Лора Линн Джексон
Свет между нами. Откровения медиума о потустороннем мире
2
Девушка из продуктового магазина
Я была странным ребенком: гиперактивным, неустойчивым, остро реагирующим на повседневные вещи.
«Когда Лора радуется, она просто сияет от счастья, – писала мама в дневнике малыша, когда мне стукнул годик. – А когда расстроена, такая грустняшка! Такими я других малышек не видела».
Конечно, дети – создания беспокойные и энергичные, но у меня внутри словно был моторчик, который крутился не переставая. Не успела я пойти в школу – первый раз в первый класс, – как маме позвонила медсестра.
– Начну с хороших новостей, – сказала она, – мы остановили кровотечение…
В тот день я врезалась в лестницу на площадке и до крови рассекла лоб. Мама отвезла меня к врачу, и он наложил мне семь швов.
Неделю спустя я устроила истерику в своей комнате – сестру пригласили в бассейн к соседям, а меня никто не звал. Я свалила тяжелую деревянную лестницу двухъярусной кровати, и та врезала мне по затылку. Мама снова отвезла меня к доктору – тот наложил три новых шва, потом усадил маму в кресло и задал ей кучу неприятных вопросов.
По правде говоря, я была крохой, низкорослой и худой, как палка, – малютка блондинка с забавной челкой. Но я могла стать настоящим кошмаром. Маме приходилось удерживать меня за руки (или за ноги), чтобы одеть. Если она на секунду ослабляла хватку, я тут же сбегала. Еще я постоянно во все врезалась: в двери, стены, железные ящики, припаркованные машины. Маме стоило отвести взгляд, и она слышала, как я с грохотом на что-то натыкаюсь. Сначала она обнимала и успокаивала меня, но потом стала обходиться присказкой: «Лора Линн вошла в закрытую дверь».
Порой я злилась на старшую сестру Кристину и, топая ногами, опускала голову и неслась на нее, как бык. Я либо таранила ее и сбивала с ног, либо она успевала отпрыгнуть, а на моем счету прибавлялось «полетов».
– Иди в свою комнату, – говорила в таких случаях мама, – и не выходи, пока не станешь человеком.
Самым страшным наказанием было сидеть на месте.
Если я вела себя хуже некуда, мама усаживала меня на стул и велела сидеть неподвижно. Не час, конечно, и даже не десять минут – она слишком хорошо меня знала. Мое наказание было – высидеть ровно минуту. Но даже это было слишком долго – я никогда не справлялась.
* * *
Мы считаем себя твердыми, физически неизменными существами. Но ошибаемся.
Как и все во Вселенной, человек состоит из атомов и молекул, полных энергии и постоянно движущихся, вибрирующих с разной частотой. Если поглядеть на цельный предмет – например, стул, – не верится, что образующие его частицы движутся. Но это так! Вся материя, все сущее, сама жизнь определяются этим беспрерывным движением. Выходит, мы не такие твердые, как думаем. По существу, мы – энергия. Наверное, мои колебания были интенсивнее, чем у других детей.
В остальном у меня было вполне нормальное детство. Я росла в милой зеленой деревушке Гринлоу на Лонг-Айленде; не сказать чтобы там жило много богачей. Отец, венгерский иммигрант в первом поколении, преподавал французский в старшей школе. Мама, чьи родители были немцами, обучала английскому старшеклассников. Какое-то время она хозяйничала по дому и растила нас – троих отпрысков, потом снова вернулась к работе.
Мы жили не бедно, но денег часто не хватало. Порой я ждала походов в парикмахерскую и донашивала вещи за сестрой. Но мама изо всех сил старалась устроить нам счастливое детство. Если она не могла купить новые игрушки, то делала их сама из яркого цветного картона: потрясные машинки, поезда и маленькие города-деревушки. А на коричневых пакетах для ленча она рисовала героев и сценки – как в комиксах. И так каждый день. На праздники и дни рождения мама украшала весь дом, а как-то сделала забавные шляпы для вечеринки Кристины – порадовать сестру и ее друзей. Она держала нас подальше от телевизора, чтобы мы придумывали что-нибудь интересное. Мы много рисовали и даже открыли картинную галерею (десять центов за картину). Мама подарила мне волшебное детство.
Но несмотря на это, я не отрицаю, что была трудным ребенком, непохожим на других детей.
Когда мне было шесть или около того, мама взяла меня в магазин. Пока мы ждали в очереди, меня вдруг захлестнули сильные эмоции. Из глаз едва не потекли слезы. Мощное и тяжелое ощущение: словно стоишь на пляже, и огромная волна врезается в грудь и сбивает с ног. Так я и стояла, чувствуя невыносимую грусть и недоумение, и ничего не сказала маме.
Потом мое внимание привлекла девушка за кассой – молодая, слегка за двадцать, с непримечательной внешностью. Она не плакала, даже брови не хмурила – скорее казалась скучающей. Но я знала, что это не просто скука и что она и есть источник той ужасной печали, которую я ощущала.
Никаких сомнений – я поглощала грусть девушки-кассира. Я не знала, что это значит и почему происходит, не представляла, было ли это в порядке вещей или нет. Тогда в голове отпечаталось только одно: я чувствую печаль этой девушки, это неприятно и неловко. И от этого чувства никак не закрыться.
Я часто испытывала что-то подобное. Порой шагала мимо незнакомцев по улице и меня окатывали волны гнева и беспокойства. Иногда я перенимала эмоции друзей или одноклассников. В целом это было тяжелым, безрадостным опытом. Хотя положительные эмоции я тоже ощущала.
Каждый раз, когда рядом были особенно счастливые люди, мое настроение резко поднималось. Казалось, эмоции не только передавались, но и усиливались в полете. Порой мне хотелось плясать от счастья, хотя моменты явно не стоили такого безудержного восторга. Простые радости жизни: есть с друзьями мороженое, плавать в погожий день, сидеть с улыбающейся мамой – наполняли меня эйфорией. Душа словно уносилась в небо.
Вся материя, все сущее, сама жизнь определяются этим беспрерывным движением. Выходит, мы не такие твердые, как думаем.
Я до сих пор помню эти приливы счастья. И способность реагировать по максимуму еще со мной – стоит услышать какую-нибудь песню, прочесть стихотворение, поглядеть на картину или откусить кусочек вкусняшки, и мне буквально сносит крышу от удовольствия и блаженства. Словно в эти бесхитростные минуты я сильнее чувствую связь с миром.
Ребенком я постоянно переключалась с безграничного счастья на жуткую депрессию – смотря кто находился рядом. За спадом шла заоблачная эйфория, а за ней – очередной нырок в пучины отчаяния. Вот такие кульбиты настроения. Постепенно я научилась предвидеть эти американские горки эмоций и ждать, пока восстановлю баланс.
Когда я осознала, что перенимаю эмоции других, поняла, почему скачут мои собственные. Но это было задолго до того, как я узнала, что эта способность не такая уж странная и называется эмпатия.
Эмпатия – это умение понимать и разделять чувства других. Двое нейробиологов, Джакомо Риццолатти и Марко Якобони, провели инновационный эксперимент, который показывает, что в мозгу некоторых животных и практически всех людей есть особые клетки – зеркальные нейроны. Они срабатывают, когда мы действуем или когда наблюдаем за действием. «Если вы видите, как я задыхаюсь от слез, зеркальные нейроны вашего мозга стимулируют те же эмоции, – объясняет Якобони. – Вы знаете, что я чувствую, поскольку в определенном смысле чувствуете то же самое».
Эмпатия прочно связывает людей. Вот почему мы ликуем, когда выигрывают «наши»: мы поглощаем радость игроков, не участвуя в игре. По этой же причине люди жертвуют попавшим в беду на другом конце света – мы ставим себя на место незнакомцев и испытываем их страдания.
Другими словами, мы связаны глубже, чем думаем, а соединяющие нас нити вполне реальны.
Сначала я ощутила эту связь на себе – как нити, несущие печаль и радость. Потом я и правда увижу их: переплетение ниточек света, объединяющих нас в одно. Все началось с того дня в магазине – я поняла, что все мы связаны, а все, что произошло со мной позже, только углубляло понимание этого света – света между людьми.
3
Австралия
К тому времени, как дедушки не стало, я знала, что между мной и людьми вокруг – сильная связь. Настолько сильная, что от чувств и эмоций никак не спрятаться. Но после сна, где мы повстречались, я поняла, что связана и с теми, кто уже ушел.
Конечно, все это сбивало с толку. Увидеть дедушку было настоящим подарком, но мои способности все еще казались проклятьем, а не чудесным даром. Они выбивали из колеи и подавляли.
Что значат все эти ниточки-связи? Я что, какая-то странная, не такая, как все? А что, если за этим скрывается что-то еще? В общем, нужно было подыскать название тому, что со мной происходит. И я нашла, хоть и не совсем понимала, что оно значит. Однажды днем я подошла к маме, когда та загружала посудомойку, и сказала: «Мне кажется, я ясновидящая…»
Я не помню, как и когда натолкнулась на это слово – «ясновидящий». Возможно, попалась передача по телевизору или какая-то книга. Конечно, я не совсем понимала, что это такое. Но одно было точно понятно – ясновидящие видят будущее. А разве это не то, что делаю я?
Мама перестала складывать посуду и поглядела на меня. И тут я ей все выложила: о том, что знала о дедушкиной смерти и что потом видела его во сне, и про свои вину и страх. Когда я говорила, хотелось плакать.
– Что со мной не так? – спрашивала я. – Я плохая, поэтому знаю, что будет, да? Это ведь я виновата, что дедушка умер? Наверное, я проклята… Почему я не такая, как все?
Мама положила ладонь на мое плечо и усадила меня за кухонный стол. Затем взяла мои руки в свои.
– Послушай, – сказала она, – не твоя вина, что дедушка умер. И ты не проклята. Ты ни в чем не виновата. У тебя просто необычная способность, только и всего.
Так я впервые услышала, что мои злоключения связаны с этой способностью.
– Это лишь часть тебя, – сказала мама, – замечательная, как и все остальные, и вполне естественная. Не бойся ее. Во Вселенной есть многое, чего мы не знаем.
Потом она рассказала кое-что еще, и все перевернулось с ног на голову. Похоже, такие способности были в ее семье поколениями.
Ее мать, Бабет (я знала ее как Оми), была одной из десяти детей, выросших в крошечной деревушке, прятавшейся в горах Баварии. Когда Оми была ребенком, мощные грозы петляли между горами, яростно обрушиваясь на долину. Родители бабушки часто будили и одевали ее среди ночи – вдруг молния ударит в дом и надо будет спасаться?
Уединенность деревушки ограничила связь Оми с внешним миром. Не было ни телефона, ни радио, и бабушка выросла на легендах, мифах и суевериях. Вот чему ее учили: увидишь перед завтраком паука – день пройдет из рук вон плохо. Обойдешь овцу слева – быть удаче, а справа – быть беде. Оми знала, что нельзя класть обувь на стол, иначе жди плохих новостей. Лучше без надобности не включать днем свет – ангелы на небе будут плакать. А если забудешь что-то из вещей и вернешься домой, нужно повернуться три раза, присесть и досчитать до десяти и только потом уйти.
Хуже всего было обнаружить в доме птицу – тогда должен был умереть кто-то близкий.
В ранние годы Оми научилась доверять силе снов. Иногда в ее снах появлялось нечто – темная фигура, которая прижимала лицо к окну и показывала три пальца. Бабушка ненавидела эти сны – просыпаясь следующим утром, она знала, что через три дня должно случиться что-то плохое. И почти всегда так и получалось: сон нес неудачу, несчастье или смерть.
– Я ждала этого, – всегда говорила она. – По крайней мере, теперь все закончилось.
В конце концов Оми переехала в Америку, вышла замуж и родила детей, в том числе маму Линду и тетю Марианну. Но сны преследовали ее и за океаном. Однажды она проснулась от кошмара, в котором умерла ее подруга из Германии. Бабушка записала дату и время, а вскоре пришло письмо, где говорилось, что женщина действительно умерла – в тот самый день и в то самое время, что записала Оми.
Другим утром Оми сидела на кухне, заплетая волосы девятилетней Марианне. Маме тогда было семь. Внезапно зазвонил телефон.
Прежде чем Оми сняла трубку, Марианна выпалила:
– Звонят из Германии, потому что дядя Карл умер!
– Тихо! – отрезала Оми. – Нельзя говорить такие вещи!
Она сняла трубку и слушала с минуту или около того, потом ее лицо побледнело. Звонили из Германии – Карл, брат бабушки, и правда умер.
Маму разбирало любопытство – как же Марианна догадалась? Они с сестрой даже не знали, что у них есть дядя. Но предсказание Марианны больше не обсуждалось. Когда мама была ребенком, Оми держала особую колоду карт, которую где-то тщательно прятала. Карты были немецкие и очень старые, похожие на Таро. Порой (обычно воскресными вечерами) приезжал кто-то из бабушкиной родни и просил достать карты. Оми выкладывала их на стол и гадала, что ждет человека – хорошее и плохое.
Всякий раз, когда Оми доставала карты, то предупреждала – к ним нужно относиться серьезно, ведь когда используешь их, ангелы-хранители оставляют тебя на три дня.
Бабушка верила, что энергия другого мира и общение во сне – реальные вещи. Почти все знаки из тех, что она видела, предупреждали о смерти, болезнях и прочих несчастьях. Все они сулили грядущие беды – само собой, никто не встречал их с радостью, никто не праздновал. Их просто принимали как должное.
А годы спустя я призналась маме, что ясновидящая, и она поведала мне о своих снах. Один такой сон она увидела еще в колледже. Стояла ночь, и мама почти заснула в кровати, как вдруг услышала (довольно четко), как ее отец произнес имя матери. В его голосе скрывалось волнение – очевидно, что-то было не так. Мама вскочила, напуганная, с трясущимися руками – до этого с ней такого не случалось. На часах было за полночь – слишком поздно, чтобы звонить домой, но на следующее утро она сразу позвонила. «Как там папа?» – спросила она в трубку. В те дни ее отец заканчивал ремонт подвала, отделывая его сосновыми панелями. Он работал с настольной пилой – нарезал подходящие куски. Прошлой ночью он пристраивал планку под крутящийся диск, когда поскользнулся и сильно порезался – тогда-то он и прокричал имя бабушки. Отец был в порядке, но с жутким порезом на пальце.
Когда мама стала постарше, то увидела во сне соседа – тот упал и сильно расшибся где-то в супермаркете. Она проснулась и захотела ему позвонить – спросить, все ли в порядке. Но передумала. Позднее в тот день она узнала, что сосед разбился насмерть.
* * *
Был еще сон о красном телефоне.
– Во сне телефон звонил и звонил, я все пыталась взять трубку, но не могла, – рассказывала мама. – На следующий день я узнала, что в Венгрии умер дядя твоего отца. В те дни Венгрия была коммунистической страной, а коммунизм часто ассоциируется с красным. Вот и телефон в моем сне был красного цвета.
Мама объяснила, что во снах или видениях ясновидящим часто встречаются символы.
У тети Марианны были свои истории, которыми она со мной поделилась. Она рассказала о снах перед Рождеством – коротких видениях о подарках, которые ее ждут. Однажды ей приснился маленький коврик в форме подсолнуха – спустя три дня тетя отыскала его под елкой.
Марианна также предвидела несчастья, а когда те сбывались через несколько дней, говорила прямо как Оми: «Боже, наконец-то все закончилось».
Но тетю посещали и добрые, светлые видения. Вскоре после того, как умерла бабушка, Марианна увидела божью коровку и догадалась, что это послание Оми. Шли годы, и когда тете не хватало бабушкиной любви – та-дам! – появлялась божья коровка. Мама тоже видела коровок и всегда верила, что это дело Оми. Как-то она заметила, как яркий жучок влетел в дом, а прямо перед этим Марианну увезли на операцию… На прошлое Рождество мама снова увидела божью коровку – на кухонном полу, что само по себе необычно. Сколько этих насекомых найдется в Нью-Йорке зимой?
И мама, и Марианна верили: никто не уходит навечно. Любимые, которые нас оставили, рядом и дают о себе знать.
Тетя долго работала медсестрой и все крепче убеждалась, что ушедшие на Ту Сторону присматривают за нами и дарят покой. Порой тяжелые пациенты говорили ей что-то вроде: «Я вижу, как мама сидит рядом». Иногда она слышала, как они общались с людьми-невидимками – теми, кто умер много лет назад. Марианна знала, что это значит: больной скоро умрет. Но это не казалось ей странным – наоборот, давало надежду: ведь близкие приходили помочь людям перейти на Ту Сторону. Если пациенты говорили, что видят умерших, она отвечала: «Скажите привет и пригласите их войти».
Когда тетя Марианна и мама делились такими историями, я впитывала их с радостью. Они ни капли не сомневались во всех этих снах, знаках и видениях. Поэтому мама так легко приняла предсказание про дедушку.
Годы спустя я стала подростком, и мама с тетей вручили мне подарок. Он лежал в старой серой коробке для ювелирных украшений. Я заглянула внутрь и вытащила несколько карт – тех самых, на которых гадала Оми.
Они были цветные и яркие – в рисунках словно жила незримая магия. На картах пестрели мечи, щиты, короли и слоны. В колоде нашелся херувим, держащий пивную кружку. И кабан, который тащил на себе собаку. Изображения были такими живыми и полными красок, что я просто поразилась. Тетя усадила меня в кресло и объяснила значение всех этих символов. Я поняла, что держу в руках своеобразный учебник нового языка – возможность найти ответы, которую не видела раньше.
Картами я пользовалась нечасто, да и сейчас редко беру их в руки – у меня собственная связь с Той Стороной. Но для кого-то такая колода станет отличным инструментом – поможет успокоить ум и овладеть другим языком понимания, чтобы найти ответы. Наверное, Оми использовала их именно так.
Подарив мне карты, мама с Марианной подтолкнули меня к познанию потустороннего мира, погружению в него и осмыслению. Так они дали понять, что я не сумасшедшая, что со мной все в порядке, а мой дар уходит корнями в историю семьи.
– Каждая частичка тебя вправе существовать, – как-то сказала мама. – И каждую нужно исследовать. Не пугайся своих возможностей – они естественны, они – часть тебя.
* * *
Окончив шестой класс, я получила еще один небольшой подарок от мамы. Со смерти дедушки тогда прошло шесть месяцев.
– Держи, это от дедушки, – сказала мама.
Я похолодела. Что она имеет в виду – от дедушки? Да, при жизни дедушка дарил нам замечательные подарки по праздникам – даже немного гордился этим. Он всегда по-своему радовался жизни. Но сейчас… подарок от дедушки?
Мама поглядела на мое удивленное лицо и объяснила, что дед купил подарок до того, как умер. Он хотел подарить его, когда я окончу начальную школу.
Я взяла подарок: маленькую изящную коробочку, завернутую в простую коричневую бумагу, перевязанную холщовой веревкой, – дедушка любил все заворачивать. Я села и бережно развернула упаковку.
И когда увидела, что внутри, – была потрясена.
Там лежал изящный серебряный браслет с табличками – на каждой красовалось название какого-нибудь города Австралии.
Надев браслет на запястье, я коснулась надписей пальцами. Это что, совпадение? Мой сон про дедушку и этот браслет – все связано с Австралией. А может, за этим скрывается какой-то глубокий смысл? Но ведь никто из нас не жил в Австралии. Значит, все-таки случайность. И все же браслет связывал нас даже после того, как дедушка умер.
Возможно, дедушка пытался сказать мне: «Я все еще с тобой, малышка». Кто знает?
Я до сих пор вижу деда в ярких снах. Они настолько реалистичны, словно все происходит на самом деле. Я даже придумала им имя: 3D-сны. И в этих снах я ощущаю свет как воздух, будто я уже не в своем теле. И всегда нахожу дедушку – сияющую точку, источник радости. Мы встречаемся, разговариваем и отлично проводим время. Я не помню, о чем мы говорим, но знаю, что находиться с ним – потрясающе.
После этих снов я просыпаюсь и плачу: немножко от грусти – я ведь все еще скучаю по нему, но в основном – от радости, любви и счастья, потому что знаю: мы все еще связаны.
4
Влюбленность
В двенадцать лет у меня появилась еще одна странная способность. Как-то раз подруга мамы, Арлин, заглянула к нам в гости. Я помчалась к двери здороваться – Арлин, как всегда веселая и энергичная, обрадовалась встрече, но как только она вошла в дом, я опешила.
Внезапно я услышала отчетливый звук – мягкий, приятный звон, словно пел на ветру стеклянный колокольчик. И как только Арлин сказала «привет», увидела вокруг нее восхитительный кружащийся хоровод ярких красок.
Что это было?
Когда Арлин с мамой устроились в гостиной, я подошла и рассказала, что увидела.
– Да ты у нас медиум, да? – сказала Арлин с улыбкой.
И все. Они с мамой продолжили болтать и смеяться. Я не знала, поверили они моим словам или не придали особого значения.
С тех пор я видела цвет энергии, а порой – слышала ее. Случалось это не всегда, но достаточно часто, чтобы я привыкла и не пугалась.
Научное название такого феномена – синестезия. Журнал «Сайнтифик Америкэн» описывает ее как «аномальное смешение восприятия, при котором стимуляция одной системы вызывает ощущения в другой». Одни синестетики слышат цвета, другие чувствуют звуки или ощущают формы чего-либо на вкус.
Официальная статистика считает феномен редким – один случай на двадцать тысяч. Некоторые из ученых верят, что синестезия встречается у одного человека из двухсот. Синестетик может услышать ноту и почувствовать вкус брокколи во рту или, прочитав ряд черно-белых цифр, увидеть их в цвете. Конечно, в двенадцать лет я ничего этого не знала. Просто к моему «арсеналу чудес» добавилась еще одна способность.
Мозг каким-то образом накладывал цвета на реальность. Все равно что смотреть сквозь церковный витраж – окрашенное стекло придает предмету определенный оттенок. Цвета появлялись на короткое время и пропадали через пару секунд – безобидно и даже забавно. «Этот парень искрится голубым, – думала я улыбаясь. – Интересно, а та женщина знает, что переливается фиолетовым?»
Со временем я поняла, что меня больше тянуло к людям с голубой аурой. А с обладателями красной мне было не по пути. Голубой цвет дарил чувство спокойствия и счастья, красный же ощущался как недобрый и негативный. Цвета давали быстрый, удобный способ читать людей – изучать их энергию и решать, быть рядом или нет. Еще один способ восприятия, помогающий ориентироваться в мире. Даже свитера я выбирала по цвету – люди ведь часто так делают? Одни цвета нам нравятся, другие – нет.
Для меня разница была в том, что люди, как и свитера, тоже имели свой цвет.
* * *
Первая любовь пришла в двенадцать – парня звали Брайан. Мы вместе ходили в шестой класс, и мне чрезвычайно нравилась его энергия. О, это новое волнующее чувство! До поры до времени я держала влюбленность в секрете, пока не проболталась подружкам, а те – друзьям Брайана. После этого я решила, что слухи о моих чувствах наверняка дошли и до него. А потом, благодаря тому же сарафанному радио, узнала, что Брайану нравилась вовсе не я, а моя подруга Лиза. Так мое сердце было разбито.
Все казалось бессмысленным – я думала только о нем, а он словно ничего не чувствовал. «Но мне ведь нравится его энергия! – говорила я себе. – Разве это ничего не значит?» Разочарование было болезненным. Конечно, безответная влюбленность в таком возрасте – настоящая катастрофа и для парней, и для девушек. Но мои чувства были больше, чем просто симпатия, – я ощущала связь между нами.
Через год, пережив неудачу с Брайаном, я влюбилась в другого одноклассника, Роя. Выяснилось, что ему нравилась моя подруга Лесли. Растерянность и разочарование были невыносимы. Я не могла взять в толк, почему мои чувства – те ниточки, что связывали нас, – никак не трогали Роя. Ночи напролет я сидела в темной комнате, пытаясь выкинуть все из головы, но не могла. Хотелось исчезнуть и не испытывать абсолютно ничего.
Я повзрослела, и острота чувств начала работать в обе стороны. Если кто-то любил меня безответно – это делало меня очень несчастной. В такой ситуации любому будет неловко, а мне было особенно тяжело: я чувствовала печаль неразделенной любви. Закрыть на все глаза было практически невозможно – обычные подростковые связи затягивали меня с головой и нередко мучили.
Став постарше, я начала строить отношения вне семейного круга, а мои способности все больше сбивали с толку. Но нельзя сказать, что они причиняли лишь боль. В первый день учебы в восьмом классе, на уроке рисования, мое внимание привлекла девочка на другом конце аудитории. У нее были темные волосы и зеленые глаза. Меня тянуло к ней, как магнитом. Ее звали Гвен, и она совсем не казалась открытой для общения – тогда она с угрюмым видом обсуждала что-то со своей подружкой Марджи. И все же я почувствовала щелчок, как если бы наши энергии соединились. Потом встала, подошла к ней и поздоровалась. Гвен окинула меня недобрым взглядом, словно спрашивала: «Кто ты и почему говоришь со мной?» Но я не сдвинулась с места.
Вскоре мы стали друзьями.
Мы дружили всю старшую школу, да и сейчас я не представляю свою жизнь без нее. Мы подбадриваем и успокаиваем друг друга, когда дела идут не очень хорошо, и всегда дарим сочувствие.
* * *
Кевина я встретила в пятнадцать. Мы всей семьей отправились в Мон-Сютон в Квебеке покататься на лыжах и пригласили пару друзей: мистера Смита, коллегу отца по школе, которого мы звали дядя Ли, его жену Нэнси и их сыновей, Дерека и Деймона. С нами поехал еще один парень – Кевин, друг Деймона. Стройный блондин шести футов ростом, на два года старше меня. Его энергия притягивала, излучая радость, тепло, нежность и безопасность. Казалось, я давно его знаю, хотя это была наша первая встреча.
Поселившись в домике на лыжном курорте, мы как-то зашли перекусить в кафе по соседству. Я устроилась рядом с Кевином. Пока мы болтали, мир вокруг внезапно затих, и я ощутила невероятное слияние и переплетение энергий – что-то вроде магнетического притяжения. Поразительное чувство. Ничего подобного раньше не бывало.
Вскоре настало время расходиться. Энергия во мне вращалась безумным водоворотом, и я, как могла, старалась успокоиться. У двери Кевин вдруг мягко улыбнулся, наклонился и поцеловал меня в губы.
Первый поцелуй. Мир просто взорвался.
Поцелуй стал своеобразным приглашением – позволением с головой нырнуть в энергетическое поле Кевина. Раньше не случалось ничего похожего, напротив – мне всегда приходилось бороться, отбиваться от чужих эмоций. Но не с Кевином – я была только рада разделить его чувства. Невероятное, волнительное ощущение. Я влюбилась без памяти.
Мы провели вместе много счастливых месяцев. И хотя наши энергии были связаны, возможность заглянуть во внутренний мир Кевина показала нечто неожиданное: наши пути расходились. С самого начала я чувствовала: что-то в жизни Кевина уведет его прочь. Я обожала книги и чтение – Кевин любил возиться с машинами и электроникой. Я любила его – он был отличным, заботливым парнем, – но уже знала, что нам суждены разные дороги.
Так иногда происходит: вам хорошо вместе, но где-то в глубине души вы чувствуете – это не навсегда. Правда, у меня было больше, чем просто предчувствие, – я знала наверняка.
Мы расстались спокойно – никакой драмы. Я и сегодня люблю его за то, какой он есть. Кевин был моей первой настоящей любовью, и одно это делает его особенным.
Подростковые романы оказались важным уроком: любить кого-то и чувствовать, что человек близок по духу, – не значит быть вместе до гробовой доски. Можно любить чью-то душу, понимая, что остаться вдвоем не суждено. Порой конец отношений – вовсе не провал, а освобождение для обоих: каждый пойдет по истинному пути. Некоторые люди приходят в нашу жизнь, чтобы чему-то научить.
Вот что я поняла: можно дать людям пойти собственной дорогой, просто желая им любви. Без горечи, гнева и вины. Спустя годы я несколько раз видела Кевина – он счастлив в браке и растит троих замечательных малышей. Кевин нашел свою вторую половинку, а это все, чего я ему когда-то желала.
* * *
Расставшись с Кевином, я опять влюбилась. И снова – в одноклассника, парня по имени Джонни. Мы ходили в десятый класс, в школу имени Джона Гленна на Лонг-Айленде. Он был шести футов роста, бледнокожий, темноволосый и голубоглазый. Джонни всегда шутил или разыгрывал кого-нибудь, но в то же время частенько ввязывался в драки. На фоне остальных парней его возраста он был более уверенным, активным и смелым. И потому притягивал всеобщее внимание.
Наш первый разговор состоялся на Хэллоуин – мы с друзьями тусовались в местечке, которое прозвали «Дабл Эл», на пересечении улиц Эльмундо и Элкхарт. Костюма на мне не было – я тогда думала, что слишком взрослая и крутая для маскарада. Джонни щеголял в черной кожаной куртке. Мы посмотрели друг другу в глаза, он подошел, началась привычная болтовня, и я почувствовала, как его позитивная энергия буквально омывает меня. Не успев опомниться, я абсолютно растворилась в ней. Джонни даже не пришлось целовать меня, чтобы «открыть двери». Достаточно было лишь встать рядом.
Погружаясь в энергетическое поле Джонни, я обнаружила, что его эмоции буквально обнажены для меня – их можно было читать, как раскрытую книгу. За его мужественным внешним видом скрывались глубокие раны. Его родители развелись, когда он был еще ребенком, – им было совсем не до него. Брошенный всеми, Джонни отчаянно нуждался в том, чтобы его хоть кто-то любил.
Я видела, что стояло за поступками крутого парня. Когда Джонни понял, что мне известно, каков он на самом деле, он все выложил: прошлое, страхи, мечты… Неудивительно, что мы влюбились.
Встречаясь с Джонни, я обнаружила еще одну грань своих способностей: я ясно чувствовала его боль и обиду и все время старалась исправить это.
Когда я сказала маме, что встречаюсь с Джонни (в то время она как раз преподавала в нашей школе), она вспылила: «С этим кретином? Не смей встречаться с ним! Он показал мне средний палец, когда я дежурила в автобусе».
Но когда я привела Джонни домой и они побеседовали, он понравился маме. Она смогла разглядеть в нем маленького израненного олененка – его одинокую и обиженную часть – и решила помочь, как могла. Джонни на несколько лет стал частью нашей семьи.
Мы долго встречались, и, как и у большинства школьных пар, не все шло гладко. Его скрытая боль и страдания – то, что и притягивало меня магнитом, – одновременно создавали в отношениях хаос. Мы расставались, сходились и расставались снова. Глубокой духовной связи было недостаточно, чтобы спасти нас.
В конце концов я поняла, что моя постоянная вовлеченность в эмоциональное поле Джонни и сделала наши отношения невыносимо сложными. На самом деле у нас не было шанса сойтись по-настоящему, и я осознала, что скоро мы расстанемся навсегда.
