Луиза Мэй Олкотт
Хорошие жены
– Бет, давай поможем Ханне убрать половину еды – глупо сажать одного человека за стол, накрытый для двенадцати! – воскликнула Джо, спускаясь на кухню – в спешке она даже не нашла времени посмеяться.
Эми зашла спокойная и безупречно любезная по отношению к единственной сдержавшей слово подруге. Мама и сестры исполняли свои роли не хуже артистов в театре, и мисс Эллиот нашла Марчей презабавными (они не всегда могли сдержать обуревавшее их временами веселье). Девушки весело отведали повторно приготовленный ланч, посетили сад и мастерскую, увлеченно поговорили о живописи. Эми распорядилась подать коляску (изысканный шар-баран, увы, не пригодился) и прокатила подругу по окрестностям, затем, когда солнце село, «праздник закончился».
Со станции Эми вернулась утомленная, но спокойная, и увидела, что от злополучного «приема» не осталось и следа, кроме подозрительно поджатых губ Джо.
– Погода была подходящей для прогулки, дорогая! – сказала мама с таким уважением, как будто присутствовали все двенадцать приглашенных.
– Мисс Эллиот милая девушка, и ей все очень понравилось! – ласковей обычного заметила Бет.
– Можно взять немного торта? Мне пригодится, потому что постоянно заходят гости, а я не умею готовить такие вкусные десерты! – попросила Мэг.
– Забирай весь! Никто не ест сладкого, кроме меня, и он испортится! – ответила Эми со вздохом подумав, как щедро она потратилась, и как мало получила взамен.
– Жалко Лори нет! Он помог бы! – начала было Джо, когда они четвертый раз за два дня ели салат и мороженое.
От дальнейших замечаний ее удержал предостерегающий мамин взгляд. Трапеза продолжалась, и все героически хранили молчание. Миссис Марч, старательно подыскивая нейтральную тему, сказала:
– Древние, между прочим, тоже любили салаты. Как писал Ивлин[19]…
Мы так и не узнаем, что писал о салатах сей ученый муж, поскольку слова миссис Марч были прерваны дружным хохотом.
– Заверните остатки в корзину и отправьте семье Хаммел – немцы любят всякую мешанину. Лично я салаты больше видеть не желаю! И вам не позволю умереть от переедания только потому, что я была дурочкой! – воскликнула Эми, утирая глаза.
– Я и правда чуть не умерла, когда увидела, как вы сидите в большой коляске, словно два зернышка, а мама вышла встречать праздничную процессию! – выдохнула Джо, обессилев от смеха.
– Мне очень жаль, что все получилось не так, как ты задумала. Мы старались тебе угодить! – сочувственно сказала миссис Марч.
– Я довольна! Я исполнила задуманное, и не моя вина, что они не приехали – буду утешаться этим! – ответила Эми слегка дрогнувшим голосом. – Спасибо вам за помощь! А если вы хотя бы месяц не будете припоминать мне сегодняшний день, я буду еще больше благодарна!
Никто не припоминал, и даже не один месяц, однако слово «салат» с тех пор вызывало улыбку на лицах, а Лори вручил Эми на день рождения маленькую коралловую подвеску в форме омара.
Глава четвертая. Писательский путь
Удача неожиданно улыбнулась Джо, бросив на ее пути счастливую монетку. Конечно, не золотую, но никакие миллионы не сделали бы ее такой счастливой, как самая скромная сумма, заработанная собственным писательским трудом.
Раз в несколько недель Джо запиралась в комнате, облачившись в «писательский наряд» и «впадала в безумие», как она сама выражалась, полностью погрузившись в создание романа. «Писательский наряд» состоял из черного передника, о который она безбоязненно отирала перо, и также черного чепца, украшенного веселым красным бантом, который она надевала, чтобы волосы не мешали работе. Внимательные домочадцы судили о состоянии дел именно по этому чепцу. В периоды «безумия» они держались от Джо подальше, лишь изредка заглядывая в дверь и вопрошая: «Ну как, Джо? Есть вдохновение?» Иногда они не осмеливались спрашивать, а просто смотрели на чепец и действовали соответствующе. Если сей выразительный предмет одежды был надвинут на лоб, значит, работа шла полным ходом, в радостные моменты чепец залихватски сдвигался на затылок, а когда автора охватывало отчаяние – головной убор срывали с головы и швыряли на пол. Завидев чепец на полу, вошедший тихо удалялся, и, пока красный бант не начинал вновь раскачиваться над высоким лбом одаренной писательницы, никто не смел приближаться.
Хотя Джо ни в коем случае не считала себя гением, когда на нее находила охота писать, она отдавалась порыву целиком, без остатка, и проводила счастливые дни в любую погоду, ни в чем не нуждаясь и забыв о делах, в вымышленном мире, населенном друзьями, почти столь же реальными, как люди из плоти и крови. Она не смыкала глаз, еда оставалась нетронутой, ей не хватало ни дня, ни ночи, чтобы насладиться счастьем в эти благословенные дни – ради этого счастья и стоило проживать эти часы, даже если работа не приносила плодов. Вдохновение обычно длилось неделю или две, «безумие» заканчивалось, оставляя Джо голодной, сонной, злой или угнетенной.
Джо как раз пришла в себя после очередного приступа вдохновения, когда мисс Крокер уговорила ее вместе сходить на лекцию, а за свою доброту Джо была вознаграждена свежей идеей. Это была лекция о египетских пирамидах, которую мог посетить любой желающий. Выбор темы для данной аудитории был удивительно неудачным, однако Джо приняла ее как должное, исходя из того, что раскрытие тайны величия фараонов излечит социальные пороки и удовлетворит народные нужды, даже если аудитория интересуется ценами на уголь и муку больше, чем загадкой Сфинкса.
Пришли рано. Пока мисс Крокер поправляла чулки, Джо развлекалась тем, что разглядывала лица других слушателей. Слева расположились две матроны с массивными лбами и внушительными шляпами. Матроны плели кружево, обсуждая женское равноправие. Сверху сидела влюбленная парочка, неловко держась за руки, мрачная старая дева, поедавшая мятные леденцы из бумажного пакета, и старый джентльмен, который, очевидно, решил выспаться перед лекцией, прикрыв лицо желтым платком. Единственным соседом справа был серьезный паренек, погруженный в чтение газеты.
Это было иллюстрированное издание, и Джо принялась рассматривать картинку, праздно размышляя, какая смесь неудачных стечений обстоятельств случилась в истории. На иллюстрации изображены индеец, в полном боевом облачении, падающий с обрыва вместе с волком, вгрызшимся ему в горло, два разъяренных молодых джентльмена с неестественно большими глазами, вонзающие друг в друга ножи, и растрепанная девушка, убегающая прочь с широко раскрытым ртом. Переворачивая страницу, паренек перехватил взгляд Джо и с мальчишеским добродушием предложил ей половину газеты, сказав просто:
– Хотите почитать? Отличная история!
Джо с улыбкой взяла листок – она все так же тянулась к компании мальчишек. Вскоре она была затянута в водоворот любви, тайн и убийств – история принадлежала жанру сенсационного рассказа – легкого чтива, где кипят немыслимые страсти, а когда у автора иссякает фантазия, он насылает на персонажей катастрофу; тогда половина из них погибает, а вторая половина остается злорадствовать.
– Высший сорт, правда? – спросил мальчик, когда Джо дочитала до конца последнего абзаца своего листа.
– Так любой дурак может! – ответила она, удивляясь, почему ему нравится эта низкопробная писанина.
– Хотел бы я так уметь! Говорят, она хорошо зарабатывает! – Паренек указал на имя под названием – «миссис С. Л. Э. Н. Г. Нортбери».
– Ты ее знаешь? – заинтересовалась Джо.
– Нет, но я читал все ее рассказы и знаю парня, который работает в издательстве, где печатают эту газету!
– Говоришь, ей хорошо платят? – Джо заинтересованно посмотрела на страницу, испещренную восклицательными знаками.
– Наверное! Почему не платить, если она нравится публике?
Началась лекция, однако Джо почти не слушала. Пока профессор Сендс нудно распространялся о Бельцони[20], Хеопсе, скарабеях и иероглифах, она тайком списала адрес газеты и приняла смелое решение побороться за стодолларовый приз, обещанный газетой за лучший рассказ. К тому времени как лекция закончилась и слушатели проснулись, Джо уже успела мысленно сколотить огромное состояние с помощью пера и бумаги (впрочем, не в первый раз) и увлеченно придумывала сюжет истории – только вот никак не могла решить, должна ли дуэль быть до побега или сразу после убийства.
Дома она ничего не рассказала о своем плане, но уже на следующий день усердно приступила к работе, чем волновала маму – та не любила, когда писательница работала на износ. Стиль был совершенно новым для Джо, раньше она писала лишь нежные рассказы про любовь для «Гордого орла». Опыт театральных постановок и начитанность очень пригодились, благодаря им Джо имела представление о театральных эффектах, фабуле, диалогах и костюмах. Ее история была полна тоски и отчаяния, насколько позволял скудный опыт описать эти неприятные чувства. Поскольку действие происходило в Лиссабоне, Джо посчитала землетрясение логичной развязкой. Рукопись была тайно отправлена в издательство, сопровожденная запиской, где скромно говорилось, что автор не смеет надеяться на получение приза, обещанного за лучшую работу, и удовлетворится любой суммой в качестве вознаграждения.
Ждать шесть недель непросто, а еще сложней хранить тайну, особенно для девушки. Джо выдержала оба испытания и уже почти потеряла надежду вновь увидеть свою рукопись, как вдруг пришло письмо. Джо открыла конверт, и у нее перехватило дыхание, потому что на колени ей выпал чек. С минуту она смотрела на него с ужасом, будто перед ней была змея, а потом расплакалась. Если бы любезный джентльмен, написавший доброе послание, знал, какое пронзительное счастье он принес другому живому существу, то наверняка посвящал бы свободное время написанию подобных писем. Джо была рада записке больше, чем деньгам, ибо она содержала похвалу, и как же приятно было после долгих лет стараний получить подтверждение, что она чему-то научилась – пусть всего лишь писать сенсационные рассказы.
Не было человека более гордого собой, чем Джо, когда, слегка успокоившись, она потрясла домашних, появившись с чеком в одной руке и письмом в другой, и объявила, что выиграла приз!
Разумеется, все праздновали великое событие, а когда история вышла, читали и восхищались. Отец похвалил стиль, свежую и трогательную романтическую линию и захватывающий сюжет, однако добавил, философски покачав головой:
– Ты можешь лучше, Джо! Не довольствуйся малым, деньги не главное!
– А мне кажется, главное! Что ты будешь делать? Это же целое состояние! – поинтересовалась Эми, почтительно разглядывая волшебный листок.
– Пошлю Бет с мамой на море на пару месяцев! – мгновенно ответила Джо.
– О, как чудесно! – Бет всплеснула руками и глубоко вздохнула, словно уже вдыхала морской воздух, а потом осеклась и отвела рукой чек, которым Джо размахивала у нее перед носом. – Я не могу так поступить, дорогая, это слишком эгоистично!
– Нет, можешь! Я так хочу! Я для тебя старалась, потому у меня и получилось! Если думать только о себе, ничего путного не выходит, поэтому всегда буду работать для тебя! К тому же, мамочке нужна перемена места, а тебя она не оставит, ты просто обязана поехать. Представь, как будет здорово, если ты вернешься пухленькая и розовощекая, как раньше? Да здравствует доктор Джо, она всегда найдет лучшее лечение!
После долгих споров они все же отправились к морю, и хоть Бет не вернулась «пухленькой и розовощекой», ей стало гораздо лучше, а миссис Марч заявила, что помолодела на десять лет. Джо, посчитав, что выгодно вложила призовые деньги, радостно взялась за работу, чтобы скорее получить побольше чеков. Она заработала еще несколько в тот год и начинала ощущать свой вес в доме – ее волшебное перо превращало «глупости и ерунду», которые приходили ей в голову, в реальные ценности для всей семьи. «Дочь герцога» покрыла счет из мясной лавки, «Призрачная рука» расстелила новый ковер, а «Проклятье семейства Ковенри» обернулось для Марчей благословением, снабдив их новыми нарядами и едой.
Достаток, без сомнения, вещь желанная, однако и у бедности есть свои преимущества, одно из которых глубокое удовлетворение, которое человек получает от упорной физической или умственной работы. Нужда порождает вдохновение, и именно ей человечество обязано половиной мудрейших и полезнейших творений. Джо, познав вкус удовлетворения трудом, перестала завидовать более богатым девочкам и радовалась, что способна сама исполнить свои желания, и ей не нужно никого просить.
Ее рассказы не прогремели, однако нашли своего читателя, и воодушевленная Джо решила еще раз попытать счастья, чтобы стать богатой и знаменитой. Переписав роман в четвертый раз, прочитав его всем доверенным лицам, она, дрожа от страха, подала его в три издания, и в одном из них рукопись наконец приняли, потребовав сократить на треть и выкинуть все любимые места.
Джо оказалась перед выбором: оставить роман пылиться на чердаке, опубликовать за свои деньги или урезать по требованиям издательства и взять, сколько дадут.
– Слава – это прекрасно, но деньги в хозяйстве больше пригодятся. Хотелось бы услышать общее мнение по данному вопросу! – сказала Джо, собрав семейный совет.
– Не порть книгу, дочка! В ней больше ценности, чем ты предполагаешь, и замысел хорошо осуществлен. Пусть полежит, подождет своего часа! – посоветовал отец.
Сам он следовал собственному совету, и плод его трудов уже тридцать лет зрел и ждал часа, а мистер Марч все не торопился его срывать.
– Думаю, Джо лучше воспользоваться возможностью, чем ждать! – возразила миссис Марч. – Для писателя важно услышать критику, она открывает сильные и слабые стороны, доселе незамеченные, и помогает совершенствоваться. Мы не можем судить беспристрастно. А похвала и порицание посторонних будет ей уроком – пусть гонорар будет небольшим.
– Правда… – хмурясь, произнесла Джо. – Я столько с ним возилась, что уже не знаю, плох он или хорош. Было бы здорово, чтобы незаинтересованные люди со свежим взглядом выразили свое мнение.
– Оттуда нельзя ни слова вычеркивать! Ты все испортишь! Сюжет многое потеряет, если убрать рассуждения и оставить лишь события. Без рассуждений совсем не то! – воскликнула Мэг, которая искренне считала, что роман Джо – лучшее произведение на свете.
– А мистер Ален считает – пусть будет кратко и выразительно, и пусть герои сами за себя говорят! – перебила Джо, зачитывая письмо от издателя.
– Послушай его, он знает, что хорошо продается, а мы нет. Издай популярную книгу и возьми, сколько заплатят. А потом, когда прославишься, будешь разглагольствовать и включать в книги философов, ищущих смысл жизни, – посоветовала практичная Эми.
– Ну, – рассмеялась Джо, – лично я в философии не разбираюсь, лишь иногда слышу папины рассуждения. Видно, порой я невольно вставляю в романтические истории папины мудрые мысли. А ты что скажешь, Бет?
– Я бы хотела, чтобы роман поскорей увидел свет! – сказала Бет.
Она улыбалась, однако в ее по-детски чистых глазах читалась тревога, и слово «поскорей» прозвучало слишком настойчиво.
Сердце Джо сжалось от нехорошего предчувствия, и она решилась издать свое произведение «поскорей». Со спартанским мужеством юная писательница разложила перед собой своего первенца и принялась резать с хладнокровием хирурга. Не желая никого обижать, она попыталась последовать советам всех родных, однако в результате никому не угодила.
Отцу нравилась философская направленность, и Джо ее оставила, хоть и сомневалась, что стоит. Мама считала, что в книге чересчур много описаний, и все они были вычеркнуты, вместе с важными для сюжета деталями. Мэг любила драматические сцены, и Джо не пожалела страданий, чтобы ее порадовать, а Эми не одобряла шуток, поэтому Джо, с наилучшими побуждениями, упразднила веселые сцены, оживляющие образ мрачного главного героя. В довершение всего, роман был сокращен на треть, и Джо, словно ощипанного птенца, отправила жалкие остатки произведения попытать судьбу в большом суровом мире.
Роман вышел, и Джо получила триста долларов, а также множество похвал и порицаний, и того и другого было намного больше, чем она ожидала, поэтому еще долго пребывала в недоумении.
– Мама, ты говорила, что критика мне поможет – но кому верить? Отзывы настолько противоречивы: кто-то говорит, что я многообещающий автор, а кто-то обвиняет во всех смертных грехах! – воскликнула бедная Джо, вороша гору писем, чтение которых в одну секунду наполняло ее гордостью и счастьем, а в следующую – повергало в отчаяние и ярость. – Вот этот говорит: «Восхитительная книга! Правдивая, красивая и искренняя история. Мило, свежо и нравственно!» – продолжала озадаченная писательница. – А следующий: «Теория, изложенная в книге, неверна – болезненные фантазии, спиритический бред, неестественные персонажи». Учитывая, что никакой теории я не излагала, в спиритизм не верю, а персонажей списывала с реальных людей, не знаю, верить ли этому критику! Этот пишет: «Один из лучших американских романов за последние годы». Я читала и получше! А следующий утверждает, что «хоть книга оригинальна и написана с усердием и чувством, она опасна для читателя». Ничего она не опасна! Кто-то высмеивает, кто-то перехваливает, и почти все утверждают, что я излагаю некую глубокую теорию, а я лишь хотела позабавиться и немного заработать! Надо было публиковать целиком или совсем не публиковать! Как жаль, что люди неверно обо мне думают!
Друзья и родные не скупились на утешения и похвалы, однако то были тяжелые времена для чувствительной и пылкой Джо, которая оказалась наказана за благие намерения. Опыт, однако, действительно пошел на пользу, ибо те, чье мнение было ценно, сделали замечания, благодаря которым писатель может чему-то научиться, а когда улеглось разочарование, Джо посмеялась над бедным романом, однако не потеряла веры в него и почувствовала себя сильнее и мудрее после перенесенной встряски.
– Я не помру, я же не Китс![21] – бодро заявила Джо. – К тому же есть и хорошая новость – то, что я взяла из жизни, обозвали невероятным и нелепым, а то, что придумала моя глупая голова – достоверным, естественным и настоящим. Буду утешаться этим и когда-нибудь попробую еще!
Глава пятая. Домашние хлопоты
Как и многие молодые жены, Мэг поначалу решила, что будет образцовой домохозяйкой. Дом станет для Джона раем, муж будет ежедневно пировать, и пуговицы на его костюме всегда будут на месте. И она вложила в работу столько любви, радости и энтузиазма, что успех был гарантирован, несмотря на трудности. Создание рая оказалось волнительным занятием, поскольку юная хозяйка суетилась, слишком старалась угодить и беспрестанно хлопотала, обремененная горой дел. Иногда под вечер у нее не оставалось сил улыбнуться, а Джон, заработав несварение желудка после череды изысканных блюд, проявил черную неблагодарность и попросил что-нибудь попроще. Что касается пуговиц, Мэг только диву давалась, куда они деваются, и почему мужчины такие невнимательные. Она грозилась, что заставит мужа пришивать пуговицы самостоятельно, тогда, возможно, он перестанет их теребить и дергать впопыхах.
Однако они были очень счастливы, даже когда поняли, что одной любви для семейной жизни недостаточно. Личико Мэг не стало менее красивым оттого, что привычно выглядывало из-за кофейника, а Джон не стал менее романтичным, потому что после обычного прощального поцелуя по утрам заботливо спрашивал:
– Сегодня к ужину прислать телятины или баранины, дорогая?
Маленький коттедж больше не был райскими кущами, но превратился в уютный дом, и молодые люди скоро поняли, что эта перемена к лучшему. Поначалу они увлеченно домовничали с детским энтузиазмом, а затем Джон, ощущая ответственность главы семейства, вплотную занялся своим делом, а Мэг, отложив батистовые халаты, облачилась в большой передник и взялась за работу, как говорилось ранее – не жалея сил.
Пока длилось увлечение кулинарией, Мэг изучала книгу рецептов миссис Корнелиус, словно это был учебник математики, терпеливо и внимательно вникая в формулы. Иногда она готовила слишком много и, если блюда удавались, звала на помощь родных, а неудавшуюся стряпню сгружала в корзину, чтобы Лотти унесла ее с глаз долой и скормила благодарному семейству Хаммел. После еженедельного подсчета финансов кулинарный энтузиазм стихал, и наступали дни жесткой экономии, когда бедному хозяину дома приходилось довольствоваться хлебным пудингом, тушеными овощами и подогретым кофе, что было тяжким испытанием, которое Джон сносил с похвальной стойкостью. Прежде чем Мэг все же удалось прийти к золотой середине, их не миновало бедствие, постигающее многие молодые пары – период домашних заготовок.
Одержимая желанием заполнить кладовую ровными рядами баночек, Мэг решилась приготовить смородиновое варенье. Попросила Джона заказать дюжину горшочков и запастись сахаром, поскольку смородина в их саду уже поспела, и ждать было нельзя. Джон, уверенный, что его жена умеет все, гордился ее талантами и решил, что немедленно исполнит просьбу, и урожай с единственного плодоносящего растения, которым они владеют, порадует их зимой. Он прислал Мэг четыре дюжины очаровательных горшочков, полбочонка сахара, а также мальчика для сбора ягод. Юная хозяюшка спрятала под чепец свои великолепные волосы, надела клетчатый фартук, который даже несмотря на детскую манишку смотрелся на ней игриво и, засучив рукава, приступила к делу, будучи совершенно уверена в успехе – она сотни раз видела, как варит варенье Ханна. Количество горшков поначалу ее озадачило, однако Джон так любил сладкое, а горшочки так прекрасно смотрелись бы на верхней – специально отведенной для заготовок полке, что Мэг решила наполнить их все. Целый день она собирала, варила, суетилась и колдовала. Она старалась изо всех сил, обращалась за советом к мадам Корнелиус, рылась в памяти, пытаясь понять – что же такого делала Ханна, что она, Мэг, упустила. Переваривала, добавляла сахара, начинала все заново… А коварная жижа никак не хотела застывать.
Мэг уже готова была броситься домой, не снимая испачканного фартука, и позвать на помощь маму, однако они с Джоном условились никого не посвящать в семейные проблемы, эксперименты или ссоры. Слово «ссоры» вызывало у них смех, даже сама идея, что они могут поругаться, казалась дикой. В общем, Мэг в одиночку воевала с упрямым десертом весь летний жаркий день, а к пяти часам села посреди разгромленной кухни и, заломив перепачканные руки, зарыдала в голос.
Надо сказать, что в первые дни супружеской жизни Мэг, переполненная энергией, часто говорила:
– Мой муж может приводить друзей домой, когда пожелает. Я буду всегда готова. Никакой суматохи, недовольства или смущения – чистый дом, радостная жена и вкусный ужин! Джон, дорогой, не нужно спрашивать разрешения, приглашай кого хочешь, я всегда рада!
Как это было очаровательно! Джон, сияя от гордости, думал, что у него лучшая в мире жена. Иногда у них случались гости, тем не менее без предупреждения еще никто не приходил, поэтому у Мэг не было возможности отличиться. Юдоль земная часто приносит нам тяжкие и неожиданные испытания.
Джон забыл про варенье, иначе не было бы ему оправдания, поскольку он решил привести в дом нежданного гостя именно в тот злополучный день. Мысленно поздравив себя с тем, что с утра заказал продукты для весьма приятной трапезы, которая, вероятно, будет готова к его возвращению, гордый новым статусом мужа и хозяина Джон шел домой в сопровождении друга, предвкушая, как будет очарован гость, когда красавица Мэг выбежит навстречу.
Достигнув «Гнездышка», Джон понял, что мир полон разочарований. Входная дверь, обычно гостеприимно распахнутая, была не только закрыта, но и заперта на ключ, а на ступеньках крыльца осталась вчерашняя грязь. Окна гостиной также были закрыты и зашторены, красавица жена в белом платье с кокетливой лентой в волосах не шила на веранде, прекрасная хозяйка с сияющим взором не бежала встречать дорогого гостя. Ничего подобного не наблюдалось. Казалось, в доме нет ни души – лишь перепачканный смородиной мальчишка спал под кустом.
– Боюсь, что-то случилось… Подожди в саду, Скотт, а я поищу миссис Брук, – сказал Джон, встревоженный тишиной и неподвижностью.
Он поспешил на задний двор, следуя за резким запахом жженого сахара, а мистер Скотт шел сзади со странным выражением лица. У входа он тактично отстал от мистера Брука, однако видел и слышал происходящие в кухне и, будучи холостяком, получил огромное удовольствие от представления.
На кухне царили хаос и разруха; первая партия жидкого варева была с горем пополам разлита по горшкам, вторая – по полу, третья весело булькала на плите. Лотти с невозмутимостью, присущей ее народу, ела хлеб, запивая смородиновым компотом (именно так выглядело пока варенье), а миссис Брук горько рыдала, зарывшись лицом в фартук.
– О, моя дорогая, что с тобой? – воскликнул Джон, вбегая на кухню.
Он испугался, что Мэг обварила руки или с кем-то случилась беда. Присутствие гостя в саду обостряло ситуацию.
– О, Джон, я так устала, замучилась и издергалась! Я с самого утра вожусь с вареньем! Помоги мне, пожалуйста, иначе я умру!
Измученная хозяйка кинулась на грудь мужа, и объятия ее были сладкими во всех смыслах, поскольку фартук был залит вареньем, как и пол.
– Что такое, дорогая? Произошло что-то ужасное? – спросил Джон, нежно целуя съехавший на бок чепец.
– Да! – рыдая ответила Мэг.
– Расскажи скорее! Только не плачь – для меня нет большего несчастья, чем твои слезы! Ну же, в чем дело, любовь моя?
– Варенье… не густеет… Я не знаю, что делать!
Джон Брук никогда так не хохотал – ни до этого момента, ни впоследствии, Скотт, услышав веселые раскаты, доносящиеся из кухни, невольно улыбнулся, а для Мэг это была последняя капля.
– И вся беда? – смеялся Джон. – Выкинь его в окно и забудь! Я куплю тебе бочку варенья, если хочешь! Только успокойся, пожалуйста, я пригласил Джона Скотта к ужину, и…
Ему не удалось закончить мысль. Мэг, оттолкнув мужа и трагически всплеснув руками, рухнула на стул, воскликнув с возмущением и упреком:
– Гость к ужину?.. В таком беспорядке? Джон Брук, как ты мог?!
– Тише! Он в саду. Я забыл о проклятом варенье! Теперь уже ничего не поделаешь, – сказал Джон, обводя взглядом картину разрухи.
– Надо было послать весточку или предупредить утром! Разве ты забыл, что я занята? – сердито ответила Мэг, ведь даже самые кроткие горлицы начинают клеваться, если их обидеть.
– Утром я не знал и весточку послать не успел бы, мы со Скоттом встретились по дороге. Предупреждать я не думал, потому что ты всегда говорила: зови, кого пожелаешь. Я раньше не звал и больше не буду… – расстроенно произнес Джон.
– Очень надеюсь! Уведи его немедленно! Я не могу никого видеть, и ужина нет!
– Просто чудесно!.. Я же присылал говядину и овощи, а ты, между прочим, обещала сделать пудинг! – воскликнул Джон, подбегая к кладовой.
– У меня не было времени готовить. Я думала, мы поужинаем у мамы. Прости, я была ужасно занята! – Мэг вновь расплакалась.
Джон обладал мягким характером, но не был лишен человеческих слабостей: прийти домой уставшим и голодным и найти беспорядок, пустой стол и сердитую жену – такое развитие событий отнюдь не располагает к спокойствию. Джон, однако ж, сдержался, и буря наверняка миновала бы, не произнеси он одного неудачного слова.
– Да, вышло неприятно, я понимаю, но с твоей помощью, мы все уладим и хорошо проведем время. Не плачь дорогая, соберись и найди нам что-нибудь поесть. Мы голодны как волки и привередничать не станем. Подай холодное мясо, хлеб и сыр. А на варенье мы не претендуем!
Он хотел пошутить, однако неудачный выбор слова решил его судьбу. Мэг нашла, что высмеивать ее досадный промах жестоко, и ее терпение лопнуло.
– Неприятно? Вот сам и выпутывайся из этой «неприятности»! Я слишком устала, чтобы «собираться». Предложить гостю глодать кости и жевать сухой хлеб может только мужчина! Я такого в своем доме не потерплю! Веди своего Скотта к маме, скажи, что я заболела или умерла! Я не могу его принять! Так что смейтесь надо мной и над вареньем, сколько угодно, вам все равно здесь больше нечем поживиться! – выпалила она на одном дыхании и убежала в свою комнату, чтобы горевать в одиночестве.
Чем занимались эти двое в ее отсутствие, Мэг не знала, однако Скотта к маме никто не отвел, а когда мужчины ушли, Мэг, спустившись на кухню, к своему ужасу, обнаружила следы перекуса на скорую руку. Лотти доложила, что «джентльмены много ели и смеялись, а потом хозяин велел выкинуть все варенье и спрятать горшки».
Мэг мечтала пойти домой и пожаловаться маме, однако ее сдержал стыд за собственные промахи и преданность Джону, он, конечно, ужасно себя повел, но зачем выставлять его в дурном свете перед родными? Немного прибравшись, Мэг красиво оделась и села ждать мужа, готовая к примирению.
Тот, к несчастью, домой не торопился, поскольку видел ситуацию по-своему. Скотту он представил инцидент с вареньем в виде шутки, как мог, объяснил отсутствие жены и так радушно принимал гостя, что тот остался крайне доволен импровизированным ужином и пообещал прийти еще. Однако Джон был сердит, хоть и не показывал этого. Он чувствовал, что Мэг его подвела и бросила в трудную минуту.
«Несправедливо говорить человеку, чтобы приглашал гостей, когда заблагорассудится, а потом, когда он пригласил, злиться, обвинять и бросать его на произвол судьбы, делать посмешищем и предметом жалости! Видит бог, несправедливо!»
Пируя с приятелем, Джон внутренне кипел от возмущения. Впрочем, когда страсти немного улеглись и он, проводив Скотта, возвращался домой, его настрой смягчился.
«Бедняжка! Ей тяжело пришлось, а ведь она старалась ради меня! Да, Мэг была неправа, но ведь она еще молода. Я должен терпеливо ей объяснить!»
Джон надеялся, что она не ушла домой – не хватало, чтобы родные их обсуждали и вмешивались! От одной мысли об этом он снова рассердился. Потом испугался, что Мэг все еще плачет и заболеет от слез и горя, и сердце его смягчилось. Он решил по-доброму, но твердо, очень твердо, дать ей понять, что она нарушила супружеский долг.
Мэг тем временем тоже решила по-доброму, но твердо объяснить Джону, что он не выполнил обязанностей. Ей хотелось побежать навстречу, попросить прощения и тут же получить поцелуй и утешения (в чем она даже не сомневалась), однако она ничего подобного не сделала и при появлении Джона стала беззаботно напевать, покачиваясь в кресле за шитьем, словно светская дама в салоне.
Джон, спешивший к своей Ниобе[22], был слегка разочарован. Уязвленная гордость не позволила ему просить прощения первым, и он неторопливо зашел, лег на диван, непринужденно заметив:
