла с ее лица, и дыхание стало ровным, будто она только что уснула.

– Хоть бы мама как раз сейчас приехала! – сказала Джо, увидев, что тьма зимней ночи рассеивается.

– Гляди-ка, – окликнула ее Мег, подходя к ней с полураспустившейся белой розой в руке. – Я думала, она не распустится настолько, чтобы можно было вложить ее в руку Бет, если она… она уйдет от нас. Но цветок почти расцвел за эту ночь, и я поставлю его в своей вазе здесь, рядом, чтобы, когда наша дорогая девочка проснется, первым, что она увидит, была эта роза и мамино лицо.

Никогда еще восход солнца не казался таким красивым, никогда еще сей мир не выглядел таким прекрасным в глазах Мег и Джо, как в это раннее утро, когда закончилось их долгое, грустное бдение.

– Все кругом выглядит как в сказке, – сказала Мег, отведя штору, и, глядя в окно на сверкающий мир, улыбнулась своим мыслям.

– Слышишь?! – воскликнула Джо, вскакивая на ноги.

Да, от двери внизу послышались звонки, возглас Ханны и голос Лори, его радостный шепот:

– Девочки, она здесь! Она приехала! Она приехала!