Андрей Ливадный
Спираль
Глава 3.
Планета Хабор, десять лет назад…
…Он был самым младшим из взвода, самым зеленым, неопытным, не имевшим за плечами ни одной боевой высадки, только учебно-тренировочные.
– Взвод, строиться!
Просторный отсек предстартового накопителя был разбит на пять секторов, по количеству стартовых электромагнитных катапульт крейсера.
Пространство перед массивным вакуумным затвором представляло собой прямоугольную площадку, размеченную флюоресцирующими линиями, с указующими стрелами на конце.
Они изгибались в разных направлениях: «К отсеку загрузки», «К внутренним палубам», «К ангарам серв-машин».
Взвод строился у черты, от которой к вакуумному замку стартовой катапульты убегала цепочка тревожных красных огней. Над закрытым люком шлюзовой камеры моргали надписи:
«Десантно-штурмовой модуль номер два. Статус: Подготовка к отстрелу. Внимание, декомпрессия! Вход только по сигналу готовности».
Штатный состав десантного взвода: три отделения по десять человек. Антон стоял четвертым во второй шеренге. Экипировка, подогнанная по фигуре, не стесняла движений, защитная броня из металлокевлара шуршала при каждом движении, преданно прижимаясь к телу, словно обещала, нашептывала: Не бойся, я с тобой, я тебя заслоню, закрою…
Шлем соединялся с остальной экипировкой двумя жгутами высокопрочного оптического волокна. Гофрированный шланг из бронепластика закрывал их, выходя из затылка, изгибаясь над плечом и вливаясь в грудной сектор между двух ромбовидных бронепластин.
Антон напряженно ждал следующей команды, но вместо окрика взводного раздался протяжный гул, после чего корпус крейсера часто и тяжело завибрировал – это заработали стартовые катапульты правого борта, отстреливая тяжелые посадочные модули с серв-машинами и бронепехотой.
На борту одного из спускаемых аппаратов навстречу облачной атмосфере Хабора летел в эти секунды Паша Сытников – старшина бронепехотного взвода.
Черед космического десанта, в состав которого входил Антон, наступит позже, через три часа, когда крейсер, удалявшийся от планеты по параболической траектории, вернется назад, чтобы сбросить на зачищенную машинами территорию мобильные группы, призванные довершить учиненный серв-машинами разгром и удерживать космопорт до подхода космических кораблей Совета Безопасности Миров.
Корпус крейсера в последний раз содрогнулся, тревожные огни на время погасли.
Антон машинально облизал пересохшие губы.
Еще два с половиной часа им томиться тут, в предстартовом накопителе, занимаясь бесконечной перепроверкой и подгонкой снаряжения, а затем вниз, навстречу своему первому боевому заданию…
…
– Ты знал Пашу до высадки?
– Нет… – пытаясь отрешиться от воспоминаний, ответил Антон. – Я прибыл на борт «Светоча» за несколько дней до десанта на Хабор и не успел толком познакомиться ни с кем, кроме собственного взводного.
– А как ты встретился с Пашей?
Антон машинально сжал мягкий подлокотник удобного кресла. Его пальцы побелели, но Полынин не заметил этого – крышу «сорвало», все сильнее сказывалась усталость после возвращения из гиперсферного поиска, а провокационные вопросы Сары Клеймон только ускорили назревающий срыв…
…
Он падал… Падал вместе с кораблем, вцепившись побелевшими пальцами в жесткие ручки противоперегрузочного кресла, ощущая каждой клеткой напряженного тела, как вибрирует обшивка, как надсадно работают тормозные двигатели, как черными хлопьями отлетает окалина с брони челнока…
…Десантно-штурмовые модули появились у горизонта в виде растянувшейся цепочки низко летящих объектов. Их пилотам помогали ориентироваться выброшенные при посадке серв-батальонов маяки наводящих посадочных лучей, поэтому мутно-желтое молоко утренних испарений являлось скорее испытанием для психики пилотов, чем серьезной помехой для навигации и посадки.
Внизу, сколько ни вглядывайся, не различишь ничего, только макушка пирамидального здания космического порта чуть возвышалась над зыбким морем утренних испарений. Ни габаритных, ни опознавательных огней на ней не наблюдалось – просто ничем не обозначенный, глянцевито-черный фрагмент конструкции, парящий над густыми пластами тумана, укрывшего собой промерзшую за ночь пустынную местность.
…В десантном отсеке модуля было в этот момент тепло, но Антона все равно била дрожь.
Холод тут ни при чем – системы боевой экипировки исправно согревали тело, но мышцы все равно «колбасило»…
Боятся нечего… – попытался урезонить он свои нервы.
Если верить наставлениям по боевой подготовке, то в своих мыслях рядовой Полынин был прав. Впереди уже прошли серв-машины и бронепехота, дорога к цели должна быть проутюжена тяжелой техникой, а им предстоит всего лишь зачистить само здание порта и закрепиться в нем, охраняя комплекс до прибытия подразделений постоянной дислокации…
…Прервав его мысли, резко и неприятно взвыл предупреждающий сигнал, справа и слева начали вставать товарищи, поправляя экипировку. Бойцы выстраивались в узком проходе напротив плотно закрытой десантной рампы.
– Быстрее! Шевелитесь! – раздался по связи окрик сержанта. – Всем проверить питание экипировки, командирам отделений доложить!
Антон опустил пластиковое забрало шлема, закрывающее верхнюю часть лица. Эта изогнутая пластина представляла собой компьютерный визор со встроенным вариатором целей. На фоне прозрачного материала тут же зажглись крохотные искры индикации боевых систем. В правом верхнем углу отражалось состояние его оружия. Штурмовой импульсный автомат «ИМ-21-шторм» был связан с экипировкой бойца каналом устойчивой обратной связи. Сигнал от микропроцессора оружия, излучаемый инфракрасным передатчиком, вмонтированным в приклад, невозможно было заглушить локальными помехами, но радиус действия такой устойчивой взаимосвязи составлял всего три метра. Стоило бойцу потерять оружие, как данный контакт двух компьютерных систем обрывался…
Антон пробежал взглядом по сигналам индикации, оценивая их. Все было в порядке, экипировка работала как часы.
Модуль ощутимо тряхнуло, и тут же появилось резкое ощущение мгновенного зависания внутренностей – они уже не снижались, а падали – это обстоятельство вестибулярный аппарат определил безошибочно, но испугаться по-настоящему Антон не успел…
Удар, жесткий, дробящий слух отвратительным скрежетом, перетряхнувший все косточки короткой вибрацией напряженного металла, пришел внезапно и возымел ошеломляющее действие.
Что-то пошло не так…
Не так…
Следующий удар оказался гораздо более сокрушительным – это модуль, поврежденный выпущенной с земли ракетой, врезался в поверхность Хабора.
В десантном отсеке на мгновенье погас свет, с жалобным звоном посыпались осколки какого-то прибора, но не успела рассеяться муть в глазах, возникшая от жесткого динамического удара, как по связи хлестнула команда:
– Вперед!
Зев десантной рампы начал открываться, откидываясь наружу, внутрь отсека ворвался хмурый рассвет, по краям проема взвихрился сдуваемый избыточным давлением грязно-желтый туман.
Антон успел сделать всего лишь два шага по узкому проходу десантного отсека, как вдруг ощутил новую ритмичную вибрацию корпуса – это заработали башенные орудия модуля.
Жуть накатилась именно в этот миг. Он машинально двигался вперед, увлекаемый общим порывом, а глаза, игнорируя появившиеся на прозрачном компьютерном планшете данные, смотрели туда, в туман, который глотал снаряды автоматических орудий словно бездонная, ненасытная прорва… И вдруг стена мутных испарений, разорванная в месте посадки модуля небольшим просветом, начала вспучиваться, такими же ритмичными толчками подаваясь назад, к упавшему кораблю, – это снаряды рвались метрах в трехстах отсюда, кромсая землю и невидимую цель…
Секунды, летевшие бешеными, отдающими в виски ударами пульса, вдруг начали растягиваться в субъективную вечность – это сработал боевой корректор систем жизнеобеспечения, впрыскивая в кровь препарат, стимулирующий скорость нейронных реакций.
Пока ноги преодолевали три метра накренившейся ребристой палубы, разум успел оценить появившиеся на визоре шлема смутные, неразличимые в деталях тепловые контуры: они походили на пятна овальной формы, резво перемещающиеся по ровной, уныло-салатной поверхности фонового тепла. Боевой сопроцессор автоматически отсеивал тепловую засветку от разрывов, которые, судя по плотности огня, буквально перепахивали мерзлый песок в полукилометре от упавшего модуля.
Там же глубокий тыл серв-соединений!.. – Мысль прошла вскользь, рассуждать, детально разбираясь в ежесекундно меняющейся обстановке, было некогда, да и незачем – на это есть командиры, в конце концов.
За коротким откидным пандусом располагался не тыл серв-соединений – там начинался ад, но понимание этого еще не пришло, до прозрения оставалось несколько секунд, растянутых в субъективной вечности, порожденной действием впрыснутого в кровь боевого стимулятора…
Он выскочил на скользкий от мгновенно образовавшегося конденсата пандус и тут же метнулся в сторону. Его штатная позиция находилась в сорока метрах правее корабля высадки: на визоре гермошлема призывно пульсировал маркер, а мигающий указатель подсказывал бойцу, в какую сторону следует бежать…
Антон побежал. Вокруг бесновалось оранжево-черное, прогорклое кружево: молочно-желтый туман рвало вспышками, свивало в фантастические, эфемерные кольца, кто-то кричал, но не по связи, а в реальности, звонкими, оглушительными очередями по четыре такта отхаркивались башенные орудия модуля, мимо, медленно переворачиваясь в густом воздухе, пролетел тускло-желтый лоток отстрелянного боекомплекта и канул в тумане…
Что-то пошло не так… – эта мысль засела в рассудке, как назойливый мотив…
Маркеры совместились. Он упал, откатился за отлогий песчаный холмик, успев заметить, как ломается хрупкая корка ночного песчаного наста – тонкий слой пропитавшегося росой песка успело подморозить минувшей ночью, – и тут же, в отсутствие желанных команд, его сознание заполнила картина, выдаваемая целевым монитором: сгорбленные фигурки, смутно очерченные термальной оптикой, перемещались под покровом молочно-желтой пелены, двигаясь навстречу сбитому, но сумевшему совершить аварийную посадку модулю. Вот одна из фигур остановилась, и вариатор целей тут же показал дистанцию – девяносто четыре метра. Антон машинально закусил пластиковый мундштук дыхательного аппарата. Он нервничал, командная частота почему-то молчала, а тепловой контур на визоре его боевого шлема внезапно начал пульсировать – на фоне ярко-салатной сгорбившейся фигуры четко выделилась моргающая, жалящая точка. Человек стрелял.
Антон скосил глаза.
Фигурки десантников, смутно различимые с такой дистанции, выскакивали из рампы и падали… не отбегали, не занимали позиций, а просто падали, подкошенные убийственным, кинжальным огнем, резавшим их в упор.
Бортовые орудия модуля продолжали изрыгать злое, частое, вибрирующее стаккато, но бешеный огонь не приносил успеха: десантный корабль сел в нештатном режиме, задние опоры ушли глубоко в песок, нос вообще лежал в яме, и задранная к небу корма не позволяла орудиям борта опуститься на нужный угол, визжа приводами, они силились сделать это, но не выходило – смятые в гофру гнезда имели свой предел, свои ограничители…
Все это пронеслось перед взглядом Антона за несколько секунд объективного времени.
Он уперся локтями в податливый, коварно осыпающийся песок; рамка целевого монитора тут же поймала очерченные термальной оптикой фигурки, а в душе все стыл червячок сомнения: может быть, ошибка, нестыковка, может, это наши?.. Там ведь должны быть наши… Пятый серв-батальон, два взвода бронепехоты…
Автомат в руках задрожал, выплевывая очередь. Группа салатных маркеров тут же распалась – один лег и больше уже не шевелился, трое других мгновенно метнулись в стороны, двигаясь странно, на четырех конечностях, словно крабы.
На пределе восприятия тепловой оптики показались новые сигналы, их было много, они двигались отдельными группами по два-три термальных всплеска, покрывая всю апертуру сканирующего луча, представляющую собой конус с исходной точкой на шлеме бойца, расширяющийся до трехсот метров на пределе восприятия.
Антон машинально перекатился, сменив позицию.
Он не видел своих. Статичный сигнал от десантного модуля, под которым алел индикатор отслеженных повреждений, выдавал лаконичный статус: «Ведение огня» – вот, пожалуй, и все, что могла сообщить ему компьютерная оптика.
Он лихорадочно переключил режим боевой системы. Каждый боец посредством телеметрических каналов связан со своим командиром и шестью товарищами, входящими в состав отделения. В случае необходимости можно переключать их данные на свой визор, определять позицию на моделированной карте с точностью до сантиметра, взаимодействовать огнем – все это было круто, правильно, очень технологично… на учениях.
Он переключился на монитор сержанта Дорина.
Картинка, вспыхнувшая в отдельном окошке визора, повергла его в секундный шок.
Густые потеки темно-вишневого цвета закрывали половину поля зрения передающей камеры.
Кровь… – стылым ужасом пришла догадка, и тут же в информационной строке вспыхнула подтверждающая надпись.
Статус: Мертв.
Оставшуюся незалитой кровью часть объектива внезапно заполнил какой-то объект; Антон не сразу понял, что это высокий шнурованный ботинок с облезлым округлым носом.
Он разросся до размеров вселенной, и передающая камера погасла.
Антон сжался – сработал эффект присутствия, и ему на долю секунды пригрезилось, что тупой, облупленный нос ботинка припечатал его собственный глаз.
В голове помутилось – система жизнеобеспечения не сумела в полной мере совладать с внезапным выбросом адреналина в кровь бойца.
Он растерялся. В ушах стоял протяжный изматывающий шум, время двигалось рывками, то необъяснимо замедляясь, то вновь срываясь бешеным ритмом секунд, пальцы впились в автомат, дрожащие от напряжения губы вытянулись в бледную обескровленную линию.
Боевой сопроцессор сам перебирал варианты, выдавая лишь окончательный результат попыток связи с бойцами – сначала отделения, а потом и всего взвода.
Статус: Мертв… Мертв… Мертв…
Второе отделение… Позывной командира… Не отвечает… Взводный мертв… – страшное по своему смыслу слово впивалось в разум, низводя его до состояния шока.
Орудия модуля, бившие до этого момента беспрерывно, внезапно захлебнулись, смолкли.
Если верить таймеру, то прошла всего минута двадцать семь секунд с того момента, как десантно-штурмовой модуль пробил гребень мерзлой песчаной дюны…
Так не бывает… – Мысль пришла тоскливая, кричащая, – ведь так НЕ БЫВАЕТ!!!
Он рывком привстал, озираясь, от чего тени в окошке теплового видения смазались, сливаясь в головокружительную карусель.
Взвод, при самых хреновых раскладах, рассчитан на сорок минут высокотехнологичного боя, а их расстреляли в упор, прямо в рампе…
Страх навалился вместе с осознанием случившегося, ударил по нервам гулкой, звенящей волной, низринувшей разум в пропасть растерянности, прокатился, словно асфальтовый каток, оставляя лишь раздавленные, агонизирующие обрывки мыслей, а танец теней на целевом мониторе становился все более невыносимым, близким и… Антон закричал, ломая правила, на той частоте, которую автоматически выбрал передатчик:
– Ребята, где вы?!!
В ответ звонко взвизгнула пуля, Антон ощутил оглушительный удар в районе правого виска, рот мгновенно наполнился горячей, солоноватой кровью, визор шлема судорожно моргнул и погас.
Он машинально начал отползать назад, и вовремя – то место, где в сыром песке остался отпечаток его тела, вдруг вздыбилось полуметровыми фонтанчиками. Очередь из крупнокалиберного импульсного пулемета перепахала гребень наносной песчаной возвышенности.
Антона выручил оглушивший его выстрел.
Страх, который безраздельно завладел им несколько мгновений назад, вдруг потонул в адреналине – пуля, которая срезала с его шлема антенны ближней связи, повредила и систему допинг-контроля.
Мускулы напряглись, по телу пробежала дрожь перевозбуждения, похожая на конвульсию, к помутившемуся секунду назад зрению внезапно вернулась резкость, из разума вымело засевшие там обрывки переживаний – с ним произошло перерождение, длительностью всего в доли секунды… оно было страшным, звериным, ненормальным, неведомым доселе. Системы жизнеобеспечения, поддерживающие десантника в бою, обычно сглаживают пиковые выбросы метаболических стимуляторов, но теперь этот ангел-хранитель заткнулся – биоинтерфейс, разорванный пулей, болтался лохмотьями, из его трубок сочились капли прозрачного как слеза раствора, а Полынин, отползая назад, вдруг в полной мере вкусил заложенную в него природой ритмику смертельного стресса…
Таймер начал отсчет четвертой минуты боя.
Адреналиновая дрожь в мышцах, вкус крови во рту, погасший визор шлема, судорожно мигающая надпись: «Сбой…», клочья тумана, плывущие мимо, кисловатый запах взрывчатки, дошедший, наконец, до обоняния, и возглас: «Ванг Шиист!», раздавшийся совсем рядом в желтовато-белой, молочной мгле, – все это объединялось в дикий фрагмент реальности, переварить который не был способен разум бойца, осознавшего, что больше нет двадцати молодых ребят, которые минуту назад стояли с тобой бок о бок в тесном проходе десантного модуля, перед открывающимся зевом рампы, прежде чем шагнуть навстречу смерти…
Сквозь туман продавился контур человека.
Он не видел Антона, но Полынин различил его – чужого, одетого не по национальной традиции Ганио, – на незнакомце был утепленный тренировочный костюм, поверх которого болталась незастегнутая десантная разгрузка, вся в свежих пятнах крови, в руках – «Шторм-21», за спиной «ИМ-12», на голове – шлем НСС [1] с разлохмаченными обрывками оптиковолокна – жуткий коктейль, с трудом воспринимающийся рассудком.
Антон понял: если он сейчас не выстрелит, то этот человек увидит его и убьет.
Как нереален, далек от этого мгновения был тот техногенный бой, вести который его обучали на тренировках.
Впереди десантных групп, перемалывая живую силу и технику противника, всегда шли серв-машины, один вес которых, варьирующийся от тридцати пяти до шестидесяти тонн, внушал мысль о том, что среди оставшихся руин могут прятаться лишь разрозненные, чудом уцелевшие и полностью деморализованные, трясущиеся от страха и желания жить единичные солдаты противника.
Сканеры боевой электроники превращали людей в зеленоватые контуры, бой – в шахматную партию, смерть – в безликую статистику гаснущих маркеров.
Ганианец услышал шум и остановился.
Антон видел его слишком четко, чтобы не заметить, как зловещая улыбка начала раздвигать тонкую линию его губ, обнажая желтоватые зубы.
Бум… Бум… Бум… – билось сердце, отдаваясь в висках глухим звоном.
Бежать?
КУДА?!
Статус: Мертв… Мертв… Мертв… – кричали мини-экраны.
До его сознания, наконец, дошло: ребята действительно мертвы… они лежат, раскинув руки, застыв в нелепых позах на мерзлом песке вокруг изрешеченного зева откинутой рампы, а их обмякшие тела сейчас переворачивают пинками, срывают экипировку, враги примеряют на себя скользкие от крови бронежилеты, и через секунду то же самое произойдет с ним самим…
…Ганианец начал поворачиваться – очень медленно, как в цифровом видео, воспроизведенном на слабых процессорных мощностях, – мир вокруг превратился в страшное слайд-шоу, в центре которого внезапно оказался он, Антон Полынин, двадцатилетний парень, призванный в военно-космические силы Совета Безопасности Миров полтора года назад.
Учеба, виртуальные тренировки, какие-то мифические поединки на внутреннем плацу крейсера – все умерло, сдохло в этот миг. Реальность схлопнулась до узости поля зрения, они остались вдвоем – он и этот ганианец, одетый в тренировочный костюм, поверх которого была небрежно нацеплена окровавленная разгрузка с торчащими из клапанов глянцевитыми торцами снаряженных магазинов для «Шторма»…
Снять мутно-зеленый маркер было просто.
Убить человека – задача иного сорта.
Развязку этих секунд решил голос. Ганианец заметил оцепеневшую фигуру десантника, ствол импульсного оружия пошел вверх, и одновременно с этим он заорал, выдавая свой собственный страх:
– Аланг Шиист, марг гехуден!!! (Всемогущий Шиист, это неверный! (Ганианск.)
Антон тоже закричал, что-то злое, нечленораздельное. Его палец сжал сенсорную гашетку, и автомат затрясло мелкой, вибрирующей дрожью, сжирающей боекомплект; тело ганианца вдруг задергалось, словно сквозь него пустили ток, пули рвали ткань тренировочного костюма, с глухим, тошнотворным звуком выбивая из нее красные брызги плоти…
Через две или три секунды уже мертвое, изрешеченное пулями тело мешком осело на забрызганный кровью песок. Один глаз ганианца стремительно стекленел, второй, выбитый пулей, превратился в дыру, из которой пульсирующими толчками била темная, густая кровь…
Антона скрутил тошнотный спазм.
Он уже ничего не соображал, мироздание перевернулось кверху дном. Не осталось ничего, кроме собственных чувств, спазмов, выворачивающих нутро, кроме застрявшего в сознании хрустящего звука пробиваемой выстрелами плоти, превратившегося в дыру глаза, который будет теперь преследовать его на протяжении всей оставшейся жизни – длинной или короткой, – об этом Полынин сейчас просто не мог думать.
Ноги сами понесли его прочь, куда угодно, лишь бы дальше от этого страшного места первого в жизни убийства…
Пока он бежал, увязая в песке, падая, вскакивая вновь, сквозь мутную мешанину мечущихся в голове мыслей вдруг пришло воспоминание о первом зеленоватом контуре, что мягко повалился на целевом мониторе от его первой очереди, но разум тут же отринул всякие аналогии – не было между маркером и живым человеком никакой связи. Сознание обманывало само себя… или их учили обманывать свое собственное сознание?
Из туманной мглы внезапно выплыл черный, закопченный контур исполинской конструкции, которую окружали менее крупные, хорошо узнаваемые фигуры.
Антон остановился.
Перед ним возвышалась повалившаяся набок серв-машина. Это был тридцатипятитонный «Хоплит» усиленного штурмового образца, шагающий боевой сервомеханизм с обтекаемым яйцеобразным корпусом, укрепленным на поворотной платформе. Один ступоход машины был согнут в шарнирном сочленении механического сустава, второй, оторванный от поворотной платформы, лежал метрах в пяти от повалившейся набок машины, бронированный обзорный триплекс рубки управления вырван чудовищным взрывом изнутри…
Боевой серв-машине не может противостоять никто, кроме робота подобного класса, – эту аксиому Антон усвоил еще в начале службы и верил ей. Он видел шагающих исполинов в деле, правда, на полигонах безжизненных планет, но и этих впечатлений хватило, чтобы понять: там, где наступают сотни тонн сервоприводного металла, человеку не место.
Разум отказывался адекватно оценивать картину, которую видели глаза. Антон присел, тяжело дыша и затравленно озираясь. Из-под подшлемника струился пот, он отер его тыльной стороной ладони и огляделся, чувствуя, что если не отдышится, то вряд ли сможет двигаться дальше.
Взгляд по сторонам не принес облегчения. Он ничего не понимал, его мускулы дрожали, во рту солоноватый вкус крови перешел в стойкую горечь, сердце бешено молотило в груди… Откуда у ганианцев шагающие машины? Что это значит? Серв-батальоны разбиты? Куда подевались две первые десантные волны, состоявшие из тяжелых шагающих машин и бронепехоты?
Ответ на свой последний вопрос он нашел в десятке метров от поверженного «Хоплита».
Что делать? Куда идти?.. С кем держать связь, как действовать? – вот вопросы, которые занимали разум Полынина. Он привстал, опасаясь внезапного появления ганианцев. Ствол импульсного автомата лег на оторванную конечность титанической боевой машины. Дрожь и дурнота немного отпустили, дыхание выровнялось, оставив лишь резь в груди после бега по песку в полной боевой экипировке.
Внезапно он понял, что вокруг стоит звонкая, ненатуральная тишина.
Антон втянул носом стылый утренний воздух. От ступохода пахло маслом и еще чем-то специфичным. Посмотрев себе под ноги, Полынин увидел ядовито-зеленую лужу, от которой истекал пар, но в воздухе явно присутствовали еще какие-то тревожащие обоняние флюиды.
Озираясь, он заметил смутную фигуру, застывшую метрах в десяти от поверженного наземь «Хоплита». Издалека, сквозь дымку постепенно рассеивающегося тумана это походило на увеличенную копию человека. Бронепехота?
Антон привычно коснулся сенсора связи, но ничего не услышал, лишь легкий шорох помехи отозвался на его частоте. Антенны… Антенны сорваны, – досадливо вспомнил он, делая шаг вперед… Фигура не шевелилась. Песок вокруг был основательно перепахан ступоходами «Хоплита», но эти следы уже начали сглаживаться… лишь ребристые обойменные лотки отстрелянного боекомплекта автоматической пушки торчали среди рытвин, тускло поблескивая своими ребристыми гранями.
Фигура впереди действительно оказалась бронескафандром. Антон осторожно приблизился, его сердце вновь застучало глухо и неровно – за первым бронированным остовом показался второй, третий… Что же они так, бросили свои надежные бронированные доспехи? Он остановился у первой оболочки, утонувшей в песке по коленное соединение механических псевдомускулов. Автоматическое орудие, закрепленное на плечевой самостабилизирующейся подвеске, выглядело усталым, отработавшим свое. Механизм перезарядки наполовину открыт, тридцатимиллиметровый ствол покрыт копотью, цвета побежалости на одноразовом индикаторе показывают предельный нагрев в тот момент, когда орудие смолкло. Ствол надо было менять…
По форме бронескафандр копировал человеческую фигуру, но был гораздо больших размеров, чем обычная экипировка, предназначенная для выхода в космос. Эта оболочка достигала от двух с половиной до трех метров в высоту, в зависимости от конструкции, и предназначалась для ведения боевых действий вне космического корабля. Цикл жизнеобеспечения замкнутый, с автономным двадцатидневным ресурсом, под слоем внешней брони спрятаны приводы механических мускулов, вооружение – одно тридцатимиллиметровое орудие с питанием обойменного типа, рассчитанное на пятьсот выстрелов, два встроенных импульсных пулемета и один ОРК – орудийно-ракетный комплекс для борьбы с планетарными машинами.
Антон обошел оболочку справа. ОРК был оторван и валялся поодаль. Признаков жизни скафандр не подавал, броня была испещрена выщербинами, а на грудной пластине чернело опаленное пятно с тонкими лучами копоти по краям и округлой дырой посередине, в которую мог пролезть палец.
Обычно, когда боец покидает отработавшую свой ресурс оболочку, та, выпустив человека через сегменты задней части, закукливается вновь, принимая вид статичной груды омертвевшего металла.
Антон посмотрел на пятно с дырой посередине и, ухватившись за выступ бронепластин, заглянул внутрь шлема.
Лучше бы этого не делать.
Горло стиснул спазм, но он уже не мог оторвать заледеневший взгляд от обугленных останков человека, различимых сквозь мутноватый слой термостойкого бронепластика…
Никто не бросал бронескафандры – бойцы заживо сгорели внутри своих керамлитовых доспехов…
Полынин отпустил руки, оседая назад, на песок, и его тут же начало рвать, выворачивая желчью пустой желудок…
* * *
Космопорт планеты Хабор располагался в пустынной котловине, диаметром в двести с лишним километров. Выемка, образовавшаяся в результате падения крупного астероидного тела, идеально подходила для строительства космического порта.
Колониальная политика Центральных Миров осуществлялась по одной и той же проверенной веками схеме: когда картографический корабль Совета Безопасности обнаруживал ту или иную пригодную для человеческого метаболизма планету, она не заселялась немедленно. Сначала планету исследовали на наличие разумных и предразумных жизненных форм, далее, если таковых не обнаруживалось, начиналось строительство космопорта и зачатков транспортной инфраструктуры, закладывались первичные поселения, обычно плотно окружающие космический порт, и лишь затем планета выставлялась на конкурсные торги.
Обычно новоиспеченную колонию получал тот из миров Конфедерации, чье население приближалось к критически опасному уровню. По прошествии тысячелетия со времен Первого Рывка, Центральные Миры так же остро начинали страдать от проблемы перенаселения, как Земля накануне Первой Галактической войны. История повторялась, но теперь колониальная политика велась продуманно и планомерно, что исключало конфликты и обеспечивало стабильный отток населения со «старых» миров.
Отстроенный космопорт, готовый к поддержанию эффективной межзвездной торговли, позволял новоиспеченной колонии динамично развиваться, оставаясь в тесной связи с остальной цивилизацией. Такая схема, основанная на долгосрочных капиталовложениях со стороны Центральных Миров Конфедерации, исключала деградацию нового поселения и одновременно обеспечивала метрополиям постоянный приток ресурсов с периферии, встав на ноги, колония постепенно превращалась в сырьевого донора.
Эта схема успешно работала на протяжении нескольких веков. Человечество расширяло сферу своей экспансии, на периферии крепли молодые индустриальные миры, открывались новые планеты… так продолжалось до той поры, пока десятки колоний третьей волны переселений не окрепли настолько, что в умах новых поколений начал возникать закономерный вопрос: а почему мы являемся сырьевыми придатками четырех десятков планет-метрополий?
Так родилась идея независимости Окраины.
Год от года напряжение, связанное с политическим противостоянием центра и периферии, росло, в обитаемом космосе зрел политический кризис. Консервативная политика Центральных Миров, сформулированная сразу по окончании Второй Галактической, когда миры, разоренные войной, действительно нуждались в твердой, устойчивой политической и экономической системе, стремительно устаревала. Нужно было понять, что любая планета, имеющая миллиардное население и развитую экономику, не станет довольствоваться статусом колонии – им следовало дать независимость и включить в состав Конфедерации на правах суверенных планет, но…
Колониальная политика тоже являлась бизнесом. Сложная система экономической зависимости Окраины от планет-метрополий не могла быть разрушена во имя здравого смысла. Существовали конкретные экономические интересы отдельных миров, корпораций, людей, предержащих власть, – они не желали допустить личного краха во имя изменения межзвездной политики, поэтому кризис зрел. Конфедерация казалась уже не такой пластичной, как прежде, она закоснела в своих амбициях, и в этих условиях, когда начала подниматься муть, в дело вступили третьи силы, которые дремали до этого под жестким контролем Совета Безопасности Миров и царящих в космосе военно-космических сил Конфедерации Солнц.
