Лиза Шашукова
DRAMA
ГЛАВА 2
За два часа до аварии.
Я в ночном клубе, который нельзя назвать местом, куда отцы спокойно отпускают своих дочерей. Мой папа отпускает меня сюда спокойно, возможно, потому, что он даже не представляет, в каком мракобесии я нахожусь. Или ему плевать. Я не знаю, почему он меня сюда отпускает, но я очень ему за это благодарна. Я говорю исключительно о настоящем моменте. В будущем у меня точно возникнут вопросы о спокойствии сна моих родителей, пока их дочь танцевала в аду.
За последние семь месяцев я приобрела фантастическое хобби, связанное с употреблением наркотических веществ. Я не о себе. Мне интересно наблюдать за людьми, находящимися под воздействием наркотиков.
После той нашей встречи на парковке, когда Дима открывал дверь синей BMW своей на тот момент девушке, богине в белом платье и твари по совместительству, Ане, после того как он широко улыбнулся мне и послал воздушный поцелуй, я не могла остановить поток мыслей о нём, который мучил меня и сводил с ума. Эти мысли роились как остервенелые осы, предательски добавляя нервные импульсы в доминанту по имени Дима. Половую доминанту. Всю неделю я просуществовала на автопилоте, пребывая в своих фантазиях о нём, а в следующую субботу, в тот леденящий душу и тело морозный вечер я снова вернулась в ужасное место. Март выдался на редкость морозным, но я не чувствовала холод, ведь в моих венах вместо крови бурлил коктейль из адреналина. Я даже не придумывала себе отговорки, что мне весело в этом месте. Не буду обманывать и вас. Я очень хотела его увидеть. Чтобы он снова обратил на меня своё внимание, широко улыбнулся, помахал левой рукой или послал воздушный поцелуй. Подтвердил моё право на существование. Разрешил снова почувствовать свою ценность. Это было моей целью. Только это.
Я перерыла весь шкаф в попытке найти что-то строгое и обычное, чтобы понравиться ему. Собрать строгий образ не составляло труда, но обычный… Обычность противоречит концепции моего гардероба. Одежда для таких неразговорчивых девушек как я – это способ самовыражения. Мои образы – метафоры. Мне не нужно ничего рассказывать о себе, достаточно на меня посмотреть, чтобы всё понять. Я надела укороченный жакет с разрезами на плечах и тонкими ремешками, обвивающими голую талию и брюки с геометрическими линиями как на жакете. Обычно, я ношу этот костюм с грубыми полусапогами или кедами, но я так хотела хоть немного быть похожей на ту девушку, поэтому одолжила у сестры жутко неудобные ботильоны на каблуке. Я хотела показать ему, что могу выглядеть как богиня-тварь. То есть я сразу захотела его обмануть. Думала, что в таком случае у меня больше шансов его покорить. Сейчас смешно, конечно, это вспоминать, ведь его привлекла именно моя противоположность его девушке. Моё своеобразие.
Я села за столик в самом углу барной зоны, потому что стоять и уж тем более танцевать в такой обуви я не могла. Оказалось, что за столиком нельзя просто сидеть, надо обязательно что-то заказать. Об этом мне настойчиво сообщил официант. Я, растерявшись, заказала мохито. Это первое, что пришло мне в голову. Моя подруга из колледжа Кристина, которая меня сюда притащила, дружила с администрацией этого ужасного места и периодически где-то пропадала. А я сидела со своим мохито и рассматривала людей. Решила, что буду детально рассматривать каждого, пока не увижу того придурка, который разбил мне сердце. Мне было необходимо хотя бы имя его узнать. Всё-таки не каждый встречный парень умудряется заставить тебя почувствовать весь спектр эмоций в континууме человеческих отношений, сжатый в концентрат и вмещённый в рамки трёх минут. Любовь, восхищение, ожидание, ревность, разочарование, отвращение, тоска, боль. Я не знала его имени, но уже испытала всё это с ним. На этом можно и нужно было закончить. Но этот чёртов воздушный поцелуй и его почти чёрные глаза подействовали на меня гипнотически. Я больше ни о чём не могла думать. Я попалась в какую-то судьбоносную ловушку.
Рассматривать людей в этом заведении оказалось интересным занятием. Минут через сорок я уже так увлеклась своим прикрытием, что почти забыла о своей основной цели. Девушки с боевым раскрасом и в экстракоротких юбках. В руках у них были стаканы, подобные моему, с торчащими разноцветными пластиковыми трубочками и бумажными зонтиками. Худощавые парни с неестественными глазами и банками энергетика в руках. Большинство было одето в белое, чтобы светиться от ультрафиолетовых ламп. Я в своём чёрном костюме была похожа на королеву зла, среди белых обдолбанных ангелов. Зрелище на первый взгляд ничем не примечательное, но при детальном рассмотрении увлекающее и не отпускающее меня по сей день. Прошло уже целых семь месяцев с того момента, как я сидела в барной зоне и впервые рассматривала этих странных людей.
Сейчас, спустя семь месяцев после того вечера и за два часа до аварии, я в ослепительно белых брюках, красиво светящихся от ультрафиолетовых ламп, стою на краю танцпола и тихонько наблюдаю, как люди веселятся на краю своих жизней. Я пью апельсиновый сок, представляя, что там есть водка. Наблюдаю, как то или иное вещество, внедряясь в организмы посетителей этого жуткого клуба, вносит множество изменений в работу центральной нервной системы. Как внешняя эйфория, обусловленная неадекватным повышением норадреналина, серотонина и дофамина, разливается по телам этих несчастных, заставляя двигаться, говорить и мыслить по-другому. Заблудшие души. Это место забирает их. Это место – филиал ада на Земле.
Я по внешнему виду могу определить, что человек принял. Вот девушка в состоянии гипертрофированного сексуального возбуждения – она танцует, прижимаясь задницей к парню. Нагибается. Нелепо встаёт. Снова нагибается. Бьёт его своими волосами по лицу. Так действует оксибутират натрия. Жалкое зрелище. Я закатываю глаза, делаю глоток сока через трубочку и перевожу взгляд на парня с огромными зрачками. Он танцует как умалишённый. Его конвульсивные движения и сумасшедший взгляд похожи на агрессивный призыв шимпанзе к спариванию, но едва ли они с той девушкой попадут сегодня в эротическо-наркотический унисон. Он под спидами будет дёргаться так, пока концентрация дофамина в синаптических щелях не снизится до нормальных значений. О сексуальном удовлетворении размазанной бутиратчицы не может быть и речи. У них разные вайбы, так сказать. Такая здесь конъюнктура. Я знаю всё это потому, что вместо подростковых журналов я читаю наркологический справочник. Такие у меня интересы.
Если бы не тот воздушный поцелуй, я бы никогда не приобрела такое хобби. Амфетамин, метамфетамин, эфедрин, кокаин, метадон, фенциклидин, метаквалон, героин. Я знаю механизм действия любого наркотика. Знаю, что происходит с мозгом. Будем считать это моей суперсилой. Практически бесполезной.
Ко мне изредка подходят парни с временно нарушенным обратным нейрональным захватом. Мы в разных параллельных реальностях. Я не хочу никого спасать, мне просто нравится наблюдать. Дима заберёт меня отсюда с минуты на минуту. Ко мне подходит наш общий знакомый Серёжа.
– Диме привет! – говорит он с дежурной улыбкой.
Я улыбаюсь ему в ответ, втягивая свою бутафорскую отвёртку. Серёжа – давний знакомый Димы. Меня недолюбливают все его друзья, ведь я влезла в их компанию и перетянула всё его внимание на себя. Возможно, это не так и это просто мой кровавый мультик. Мы стоим рядом в неловкой паузе, поэтому я затыкаю дыру нашего возможного диалога – то есть свой рот – трубочкой из своего стакана.
Несколькими мгновениями позже к нам подходит богиня-тварь. Она делает вид, что не замечает меня. Та самая девушка, которая садилась в синий BMW, пока Дима посылал мне воздушный поцелуй. Если бы не тот воздушный поцелуй, она, возможно, ещё была бы его девушкой. На ней короткое платье с белыми вставками на талии и чёрные туфли на каблуке. Она как всегда строга и обычна. Не за что зацепиться. Если сравнивать наши физические параметры, надеюсь, Дима этого не делал, но всё же: у меня есть несомненное преимущество – мои ноги длиннее её ног сантиметров на пятнадцать, при условии, что она не ниже меня на пятнадцать сантиметров. Максимум сантиметров на пять. Понимаете, да? Дело исключительно в пропорциях. Её суперсила – вечно торчащая грудь второго с половиной размера, жесточайшим образом выдавленная пушапом в глубокое декольте. Если с друзьями Димы у меня просто есть ощущение, что меня еле терпят, то с Аней нет никаких недомолвок. Наши чувства друг к другу чётко обозначены. Она меня ненавидит. Я тоже её ненавижу. У каждой из нас есть на то веские причины. У каждой из нас своя правда, свой кровавый мультик, своя картина реальности. Искажённое восприятие реальности через собственные виртуальные очки каждого из участников этой истории сыграет важнейшую роль в развитии дальнейших событий, но не будем забегать вперёд.
Она обнимает Серёжу и громко спрашивает:
– Дима с тобой здесь?
Серёже неудобно, ведь я стою рядом с ним, достаточно близко, чтобы меня было заметно. Если бы Дима и был здесь, то со мной, а не с ним. Серёжа не хочет играть в игру, в которую его насильно втягивают. Я тоже не хочу играть в эту игру, поэтому я просто молчу пока мой сок предательски заканчивается. Никто не хочет играть в эту игру, кроме Ани.
Четыре месяца назад она прислала мне фото, где они с Димой лежат в постели. У него дома. Коричневое изголовье этой кровати я не перепутаю ни с одним другим. Глупая Аня просто прислала фотографию, думая, что набор цветных пикселей, сложенных определённым образом, может разрушить нашу связь. Глупая Аня путает причины и следствия. Это я – причина её расставания с Димой, но обратно эта формула не сработает. Она не может стать причиной нашего расставания с Димой. Месяц назад ей была предоставлена прекрасная возможность убедиться в этом, но она упрямо отказывается признавать правду. Она из тех людей, что больше желают оказаться правыми, нежели знать правду. Я сразу это поняла, что эта фотография сделана давно потому что на ней у Димы нет шрама над бровью. Он получил его в день, который я решила считать первым днём нашей любви, ведь у нас не было первого свидания. Наша любовь началась с обмана, ужасно неудобных каблуков, алкогольного опьянения и этой отметины, навсегда запечатлённой на его лице. Глупая Аня не замечает деталей, хотя дьявол всегда в них. Это был холостой выстрел, и я всячески старалась не вступать в этот бой, но эта сука так плотно связана с жизнью моего парня, что избежать встреч с ней удалось бы, только прибив её, о чём иногда я тайно мечтаю. Как и сейчас, сжимая в руке пустой стакан из-под апельсинового сока, я мечтаю, чтобы её просто не было со своей всем уже надоевшей игрой в «отрицай существование Лизы». За семь месяцев надоест даже самая захватывающая игра. Удивительно, насколько долго эта богиня-тварь готова спорить с реальностью, каждый раз проигрывая, она, как заядлый игроман, всё равно лезет на рожон. Когда споришь с реальностью – всегда остаёшься в дураках. Это закон. Я показательно закатываю глаза и ухожу в туалет, чтобы привести себя в порядок перед встречей с Димой, за чьё присутствие в своей жизни так борется Аня. Сегодня всё это закончится.
Когда я выхожу из туалета и иду к выходу, в клубе резко выключается музыка и секунд через десять включается свет. Все посетители клуба, точнее, те, кто ещё хоть как-то сохранил связь с реальностью, останавливаются и прищуривают глаза от резкой подачи фотонов.
Железный голос из громкоговорителя объявляет:
– Всем оставаться на своих местах! Работает Госнаркоконтроль! Звонки запрещены! Вытащить руки из карманов!
Я медленно достаю телефон и пишу Диме сообщение: «Маски-шоу».
Он отвечает: «Быстро уходи!» и через пять секунд: «Я уже здесь».
Поздно.
В зал заходят специальный отряд ФСКН, врач-нарколог в белом халате и репортёры местных телеканалов типа «Вести Санкт-Петербург». Репортёров я ненавижу больше всех. Они как голодные шакалы. Готовы засунуть свои камеры тебе в глотку, если потребуется.
Я бросаю телефон в сумку, максимально отворачиваюсь от камер, прикрывая лицо ладонью и наблюдаю. Один сотрудник ФСКН с наркологом по очереди подходят к посетителям, застывшим в ужасе на танцполе. У каждого выхода стоят по два крепких парня с автоматами, так что всё по-взрослому. Все, кто вызывает подозрение у нарколога, проходят проверку на светочувствительность зрачков. Тех, кто не пройдёт эту проверку, на парковке клуба уже ожидает серый автозак недалеко от синей BMW, ожидающей меня.
Многие благоговеют перед актёрами. Кто-то – перед силовиками. Кто-то – перед певцами эстрады. Я – перед психиатрами. Они обладают тайным знанием, к которому я хотела бы прикоснуться. Они заглядывали в пучину настоящего бреда умалишённых, слушали их ужасающие рассказы, не стеснённые скучными рамками нормальности цивилизации, видели людей из параллельной реальности.
Рядом со мной стоит боец, щёлкает семечки и по-хозяйски кидает скорлупу на пол, чувствуя своё превосходство. Через несколько часов уборщица нашлёт такое количество проклятий на весь его род, что никакой автомат не поможет. Остальные сотрудники оцепили всех присутствующих в круг, чтобы никто не вышел. В моей голове разворачивается настоящий тотализатор под весёлую песенку «Встаньте, дети, встаньте в круг». Дима всегда говорит мне, что моя фантазия не нуждается в дополнительных стимуляциях.
Обдолбыш под скоростью единственный, кто продолжает танцевать, поэтому он первый в очереди. Он продолжает танцевать, пока сотрудники ФСКН выворачивают его карманы, снимают с него толстовку, проверяют носки. Он продолжит танцевать и в автозаке. Ставки на него равны нулю, сегодня у него точно нет шансов. С ним не произойдёт ничего страшного, если в его карманах не найдут то, что чуть позже найдут в его крови. За употребление наркотиков положен копеечный штраф или пятнадцать суток ареста. А вот если у него в кармане, капюшоне, рукаве, за щекой или даже в анальном проходе найдут какие-либо из запрещённых веществ, тогда эта вечеринка последняя в его обозримом будущем. Когда музыка в клубе резко выключается, то можно услышать шелест падающих на пол пакетиков с разноцветным содержимым. Белый порошок, розовые таблетки, зелёная трава. Осень в аду шелестит именно таким образом.
В отличие от этого несчастного парнишки, девушка под бутиратом понимает, что происходит. Действие бутирата сходно с алкоголем, он вызывает чувство эйфории и расторможенности. Девчонка могла бы притвориться просто пьяной, но переборщила с дозировкой. Возможно, тот, кто её угощал, хотел вызвать у неё стопроцентно гарантированное эмпатогенное состояние, в том числе половое возбуждение. Это возбуждение и выдаёт её сейчас. Да, перебрав Martini в баре, можно захотеть секса, но как только боец в чёрном обмундировании и балаклаве направит на тебя автомат, это желание улетучится, собственно, как и само опьянение. С бутиратом сложнее. Она продолжает двигаться как кошка, в желании спариться.
Как хорошо, что я не успела уйти, это же лучше любого мультика! Вы же периодически радуете своего новомодного внутреннего ребёнка? Так вот, мой внутренний ребёнок сейчас сложил ручки и пищит от восторга. Да, он у меня странный, но какое право вы имеете осуждать чужого ребёнка?
Вызовет ли она подозрение у сотрудника ФСКН или врача? Поймут ли они, что она приняла наркотик, или подумают, что перебрала дешёвого рома из бара? Они приближаются. Она волнуется. Её глаза бегают по танцполу и встречаются с моими. Я хлопаю указательным пальцем по своей шее, предлагая идею, что она просто пьяна.
Сотрудник подходит к ней:
– Вы употребляли что-либо из запрещённых веществ?
– Только алкоголь, – протяжно и наигранно отвечает она.
Слишком официально, дура! Никто так не говорит. Надо было сказать, что перебрала водки. Он бы поверил. Я закатываю глаза.
Сотрудник подаёт знак врачу, кивая в её сторону. Это похоже на кадр из исторического фильма. Напряжённый момент, и… голову с плеч! Она умоляюще смотрит на меня. Я пожимаю плечами.
Я не хочу никого спасать, мне просто нравится наблюдать.
Телефон вибрирует в моей сумке не переставая. Какой смысл названивать, я не понимаю. Я останавливаю врача по дороге к несчастной бутиратчице:
– Извините! Мне срочно надо уйти, вы не могли бы проверить меня и отпустить?
Врач спокойно говорит:
– Покажи мне свои зрачки.
Вспышка фонарика в глаза. Я не представляю интереса для нарколога.
Сотрудник ФСКН говорит:
– Покажи мне содержимое своей сумки.
Вспышка. Он медленно высвечивает содержимое, держась за дно сумки с внешней стороны. Ключи от моего дома с брелоком в виде розовой машинки. Ключи от квартиры Димы, которые он мне зачем-то дал. Пачка «Парламент». И без устали вибрирующий телефон.
– Открой сигареты, – резко произносит сотрудник.
Я открываю пачку и подставляю её в луч света от фонарика, затем достаю оставшиеся сигареты из пачки и показываю пустое дно.
– Я хорошая девочка, – я говорю милым и беспомощным тоном. Мерзость редкостная. Именно такой тон хочет слышать этот парень в форме. Он хочет быть альфой. Я разговариваю с ним, как с альфой.
– Как тебя сюда занесло, хорошая девочка?
Повторив мои слова, он уже начал играть в мою игру. Я пожимаю плечами и улыбаюсь. Невинно. Бесстрашно. Игра во власть. Примитивный уровень. Главное здесь – притвориться мирным жителем. Если бы он не поддался на эту провокацию и выполнял свои обязанности как робот… Но он всего лишь человек. Мозг каждого существа на этой планете призван удовлетворить три вида инстинкта самосохранения.
Сохранить жизнь.
Стать главным в иерархии.
Продолжить себя в потомстве.
Жизнь. Власть. Секс.
Когда я признаю власть этого парня над собой своим голосом, взглядом, движениями, центр вознаграждения в его мозге получает дофаминовый оргазм. Он только что почувствовал эйфорию от собственной значимости в этом мире. Корневые установки – это эволюционный пин-код к каждому человеку:
Ты не беспомощен – ты всемогущий.
Ты не бесполезен – я без тебя не выживу.
Мир тебя принимает – я тебя принимаю.
Если у вас получится ввести такой пин-код, незаметно встроив его в общение, этот человек теперь ваш. Не благодарите. Отныне вы для него идеальный мир, в котором все его страхи и негативные установки сгорели и превратились в пепел.
Я разговариваю не с сотрудником, а с его мозгом. Я доставляю оргазм мозгу сотрудника ФСКН на глазах у ошалевших заблудших душ и их дилеров. Дилеров филиала ада. В этой игре главное – не переиграть. Помимо своего брейн-оргазма, этот парень должен выполнять должностные обязанности. Он должен быть уверен, что я – невинная душа, случайно оказавшаяся здесь. Его желание щупать мой зад должно быть обусловлено половым инстинктом, а не подозрением, что там есть то, что он ищет по долгу службы. В моём прямом взгляде нет страха потому что я готова к любому исходу сегодняшнего вечера. Только не подумайте, что я какой-то фаталист, ведь фатализм предполагает отказ от ответственности за формирование собственной жизни в рамках окружающего мира, который уже существует. Я же, скорее, приверженец детерминизма, создавая обстоятельства, которых вообще не существовало бы, если бы не я. Просто я делаю всё, что от меня требуется. И сейчас от меня требуется – притвориться мирным жителем.
Сотрудник ФСКН подмигивает мне и кивает своим напарникам у выхода. Взглядом показывает мне путь. Спаситель. Альфа. Бог. Тьфу ты.
Я выхожу на улицу и вдыхаю тяжёлый мокрый осенний воздух. Чёрный силуэт, присевший на капот своей синей BMW. Чёрный капюшон на голове. Руки в карманах. Он пахнет эйфорией. Он выглядит как плохой парень, но я знаю, какой он на самом деле.
Гораздо хуже, чем может показаться на первый взгляд.
***
Секретарь громко и до мурашек официально вызывает меня через сорок минут после начала судебного заседания. Я думала, так делают только в кино. Я резко встаю, цепляясь за расковырянный мной же заусенец на стуле. Всё это время я думала, что рою могилу чужим колготкам из будущего, а оказалось – рыла могилу своим брюкам из настоящего.
Вся эта история о том, как я рыла могилу чужому будущему, а вырыла своему настоящему.
Прости меня, Дима.
Простите меня, все участники этой истории.
ГЛАВА 3
За месяц до аварии.
Я уже целых полгода ужасно влюблена. «Ужасно влюблена» мне кажется идеальным эпитетом для описания своего состояния. Влюблена до ужаса. Ужасающе. Ужас. Любовь. Как-то так. Последние несколько недель мне кажется это запредельно ужасающим. Я могу думать только о нём. Я придумываю всё более изощрённые пути ночных побегов из дома. Однажды я сказала, что мы с группой из колледжа и нашим преподавателем уезжаем в Великий Новгород с ночёвкой. Однажды я просто дождалась, пока родители уснут, и тихонько вышла. Я часто прогуливаю колледж и знаю, что сдать сессию при таком образе жизни будет крайне проблематично. Но я не могу с этим бороться. Это всепоглощающе, как наркотическая зависимость. Как смертельная неизлечимая болезнь. Я не справляюсь с этим.
Сегодня пятнадцатое сентября, суббота, и это первая суббота за шесть месяцев, которую мы не проводим вместе с Димой, и у меня настоящая ломка. Я в филиале ада, на мне чёрные брюки с имитацией высоких сапог из блестящей курточной ткани, чёрный боди с глянцевыми нашивками на плечах как у ниндзя из мультика, чёрные ботинки и чёрная короткая куртка без плеч. Необычные куртки – моя страсть. И мой Дима, сообщение от которого до сих пор светится на экране. Я ничего не ответила.
Возможно, если бы я честно сказала, что мне плохо без него, что я не могу найти себе места, когда его нет рядом, он бы не написал мне сообщение: «Сегодня не получится увидеться(». От порыва искренности меня остановили две вещи. Во-первых, он не испытывает то же самое, ведь его здесь нет. Во-вторых, я боюсь, что моё признание ничего бы не изменило.
Я встряхиваю волосы и подношу зажигалку к сигарете. Все эти размышления не имеют никакого значения, потому что я всегда следую только по периметру своего внутреннего забора. Кто-то называет это гордостью, я бы назвала защитой. Все эти слёзы, сопли и умоляющие просьбы вернуться находятся за пределами моих психических возможностей. Если от меня делают шаг назад, то я делаю два. Если от меня отдаляются, я разворачиваюсь и ухожу. Повторюсь, это можно было бы назвать гордостью, но я бы сказала, что это действие на опережение, чтобы не чувствовать боль покинутого. Если я позвоню ему и расскажу, что чувствую сейчас, – я психологически разденусь перед ним догола и стану настолько уязвимой, что не выдержу отказа. Раздеться в физическом смысле куда проще, потому что в такие моменты сила на моей стороне.
Так или иначе, я нахожусь в филиале ада в окружении людей с нарушенным обратным нейрональным захватом, а на моей шее висит невидимый ошейник – удавка. Единственным выходом из этой ситуации я вижу напиться и как можно скорее пропустить этот вечер в надежде, что завтра всё будет как прежде. Я сижу на высоком барном стуле, пью ром и даже не представляю, что произойдёт сегодня ночью. За эти полгода я познакомилась со всеми постоянными посетителями филиала ада, да и сама им стала. Я попросила бармена Лёшу записать ром на счёт Димы, не потому, что у меня нет денег, просто я хочу, чтобы всё выглядело так, будто мне весело и я ничего не хотела ему доказать. Глупо, конечно, доказывать то, что ничего не пытаешься доказать, но в данном контексте я и не претендую на адекватность. Это моя защитная реакция создать иллюзию будто ничего во мне и не колыхнулось, когда он написал, что у него сегодня не получится увидеться. Он придёт сюда на следующих выходных, и Лёша выкатит ему счёт на три стакана рома для его девушки. И, возможно, Лёша расскажет ему, что когда его девушка допила третий стакан, к ней подсел их общий знакомый и предложил пойти в чилаут. И она ушла. Когда от меня делают шаг назад, то я делаю два. Иногда чуточку больше. Иногда я разгоняюсь и бегу в обратную сторону, как раненый зверь. Тоска регенерируется в агрессию, так её легче проявить. Такая продуманная многоходовая провокация – это пассивная агрессия. Это месть.
Я в тёмном чилауте клуба. Музыка доносится сюда сильными тупыми ударами по голове. Со мной компания приятелей, которых нельзя назвать друзьями. Можно ли вообще назвать друзьями тех, кто предлагает тебе наркотики? Хотя они предлагают их бесплатно. Вполне возможно, что в их картине реальности это и есть настоящая дружба. Вполне возможно, что через несколько минут я тоже посчитаю это настоящей дружбой, ведь я приняла всё, что они мне предлагали. Почти всё.
Дима бы не допустил этого, поэтому происходящее здесь под грифом «секретно». Все находящиеся со мной люди в равной степени понимают ответственность и возможные последствия, поэтому никто не нарушит молчание. Все боятся моего альфу. Единственная, кому было бы выгодно рассказать Диме о происходящем здесь, – это Аня. Но её здесь нет. Отсутствие их обоих одновременно существенно повлияло на ход этой ночи и принятые мной решения. И принятые мной наркотики. Не уверена, что смогу воспроизвести весь список принятых мной веществ. Не уверена, что те, кто мне это предлагал, смогут. Чуть расслабившись, я признала в себе страх, что Дима сейчас с Аней. Кто-то только что назвал её имя, и я посчитала это издевательским намёком судьбы, вселенной или самого Бога.
Достаю телефон и открываю сообщение от Димы. Я читаю его несколько сотен раз, пытаясь понять интонацию. Затем набираю: «Ты с ней?» Мои психологические заборы смываются потоком высвобождающегося норадреналина, которой даёт иллюзию собственного всемогущества справиться с любым ответом на заданный вопрос. Это иллюзия, я понимаю это даже сейчас, поэтому стираю своё сообщение и выхожу из чилаута на танцпол, чтобы отвлечься.
Чувствую лёгкое опьянение, но пока ещё способна мыслить. Я пока ещё я. Теперь я вижу клуб в совершенно другом свете, как будто перешла в параллельную реальность. Теперь я одна из этих странных людей. Мне всё здесь нравится, всё устраивает. Я по-прежнему понимаю, что эта эйфория иллюзорна, и я по-прежнему предпочла бы ей эйфорию от Calvin Klein, которой пахнет мой парень. Надеюсь, ещё мой. Раньше я стояла на краю танцпола и смотрела на происходящее здесь, как на театральное представление, но сейчас я на сцене и в главной роли. Тепло вибрирует у меня под кожей и я чувствую эту жизнь на кончиках пальцев. Музыка David Vendetta пронизывает воздух, я слышу её телом, растворяясь в ней. Я не танцую под музыку, я и есть музыка.
Бесконечный момент этого тотального растворения резко нарушается включённым стробоскопом. Он мигает с бешеной скоростью, и кажется, что люди на танцполе не двигаются, а сменяются статичными кадрами один за другим. Мне становится страшно от такого резкого перехода, я теряюсь в водовороте неадекватного количества нейромедиаторов, попыток моего сознания остаться во главе, внешних раздражающих факторов в виде яркого света в глаза и моего неожиданного осознания, что Дима сейчас с Аней. Это осознание свалилось на меня только что, сковав тело в приступе паники. Пытаюсь найти хоть одно знакомое лицо и забываю дышать. Я потерялась в пространстве и не понимаю, где выход, не понимаю, в какую сторону двигаться. Мои ноги потяжелели на двести килограммов. Моё будущее теперь кажется невыносимым, а настоящее – бессмысленным. Я застряла посередине танцпола со своими тяжеленными ногами и смотрю, как неадекватный парень приближается ко мне, размахивая руками, я вижу его движение не в видеоформате, а покадрово, будто мне показывают слайд-шоу из фотографий, только очень быстро. С каждой вспышкой стробоскопа он всё ближе и ближе. Я хочу убежать, но еле переставляю ноги. Ощущение, что я стою в вязком болоте, а мой преследователь приближается всё быстрее и быстрее, как в страшном сне. Под адреналиновым штормом паники в моём сознании всплывают термины, которые теперь обретут для меня другое понимание. Амфетаминовый психоз, синдром Кандинского – Клерамбо, психомоторная ажитация. Теперь я знаю, что это такое, не только по сухим описаниям из наркологического справочника. Это инициация в ад.
Я хочу уйти. Забраться под одеяло и подождать, пока обратный захват дофамина в клетки моего мозга вернётся к нормальным показателям. Я бы сейчас продала душу дьяволу за то, чтобы уткнуться носом в шею Димы и переждать этот ужас в его объятиях.
В самом начале наших отношений он поставил мне жёсткий ультиматум. Когда он привёз меня к себе домой впервые, на журнальном столике в гостиной я увидела две розовые таблетки, одну из которых он принял, будто это какая-то «Ношпа». Я сказала ему, что тоже хочу попробовать, на что он резко, на грани с яростью ответил, чтобы я даже думать об этом забыла. Он взял меня за запястье и сказал, глядя мне в глаза:
– Давай договоримся сразу. Если ты хоть раз это сделаешь, то мы с тобой больше не увидимся. Договорились?
Я бы согласилась на любые условия, которые он мне поставил под угрозой нашего расставания. Тем более что это условие не было для меня большой проблемой. Я кивнула и обняла его, вдохнув запах эйфории. Он сам по себе действует на меня как наркотик.
Так что, даже если бы сейчас он не развлекался с богиней-тварью, я всё равно не позвонила ему. Хотя если бы он с ней не развлекался, то этой ситуации вообще не произошло. Он виноват во всём.
Я медленно иду, пробираясь сквозь танцующие оболочки, оставшиеся от людей. Я всё-таки не в лесу, куда бы я ни пошла, я дойду хотя бы до стены. Я оборачиваюсь на своего преследователя и понимаю, что его не было. У меня начались галлюцинации, это плохо. Надеюсь, что моё осознание про Диму и Аню тоже галлюцинация.
Я подхожу к чёрной, едва заметной двери, ведущей в подсобку – закулисье и офис дирекции клуба. Рядом с этой дверью есть кнопка звонка, как на обычных домофонах в подъездах жилых домов. Нажимаю на кнопку, опустив голову.
За шесть месяцев в этом франшизном островке ада я приблизилась к самой верхушке, к самому франчайзи. Моя подруга Кристина познакомила меня с ним. Он платит роялти остатками своей заблудшей души. Обычно я захожу в этот клуб через чёрный вход для стаффа. Охранник Костя открывает мне дверь. Я прохожу в офис, который на первый взгляд напоминает обычное административное помещение. Директор клуба – франчайзи дьявола, сидит в кожаном кресле перед компьютером. Ещё здесь сидят диджеи, голожопые танцовщицы гоу-гоу, заместитель директора и небольшая компания людей, не работающих здесь. При детальном рассмотрении можно увидеть карточки, испачканные в белом порошке. Открытые бутылки с «Кока-колой», но каждый из присутствующих знает, что там не просто кола. На кресле лежит пустая бутылка с прожжённой дыркой сбоку. Эти сорок квадратных метров собрали в себе концентрат зла. Я плюхаюсь на чёрный диван. Никто не обращает на меня внимания.