И мне понадобится помощь.
К счастью, Усреднитель – не единственный в этой гостиной человек, поднаторевший в искусстве манипуляций.
– Вы правы, офицер, – говорю я, – мои юношеские амбиции себя не оправдали. Мне пришлось признать поражение.
– Я бы не назвал это поражением…
– Провал, неудача, завышенные ожидания?
– Ну, что вы. Вы чересчур строги к себе, Чарли.
– Нет, нет, вы правы. Система поступает благоразумно, создавая для таких, как я, препятствия к получению высшего образования и социальным лифтам, направляющимся вверх. Биологическое отцовство при моей генетике также запрещено…
– Какое отношение это имеет…
– …Но я все ещё могу быть полезен обществу, – перебиваю я, намеренно подтверждая известный мем о таком мозге, как у меня: Феррари с велосипедным тормозом, разгонится – не остановишь. – Я могу добросовестно выполнять работу, на которую не согласился бы ни один человек со степенью, и на которую у искусственного интеллекта пока не хватает интеллекта эмоционального. И я могу жениться на одной из бывших Клубник, со многими из которых по завершении контракта общество обращается хуже, чем с серийными убийцами, и вместе с ней взять под опеку нескольких сирот, которых Система оставила без родителей. Или помочь ей воспитать в хороших людей потомство её Усреднителя – раз уж закон освободил ваших коллег от обязательств перед такими детьми и их матерями…
Меня радует реакция Клубники на мою отповедь: я завладел вниманием девушки. Радует меня и реакция Усреднителя: он одновременно раздражён и обескуражен. Дезориентируй и властвуй.
– Вы столько времени и внимания уделили моим мечтам, офицер. Хоть раз поинтересовались, о чем мечтает ваша Клубника?
Коп поворачивается к девушке. Как будто только что вспомнил, что пришел не один. Как будто то, что он собой представляет, хоть на пенни ценнее дешевой синтетики, из которой шьют униформу Клубник.
Сегодня у этой девушки заберут право на выбор – также как у Сэм и Энди когда-то. Отнимут у её нервной системы возможность не накапливать неэффективнные и незавершенные защитные ответы, создающие объем травма-диссоциации. В Распределительном я каждый день вижу таких, какой вскоре станет и эта Клубника, – стройных до нездоровой худобы вчерашних школьниц, хронически зафлешбэченных в травма-адаптивную (едва)функционирующую иммобилизацию; покорно следующих за своими Усреднителями почти-бесплотной и с-гарантией-дегуманизированной тенью.
Комплексную травматическую нейроадаптацию Клубник назвали профдеформацией. Лицемерие и газлайтинг. Все равно что назвать профдеформацией посттравматическую нейроадаптацию ветеранов одной из Финальных войн.
О чем мечтала эта девушка до прошлого четверга? О нормальных отношениях, вероятно, о взаимной любви. Никто не мечтает о том, чтобы стать чьей-то вещью, казенным имуществом.
О чем она мечтает сегодня, сейчас? О том, чтобы вечером Усреднитель обошёлся с ней человечнее, чем с силиконовой куклой? Чтобы шесть месяцев на контракте прошли как можно скорее, и её вернули семье, которую она спасла от долговой ямы? Смирилась ли эта Клубника со своей участью? Или мечтает, чтобы кто-нибудь вмешался и стащил её с платформы, следующей на станцию «Распределительный Центр, отделение Клубник, которые подверглись профдеформации».
– Это Клубника, – говорит Усреднитель, по-хозяйски оглаживая обнаженное колено девушки, которой в прошлую среду было всего семнадцать. – Клубникам не положено мечтать.
Я вижу, как дёргается уголок рта девушки, как она стискивает сцепленные в замок руки и заставляет себя сидеть неподвижно… Но не успевает удержаться, чтобы не взглянуть на меня: наши взгляды встречаются.
И, кажется, я знаю, что будет дальше.