Лора Себастьян Магия в сердце

Корделия кивнула, как будто это имело некий глубокий смысл, и они продолжили пробираться сквозь толпу, пока не нашли идеальное место. Деревья были усеяны огоньками жар-мошек, а под ними стояли два больших банкетных стола, один из них был уставлен бокалами с вином и клубничным соком, другой – блюдами с рыбным филе, жареными лягушачьими лапками, запечённой морковью и апельсиновыми пирогами. Здесь тоже толпились люди, но над головой не было покрова древесных ветвей. С вечернего неба струился мягкий свет, в его глубокой синеве только-только начали зажигаться звёзды, но полная луна практически затмевала их мерцающие огоньки.

Ларкин подумала и захотела выбрать более уединённое место, подальше от свидетелей – на случай, если она снова потерпит неудачу, – но быстро отогнала эту мысль. Она не собиралась терпеть неудачу. Она собиралась заполучить магию и хотела, чтобы это увидели все – хотела показать всем Топям, на что она способна.

– Ты готова? – спросила Корделия.

«Нет, – хотела сказать Ларкин. – Нет, я совсем не готова. Я никогда не буду готова. Моя магия никогда не придёт. Я всегда буду совершенно обычной, недостаточно умной, недостаточно весёлой и недостаточно храброй».

Но перспектива этого ужасала Ларкин куда больше, чем вероятность снова потерпеть неудачу. Она твердила себе, что на этот раз всё получится. Она не может потерпеть неудачу. Только не в ночь Зимнего Солнцестояния, с полной луной над головой и чешуйкой дракодила в кармане. Неудача была невозможна. Ларкин была дочерью своей матери, Ведьмы Топей, и сегодня ночью она должна была получить то, что принадлежало ей по праву рождения. Она знала это всей своей сущностью и не позволяла себе предполагать иное.

– Я готова, – ответила она Корделии, потому что просто должна быть готова, независимо от того, чувствовала она эту готовность или нет.

– Хорошо, – сказала Корделия, улыбнувшись. – Значит, сделай это.

Ларкин закрыла глаза, сосредоточившись на нервном напряжении, гудящем в ней… на магии, гудящей в ней, поправила она себя. Она подумала о том, что было дальше в рассказе её матери: как та описывала магию, рвущуюся наружу. Ларкин определённо чувствовала то же самое, хотя и не так, как представляла себе ранее. И ещё мама говорила, что издала пронзительный крик… И Ларкин закричала – пронзительно, вкладывая все силы. Она открыла рот и закричала так громко, как только могла. Так громко, что стаи зимородков и серых и белых цапель, собравшиеся в ветвях Лабиринтового Дерева, взлетели, издавая возмущённые вопли. Так громко, что у Корделии по рукам побежали мурашки. И так громко, что несколько взрослых вокруг них уронили бокалы, разбив их о каменистую землю.