Народное творчество
Пётр и Петруша

Забрался Пётр на самую вершину, поглядел туда, сюда: всюду тьма непроглядная, только в одной стороне, далеко-далеко, огонёк светится, может, в деревне где или в избушке лесничего.

Слез Пётр на землю, вскочил на коня и говорит:

– Садись, служивый, и ты, мой конь сильный, двоих увезёт.

А солдат не соглашается.

– Нет, – говорит, – я уж лучше пешком.

Так и двинулись в путь, конный да пеший, два товарища.

Долго ли, коротко ли – выехали к огоньку.

Видят: стоит дом. Все окошки тёмные, а одно – наверху – светится.

Дом высоким забором обнесён, нигде ни входа ни выхода.

Постучались они. Стоят, ждут. Никто на стук не отвечает.

Солдат и руками и ногами в ворота колотит, а всё равно никто на стук не выходит, никто не открывает. Только огонёк в верхнем окошке погас.

«Ох, недоброе это место», – думает солдат.

А потом говорит царю:

– Послушай, тёзка, подсади-ка ты меня. Я через тын^[1] перелезу.

Так и сделали. Перелез солдат через забор и открыл ворота.

– Пожалуйста, – говорит Петру, – хлеба-соли откушать, в тепле согреться.

А сам взбежал на крыльцо и давай в дубовую дверь стучать.

– Эй, кто тут есть? – кричит.

Слышат – зашевелился кто-то в доме.

Вышла к ним старуха с фонарём в руках.

– Ты что же, старая, добрым людям не открываешь? – кричит на неё солдат.

– Ах вы, мои родимые! – говорит старуха. – Напугали вы меня. Одна я в целом доме. Хозяина нет, на охоту уехал. А место здесь дикое, сами видите, всякий тёмный люд бродит, вот и запираюсь.

– Ладно, ладно, ты зубы не заговаривай, – говорит солдат. – Куда лошадь ставить?

– Да ставьте, родимые, под навес, тут и ясли^[2], и сено есть.

Солдат привязал лошадь, дал ей корму и в избу без спросу идёт. Пётр за ним.

– Ну, старая, – командует солдат, – подавай, что у тебя есть, мне и моему другу Алексеичу.

Старуха видит, что он шибко на неё наступает, спорить не стала, собрала из горшков да котлов остатки – и на стол. У солдата только аппетит разжёгся.

– Не больно-то для гостей ты расщедрилась!

А старуха жалостно так говорит:

– Милые вы мои, нет у меня ничего. Что наготовила – хозяин с собой увёз, а я на пустых щах весь день сижу.

– Врёшь ты, старая, – говорит солдат, – да я не верю. Может, друга моего, Алексеича, и проведёшь, а я не зря в солдатах служил, меня не обманешь. Вот сейчас я сам посмотрю, что у тебя есть.

Открыл он печку и достал оттуда на сковородке жареного гуся.

– Ах ты, старая карга! – закричал солдат. И с кулаками на старуху.

– Оставь ты её! – говорит Пётр. – Чего со старухой связываться!

– Эх, Алексеич, – говорит солдат, – пропадёшь ты со своим смиренством.

Потом подошёл к поставцу, открыл и давай снимать с полок вино, и пироги, и хлеб белый.

Сели они за стол, стали угощаться. Наелись, напились, что было у старухи жарено-варено – всё съели.

– Ну, старая, готовь ночлег, – говорит солдат. – Не видишь, мой друг Алексеич спать хочет.