Лиз Карлайл
Укрощенный дьявол
– Сочувствую, милорд, что вы потеряли ее, – постаралась быть вежливой Обри.
– Это просто приводит нас к моему первоначальному утверждению, – пожал плечами граф. – В истинной любви редко присутствует неуверенность.
– Вы не любили ее? – «О, чем дальше, тем хуже! Неужели так трудно держать рот закрытым?» – молча выругала себя Обри.
Уолрейфен, казалось, долго размышлял над ответом и наконец сказал:
– Конечно, когда-то я сходил с ума по ней, но теперь мы родственники и близкие друзья.
Это был весьма неопределенный ответ, и Обри внезапно поняла, что не желает неопределенности. В душе ей хотелось, чтобы лорд Уолрейфен опроверг слухи о том, что когда-то питал нежные чувства к своей очаровательной мачехе. И уже одно то, что у нее возникло такое желание, напугало Обри, и, спрятав глаза от Уолрейфена, она снова принялась разглаживать складки на амазонке.
В сумраке сарая Джайлз заметил странные, противоречивые чувства, промелькнувшие на лице Обри, но она сразу же отвернулась и, слегка побледнев и хмуро сжав губы, принялась в сотый раз расправлять свои юбки. «О чем она думает? Уж не ревнует ли она?» – удивился Джайлз. Она противилась всем его попыткам сближения и, казалось, совершенно не проявляла к нему интереса.
Но она могла чувствовать желание к нему – разве он не убедился в этом накануне? В его объятиях она затрепетала, страстно пробудившись к жизни, и для него это было головокружительным, опьяняющим ощущением! Уолрейфен быстро понял, что с Обри чувствует себя более живым, более мужчиной, чем чувствовал себя в двадцать лет, – и все это несмотря на то, что она едва позволяла прикоснуться к себе.
Но в Обри было больше, чем просто страстность, и больше, чем просто уравновешенность, она обладала внешней красотой, которую не могли скрыть ее тусклые одежды, и, как теперь понял Джайлз, внутренней красотой. И эту внутреннюю красоту еще сильнее подчеркивали ее подавленность, добровольная изоляция и окружавшая ее атмосфера печали, которых он не мог понять. Она была полна тайн, и это отнюдь не было плодом его воображения, ее, видимо, никто не знал до конца.
Креншоу сказал, что она замкнутая, но Джайлзу казалось, что, кроме этого, есть что-то еще, и он задал себе вопрос: «Что она может прятать от мира?» Неопределенность сводила его с ума, и он попытался сделать некоторые расплывчатые предположения. Дело было не в том, что он боялся правды – как ни странно, правда его не пугала, – а в том, что Обри могла так легко держаться от него на расстоянии. У графа вызывало досаду то, что ей, видимо, никто не был нужен – и, главное, не был нужен он.
– Обри, – вторгся Уолрейфен в ее размышления, – я ошибся относительно дождя. Не похоже, чтобы этот потоп прекратился в ближайшее время. – Снова откинувшись назад на локоть, он взглянул вверх на нее. – Что касается меня, то я на это очень надеюсь. Скажите, вы любите играть в салонные игры?
– В такие, как шарады? – Обри с подозрением взглянула на графа.
– Да, что-то вроде этого. Я имел в виду одну из тех игр в отгадки. Саймон, старший сын Сесилии, увлекается ими, особенно игрой в «три маленькие лжи».
– Я не знаю правил, милорд.
– Мы всегда можем установить их в ходе игры, – подмигнув, широко улыбнулся Уолрейфен. – Но главное – играть честно. Я задаю вам вопрос, а вы вправе решать, ответить правду или сказать ложь. Если вам трижды удалось обмануть меня, можете объявить об этом в любое время и выиграть. А если я три раза правильно оценил ваши ответы, вы должны дать выкуп по моему выбору. Однако вы не обязаны рассказывать правду.
– Да? И что же это за выкуп? – подозрительно спросила Обри.
– Какой-нибудь пустяк. Однажды Саймон заставил меня стоять на голове – результат оказался не очень приятным, а как-то я должен был спеть «Бог наш могущественный защитник», крепко зажав нос. Но обычно он требует, чтобы я просто прыгал по комнате на одной ноге.
– Это не пустяки. – Обри смотрела на него, словно на сумасшедшего.
– Обри, – раздраженно сказал Уолрейфен, – мы с вами, возможно, застряли здесь еще на час, и я пытаюсь быть джентльменом, так что вам лучше всего помочь мне чем-нибудь заняться.
– Хорошо. – Обри с трудом сглотнула, ее горло сжалось, а потом немного расслабилось.
Улыбнувшись, Джайлз лег на спину в сено и положил руки под голову, а Обри, поджав колени, обхватила их руками.
– Итак, играем честно, Обри, – напомнил он. – Я начинаю первым, так как уже отвечал на ваши вопросы. Победит тот, кто первым выиграет три раунда.
– Прекрасно, – все еще неохотно согласилась она.
Глядя вверх на стропила, Уолрейфен задумался и решил, что лучше всего начать с простого, чтобы усыпить бдительность Обри.
– Что вы ели сегодня за завтраком?
– Ничего. – Обри очаровательно покраснела.
– Придется поверить этому, – признался Джайлз, внимательно всматриваясь в нее. – Но почему? Вы не были голодны?
– Здесь два вопроса, милорд. – Она строго посмотрела вниз на него.
– Тогда ответьте на первый. – Джайлз нахмурился.
– Я слишком нервничала и не могла есть, – призналась Обри. – Мне хотелось, чтобы в последний день у лорда и леди Делакорт все было хорошо и их отъезд прошел гладко. Потом я поссорилась с Певзнером из-за столового серебра и окончательно потеряла аппетит.
– Вы и Певзнер часто ссоритесь?
– Это часть игры, милорд? – Обри вопросительно подняла бровь. – Если да, я постараюсь придумать правдоподобную ложь.
– О, не трудитесь. Вернемся к игре. От кого вы унаследовали эти удивительные зеленые глаза?
– От моей матери, – моргнув этими удивительными зелеными глазами, ответила Обри так быстро, что это могло быть только правдой.
– Хорошо. Как ее звали?
– Дженет.
– Обри, Обри, – пожурил ее граф, – вы должны постараться обмануть меня, иначе вы никогда не выиграете.
Кивнув, Обри еще сильнее сосредоточилась.
– А что самое лучшее вы унаследовали от своего отца? – придумал следующий вопрос Джайлз.
– Милорд, разве мое мнение уместно?
– Просто ответьте на вопрос, Обри. – Джайлз начал терять терпение.
– Мое... упорство. – Обри свела брови. – Но это черта характера, а не внешний признак.
– Пусть так. Я не стану это оспаривать. Бог знает, насколько вы упорны.
– Милорд, – недовольно посмотрела на него Обри, – когда я получу возможность задавать вопросы?
– Когда окончится этот раунд! – отрезал он. – А теперь... где вы родились?
– В Нортумберленде, – после долгого размышления ответила она.
– Нет, я этому не верю, – объявил Джайлз, медленно покачав головой. Он вспомнил ее немногословность во время завтрака и подозрения Огилви.
– Почему? – с оскорбленным видом спросила Обри.
– Потому, что это моя прерогатива, – спокойно ответил он и, потянувшись, обхватил пальцами ее запястье. – Итак, вы солгали?
Обри попыталась отодвинуться, но Уолрейфен не отпустил ее.
– Да, – в конце концов, созналась она, – я солгала. Ваш вопрос достиг цели.
– Так где же вы родились? – Он продолжал держать ее за руку.
– Милорд, – покачала головой Обри, – нельзя снова и снова задавать один и тот же вопрос. Это нечестно. Так вы лишаете меня шансов на победу.
– Да, и вы еще кое-что должны мне, верно? – Уолрейфен притянул ее на дюйм ближе. Он понимал, что готов совершить глупость, но не мог сдержать себя. – Я чуть не забыл о выкупе. Обри, боюсь, я должен попросить вас поцеловать меня.
– Милорд, это совершенно не то же самое, что прыгать на одной ножке! – Обри задохнулась от негодования и попыталась вырваться.
– Дорогая, – усмехнулся граф, – я не говорил, что вы будете прыгать на одной ножке. Я сказал, что вам придется сделать какой-нибудь пустяк.
– Целовать вас – это не пустяк! – прошипела она. – Это опасно. Думаете, я ничему не научилась после вчерашнего? Это совсем не та игра, про которую вы рассказывали, милорд.
– Обри, Обри! Я ведь политик. Искусное плетение слов – это моя основная профессия.
– Вы не просто играете словами, вы ведете себя бесчестно!
– Ах, Обри, дорогая, – Джайлз снова потянул ее за руку, и Обри, не удержавшись, опрокинулась в сено рядом с ним, так что они оказались лицом к лицу, – не больше пяти минут назад вы сказали – цитирую: «Тот поцелуй ничего не значит, милорд». Итак, вы отрицаете, что говорили это?
– Нет. – На мгновение ее глаза вспыхнули. – Нет, я не стану этого отрицать.
– Тогда, прошу вас, поцелуйте меня сюда. – Он свободной рукой коснулся своих губ. – Понимаете, Обри, я слишком хорошо вас знаю, чтобы оставить вам щелочку, через которую можно ускользнуть. Мне хочется почувствовать прикосновение ваших губ не к тыльной стороне моей руки, а сюда, к моим губам.
На секунду ему показалось, что Обри этого не сделает, но она приподнялась на локте и, закрыв глаза, коснулась губами его губ.
Он ожидал, что ему придется удерживать ее за спину, ожидал, что она просто коснется его рта и отпрянет, но она, по-видимому, собиралась честно и сполна заплатить выкуп. Джайлз поднял голову и положил одну руку Обри на талию, она со вздохом придвинулась к нему, ее мягкие губы со сладостной нежностью прижались к его губам, и Обри горячо, но в то же время невинно поцеловала его.
Не в силах устоять, Джайлз обнял ее за талию и привлек еще ближе. Теперь Обри почти лежала на нем, от нее пахло сиренью, лошадью и теплыми, душистыми женскими ароматами. Ее губы медленно двигались по его губам, и когда она на долю дюйма отвела их, он тут же вернул ее обратно. Обри не возразила даже тогда, когда Джайлз открыл свой рот под ее губами, а просто позволила своему языку несмело поиграть с его нижней губой.
Они томительно неторопливо продолжили поцелуй, наслаждаясь друг другом, словно у них в запасе была вечность, словно они не лежали вдвоем в совершенно неподходящем месте. Джайлзу было все равно, а Обри, по-видимому, нет. Внезапно вернувшись к реальности, она резко отодвинулась от него, уперлась изящными руками ему в грудь и, тяжело дыша, посмотрела на него сверху вниз.
– Ну вот, – задыхаясь, произнесла она, – все. Я заплатила выкуп.
– Обри, – взмолился Джайлз, пытаясь вернуть ее обратно, – прошу вас, продолжайте.
– Я заплатила выкуп, – повторила она, отведя взгляд. – Пожалуйста... не мучайте меня, милорд.
– У меня осталось еще два, – проворчал он.
– Два? – Ее растерянный и испуганный взгляд снова метнулся к нему.
– У меня осталось еще два вопроса, – хрипло пояснил он. – Так что отвечайте, Обри. Ответьте теперь ради меня. Вы любили своего мужа?
Она нахмурилась и закрыла глаза.
– Отвечайте, – приказал Уолрейфен.
– Нет, – шепнула Обри и покачала головой, так и не открыв глаз. – Я... должна сказать – нет.
– Как его звали? – Слова прозвучали хрипло и грубо.
– Что? – Она до сих пор не могла восстановить дыхание.
– Его имя, – потребовал он. – Как звали этого мужа, которого вы никогда не любили?
На мгновение он подумал, что она откажется отвечать, но Обри после долгого молчания прошептала:
– Чарльз.
Он понял, что это ложь, в тот момент, когда имя слетело с ее губ.
– Нет, я не верю. – Он стиснул зубы.
– Прекрасно, – Обри открыла глаза, – это ваше дело.
– Вы лжете? Обри, вы лжете? Если да, то признайтесь.
– Да, я лгу.
На этот раз он не стал говорить, каким будет выкуп, а просто привлек ее к себе и поцеловал. Если их первый поцелуй был искрой, то этот вспыхнул всепожирающим, неуправляемым пламенем. Каким-то образом повернув Обри на спину, Джайлз накрыл ее своим телом, и тогда исчезли и стук дождя, и запах сена, и осталась только она.
Снова и снова он погружался в ее рот, касаясь ее и знакомясь с ней, изучая ее мягкий теплый рот. Часто и затрудненно дыша, Обри отвечала на его поцелуи, на каждое его движение, а ее руки блуждали по его телу, поглаживая его. Джайлз уже не мог преодолеть потребность обладать ею, не мог справиться с жаждой ее тела, но понимал, что ничего, кроме неприятности, из этого не выйдет.
– Обри, Обри, – спрятав лицо у ее шеи, он вдохнул ее аромат, – зачем вы это со мной делаете?
– Я ничего не делаю, – задыхаясь, прошептала она, – не собираюсь ничего делать.
Джайлз провел рукой по ее руке выше локтя, затем по изгибу талии, а потом скользнул ей за спину и опустился ниже. Накрыв рукой пышную округлость бедра, он стиснул его сквозь шерстяную ткань юбки и прижал Обри к себе. Она застонала, закрыла глаза, ее тело инстинктивно потянулось к его телу, и Джайлз был готов насытить это изголодавшееся, жаждущее тело.
Повернувшись на бок, он быстро расстегнул Обри пуговицы жакета и, отодвинув в сторону ткань, погладил ее левую грудь – она была теплой и восхитительной. Обри так и не открыла глаза и все еще тяжело дышала. Она просто позволила Джайлзу трогать ее там, где ему хотелось, но он был уверен, что она хотела его. Через несколько слоев одежды он осторожно дотронулся большим пальцем до ее соска и почувствовал, как он затвердел от его прикосновения. Не имея сил отказаться, он нагнулся и языком описывал легкие круги, пока влажная ткань не прилипла к соску, а потом, отстранившись, посмотрел на него.
– Обри, милая, вы так прекрасны, – хрипло прошептал Джайлз и снова лег на бок.
У него было такое ощущение, словно он двигался во сне, и Обри в любой момент могла остановить его и вернуть обратно к тусклому, будничному существованию. Словно лишившись рассудка, он расстегнул ей одну пуговицу юбки, не уверенный, позволит ли она расстегнуть другую. Обри ничего не сказала, а только, открыв глаза, встретилась с его взглядом, и ее взгляд был нежным от желания, полным невысказанного страха.
– Разреши потрогать тебя, позволь мне познакомиться с тобой, – попросил Джайлз.
Уже все пуговицы были расстегнуты, и он распахнул ее юбку для верховой езды. Не в состоянии полностью управлять собой, Джайлз опустил руку вниз, накрыл холмик под тонкой белой тканью нижнего белья, и Обри слегка вздрогнула. Было ли это желание? Не отрывая от нее взгляда, Джайлз осторожно просунул пальцы между ее бедрами, нежно поглаживая и ощупывая ее. В ответ Обри, коротко и тихо вскрикнув, откинула голову в сено, и было видно, как она с трудом сглотнула.
Джайлз снова горячо и страстно поцеловал Обри, и она, лежа под ним, издала еще один тихий возглас и глубоко вздохнула. Он плотнее прижался к ней, погружаясь в ее женское тепло; запах женщины наполнял его ноздри, и его кровь вскипала все сильнее и сильнее. Поглаживая Обри, он коснулся ее заветного местечка и почувствовал, как она застыла в его объятиях.
– Спокойно, Обри, – шепнул он у самых ее губ, – спокойно. Раздвинь ноги, позволь мне потрогать тебя.
Вжавшись в сено, она постаралась немного расслабиться, позволила его руке пробраться глубже и затаила дыхание. Ее нежный бугорок затвердел и уже стал скользким от выделившейся влаги. Джайлз поводил пальцем взад-вперед, смочив его, а потом самым кончиком пальца стал описывать круги, пока дыхание Обри не превратилось в свистящие вздохи и влажное тепло не вырвалось наружу, дразня его чувства.
Он понял, что она хотела его – во всяком случае, хотело ее тело, Эта мысль огнем обожгла ему чресла, он глубже проник к Обри в рот, еще сильнее прижал ее к сену и коленями раздвинул ей ноги, чтобы ничто не мешало ощутить ее. Лаская ее языком и пальцем, он чувствовал, как внутри у Обри разгорается жар. Ее тонкие ноздри затрепетали, она еще шире раскинула ноги и потянулась навстречу его руке. Оторвавшись от ее рта, Джайлз, продолжая ласки, следил за выражением ее лица, наполовину повернутого в сторону от него.
Глаза у Обри были зажмурены, рот открыт в беззвучном стоне, а дыхание вырывалось короткими болезненными вздохами.
– Прекратите, – прошептала она. – О, пожалуйста, прекратите, Этого нельзя делать.
– Я хочу, чтобы ты была в моей постели, Обри. – Горящими губами он прижался к ее виску, не прекращая своих интимных ласк. – Сегодня ночью, когда все уйдут спать. Приходи ко мне. Обещаю, я буду нежным.
Она долго ничего не говорила, а потом шепнула, не открывая глаз:
– Я не должна этого хотеть.
– Но ты хочешь, – глухим голосом возразил Джайлз. – Ради Бога, Обри, не мучай меня. Ты хочешь этого так же, как и я. Признайся.
– Да. – Она едва заметно кивнула, и ее густые рыжие волосы зашелестели в сене.
– Значит, сегодня ночью.
– Нет, не сегодня, – качнула она головой, – прошу вас.
– Почему, Обри? – Убрав руку, он стал приводить в порядок ее одежду.
– Приходский священник, – бессильно произнесла она. – Он и Креншоу должны обедать с вами. Вы освободитесь поздно, и будет казаться... казаться... о, я не знаю!
Тысяча чертей! Он совершенно забыл о приходском священнике, а этот парень мог бубнить всю ночь.
– Тогда завтра. Приходи завтра, Обри, – взмолился Джайлз. – Придешь?
– Разве у меня есть выбор, милорд? – Ее лицо теперь пылало от стыда, она открыла глаза, но не смотрела на графа. – Мое тело предало меня, а вы безжалостны.
– Ты страстная натура, Обри, в этом нет никакого стыда. – От ее слов, хотя и правдивых, ему стало немного не по себе. – И ты, очевидно, испытываешь ко мне желание.
– Да, это так, – слабым голосом призналась она.
– Никто не узнает, Обри. – Джайлз потерся губами о ее изящную шею, закрыл глаза и еще раз втянул в себя ее запах. – Что может быть плохого, если два человека наедине доставляют друг другу физическое наслаждение?
Он почувствовал смятение Обри, почувствовал, как много между ними невысказанных вопросов. Он понимал, что должен облегчить ей выход из положения, должен дать ей возможность отказать ему, как повелевал ей сделать здравый смысл, но ее тело хотело его так же, как он жаждал обладать ее телом. Наконец Обри расслабилась в его объятиях, но означало это согласие или отказ?
– Ты придешь? – прерывисто прохрипел Джайлз.
К его удивлению, она повернула голову и прижалась губами к его волосам.
– Да. – Ее теплое дыхание коснулось его уха. – Да. Завтра. Ночью, милорд.
Глава 10,
в которой миссис Монтфорд просит покровительства
– Мама, что имела в виду Ида, когда сказала, что краунер старый косоглазый дурак? – спросил на следующий вечер Айан, играя у камина молотком для крикета.
– Произносится «коронер», – поправила его Обри, расхаживавшая перед окном, и, остановившись, обернулась и улыбнулась мальчику. – Просто Ида говорила на арго.
– Что такое «арго»?
– Это такой жаргон, милый. И она совсем не должна была этого говорить. Коронер очень приятный джентльмен.
– Хорошо, а что воще делает коронер? – спросил Айан, пробуя замахнуться молотком.
– «Вообще», – поправила Обри, взъерошив ему пальцами волосы. – Честно говоря, Айан, ты слишком много времени проводишь возле Иды. А коронер – это джентльмен, который проводит допрос, своего рода встречу, когда неясно, как умер какой-либо человек.
– Он тебе нравится? – Айан поставил молоток у камина. – Он тебя о чем-нибудь спрашивал?
– Да, милый, обо всем.
Подняв штору, Обри смотрела в чернильно-темную глубину двора, освещаемого только парой факелов, закрепленных на столбах ворот. Дни становились короче и холоднее, и за стенами замка временами можно было услышать свист ветра, как будто за углом уже поджидал декабрь. Пожалуй, Обри хотелось, чтобы это так и было, потому что к декабрю лорд Уолрейфен, конечно, снова уютно устроится в Лондоне.
Весь день она чувствовала себя немного нездоровой, и сейчас, опустив штору, Обри приложила руку к желудку. Она испытала потрясение от допроса, когда взгляды стольких людей были обращены на нее.
Разумеется, Обри говорила правду – о, возможно, не всю правду, но коронер был не очень хитер в своих вопросах, а она, наоборот, очень ловка в своих ответах. И теперь, когда то испытание осталось в прошлом, ей вскоре предстояло новое – Обри не забыла своего обещания лорду Уолрейфену.
– Мы поиграем во что-нибудь сегодня вечером? – спросил Айан от камина.
– Да, конечно. – Обри обернулась, радуясь, что ее отвлекли от размышлений. – Может быть, я приготовлю шоколад, пока ты будешь выбирать игру?
– «Хорошо и плохо». – Айан просиял и бросился в свою комнату.
Обри подавила горькую усмешку. Надо же было Айану именно в этот вечер выбрать эту игру! Она сама была готова поступить плохо, хотя большую часть дня провела, стараясь – во всяком случае, в своих мыслях – представить это хорошим поступком.
К тому времени как она приготовила шоколад, Айан придвинул к огню их маленький складной стол-книжку и раскрыл игровую доску. Обри как раз достала его кружку, когда кто-то тихо постучал в дверь, и едва не потеряла сознание, увидев, что в комнату вошел лорд Уолрейфен.
– Милорд, – слегка задыхаясь, сказала она, подойдя к нему, – сейчас всего половина восьмого.
Но у лорда Уолрейфена на уме, очевидно, было что-то другое, а не их договоренность, потому что он выглядел несколько смущенным.
– Знаете, хм, в моем кабинете очень холодно, – сказал он. – Я совсем забыл, каким сильным бывает ветер с залива.
– На следующей неделе я заново остеклю ваши окна, – заверила его Обри и взялась за ручку двери в надежде, что он сразу же уйдет. – А до тех пор я распоряжусь, чтобы лакей принес еще угля...
– Сядьте, сядьте! – Граф сделал жест рукой. – Я просто подумал... ну, зайти сюда на минутку. Я уверен, что это самая теплая комната в замке.
– Ну, да... галерея, понимаете... – пробормотала Обри. – Она защищает эту стену.
Лорд Уолрейфен скрестил перед собой руки и каким-то почти мальчишеским взглядом окинул комнату.
– Я, кажется, чувствую запах шоколада?
– Да, это шоколад. – Обри взглянула на плиту. – Не хотите?..
– С удовольствием.
– Мы играем в «хорошо и плохо», – доверительно сообщил Айан. – Какого цвета фишку вы хотите?
Граф подошел к столу и посмотрел на игровое поле.
– «Новая игра: добро награждается, а зло наказывается. Для развлечения молодежи обоих полов», – вслух прочитал он и бросил быстрый взгляд на Обри. – Знаете, миссис Монтфорд, сегодня вечером я чувствую себя совершенно молодым, поэтому уверен, что имею право играть. Вы не возражаете?
– Конечно, нет. – Обри принесла ему шоколад, и лорд Уолрейфен быстро передвинул стул от стены к столу.
– Замечательно! – воскликнул он, хлопнув в ладоши, и сел. – Я выбираю красную.
Все еще не понимая, зачем именно пришел Уолрейфен, Обри принесла оставшиеся кружки и заняла свое место. Было неестественно видеть здесь графа – неестественно, но нельзя сказать, что неприятно. Оторвавшись от игрового поля, граф поймал ее взгляд с противоположной стороны стола и тепло улыбнулся. Впервые Обри заметила глубокую ямочку у него на левой щеке и почувствовала себя абсолютно счастливой оттого, что он рядом.
По команде Айана они начали играть с предсказуемо забавными результатами.
– У вас выпала четверка, – сказал Айан графу. – Это означает, что вы можете миновать «Исправительный дом» и пройти весь путь до «Каприза».
– Это хорошо? – поинтересовался граф.
– Думаю, это лучше, чем попасть в «Притворство», – пожал плечами мальчик и слегка крутанул волчок. – Смотрите! Я направляюсь прямо к «Правде»!
Вскоре Айан стал лидером и ушел далеко вперед от своих медлительных соперников. Лорд Уолрейфен, спотыкаясь, продвигался вперед, постепенно осваивая правила, а Обри, со своей стороны, последовательно попала в «Дерзость», «Упрямство» и «Леность».
– Ну и ну! – воскликнул граф, когда она оказалась в «Лености». – Это несправедливо! Миссис Монтфорд никогда не ленится. – Он взял ее фишку и, передвинув прямо в центр, поставил на «Хорошо».
– Очень щедро с вашей стороны, милорд. – Обри взглянула на него поверх своей кружки. – Очевидно, вы твердо намерены отправить меня прямо в «Дерзость» и «Упрямство».
– Если вас это устраивает. – Граф улыбнулся ей через стол.
– Она не может стать на «Хорошо», – запротестовал Айан. – Она должна вернуться и сделать все как положено.
– К великому сожалению, он прав, милорд, – выдавила из себя Обри, осознав неуместность всего этого. – Сейчас «Хорошо» вряд ли подходящее для меня место.
– Тогда сюда, миссис Монтфорд? – предложил граф и, взяв ее фишку, передвинул ее к месту, обозначенному как «Наслаждение».
– Вы играете не по правилам, лорд Уолрейфен, – вежливо сказал Айан.
– Иногда я их забываю, – подмигнул граф Обри.
– Не думаю, что и «Наслаждение» подходящее для меня сейчас место. – Сжав губы, Обри поставила свою кружку с шоколадом и перевела взгляд на игровое поле.
– Но мне очень хочется, чтобы вы получили его, миссис Монтфорд. Я имею в виду наслаждение. Если вы мне позволите.
Обри не могла найти слов, но невинное вмешательство Айана спасло ее.
– Вы оба играете слишком медленно, – проворчал он, возвращая ее фишку туда, где ей полагалось быть, – а мне в половине девятого нужно идти спать.
С несколько пристыженным видом лорд Уолрейфен вернулся к игре и до ее окончания соблюдал все правила. Айан, разумеется, выиграл, потом они убрали игру, а Обри пошла за книгой, которую читала мальчику на ночь. Обернувшись, она увидела, что граф помогает Айану сложить стол и отодвинуть его к стене.
– Мы читаем «Робинзона Крузо» мистера Дефо, милорд. Надеюсь, вам это не покажется скучным? – спросила она, вернувшись к своему стулу.
– Ни в коем случае! – мягко улыбнулся Джайлз. – Тогда я могу остаться?
– Вы должны остаться, – посоветовал Айан и, зевнув, уселся в кресло. – Мы сейчас как раз в начале его третьего года на острове, и он заботится о своем урожае зерна.
– Превосходный пример для меня, – усмехнулся граф. – Мне сказали, что я совсем не забочусь о своем.
– Я никогда этого не говорила, – возразила Обри.
– Словами – нет, – согласился Уолрейфен, подняв обе брови. – Прошу вас, миссис Монтфорд, продолжайте читать.
Обри начала чтение, но прочитала, вероятно, не больше шести страниц, когда Уолрейфен протянул руку и коснулся ее руки. Оторвавшись от книги, она увидела, что Айан, склонившись на бок, уснул в кресле.
– Мне бы не хотелось, чтобы он проснулся с растяжением мышц шеи, – тихо сказал граф.
– Не думаю, что дети подвержены таким недугам, милорд, но я лучше отнесу его в кровать. – Отложив книгу, Обри встала, но лорд Уолрейфен уже взял мальчика на руки.
– Я сам отнесу его, вы только покажите мне куда.
Обри открыла дверь в комнатушку Айана.
– Не нужно ли ему еще одно одеяло? – тихо предложил граф, когда Обри накрыла мальчика. – Сейчас очень холодно.
Комната была такой маленькой, что два человека с трудом могли двигаться по ней, и Обри жестом указала на комод рядом с лордом Уолрейфеном.
– Если вас не затруднит, достаньте его из нижнего ящика.
Выдвинув ящик, граф вытащил верхнее одеяло, но при этом с восхищением коснулся рукой лежавшего внизу аккуратно сложенного клетчатого пледа – пледа Фаркуарсонов, чтобы быть точным. Он провел по нему рукой, и Обри мгновенно охватила паника, но затем она так же быстро убедила себя, что граф не способен по пледу определить ее принадлежность к небольшому шотландскому клану. Конечно, он не мог сделать из этого никаких выводов или придать этому какое-то значение.
Он просто выпрямился и с улыбкой подал ей коричневое одеяло. Они вместе расправили его на кровати Айана, а когда вышли, закрыв за собой дверь, лорд Уолрейфен повернулся к Обри и тыльной стороной пальцев погладил ее по щеке.
– Спасибо, Обри, вы с Айаном были очень добры, разделив со мной этот вечер.
– Не посидите ли со мной у камина, милорд? – тихо спросила она, решительно глядя на графа. – Мне хотелось бы кое-что сказать вам. – В свете свечи ей показалось, что лорд Уолрейфен слегка побледнел.
– Обри, мне не нравится, как это звучит.
– Конечно, вам это может не понравиться, – криво усмехнулась она. – Могу я предложить вам херес? Я, пожалуй, выпью немного.
– О, мне это нравится все меньше и меньше. – Взглянув на Обри, он резким движением запустил руку в волосы. – Обри, если это касается того, что случилось в...
– Нет, – перебила она графа.
Обри подошла к небольшому шкафчику у окна, налила два бокала хереса и, подав один Уолрейфену, села напротив него и посмотрела ему в лицо. Мерцающий свет камина падал на графа слева, и по его лицу пробегали неровные тени.
– Я хочу попросить у вас помощи в одном небольшом деле. – Она сделала глоток, надеясь, что вино придаст ей сил. – Но вам может показаться, что это бесцеремонно с моей стороны.
– Сомневаюсь, дорогая, – возразил он, отставляя бокал в сторону.
Уолрейфен показался Обри не очень удивленным, а скорее обрадованным, и она неожиданно подумала, не рассказать ли ему все. Ощущение возникшего между ними взаимопонимания было таким соблазнительным, а вина, которую она несла на себе, такой тяжелой. Но поверит ли он ей? Что он скажет? Что подумает? О, это были легкие вопросы. Уолрейфен поймет, что приютил преступницу, и не будет конца неприятностям, которые он может заработать, – неприятностям для его карьеры, для его семьи. Обри даже не знала, какие именно обвинения до сих пор еще сохраняются против нее: похищение и воровство – это безусловно.
– В чем дело, дорогая? Каким образом я могу помочь?
Обри почувствовала, что граф слегка коснулся ее руки, и заставила свои мысли вернуться в настоящее.
– Я хотела бы вашего покровительства, – наконец сказала она. – Теперь, когда майор Лоример умер, а мистер Дженкс уезжает, мне не на кого опереться.
– Да, конечно. – Он наклонился совсем близко к ней. – Но, Обри, если это деньги, то должен заверить вас, что у меня достаточно...
– Это не деньги, – оборвала она графа, и по ее тону почувствовалось, что его предположение обидело ее. – Просто из-за того, что в дом пришла смерть вашего дяди, мне стало совершенно ясно, что в жизни все неопределенно. У Айана нет никого, кроме меня, и если со мной что-нибудь случится...
– Случится с вами? – перебил ее Уолрейфен. – Боже, о чем вы говорите?
– Люди умирают каждый день, милорд, – пожав плечами, ответила она и откинулась на спинку кресла. – Они падают в колодцы, заболевают пневмонией, съедают испорченную рыбу...
– Да, понятно. И каково ваше желание?
– У меня есть письмо для Айана и завещание, и я хочу, чтобы он получил их в день своего совершеннолетия. Они запечатаны и заложены в моей Библии. У меня есть небольшие сбережения и несколько драгоценностей – семейные реликвии. Все лежит в том ящике, из которого вы доставали одеяло. Я хочу, чтобы вы отдали все это своему приходскому священнику и попросили его воспитывать Айана как собственного сына. Вы сделаете это для меня?
– Обри, вы говорите глупости, – покачал головой граф. – С вами ничего не случится. Я этого не допущу. Я не допущу, чтобы мальчика отдали незнакомому человеку.
– Вряд ли вашего приходского священника можно назвать незнакомым, – тихо возразила Обри, – а Айану больше некуда идти.
– Его дом здесь, Обри, – сказал граф так, словно это само собой разумелось. – Почему он должен уехать за полмили и жить в убогом церковном приходе со старым человеком, годящимся ему в деды?
– Потому что я прошу вас это сделать.
