Лиза Клейпас
Любовь в полдень
Глава 2
Ближайшее ко дню осеннего равноденствия полнолуние принесло сухую, ясную погоду и позволило арендаторам и работникам поместья Рамзи собрать невиданный урожай. Как и все обитатели Гемпшира, Беатрикс с головой окунулась в хозяйственные заботы и в подготовку традиционного осеннего празднования. На просторной лужайке перед господским домом словно по волшебству выросли столы с щедрым угощением и возникла просторная танцевальная площадка. Всего собралось больше тысячи гостей: арендаторы, слуги, жители окрестных сел и поместий.
К огромному разочарованию Беатрикс, любимая подруга Одри Фелан приехать не смогла, так как Джон простудился и отчаянно раскашлялся. Она осталась дома, чтобы лечить мужа, но прислала записку: «Доктор оставил нам лекарство, которое уже заметно помогло, но предупредил, что для полного выздоровления необходимо лежать в постели».
Ближе к концу ноября Беатрикс решила навестить Одри и отправилась в Фелан-Хаус. Дорога лежала через лес, густо заросший старыми, покореженными долгой жизнью дубами и раскидистыми, уверенными в собственном незыблемом величии буками. Темные ветви деревьев покрылись инеем; казалось, кто-то окунул их в сахарную пудру. Солнце робко пробивалось сквозь пелену облаков, и в янтарных лучах изморозь вспыхивала разноцветными искрами. Теплые полусапожки придавали уверенности, и Беатрикс смело ступала по замерзшей земле, надежно укрытой толстым слоем сухих листьев и теплого, словно овечье одеяло, мха.
Наконец показался большой, увитый плющом особняк – бывший королевский охотничий приют, расположенный в просторном, площадью в десять акров, парке, больше похожем на лес. Мисс Хатауэй ступила на прелестную мощеную дорожку, обогнула дом и направилась к парадной двери.
– Беатрикс.
Обернувшись на негромкий голос, она увидела Одри. Подруга сидела на каменной скамейке в полном одиночестве.
– О, здравствуй! – жизнерадостно приветствовала Беатрикс. – Не видела тебя уже несколько дней, вот и решила… – Она подошла ближе, всмотрелась и, кажется, забыла, что собиралась сказать.
Одри была одета в простое повседневное платье – серая ткань сливалась с осенним лесом за спиной – и сидела так тихо, так неподвижно, что, подходя, Беатрикс ее не заметила.
Они дружили уже три года, с тех самых пор, как Одри вышла замуж за Джона Фелана и приехала в Стоуни-Кросс. Как известно, подруги бывают разными: с одними приятно встречаться, когда в жизни все в порядке – именно такой была Пруденс. Но ведь нередко случается так, что необходимо срочно поделиться сомнениями, тревогами… для подобных случаев существовала Одри.
Беатрикс нахмурилась: от внимательного взгляда не укрылись ни необычная бледность, ни красные глаза и распухший нос.
– Но ты даже шаль не накинула!
– Мне не холодно, – пробормотала Одри, хотя плечи заметно дрожали. Беатрикс сняла теплый шерстяной плащ и попыталась укрыть расстроенную подругу, однако та покачала головой:
– Нет, Беа, не надо!
– Я шла очень быстро, так что согрелась, – заверила Беатрикс и присела на ледяную скамью. Некоторое время обе молчали, однако сомнений не оставалось: случилось что-то серьезное. Прислушиваясь к гулким ударам собственного сердца, гостья терпеливо ждала объяснений.
– В чем дело? – Она наконец осмелилась прервать молчание. – С капитаном Феланом что-то случилось?
Одри посмотрела отсутствующим взглядом, словно вопрос прозвучал на иностранном языке и понять смысл сказанного удалось с большим трудом.
– Капитан Фелан, – тихо повторила она и едва заметно покачала головой. – Нет, насколько мне известно, у Кристофера все в порядке. Вчера от него пришло несколько писем; одно для Пруденс.
Беатрикс вздохнула с облегчением.
– Если хочешь, я передам, – предложила она, стараясь говорить равнодушно.
– Да, спасибо. Было бы очень хорошо. – Бледные пальцы сложенных на коленях рук как-то странно, судорожно сжимались и разжимались.
Беатрикс мягко, бережно накрыла их ладонью.
– Муж все так же кашляет?
– Доктор недавно ушел. – Одри глубоко вздохнула и с трудом произнесла: – У Джона чахотка.
Беатрикс невольно стиснула руки подруги.
Не замечая пронизывающего ветра, они молча сидели на холодной скамейке. Судьба распорядилась несправедливо, жестоко. Джон Фелан был достойным человеком, всегда готовым первым прийти на помощь каждому, кто попал в беду: оплатил лечение жене одного из арендаторов, когда сумма оказалась супругам не по карману; предоставил собственное фортепиано в пользование окрестным детям, чтобы те могли учиться музыке; выделил средства на восстановление местной пекарни, сгоревшей почти до основания от пожара. Добрые дела Джон совершал тихо, незаметно, словно опасался упреков в благотворительности. Так почему же страшная болезнь выпала именно на его долю?
– Но это не смертный приговор, – с трудом проговорила Беатрикс. – Некоторым удается выжить.
– Одному из пяти, – тускло отозвалась Одри.
– Твой муж молод и силен. Кто-то же должен оказаться одним из пяти? Вот Джон им и станет.
Одри кивнула, но не произнесла ни слова.
Обе знали, что туберкулез опасен поражением легких, несет слабость, резкую потерю веса, беспомощность и апатию. Но страшнее всего бесконечный изнуряющий кашель, постепенно превращающийся в кровавый и терзающий больного до тех пор, пока тот окончательно не потеряет способность дышать.
– Наш Кэм, муж Амелии, – большой знаток трав и всяческих снадобий, – попыталась вселить надежду Беатрикс. – Его бабушка была главной целительницей табора.
– Цыганское лечение? – В голосе Одри прозвучало откровенное сомнение.
– Надо испробовать все доступные средства, – настаивала Беатрикс. – Пренебрегать цыганским лечением не стоит. Цыгане живут в согласии с природой и оттого знают ее секреты. Немедленно попрошу Кэма приготовить отвар для мистера Фелана…
– Скорее всего Джон откажется принимать неизвестное науке средство, да и свекровь не одобрит. Феланы ужасно консервативны. Они не возьмут ничего, что не приготовлено аптекарем и не налито в пузырек или не явилось из чемоданчика доктора.
– И все-таки непременно принесу снадобье Кэма. Нельзя упускать шанс.
Одри склонила голову на плечо подруги.
– Ты такая добрая, Беа. В ближайшие месяцы без тебя будет трудно.
– Я с тобой, – просто ответила Беатрикс.
Новый порыв ветра заставил поежиться. Одри очнулась и вырвалась из печального оцепенения, встала, вернула плащ.
– Пойдем в гостиную, отдам тебе письмо для Пруденс.
Просторные комнаты с низкими дощатыми потолками встретили уютом и тишиной. Сквозь толстые оконные стекла проникал неяркий зимний свет. Все камины пылали, наполняя воздух живительным теплом. Атмосфера дома Феланов отличалась сдержанностью и вкусом, а солидная старинная мебель создавала впечатление спокойствия и веры в незыблемость установленного порядка.
Расстроенная горничная взяла из рук гостьи плащ.
– А где твоя свекровь? – осведомилась Беатрикс, вслед за подругой направляясь к лестнице.
– Уединилась в своей комнате. Для нее новость особенно тяжела. – Одри помолчала. – Джон всегда оставался маминым любимчиком.
Так же как и все остальные жители Стоуни-Кросс, Беатрикс прекрасно знала об отношениях между матерью и сыновьями. Детей осталось всего двое, хотя родила она пятерых: двое мальчиков умерли в раннем детстве, а девочка не пережила появления на свет. Гордость и честолюбие матери сосредоточились на старшем, Джоне. К сожалению, как часто случается, ни одна женщина на свете не казалась ей достойной великолепного, самого умного и самого красивого на свете сына. За три года замужества Одри пришлось выслушать немало неприятных нотаций, но особенно болезненно воспринимались рассуждения по поводу неспособности невестки родить наследника.
Подруги поднимались по лестнице под пристальными взглядами лиц со старинных портретов в тяжелых золоченых рамах. Большинство изображенных леди и джентльменов принадлежали к аристократической ветви семейства, носившей фамилию Бичамп. Трудно было не заметить, что из поколения в поколение передавались характерные фамильные черты: тонкий благородный нос, пронзительные сияющие глаза, густые волнистые волосы.
Едва оказавшись наверху, Беатрикс с огорчением услышала приглушенный кашель – болезненные звуки доносились из комнаты, расположенной в дальнем конце коридора.
– Сможешь минутку подождать? – с тревогой спросила Одри. – Зайду к Джону, ему пора принимать лекарство.
– Конечно, подожду. Не спеши.
– Вот комната Кристофера. Здесь он останавливается, когда приезжает. Письмо я положила на комод.
– Сейчас возьму.
Одри направилась к мужу, а Беатрикс опасливо приоткрыла дверь в комнату капитана Фелана, заглянула и осторожно вошла.
Здесь царил полумрак, и она поспешила отдернуть тяжелую штору. На полу, застеленном толстым ковром, появился светлый квадрат. Письмо действительно лежало на комоде. Беатрикс поспешно схватила конверт и хотела сломать печать, но вовремя опомнилась: что ни говори, а послание адресовано не мисс Хатауэй, а Пруденс Мерсер.
Нетерпеливо вздохнув, она спрятала письмо в глубокий карман и остановилась, чтобы рассмотреть аккуратно разложенные на деревянном подносе необходимые в быту мелочи.
Маленькая кисточка для бритья с серебряной ручкой… складная бритва… стаканчик для мыльной пены… фарфоровая шкатулка с серебряной крышкой. Не в силах сдержать любопытство, Беатрикс подняла крышку, заглянула внутрь и увидела три пары запонок – две серебряных и одну золотую, цепочку для часов и медную пуговицу. Закрыла шкатулку, взяла в руки кисточку и осторожно провела по щеке. Прикосновение показалось нежным, шелковистым и принесло слабый приятный аромат пены для бритья.
Беатрикс поднесла кисточку к носу и глубоко вдохнула пряный мужественный запах… кедр, лаванда, лавровый лист. Она представила, как Кристофер покрывает лицо пеной, а потом смешно кривит рот – точно так же, как это делали ее отец и брат, пытаясь удалить с лица надоевшую щетину.
– Беатрикс?
Мисс Хатауэй с виноватым видом отложила кисточку и вышла в коридор.
– Нашла письмо, – сообщила она. – И раздвинула шторы. Сейчас вернусь, закрою и…
– О, не беспокойся, пожалуйста. Пусть останутся открытыми. Ненавижу темноту. – Одри с усилием улыбнулась. – Джон принял лекарство и задремал. Пожалуй, пока он отдыхает, спущусь и поговорю с кухаркой – распоряжусь подать на ужин белый пудинг.
Подруги вместе пошли вниз по лестнице.
– Спасибо за то, что согласилась передать письмо Пруденс, – поблагодарила Одри.
– Очень мило с твоей стороны помочь им в переписке.
– О, мелочи! Согласилась ради Кристофера. Честно говоря, не ожидала, что Пруденс найдет время ответить.
– Почему же?
– На мой взгляд, она к нему совершенно равнодушна. Перед отъездом я даже предупреждала его об этом, но он был так очарован красотой и веселым нравом, что решил, будто может возникнуть что-нибудь настоящее.
– Мне казалось, Пруденс тебе нравится.
– Так оно и есть. Во всяком случае, глядя на вашу дружбу, пытаюсь себя в этом убедить. – Одри заметила, что Беатрикс смотрит с недоумением, и слегка улыбнулась. – Да-да, стараюсь брать положительный пример.
– Брать пример с меня? О, пожалуйста, не делай этого! Разве ты не заметила, какая я странная?
Улыбка стала светлее, и на миг Одри снова превратилась в ту беззаботную молодую леди, которой была до болезни Джона.
– Ты умеешь принимать людей такими, какие они есть, и относишься точно так же, как к своим животным: терпеливо наблюдаешь и никогда не судишь.
– Но я строго осуждала твоего зятя, – с раскаянием призналась Беатрикс.
– Думаю, если бы твое отношение разделяли и другие, Кристофер давно бы задумался и сделал полезные выводы, – успокоила Одри.
Нераспечатанное письмо едва не прожгло в кармане дырку. Ожидание мучительно затянулось. Беатрикс поспешила домой, оседлала лошадь и помчалась в Мерсер-Хаус – причудливый особняк с башенками, замысловатыми колоннами у парадного входа и разноцветными витражами вместо оконных стекол.
Пруденс недавно проснулась, потому что до трех часов ночи танцевала на балу, а сейчас встретила подругу в украшенном кружевами бархатном халате.
– Как жаль, что ты не пошла на бал! Собралось множество красивых молодых людей, прибыл даже целый кавалерийский эскадрон. Через два дня их отправляют в Крым. Ах, до чего же хороша форма!
– Я только что была у Одри, – слегка запыхавшись, сообщила Беатрикс, входя в маленькую гостиную на втором этаже и старательно закрывая за собой дверь. – Бедный мистер Фелан болеет. Но об этом позже, а сейчас… письмо от капитана Фелана!
Пруденс с улыбкой взяла запечатанный конверт.
– Спасибо, Беа. Так вот, об офицерах, с которыми я вчера познакомилась… один красивый темноволосый лейтенант пригласил меня на танец и…
– Разве ты не хочешь немедленно открыть и прочитать? – Беатрикс с отчаянием заметила, что подруга равнодушно положила письмо на стол.
Пруденс лукаво улыбнулась:
– О, какая спешка! Считаешь, что следует распечатать прямо сейчас?
– Да. – Беатрикс уселась в обитое ярким атласом кресло.
– Но мне не терпится рассказать о лейтенанте.
– А мне совсем не интересно о нем слушать. Хочу узнать, что пишет капитан Фелан.
Пруденс усмехнулась:
– Сказать по правде, в последний раз ты так волновалась в прошлом году, когда выкрала лису, которую лорд Кампдон специально привез из Франции.
– Я вовсе не выкрала эту лису, а спасла. Везти животное из-за границы, чтобы потом на него охотиться…
чрезвычайно неспортивно! – Беатрикс показала на письмо. – Открывай!
Пруденс сломала печать, быстро просмотрела листок и недоуменно пожала плечами.
– Ну вот, теперь он пишет о мулах. – Она закатила глаза и отдала письмо подруге.
«Мисс Пруденс Мерсер
Стоуни-Кросс, Гемпшир, Англия
7 ноября 1854 года
Дорогая Пруденс.
Несмотря на те сообщения, в которых описывается несгибаемая храбрость британских военных, хочу заметить, что когда в нас стреляют, мы непременно пригибаемся как можно ниже и бежим в укрытие. По вашему совету я пополнил репертуар прыжками в сторону и увертками. Должен признаться, результаты превосходные. Все-таки старая басня не совсем верна: случаются в жизни ситуации, когда хочется быть не черепахой, а зайцем.
В сражении под Балаклавой легкая кавалерия получила приказ наступать непосредственно на артиллерийский расчет русских – без разумной на то причины. В итоге пять кавалерийских отрядов оказались под огнем без прикрытия и защиты. За двадцать минут погибли двести всадников и почти четыреста лошадей. Еще более кровопролитная битва произошла у крепости Инкерман.
Когда пришло время собирать раненых, Альберт увязался следом и под пулями и снарядами отважно разыскивал живых, чтобы мы могли унести их в безопасное место. К сожалению, погиб мой лучший друг.
Пожалуйста, поблагодарите Беатрикс за полезный совет. Теперь Альберт кусается значительно реже. На меня он вообще больше не нападает, хотя порой пытается вцепиться в руку кого-нибудь из сослуживцев.
Вы считаете, что май и октябрь наполнены самыми приятными запахами? А мне кажется, что декабрь интереснее: мороз, дымок из труб, в домах ветки вечнозеленых падуба и омелы, запах корицы из кухни. Что касается вашей любимой песни… известно ли вам, что «Далеко за горами» считается официальным гимном Стрелковой бригады?
Почти все, кроме меня, заболели. У меня пока не наблюдается ни симптомов холеры, ни других напастей, скосивших обе дивизии. Уже подумываю, не симулировать ли, приличия ради, желудочную проблему.
По поводу ссоры между хозяевами осла и лошади: глубоко сочувствую мистеру Кэрду и его легкомысленной кобыле, однако хочу заметить, что рождение мула – далеко не самый плохой исход. Мулы значительно крепче лошадей, практически не болеют и, что самое интересное, обладают исключительно выразительными ушами. Принято считать их упрямыми, но на самом деле это не так: если с животным обращаться хорошо, оно будет вести себя вполне мирно и дружелюбно. Пусть особая симпатия к мулам вас не удивляет; в качестве объяснения могу сказать, что в детстве у меня был Гектор, названный так в честь мула из «Илиады».
Не осмеливаюсь попросить ждать моего возвращения, но умоляю написать снова. Ваше письмо зачитал до дыр. Сейчас, на расстоянии двух тысяч миль, вы кажетесь более близкой и прекрасной, чем прежде.
Искренне ваш,
Кристофер.
P.S.
Прилагаю портрет Альберта».
Беатрикс читала, а чувства теснились и переполняли душу: боль, сочувствие, восхищение, умиление…
– Пожалуйста, Пру, позволь снова написать ответ от твоего имени. Еще хотя бы раз. Обещаю, что, прежде чем отправить, непременно покажу.
Пруденс рассмеялась.
– Право, ничего глупее и придумать невозможно! Впрочем, почему бы и нет? Пиши, если нравится.
Следующие полчаса Беатрикс старательно поддерживала бессмысленный разговор о вчерашнем бале, кавалерах и последних сплетнях из Лондона. Между делом опустила письмо Фелана в карман и… замерла, нащупав какой-то странный предмет. Металлическая ручка, шелковистые волоски… внезапно побледнев, поняла, что кисточка для бритья не вернулась на место, на деревянный поднос, а скользнула в карман.
Давняя проблема снова напомнила о себе.
Несмотря на бурю в душе, Беатрикс продолжала улыбаться и спокойно разговаривать с подругой, хотя внешняя невозмутимость давалась нелегко.
Дело в том, что тревога и волнение у Беатрикс нередко заканчивались мелкой кражей; да, в магазине или в чужом доме она порой тайком совала в карман какую-нибудь вещицу. Чаще всего Беатрикс и сама не замечала, что делает, но иногда потребность украсть становилась столь острой и непреодолимой, что бедняжка покрывалась потом и дрожала до тех пор, пока не уступала пагубному позыву.
Как правило, украсть маленькую штучку труда не составляло, а вот вернуть украденное на место оказывалось ой как непросто! К счастью, с помощью родственников постыдное недоразумение неизменно удавалось исправить. Случалось, правда, что ради восстановления порядка приходилось прибегать к крайним мерам: например, наносить визиты в неположенное время дня и изобретать невероятные предлоги, чтобы получить возможность покинуть гостиную и проникнуть в нужную комнату. Подобные фокусы лишь укрепляли мнение о Хатауэях как об эксцентричных, непредсказуемых чудаках.
Хорошо еще, что возвращение кисточки не требовало хитроумных уловок: ничто не мешало в следующий раз положить ее на место, на деревянный поднос.
– Пожалуй, пора одеваться, – наконец произнесла Пруденс.
Беатрикс поняла тонкий намек и немедленно встала.
– Да, конечно. А мне давно пора вернуться домой и заняться делами. – Она улыбнулась и непринужденно добавила: – В том числе и написать письмо.
– Только не пиши, пожалуйста, глупостей. Позаботься о моей репутации.
Глава 3
«Капитану Кристоферу Фелану
Стрелковая бригада, 1-й батальон
Лагерь Хоум-Ридж, Инкерман, Крым
3 декабря 1854 года
Дорогой Кристофер.
Утром прочитала в газете, что в последнем бою погибло больше двух тысяч наших солдат. Одного из офицеров Стрелковой бригады проткнули штыком. Ведь это не вас, правда? Вы не ранены? Я так волнуюсь. А еще глубоко сожалею о гибели вашего друга.
Мы уже начинаем украшать дом к Рождеству, развешиваем ветки падуба и омелы. Вкладываю в письмо рождественскую открытку, нарисованную местным художником. Обратите внимание на ленточку внизу: если потянуть, веселые джентльмены слева начнут поднимать бокалы.
Люблю старинные, знакомые с детства рождественские гимны. Люблю постоянство: каждое Рождество похоже на предыдущее. Люблю есть сливовый пудинг, хотя в другое время сливовый пудинг терпеть не могу. В обычаях присутствует особая магия, правда?
Альберт на редкость симпатичен. Внешне, конечно, не слишком похож на благородного джентльмена, но зато верен и отважен.
Очень боюсь, что с вами что-нибудь случится. Надеюсь, все в порядке. Каждый вечер зажигаю свечку – за вас.
Ответьте как можно скорее.
Искренне ваша,
Пруденс.
P.S.
Разделяю вашу симпатию к мулам. Очень скромные, непритязательные существа и никогда не хвастаются безупречной родословной. В этом смысле некоторым людям было бы неплохо кое-что у них перенять».
«Мисс Пруденс Мерсер
Стоуни-Кросс, Гемпшир
1 февраля 1855 года
Милая Пру.
Боюсь, что штыком проткнули именно меня. Как вы догадались? Это случилось, когда мы карабкались на гору, чтобы захватить русскую батарею. Впрочем, рана на плече несерьезная и не стоит обсуждения.
Четырнадцатого ноября начался жестокий шторм. Сорвал палатки и даже потопил в бухте французские и британские корабли. Снова погибли люди. Пропали запасы провизии, патронов и прочего. Полагаю, весь этот нелепый хаос попадает под определение «стремительной кампании». Мучает голод. Сегодня ночью снилась еда. Обычно снитесь вы, но, к стыду своему, должен признаться, что на сей раз ваш образ затмила баранья отбивная с мятным соусом.
Жутко холодно. Теперь спим в обнимку с Альбертом. Конечно, вместе не очень удобно, но оба готовы терпеть лишения, чтобы не замерзнуть насмерть. Альберт стал незаменимым товарищем: под обстрелом носит сообщения и бегает быстрее любого посыльного. К тому же неподкупный часовой и надежный разведчик.
Вот несколько полезных уроков, которые я вынес из нашего с ним тесного общения:
1. Любая пища может считаться честной игрой до тех пор, пока ее не проглотит кто-нибудь другой.
2. Спать необходимо при каждой удобной возможности.
3. Незачем лаять без острой необходимости.
4. Иногда приходится ловить собственный хвост.
Надеюсь, что Рождество в Стоуни-Кросс прошло великолепно. Спасибо за открытку; она пришла двадцать четвертого декабря и была с восторгом встречена всей нашей компанией. Многие увидели рождественскую открытку впервые. К тому времени как она вернулась ко мне, джентльмены успели поднять бокалы сотни раз, не меньше.
Как здоровье кобылы мистера Кэрда? Принесла ли она потомство? Пожалуй, надо будет попросить брата купить жеребенка. Хороший мул в хозяйстве всегда пригодится».
«Дорогой Кристофер.
Посылать письма по почте так прозаично! Если бы можно было найти более интересный способ, с удовольствием привязала бы маленький свиток к лапке птицы или отправила бы послание в бутылке. К сожалению, требования надежности и безопасности вынуждают пользоваться услугами королевской почты.
Только что прочитала в новом номере «Таймс» о ваших очередных подвигах. Зачем же так рисковать? Будни военного сами по себе трудны и полны лишений. Умоляю, позаботьтесь о безопасности – если не ради себя, то хотя бы ради меня. Прошу из чистого эгоизма… даже страшно представить, что переписка может оборваться».
«Я так далеко, Пру. Кажется, что стою за гранью собственной жизни и смотрю на события со стороны. Среди жестокости и боли научился ценить простые человеческие радости: возможность приласкать собаку, прочитать письмо, посмотреть в ночное небо. Сегодня, кажется, увидел созвездие под названием «Арго» – в честь корабля, на котором Ясон с товарищами плавал за золотым руном. Дело в том, что на самом деле «Арго» можно увидеть только в Австралии, и все же я почти уверен, что сумел рассмотреть краешек.
Умоляю забыть все, что писал раньше; хочу, чтобы вы меня дождались. Прошу: не выходите замуж ни за кого, кроме меня.
Пожалуйста, дождитесь».
«Дорогой Кристофер.
Вот чем пахнет март: дождем, землей, перьями, мятой. Я каждый день, утром и днем, пью чай из свежей мяты с медом. В последнее время очень много хожу. На свежем воздухе лучше думается.
Прошлая ночь выдалась на редкость ясной, и я долго смотрела в небо, пытаясь отыскать Арго. К сожалению, я очень плохо разбираюсь в созвездиях: никогда не нахожу ничего, кроме Ориона и его пояса. Но чем дольше я смотрела, тем больше небо напоминало океан, и наконец удалось увидеть целый флот звездных кораблей. Некоторые стояли на якоре возле луны, другие отправились в плавание. Представила, что мы плывем по лунному свету на одном из сказочных парусников.
Честно говоря, океан меня пугает: слишком велик, огромен, необъятен и страшен. Лес вокруг Стоуни-Кросс гораздо уютнее: там всегда интересно, и на каждом шагу встречаются самые обычные чудеса. Паутина сверкает после дождя, из стволов поваленных бурей дубов растут новые деревья. Хочется показать вам всю эту красоту, вместе послушать, как шелестит листвой ветер. Нет ничего лучше музыки деревьев!
Пока пишу, по привычке вытянула ноги к камину, но не заметила, что огонь подобрался слишком близко к краю. Оказалось, что подпалила чулки. А однажды зазевалась, и они задымились. Пришлось долго топать ногами, чтобы потушить. Но даже после этого случая привычка побеждает осторожность, так что меня можно найти даже с завязанными глазами: просто идите на запах горелых чулок.
Вкладываю перышко малиновки: нашла сегодня утром, во время прогулки. Это на счастье. Храните в кармане.
Внезапно появилось какое-то странное чувство: показалось, что вы стоите в комнате, совсем близко. Наверное, перо превратилось в волшебную палочку, и я вас вызвала. Если очень захотеть…»
«Дорогая Пруденс.
Ношу перо в кармане. Как вы узнали, что в битве необходим талисман? Последние две недели сижу в окопе и без конца перестреливаюсь с русскими. Кавалерия уже вышла из боя, теперь вся надежда на стрелковое оружие и артиллерию. Альберт постоянно рядом; отлучается лишь для того, чтобы доставить записки в соседние окопы, вдоль линии укреплений.
В тихие минуты пытаюсь представить, что нахожусь не здесь, а в каком-нибудь другом месте. Вижу, как вы вытягиваете ноги к огню, чувствую свежее от мятного чая дыхание. Мечтаю, как гуляю рядом с вами по лесу возле Стоуни-Кросс. Хотелось бы увидеть те чудеса, которые вы называете самыми обычными, но боюсь, что без вашей подсказки ничего не замечу. Да, мне крайне необходима ваша помощь, Пру. Наверное, только вы сможете вернуть меня в мир.
Такое чувство, что воспоминаний о вас больше, чем есть на самом деле. Мы так мало виделись. Танец. Разговор. Поцелуй. Если бы удалось воскресить мимолетные счастливые мгновения! Теперь я бы оценил их по-настоящему. И все остальное тоже оценил бы по-настоящему. Ночью снова видел вас во сне. Лица не рассмотрел, но чувствовал, что вы рядом и шепчете какие-то ласковые слова.
Когда обнимал вас в последний раз, понятия не имел, какая вы на самом деле. Да и себя самого тоже не знал. Прежде мы не заглядывали друг другу в душу. Наверное, хорошо, что так получилось – если бы довелось почувствовать вас так, как чувствую сейчас, ни за что не смог бы уехать.
Хочу честно признаться, за что воюю. Не за Англию, не за союзников, не ради патриотических убеждений. Вперед ведет лишь надежда на встречу с вами».
«Дорогой Кристофер.
Вы научили меня понимать, что слова – самое важное, что существует на свете. А сейчас особенно. Как только Одри отдала последнее письмо, я сразу побежала в свой тайный домик, чтобы прочитать в уединении.
Я ведь еще не рассказывала… весной, во время одной из дальних прогулок, обнаружила в лесу престранное сооружение: одинокую башенку из кирпича и камня, сплошь заросшую плющом и мхом. Стоит она в укромном уголке поместья Стоуни-Кросс и, как и само поместье, принадлежит лорду Уестклифу. Когда я рассказала о находке леди Уестклиф, та ответила, что в давние времена тайные убежища были обычным делом. Возможно, хозяин использовал домик для встреч с любовницей. А однажды далекий предок спасся там от насилия кровожадных слуг. Леди Уестклиф разрешила приходить, когда захочется, потому что хижина давным-давно заброшена. Я часто там бываю. Это мое любимое место – уединенное, уютное и надежное. А с этой минуты оно стало и вашим тоже.
Я только что зажгла свечу и поставила на окно. Крошечная путеводная звездочка поможет вам найти дорогу домой».
«Милая Пруденс.
Среди шума, толкотни и безумия пытаюсь представить вас в тайном домике… мою прекрасную принцессу в башне. И путеводную звезду в окне.
На войне приходится делать всякое. Надеялся, что со временем станет легче. Жаль, что так и случилось. Опасаюсь за свою душу. Столько дурного успел натворить, и столько еще впереди, Пру. Если не надеяться на прощение свыше, то как же можно просить прощения у вас?..»
«Дорогой Кристофер.
Любовь прощает все на свете, незачем даже просить.
После того как вы написали о созвездии Арго, я начала с интересом читать о звездах. В нашем доме множество книг по астрономии, поскольку этой наукой увлеченно занимался отец. Аристотель писал, что звезды состоят из иной материи, отличной от четырех земных элементов. Он называл эту материю квинтэссенцией и считал, что из нее же созданы человеческие души. Из этого следует, что дух находится в родстве со звездами. Возможно, эта точка зрения не слишком научна, однако мне нравится верить, что в каждом из нас присутствует капелька звездного света.
Мысли о вас давно превратились в мое личное созвездие. Как бы далеко вы ни находились, милый друг, все равно не окажетесь дальше этих неподвижных звезд в душе».
«Дорогая Пру.
Готовимся к долгой осаде. Трудно сказать, когда удастся написать в следующий раз. Это не последнее письмо, просто придется немного подождать. Не сомневайтесь: когда-нибудь я непременно к вам вернусь.
До тех пор, пока не смогу заключить вас в объятия, эти истрепанные, обветшалые листочки останутся единственным способом общения. Как бледно, робко слова передают любовь! Слова никогда не смогут стать достойными вас, не смогут отразить все, что вы для меня значите.
И все же… я люблю вас. Клянусь светом звезд: не покину землю до той минуты, пока не произнесу эти слова, глядя вам в лицо».
В лесной чаще, сидя на толстом стволе поваленного дуба, Беатрикс перечитывала письмо снова и снова. Она даже не заметила, что плачет, и лишь прохладный ветерок на мокрых щеках подсказал вытереть слезы и взять себя в руки.
Он написал тридцатого июня, даже не подозревая, что в тот самый день написала и она. Разве это случайное совпадение? Нет, знак свыше!
Столь глубокую тоску, такое бездонное ощущение потери она испытывала только после смерти родителей. Сейчас горе, конечно, было иным, но несло уже знакомую безнадежную пустоту.
Что же она наделала?
Беатрикс Хатауэй, которая шагала по жизни с безупречной честностью, совершила грубый, непростительный обман. Ужасно, но правда лишь окончательно испортит положение. Если Кристофер Фелан обнаружит, что она писала под чужим именем, презрению не будет конца. А если ничего не узнает, она так и останется для него странной девушкой, место которой в конюшне, а не в гостиной. И больше ничего.
«Не сомневайтесь: когда-нибудь я непременно к вам вернусь».
Эти слова относились только к Беатрикс, хотя и адресованы были Пруденс.
– Люблю тебя, – прошептала она, и слезы потекли ручьем.
