Луциан Торпеда
LAVANDA. Audi cor tuum

Сенечка слушал Вадима, а глаза нырнули в закоулки памяти, вылавливая кадры своей жизненной лирики.

– А знаешь, Вадь. У меня ведь тоже мечта есть. От доживу до тридцати пяти лет и президентом стану. А что ты так смотришь? Стану художником. Прославлюсь. Все будут знать меня; а тут «хоп» и в политику.

– Зачем?

– Понимаешь, Вадь… я людям помогать хочу. Посмотри, шо кругом несётся. Страдания одни. Вливают народ на ловеху! Копейки сыпят в карманы.

– Надо же… додуматься до такого…

– Клинику хочу построить для помощи онкобольным. Не просто клинику, а лучшую в мире. С самым дорогим оборудованием и лучшими врачами. Вот она! Моя цель!

Вадим глянул на Сеню, у которого выразительно выступила горькая улыбка, скрывающая приторные приливы.

– Сень…! – Протягивая пятерню. – Забудем это недоразумение?

– Забыли. У тебя всё будет. Когда станет тяжко, помни, что свет в конце – это начало.

– Да, друг… ты прав.

– Вот и метрополитен. Посыпались?

– Да… надо позвонить. Ты иди, а я догоню.

Не прошло и минуты.

– Сень! Скорая приехала. Что-то с сердцем. Это всё я…!

– Не вини себя. Легче не станет. Всё будет заебись. Помогу, чем смогу.

Они зашли в здание метрополитена; в кармане у Сени завалялся жетон. Он пошёл в кассу и купил ещё один; ещё этот непонятный, назойливый, из неоткуда, звук: «Пик- пик – пик…»

Проходи, дорогой. – Турникет дал добро. – Поехали, братанчик. Тебе надо взбодриться.

Ночной метрополитен, пустота и тишина; тиканье часов и рычание финиширующего поезда…

Сеня сидел с бесстрастным лицом, переполненный мыслями; Вадим, рядом, облокотился головой на поручень. Из ушей торчали наушники, а Вадя словил кемаря…

Конечка. Ночная магистраль. Сосны. Хвойный ветерок. Запах горелого и одурманивающего. Неизвестные сидели над бутылкой и проводили обряд по очищению от депрессии.

Около остановки стоял автобус, который ожидал, когда шеф вдавит педаль газа.

С прохладцей из подземки вышел Вадим, а вслед за ним Сеня.

– Вадь! Это же крайний! Полетели!

Вадим бежал нехотя. Он никуда не спешил. Переживания давили его. Прыг. Дверь автобуса захлопнулись.

Ноги бежали наперегонки со временем. Пыль поднималась выше колен. Щебень становился очень большой преградой в этом марафоне.

– Фух, сука! Успели!

Тёмная, жаркая конура. Фонари светили в окна оранжевым, дешевым светом. Холодильник дырчал, как трактор в поле.

Сеня скинул всю одежду и выперся на второй этаж. Вадим сел на край стула, водя глазами вокруг и вздохнул.

Арсен глянул на часы и сказал:

– Душ до полуночи. Не успели. Вадюха, не переживай! Я уверен, что всё будет в поряде. Слышишь? Тебе бы отдохнуть. Утром помоемся! Доброй ночи, дружище.

– Доброй… дружище…

Сенечка прилёг, устраиваясь поудобней; бессонница переворачивала его по койке.

Он открыл широко глаза, пробуривая потолок, по которому таракан гонял сороконожку.

Сквозь депрессию и приступ панической атаки, Сеня впадал в пустоту:

– Такое дурное чувство! Нутро выворачивается! Очково шо-то… Как будто шпагами насквозь прокалывает… ай!

8

– Ого! Как я здесь очутился? Снова лунатизмом страдаю чи шо? Ничего не помню… ото выпил сока на центрах…

Сеня стоял посреди улицы, вкопанный, как столб, оглядываясь по сторонам; на дворе был плотный, солнечный день, но ни единой души не то, шо поблизости не маячило, а даже на радарах не прорисовывалось и это ещё больше сбивало Арсена с панталыка.

Он вынул с кармана свой гаджет, но разблокировать его не удалось; Сеня зажал кнопку блокировки. Экран засветился, показывая, что аккумулятор сдох.

– Шо за гон? Я ж его всю ночь на зарядке держал! Алло, Водафон!? Весело, однако… Ладно. Не проблема. Щас у людей поспрашиваю.

На обочинах даже машин не было; в такое позднее, дневное время рабочие люди уже на местах; Сенечка набрал воздуха полные легкие и воскликнул:

– Люди! Вы где? Вымерли или шо?

Вдруг вдалеке стало проглядываться строение, которое было достаточно мелким и непременным.

– О! А это шо? Может там кто-то скоординирует? Идём почву пробивать!

Арсен помчался туда без низкого старта; он двигал туда со скоростью Флэша. Каждый шаг давался так легко, будто Сеня парит над выбитыми тропами. Сила трения сегодня на его стороне.

Двери, в это старое замызганное здание, открылись сами собой; то ли от сквозняка, то ли хуй его знает. Табличка с названием данной конструкции была затерта временем и держалась на честном слове; только надпись, с обозначением улицы: «Щорса 1», была свеженькой.

– Так, может, это универ? Не обрадует этот факт…

Тьма кромешная. Штын изнутри был ни туды, ни сюды. Пахло дурно: с одной стороны хлоркой, кровью и формалином; с другой румянами, тональным кремом, пудрой и лаком для волос.

Смесь этих запахов представляла из себя не очень перспективный экстракт.

– Фу! Ебануться! Это уже ни в какую калитку не лезет! Шо ж это за парфюм такой нежный?!

Коридор похож на больничный или общажный. Лампы выключены. Экономия в стране.

– Странно тут скажу я вам… и стремно!

Сеня прошёл к лестничному проходу. Здание было одноэтажное, поэтому ступеньки вели только в подвал.

Он подумывал спуститься, подбираясь к лестнице. Шаг за шагом. Ступенька за ступенькой.

– Я, конечно, не трус… но мне там ловить нечего. Ещё всякие «Битвы экстрасенсов» и моё воображение, подстрекают меня не лезть дальше.

Арсен, по фасту, развернулся и дал обратный ход на выход.

Несмотря на жаркую погоду, в помещении был невероятный дубарь; от такого дубаря, кожа моментально меняла свой оттенок.

Сеня толкнул дверь рукой вперёд, но она была закрыта на замок:

– Во дела… может, я заблудился? Тут только один выход. Харе гнать… Люди! Вы где? Откройте! Ладно…

«Гуп». «БАМ». «Хуяк». «Бах». Попытка за попыткой. Усилие за усилием. Нихуя!

Никто вокруг даже не встревожился. Было тихо, как в морге.

– Люди… есть кто живой? Хорошо попробуем по дефолту. Агов! Люди! Здоровенькі були! Є хто в танку? А в ответ… тишина… Едрен батон! Кто запер дверь?!

И тут прозвучал визг с конца коридора; такая ситуация поднапрягла Сеню.

– Помогите! Пожалуйста! Не надо!

– Здесь кто-то есть? Выбор у меня невелик. – Затроил он. – Пройдусь. Гляну шо там…

Сенечка медленно, с осторожностью, крался прямо, в конец коридора.

Позади, пробежало что-то темное и холодное; спустя пару секунд, Сеня сидел на сраке:

– Шо за гонево? Кто тут?

Сквозь мгновение, в коридоре загорелись все лампы; от этого ситуация не улучшилась.

Белый кафель был в затертых кровавых разводах; на стенах и потолке была та же картина.

Сеня вскочил и пробежал в конец коридора. Пульс валил за сто шестьдесят. Одежда и руки были испачканы кровью.

Он хотел глянуть в окна, но они были забиты досками.

– Спасите! Они… а! Я больше не могу!

Крик тревожил его ещё больше. Тем более голос был до боли знакомый. Сеня взглянул на дверь. Она была новенькая, чистенькая, словно не из этой сказки.

На дверях висела табличка с номером «98».

Он взялся за ручку. Бережно нажал на неё, плавно толкая дверь вперёд; перед ним работал телевизор, но картина, которую показывали по ящику, ошарашила полностью.

Он увидел того маленького Сенечку; это была не главная беда этого дня.

Это была та сцена, которая поразила его в самое сердце. Очаг неприятных воспоминаний.

Слёзы хлынули водопадом. Сенечка пал в ступор. Он просто тупился в экран и всхлипывал.

– Не надо!!! – Заволал Арсен.

Телек вырубился и наступила тишина. В палате включился свет; она оказалась небольшой – размером с минимаркет.

На кушетках лежали накрытые тела. Это от них пахло лаком для волос и пудрой. Стерильно. Хлоркой пахло.

– Шо за хуйня тут происходит?

– Это кто тут материться? – С кушеток попадали покрывала. – Сейчас по губам, как получишь!

Сеня аж седину поймал от увиденного ужаса. Он сжал губы; да шо там губы – всё сжалось.

С кушеток повставали тела. Арсен не верил своим глазам, отнекиваясь кивком головы.

– Ремнём хочешь получить?

В их выражениях лиц он не наблюдал доброго настроения:

– Этого не может быть…

Норадреналин вздёрнул его. Сеня начал бежать назад. Хуй там. Ноги перестали слушаться и начали невыносимо ныть и подкашиваться.

Сеня бежал сквозь боли. Он понимал, что они уже наступают. Совсем рядом, сцепив зубы, он начал махать руками. Ноги начали понемногу слушаться; Сеня у выхода.

Он начал пиздячить двери, шо дурной. Они не поддавались.

– Сука! Пора просыпаться!

Сенечка понял, что бежать некуда. Он повернулся к ним лицом, падая на колени и прошептал, поднимая громкость:

– Я не могу поверить! Как? Мне же… Вы же… Вы вернулись? Я не могу поверить… я так скучал… Я вас не боюсь! Чего вы остановились? – Сквозь ком в горле. – Я так люблю вас… и так виноват перед вами… а знаете, когда я это начал понимать? Когда поздно стало… когда в лоб вас целовал! Простите меня! – Не удержав слёзы. – Прости, деда! – Разбивая себя. – Я вёл себя, как ублюдок… ты же добра хотел. И даже в последние моменты я был гнидой… ты потух в одно мгновение… Я готов землю жрать, чтобы хоть на секунду вернуть вас! Заберите меня с собой! Так нужно? Давайте! Я сказал самую малость, но эта малость гложет изнутри! Больше жизни вас люблю… – выколачивая себе кулаком в грудь. – Вы здесь!

Лампы перестали гореть и время остановилось; Сеня склонил голову.

– Ты чего, малюк? Я никогда не сердился. Ты же на руках у меня, совсем крохой, засыпал. Я был строг к тебе и переживал за тебя. Береги родных.

– Ми ж тебе любимо.

– Мы будем рядом и придем на помощь к тебе ещё множество раз.

– Смотри какой взрослый стал. Самостоятельный.

– Бережи себе!

Сеня рыдал, словно маленький мальчуган:

– Я обещаю… вам… я стану человеком! Вы будете мной гордиться! – Всхлипывая – Я скучаю…

Снова наступила тишина; они улыбались и тешились, а Сеня вытирал слёзы рукавом.

Сеня протягивал руку на встречу, но они отдалялись от него. Все его любимые и родные люди уходили в даль, освещая сиянием помещение, произнеся лишь одно слово:

– Рано.

– Погодите…

Кровь со стен исчезла и в окна прорезался солнечный свет. Дверь за спиной открылась. Сеня оглянулся, с перепугу, а когда повернулся, то все исчезли.

Сеня поднялся на ноги и вышел на свежий воздух.

9

Будильник заведен на семь утра, а это значило, что сегодня первый день студенческой жизни; Сеню подкинуло пинком под сраку.

Пацаны ещё спали, вошкаясь на койках. На полу, словно змеи, распластались переноски и прочие провода, а на потолке здоровый таракан гнался за более мелким; Сеня наблюдал за этими догонялками, с озадаченным взором, будто не это была главная проблема наступившего утра.

Игорь ворчал реплики по-скандинавски. Вадя лежал лицом к стене и почухивал левую булку. Борис что-то плямкал во сне. Марк лежал в обнимку с радио «KIPO». Остальных типов, на удивление, не было в комнате. Общажная идиллия.

Сеня тихонько сиганул вниз. Вошёл в тапки. Пристелил кровать. Потянулся вверх, словил молдована и сказал себе:

– Они будут мною гордиться.

После схватил полотенце. Тихонько надел тапки. Проскользнул сквозь преграды, на полу, и выскочил в душ, хватая полотенце.

Вся общага ожила. Заебаные, запухшие тела повылазили со своих комор. Все куда-то суетили. Сразу можно было отличить первый курс от старших курсов – молодые проплывали неуверенно и ближе к стеночкам, а типы, шо постарше гоняли на покерных щах; Сеня всегда улыбался с таких жёстиков. Вот она – студенческая жизнь. Романтика.

Арсен быренько спустился на первый этаж. Прошёл коридором к душевой комнате. Очередь в женский душ тянулась аж к выходу из общаги.

Сеня посмотрел на подружань, оценив ситуацию и сказал:

– Фух! Повезло, шо я не девочка. – Все разом глянули на него, словно Горгоны. – Ну а что ж поделаешь, девчонки? Крепитесь! Вы тоже помоетесь сегодня.

Арсен открыл двери. Вода шумела, как на Ниагарских водопадах.

– Ух, горяченькую дали. – Глянув в сторону подруг. – С легким паром.

Сеня зашёл в предбанник. Осмотрелся. Пар стоял, шо в бане. Он быренько выпрыгнул с труханов и побежал мыться.

Сеня мылся не сам. Помимо него было ещё два типули, которые тоже торопились на пары. Та так торопились, шо один из них мылся в носках и трусах.

Он по шурику вспенился с ног до головы и, напевая песенку, начал смывать с себя эту пенную вечеринку.

Смывая из себя всё эту движуху, Сенечка услышал странно – непонятный диалог:

– Ты шо робиш? От імбіцил!

– Та, братіку, не успєваю на пари!

– Фу! Оце ти кончаний!

Двери хлопнули. Работал бойлер. Стало совсем тихо.

Арсену стало интересно, что ж этот штрих там натворил, шо его «корефан» на него так рычал.

Сеня вытирался полотенцем по-особенному, шо оставался мокрым в любой ситуации.

Он вышел в предбанник. Ахуеть. ЕБАНУТЬСЯ. К такому его жизнь не готовила. Он не думал, что такое можно вообще себе представить.

– Ебать ту Люсю вверх ногами!

Сеня вылетел из душа, немного не в своём цвете. Он пнул дверь так, что она чуть не катапультировала половину очереди, состоявшей из липких подруг, в конец коридора.

Сенечка залетел на родной третий этаж, со скоростью торпеды. Он быстро добрался до своей берлоги и залетев туда, как пробка от шампанского, заявил в бранной форме:

– Пацыки! Вставайте! Это пизда! Я в ахуе! Слушайте новость. Вы щас подваритесь!

Все подскочили с кроватей, смотря на Сеню потерянным, плавающим взглядом.

Сенечка стоял и оглядывал всех, что-то прокручивая у себя в голове.

– Кажи вже! – Залепетал Игорь.

– Та я это… так подумал… короче не скажу. Вдруг кому-то это неприятно.

– Не приятно вставать в десять минут восьмого! – Пробормотал Марк.

– А никого не интересует, дорогой, что тебе там неприятно. – Зарядил Арсен. – Ладно скажу, пацыки. Там такое дело в душе… короче! ТАМ КТО-ТО НАСРАЛ, ПРИКИНЬТЕ!

Презрительные взгляды окружили Сеню со всех сторон. Вадим прищурил один глаз, почесал в носу, а после задал риторический вопрос в сторону Сенечки:

– Брат, ты сдурел? Гавно и гавно. Они ж не в карманы тебе нагадили. Дай поспать, пожалуйста.

Все ребята легли поудобней, чтобы досмотреть утренний, но не крепкий сон.

Тем временем, Сеня быренько впрыгнул в одежду, взял зубную щетку с пастой и вылетел тихонько в коридор.

Почистив зубы, он схватил в руки коры, щетку для обуви и снова выбежал в коридор.

Натирать педали до блеска – это был своего рода ритуал для Арсена. Он говорил так: «Я не комфортно себя чувствую в грязной обуви! Это ровняется тому же, что и вытереть жопу туалетной бумагой, а потом свернуть ее и ещё раз вытереть…»

Сеня залетел в комнату с надраенной до блеска, как у кота яички, обовью; он ещё раз проверил всё ли запихнул в рюкзак и присел, чтобы обуться.

Обувшись, Сенечка склепал себе что-то похожее на бутерброд и пошёл к выходу.

– Пацаны, я погнал. Всех обнял. Счастливого дня.

– Угу… – хором ответили пацаны.

– И тебе счастливо. – Продолжил Вадя.

Сенечка вылетел с общаги. С разгону вдохнул в себя всю свежесть осени и, ненароком, запахи обоссанных углов.

Он пошёл в сторону остановки. Дорога была ему известна, поэтому навигатор был ни к чему.

На остановке стояло полным-полно студентов. Каждый из них выглядел настолько неформально, что Сенечке стало неловко. Творческий движ.

Все были такие разные. Одевались как им вздумалось. Интересные стрижки, разные цвета волос, куртки размера: «мешок», штаны, заправленные в носки у типов, рваные колготки у подруг, обувь интэрэсная. Это была отдельная субкультура – поколение электронных сигарет, однохапкового движа, дешевого педрулина, кислоты и временной музыки.

Сам Сеня не видел в них чего-то отрицательного, но одевался по стандарту: коры, спортивки, лёгенькая футболочка, олимпос и кепчик. На каждой шмотке красовались три полосы. Полосы, которые были не просто фирмой, а отдельной культурой. Свободной культурой. Художники и артисты, которой творили реальное искусство. От души. Бескорыстное.

Арсен так залип на всю эту движуху, что чуть не проворонил автобус.

Три, два, один… дверь открылась и тут началось. Все пытались втиснуться. Дискотека. Притулиться бы поближе друг к другу, чтобы больше влезло.

Начался лютый «слэм». Туда-сюда. Крики. Вопли. Кого-то зажала дверь на пол пути. Кто-то не может выйти из транспорта и нервно разносит всё перед собой; полюбе, кто-нибудь из этих студентов, не успел помыться с утра и в салоне будет штынять селедкой; сто проц.

– Фу! Та ну нахуй! Следующий подожду.

Такого прикола он даже на родине не встречал. Люди были, шо дикие. Это было больше, чем простая спешка. Вся эта дичь, которую вытворили пассажиры, была похожа на чёрную принципиальность. Сардины.

Недолго Сенечке пришлось стоять. Буквально через пол минуты, на горизонте, нёсся ещё один автобус.

Он подъехал совершенно пустым. Сеня просто, с улыбкой посмотрел во внутрь автобуса. После, как победитель, поднялся в салон и присел на свободное место.

Сеня взглянул в окно. Понял, что чего-то не хватает. Рукой обшарил карманы. На месте. Из правого кармана олимпийки он достал наушники.

Распутать их дело не из лёгких. Началось развлекательно-познавательное шоу, по типу «Умелые ручки».

Петля за петлей. Движение за движением. Туда-сюда. Оп-оп. Ещё совсем немного. И… вуаля!

Он подключил гарнитуру к своему гаджету. Нашёл одну из новых песен в плейлисте. Ту, которая ещё не успела прижиться. Седлал на полную громкость и кайфонул.

Через десять минут он подъехал к станции метро. Арсен выскочил из автобуса. Перебежал дорогу, чтоб быстрее спуститься вниз и не толпиться.

Не тут-то было. Около кассы была очередь аж до рельс.

– Ага! – Прихмурился Сеня. – Прыгать через турникет уже не варик! Допаркурился вчера.

Сенечка стоял и не мог определиться, куда ж его деться?! Тут вариантов немного.

– О, точно! У меня ж «NFC» есть! Та ты шо… вот это да. Как оно там работает?

Он приложил телефон к датчику обмена данными… «Прохід дозволено».

– Вот это прикол. Никогда не думал, что эта приколюха работает.

Вот уже и поезд подъезжал. Звук, который абсолютно глушит. Незабываемое ощущение. Особенно, для человека, который метрополитены даже на картинках редко встречал.

Сеню очень радовал тот факт, что вагоны были пусты. Глаза разбегались от такого выбора свободных мест, но он был достаточно смышлёным парнем и понимал, что надо примоститься ближе к выходу, чтобы без лишней толкучки выскользнуть из вагона.

Он присел, достал заветный блокнот и начал заниматься делом.

– Так это ж надо остановку свою не прозевать, – подумал Арсен, – а то страх, как не переношу опаздывать.

Музыка долбила перепонки по полной. Каждую остановку Сеня вытягивал правый наушник и прослушивал название станции, залипая в ленту соц сетей, параллельно кидая наброски в блокнотик.

– О, моя следующая. – Вставая. – Странно, что вагон совсем не забит.

Сеня выскочил из вагона и пошёл в сторону эскалатора.

Ух, живописные, подземные станции. Каждая несла за собой индивидуальный почерк.

Как же весело подниматься на эскалаторе, а смотреть на людей, движущихся в противоположную сторону было хоть не культурно, но познавательно.

– Вау! Какие высокие дома! – Сеня открыл рот и рассматривал строения по сторонам. – Та шоб я тут жил… не гоните! Это ж целые небоскребы. Чувствую себя таким мелким. Аж дух захватывает! Ух! Урбан…

Сенечка точно знал, где находиться универ, ведь навигатор покажет дорогу даже в лесу.

– Так, а шо там часы мне покажут? Пол девятого?! Юху! Мне на девять. Та ты шо! Можно даже в развалочку грести.

Развалочка у Арсена плохо получалась. Сложно передвигаться в медленном темпе, когда привык к такому сумасшедшему трафику.

В такое время город просто кишит молодежью. Кто-то на учебу. Кто-то мимо учебы. У каждого своя дорога.

Крыша универа виднелась сквозь многоэтажные высотки.

Сеня петлял сквозь всех этих людей, лавируя то влево, то вправо, словно на праздник; для него всё было сущим праздником, а не каторгой. Странно, как для типа, который прогулял мимо школы одиннадцать лет жизни.

Вот он – универ. Самое родное место на ближайшие четыре года, а, может, и больше, если повезёт.

Территория просто невероятная. Ландшафт бомбезный: фонтанчик, клумбы, аккуратно постриженный газон и огромезная доска выдающихся выпускников. Сенечка знал, что скоро и его фотография займёт там почетное местечко.

Сеня наступил на шо-то мягкое и сразу не понял юмора: почему нога не скользит по старому кафелю? Он глянул вниз и шокирующе-удивлённо воскликнул:

– Тут прям очень сказочно! – Понемногу приходя в себя. – А где моя аудитория?

Сеня заглянул в расписание:

– Ага! Мне в триста первую! – Невзначай поправляя на себе одежду, поднимая козырёк старого кепарика. – Ну, удачи мне.

Сеня плавно передвигался коридором, рассматривая всё с таким же энтузиазмом ковёр под ногами: то прыгая, то проверяя пальчиками ворс.

Триста первая, вторая, третья, четвёртая…

– Так, стопулики! А мне в пятую или в первую? Так, если мне не изменяет память, в пятую… или в первую. Та не, сто процентов в пятую. Не понял юмора… Хм… Не задача. А где пятая?

На встречу Сене передвигалась женщина с обслуживающего персонала. Он собрал мысли в кучу и аккуратненько поинтересовался:

– Девушка! Погодите!

Женщина повернулась, показывая жестом на себя, как-бы интересуясь – «Это вы мне?»

– Да-да, это я вам, – передвигаясь навстречу, – погодите!

– Чего надо?

– Подскажите, где триста пятая находится?

– Во, – показав прямо, – перед носом же!

– Ой! Не заметил! – Неловко засмеявшись. – От Емеля!

– От же ш молодьож…

Было понятно, что она не настроена на диалог с конкретным молодым человеком, поэтому пошла дальше, виляя большой попкой, словно Глория из Мадагаскара.

– Большое спасибо, выручили!

– Тук-тук, не опоздал? – Просовывая физиономия в щель. – Разрешите войти?

Препод уже что-то глаголил, хотя до начала пары было ещё четыре минуты.

В аудитории пахло дорогим парфюмом – «Hugo Boss». От кого это такой приятный запах? Гагага. Не от препода же.

– Здравствуйте! Не опоздали. Проходите, присаживайтесь, где вам удобно. Я только разогреваюсь.

В аудитории засела нехилая рать, закаменевшая от интереса.

– Ещё раз напомню, для новопришедших, как меня величать. Обращаться ко мне можете Рудольф Исраелович.

– Как? – Переспросил Сеня. – Давайте я запишу.

– Молодой человек, в вашем возрасте рано и крайне невыгодно иметь проблемы со слухом! Это я вам, как профессионал говорю. Поразмыслите над моими словами, милейший. Иначе вы здесь лишний.

Рудольф Исраелович выглядел совсем не как человек, который может колоть словом, подобно шпаге; это был мужчина лет тридцати пяти- сорока, скорее всего, не женат.

Выглядел, как обычный, среднестатистический бедный препод-мышонок. Имел не высокий рост, острый, как копье, нос; массивные уши, которые спрятались за густой шевелюрой; черноту и строгость взгляда ярко выделяли оптические очки, без которых он вряд-ли что-то видел; основной упор немного припадал на правое плечо, видать скосилось из-за сумки, но на ногах стоял уверено; лишних жестикуляций не демонстрировал; над такими обычно издеваются и отжимают, шо половую тряпку

– Шо он о себе возомнил? – Прокручивал Сеня.

– Молодой человек, на мне разве мультики показывают или фильмы для взрослых? – Накалял Рудольф Исраелович. – Или, может, я вам понравился? Простите, но я натурал.

Аудитория упала на «гага».

Сеня смотрел на него из-под лба, понемногу возгораясь. Контроль сходил на нет. Он стиснул кулаки, на лице вылезли вены.

– Вам не хорошо? Может, таблеточку? Или как там молодежным сленгом? Колесо закинете?

– Давай, ещё слово! – Шептал Сеня. – Только вырыгни ещё что-то… будет тебе борода!

В аудитории наступила гробовая тишина. Всем было интересно послушать этот словесный махач.

– Представьтесь, молодой человек, а то дыру во мне пробурите, а имени вашего я так и не узнаю.

– Арсен! – Сцепив зубы. – Златников!

– Ладно, Семён, приятно познакомится.

– Может, это у вас проблемы со слухом? Арсен, а не Семён! Пора бы вам задуматься о выходе на пенсию.

– Очень интересно! Мне какая разница? Хоть Ипполит! Присядьте, Арсен, а то слух у вас уже и так никудышный, ещё и артрит заработаете, или сколиоз.

– А вам какая разница?

– Без разницы, милейший, параллельно. Может, прилечь хотите?

– Может, и хочу! – Растягиваясь вдоль парт. – Удобно.

– Я не потерплю такого у себя в аудитории! Это как вы можете себе такое позволить?

– А вот так!

– Это переходит все грани! Как же вы без подушки? Быстренько сбегайте себе за подушкой, а ещё снимите обувь. Она у вас вон какая немытая!

Сеню аж заземлило ненадолго от таких фраз. Коры оскорбить. Это ж нельзя.

– Слушайте, Рудольф Адольфович, может, вы протрете? У вас он во рту как влажно!

– Правильно подметили! – Взяв бутылочку с водой в руки. – Надо горло смочить.

– Смотрите не поперхнитесь, а то всякое в жизни бывает.

– Сердечно благодарю за ваше беспокойство. – Подмигивая. – Так, уважаемые, на чем мы остановились?

– Может, пару начнём? Или у вас понос словесный? Бабы давно не было?

В аудитории наступила длительная пауза. Рудольф Исраелович просканировал каждого взглядом, насколько это было возможно и выдал, как будто изначально подводил к этому:

– От трухлявая голова… вспомнил! Я начал объяснять вам, что в профессии останутся из двухсот человек – максимум трое, остальные же пропадут пропадом: покончат жизнь суицидом, кто-то сконает от тяжелых наркотиков, отдельная часть будет в местах не столь шикарных, а большая часть, – указывая на Сеню, – продаст свою мечту за тридцать серебряников. Всё просто!

– Не обобщайте! – Зарычал Арсен.

– Семён, я не закончил. Я дам вам слово. Не переживайте! – Жестом заткнув Сенечку, как первоклассника. – Вернёмся к моему спичу. И только избранные дойдут к своей мечте и поднимутся на пьедестал искусства.

– Слушайте, Рудольф Макакиевич, вы намекаете на то, что здесь собрались будущие уголовники, наркоманы и продажные тела?

– С чего вы взяли, что я намекаю? Я всё прямо изложил! – Хитро оскалив зубы. – Вы ещё и недалекий? Хотя, кого я спрашиваю?!

– Шо вы себе позволяете? Вы себя видели… дорогой мистер гусак?! – Глаза у Сени загорелись, и он вошёл в азарт. – Вам же, наверное, в жизни не очень фартонуло? Да? Ходите он, как бедняга, в зашарпанном костюме! Хотели продаться, правда? Не купили? Даром отдались, раз уж так громко об этом заявляете! На что вы детей подстрекаете? Вы же просто завидуете..! От кем вы хотели стать?

– Дорогой мой мальчик, вы ещё так юны, а уже так слепы… эх, так ведь и без зрения вовсе остаться можно! Берегитесь! Вы попали в самую непредсказуемую игру и поверьте, вы сможете победить всех, выйти сухим из воды, разве что ножки немного промочив. Вы же на деньги ваших родителей живете? Конечно! Можно и не спрашивать, раз вы у нас такой заядлый деятель искусства. Теперь я хочу немного приоткрыть ваши глазки детские… а стать я хотел космонавтом!

– Ну-ну!

– Давайте представим, что сейчас вам звонят родители и говорят, что купюры закончились и осталась только бумага. Гм… что вы сделаете?

– Нахаслю миллион таких купюр! Нарисую…

– Вы наш художник! Что вы тут забыли, миленький? – Подняв руку вверх, демонстративно указывая пальцем на Сеню. – Здесь только актеры и режиссеры собрались!

– Что?

– Но это сути дела не меняет. Оставайтесь. В одной яме загниёте! – Облизывая губы. – Слушайте. Возьмём аудиторию молодых и перспективных людей – это сто процентов. Восемьдесят – маргиналы, которые понаехали из разных сел, двадцать – коренные, так сказать. Из этих ста – семьдесят пошли в высшее учебное заведение, потому что мамочка так захотела. Двадцать сомневаются. Пять уже нашли себя, но противятся. Ещё пять найдут. Далее перейдём к статистике: пятьдесят процентов не доживут до сорока лет. Здесь актеры и режиссёры – бушующие жертвы толстосумов. К режиссерам претензий нет.

– А…

– Но вы художники всех переплюнули, не выпустив слюны. Если актеры впитывают в себя чужие души, но при этом способны выдать это дело за их внутренние потайные свойства темперамента, то вы художники – полные ублюдки, которые свои души продают в переходах, скверах… где вы там ещё шалавите? Хотите стать настоящим? Но не надпись «official» делает вас настоящим!

– Слушай ты… вы… я ни одной картины ещё не обнажил на чужой глаз! – Чуть ли, не пуская всё дерьмо через ротовую полость. – Вы только и умеете, что чепуху наряжать на людей искусства! Какая же вы.. Мара черноротая!

– Сударь вы мой ненаглядный, если вы не продали ещё своё дерьмо, то это не значит, что вы себя не продадите.

– Фу… Вы закроете сёдня свой рот? Или вам помочь? – Сжав кулак так, что аж руки побелели, – Лучше не накаляйте!

Арсен аж поменялся в лице. Глаза налились багровым оттенком, лоб наморщился, губы сжались в этакую «трубочку», вены выступили по всему телу, где только могли, мотор стучал на все триста.

Он никогда ещё не был заряжен, как сейчас.

Рудольф Исраелович смотрел на него с чувством триумфа, словно охотник, который обезоружил свою жертву. Он ехидно улыбнулся. Потёр руки и сказал:

– Ну-с, продолжим! – Выпрямившись и заняв более удобную позицию. – Вы, Златников, значит уверены, что сможете противостоять самому мощному давлению, я правильно понял?

– Не фолуйте!

– Фоловать? Объясните людям необразованным?

– Не для ваших раковин!

– М, интересно… Значит, предположим, вас не расстроит тот факт, что это ваше последнее посещение университета в этой жизни? – Играя пальцами. – Вы не спешите! Не думайте гадостей! О нашем разговоре никто сверху не узнает, а если даже так получится, что будут претензии в вашу сторону, я стану на вашу защиту. Не переживайте!

– Я не понимаю… стоп! Тогда к чему вы ведёте?

– Дорогой мой, давайте кое-что вообразим? Вот вы… вообразили? Ваша зона комфорта – здесь и сейчас. За ее границами – инстинкты.

– Но…

– Продвинемся чуть вперёд во времени. – Наводя прямую – Я верно чувствую, вы приезжий?

– Ага. – Присев за парту. – Продолжайте.

– Дикий взгляд защитника… вы от недавнего времени главный мужчина в семье.

Сеня сглотнул слюну, отвёл взгляд и немного покраснел.

– Продолжайте. – Кивнув жест согласия.

– Из этого исходит, что ваша мать сама горбатится, чтобы оплатить вам учебу, а вы – недодеятель искусства, не зная какого оно зарабатывать эти гнусные бумаги, тратя здоровье, энергию и время, вещаете какой вы, Арсен, не продажный и принципиальный. Курить бросили давно? Закурите!

Сенечка аж за секунду сменил всю цветовую гамму на своём лице; он и лыка связать не мог.

– Я не закончил, – ткнув в Сеню пальцем. – Подводя до самого пика, скажу такое. Представьте, что вы, первый раз за сегодня звоните вашей любимой матери. Нет, не потому что вы скучаете, а у вас попросту кончились деньги!

– Я…

– И ей больше неоткуда их брать! – Затыкая – Я не закончил! Куда денутся ваши принципы? На какой свалке окажется ваше любимое искусство? В каком переходе вы будете каляки-маляки чертить? Бумага, между прочим, тоже денег стоит, дорогой мой! Воровать пойдёте? Или может… убивать? Зона комфорта развеется, поверьте мне, и вы узнаете, что такое настоящий инстинкт. – Ткнув себя пальцем в лоб. – Забыл добавить… надо же усложнить задачу. С общежития вас, чудным образом, депортируют на улицу. Подумайте о том звере…