Письма царской семьи из заточения
Начало февральской смуты совпало с заболеванием августейших детей корью. Первым заболел наследник цесаревич Алексей Николаевич, заразившись от своего приятеля Макарова, кадета одного из петроградских кадетских корпусов, где свирепствовала эпидемия кори. Когда государь император уезжал в Ставку, в среду 22 февраля/? марта, наследник уже лежал в постели с высокой температурой. Почти одновременно, в четверг, заболела великая княжна Ольга Николаевна, на следующий день – великая княжна Татьяна Николаевна, а через несколько дней, в самый разгар беспорядков в Петрограде, заразилась великая княжна Анастасия Николаевна. Это не было обычное – более или менее легкое – детское заболевание. Болезнь протекала у них весьма бурно, при температуре выше 40 градусов. В эти тревожные дни только великая княжна Мария Николаевна служила опорой матери и помогала ухаживать за больными. Она заболела последней. Положение наследника было очень серьезным из-за его хрупкого здоровья. У великой княжны Ольги Николаевны держалась очень высокая температура. У обеих младших великих княжон корь осложнилась опасной формой воспаления легких. К счастью, к этому времени великая княжна Татьяна Николаевна встала первой на путь выздоровления.
Болезнь августейших детей, конечно, не могла не отразиться на ходе происходивших событий. Государыня, всецело отдавшая себя уходу за больными, полностью вышла из строя. Что же касается государя императора, то беспокойство о здоровье детей и страх перед опасностью, угрожавшей семье со стороны мятежников, ложились на него тяжким бременем именно в тот момент, когда от него требовалось наивысшее напряжение сил для принятия самых ответственных решений. Утратив способность передвижения из-за болезни детей, августейшая семья оказалась прикованной к бунтующей столице. Если бы ее величеству и августейшим детям удалось вовремя покинуть Царское Село и выехать навстречу государю, если бы в эти судьбоносные дни царская семья не была разлучена, ход истории мог бы принять иное направление.
О событиях, происходивших в Петрограде, государыню осведомлял министр внутренних дел Протопопов. Общий тон его докладов был успокоительным и совершенно не соответствовал действительности. Он преуменьшал серьезность положения, но, когда опасность стала очевидной, он растерялся и оказался не способным принять необходимые решительные меры.
Вечером 28 февраля взбунтовался Царскосельский гарнизон. Толпа мятежников направилась к Александровскому дворцу, который охранялся надежными частями. Угроза приблизилась вплотную. Защитники дворца заняли боевую позицию. Столкновение казалось неизбежным. Тогда государыня, опираясь на руку великой княжны Марии Николаевны, вышла из дворца, чтобы предотвратить кровопролитие. Но и в эти критические минуты она заботилась не только о безопасности своей семьи, но стремилась предупредить братоубийственную схватку. Она стала обходить верные войска и обратилась к солдатам с призывом сохранять спокойствие и не открывать огонь первыми. Появление императрицы внесло успокоение. Убедившись в готовности дворцового гарнизона исполнить свой долг, мятежники не решились на него напасть. Обе стороны вступили между собой в переговоры. Возбуждение улеглось, и решено было установить нейтральную зону.
1 марта, когда государь находился в пути, и два следующих дня, когда он был задержан в Пскове, будучи отрезанным от внешнего мира, были самыми мучительными для императрицы. Тем не менее не только в первые дни смуты, но и после отречения, она продолжала сохранять мужество и наружное спокойствие. Она всегда тяжело переносила разлуку. За время пребывания государя в Ставке, в течение полутора лет, она написала ему несколько сот писем. Но на этот раз грозное стечение обстоятельств – болезнь детей, бунт в Петрограде и, наконец, непосредственная угроза Александровскому дворцу – требовало от государыни крайнего напряжения ее физических и душевных сил. Отсутствие вестей от императора, вынужденное бездействие и полная беспомощность еще более ухудшали ее тяжелое душевное состояние. «Страдания государыни в эти дни смертельной тревоги, – говорит П. Жильяр, – превосходили всякое воображение. Она дошла до крайнего предела человеческих сил, и из этого последнего испытания она вынесла то изумительно светлое спокойствие, которое потом поддерживало ее и всю ее семью до последней минуты их земной жизни».
Известие об отречении государя достигло Александровского дворца во второй половине дня 3 марта. Сначала оно было принято как ложный слух. Государыня вызвала к себе великого князя Павла Александровича, и только после разговора с ним, узнав некоторые подробности, она склонилась, наконец, перед очевидностью. В письме от 4 марта ее величество писала государю: «Только сегодня утром мы узнали, что все передано М(нше), и Бэби (наследник Алексей Николаевич) теперь в безопасности – какое облегчение!»
Вскоре стало известно, что 3 марта великий князь Михаил Александрович отказался вступить на престол впредь до того, как Учредительное собрание, созванное путем всеобщего голосования, установит «образ правления и новые Основные законы государства Российского». Великий князь был так же жестоко обманут, как и его державный брат. Подписывая этот незаконный и юридически безграмотный акт, составленный бесчестными людьми, великий князь, не отдавая себе в этом отчета, превысил свои права, отменив Основные законы, и фактически упразднил монархический строй. Вместе с этим, не отрекаясь формально от престола, и лишь условно отказываясь «воспринять верховную власть», он прервал цепь престолонаследия и тем самым парализовал всякую возможность реставрации. Императорская Россия рухнула в бездну. Восемь месяцев спустя матрос Железняк разогнал «Учредилку», вышвырнув вон ее председателя, а захватившие власть большевики не только положили конец историческому строю Российского государства, но уничтожили и национальную Россию.
5/18 марта, около полуночи, Александровский дворец впервые посетили представители новой власти. Это были: вновь назначенный командующий войсками Петроградского военного округа генерал Корнилов и военный министр Гучков, ненавидевший их величества. Оба были разукрашены огромными красными бантами с широкими ниспадающими лентами. Их бесцеремонное появление в столь поздний час во дворце, где находились больные дети и измученная императрица, не имело никакой определенной цели. Корнилов в резкой форме потребовал видеть «бывшую царицу». Государыня встретила их с холодным презрением – стоя, молча, не подавая руки. Непрошеные посетители растерялись и через несколько минут удалились. По-видимому, это была первая разведка.
Наследник цесаревич Алексей Николаевич со своим псом Джоем на балконе Александровского дворца в Царском Селе.
Сентябрь 1914 г.
Арест государыни был совершен в тот же день, что и арест государя императора: в среду 8/21 марта. Он был приведен в исполнение уже приезжавшим в воскресенье, вместе с Гучковым, генералом Корниловым. На этот раз он явился в 10 часов утра, с пятью офицерами и новым комендантом Царского Села. Государыня, одетая в платье сестры милосердия, приняла их наверху, в детских комнатах. Подавленный величественным спокойствием императрицы, Корнилов, смущенный и растерянный, начал в сбивчивых словах объяснять причину своего приезда, но государыня, прервав его, сказала: «Мне все очень хорошо известно. Вы пришли меня арестовать?» Тот смешался еще более и, наконец, произнес: «Так точно». Всем находившимся во дворце придворным чинам и служащим было объявлено, что все те, кто не желает подвергаться тюремному режиму, должны покинуть дворец до четырех часов. Затем по приказу Корнилова было вынесено из дворца знамя Сводного Гвардейского полка, и верные части, несшие охрану дворца, были заменены разнузданной солдатней. Начальником караула был назначен полковник Кобылинский.
До этого дня августейшие дети ничего не знали о происшедшем перевороте, но продолжать скрывать от них жестокую правду было невозможно. Великих княжон государыня осведомила сама, поручив Пьеру Жильяру объяснить положение его августейшему воспитаннику, наследнику цесаревичу. Выслушав известие об отречении государя, наследник сильно покраснел и взволновался, но не сказал ни одного слова о себе, не сделал ни единого намека на свои права как наследника. «Еще раз я убедился в скромности этого мальчика, которая не имела равной себе, так же как и его доброта», – пишет П. Жильяр, вспоминая эти трагические минуты.
На следующий день, 9/22 марта, прибыл государь. На Царскосельском вокзале четыре революционных депутата Думы, конвоировавшие его в пути, передали свои полномочия полковнику Кобылинскому. Государь проследовал в Александровский дворец. Из многочисленных приближенных, приехавших в том же поезде, только один гофмаршал князь В.А. Долгоруков пожелал сопровождать его величество. Остальные разбежались в разные стороны, проникнутые чувством страха. Так начался Царскосельский период заточения царской семьи.
Письма из заточения в Царском Селе (8/21 марта – 1/14 августа 1917 г.)
Рита, душка.
Написала Биби о здоровье сестер[3]. Может, Вы будете такая душка и дадите Сыроб(оярскому) знать, как они, может, и Кик. как-нибудь можно, и с сердечным от нас приветом. Сегодня утром у Анастасии 40,1. У Марии 38,7. Анастасия ничего не может есть, т. к. все идет обратно. Но обе страшно терпеливые и лежат спокойно. А(нна Вырубова) еще глуха пока, т. ч. приходится орать, чтобы она поняла, что говорим. Я уже почти совсем хорошо слышу, только на правое ухо не совсем. Помните, что Ваши и наши письма читаются. Ну, до свидания. Всем сердечный привет. Сестер всех крепко целуем. Евг. Петр, привет. Ну, всего хорошего.
Ваша сестра Т.
Если Голицын навестит, привет ему. Как он и где теперь? Был в Лианозовском лаз(арете)?[4]
От государыни императрицы Александры Феодоровны
С.В. Маркову[5]
Царское Село, март 1917 г.
Не грустите, Маленький. Скоро, даст Бог, увидимся опять. Знаете, как крепко Ваш старый Ш(еф) за Вас молится и Вам всего, всего лучшего желает. Христос с Вами, †
Be a good boy[6].
Поправляйтесь скорее![7]
От государыни императрицы Александры Феодоровны С.В. Маркову[8]
Царское Село, март 1917 г.
Когда так тяжело на сердце, Вам безумно грустно – не унывайте, Маленький, помните, что есть душа, которая Вас лучше понимает, чем Вы сами знаете, и которая крепко, крепко ежедневно Бога за Вас молит. Вы не одни – не бойтесь жить, Господь услышит наши молитвы и Вам поможет, утешит и подкрепит. Не теряйте Вашу веру, чистую, детскую, останьтесь таким же маленьким, когда и Вы большим будете. Тяжело и трудно жить, но впереди есть свет и радость, тишина и награда за все страдания и мучения. Идите прямо Вашей дорогой, не глядите направо и налево, и, если камня не увидите и упадете, не страшитесь и не падайте духом. Поднимайтесь и снова идите вперед. Больно бывает, тяжело на душе, но горе нас очищает. Помните жизнь и страдания Спасителя, и Ваша жизнь покажется Вам не так черна, как думали. Цель одна у нас, туда мы все стремимся, да поможем мы друг другу дорогу найти. Христос с Вами, не страшитесь. «Начало конца», – Вы говорили, да, Маленький, но не совсем, душа будет всегда близко, не забудет Вас Ваш новый друг и всегда и везде будет за Вами следить и Вас молитвами охранять от всякого зла. Останьтесь рыцарем, таким, каким Вы хотели быть.
Ш(еф)[9].
Государь император расчищает от снега аллею в Царскосельском парке. Март 1917 г.
От государыни императрицы Александры Феодоровны, с подписью великой княжны Ольги Николаевны и великой княжны Татьяны Николаевны,
В.И. Чеботаревой[10]
(Написано на открытке с репродукцией на обратной стороне картины духовного содержания)
Царское Село, 2 апреля 1917 г.[11]
Христос Воскресе!
Трижды целуем милую Валентину Ивановну.
Сестра Александра.
Сестра Ольга.
Сестра Татьяна.
Пасхальная открытка от цесаревича Алексея Николаевича
У.
От наследника цесаревича Алексея Николаевича
(Пасхальная поздравительная карточка)
Царское Село, 2 апреля 1917 г.
Воистину Воскресе!
Твой Алексей.
Августейшая сестра милосердия, государыня императрица Александра Феодоровна
От великой княжны Татьяны Николаевны
В.И. Чеботаревой[14]
(Почтовая бумага с именным вензелем, украшенным императорской короной)
Царское Село, 9 апреля 1917 г.
Милая Валентина Ивановна!
Мама просит Вас дать в нашу пещерную церковь[15] эту пелену и два воздуха, которые она сама вышила. И скажите отцу Андрею, чтобы он это употреблял к лиловому облачению. У них есть там очень красивое! Как поживаете? Что Ваша Олюша? Имеете ли известия от сына и мужа[16]. Кланяйтесь им, когда будете писать. Грустно, что теперь, поправившись, не можем снова работать в лазарете. Так странно бывать утром дома, а не на перевязках. Кто теперь перевязывает? Вы ли [работаете] на материале и старшей сестрой? А врачи все на месте и сестры солдатского отделения? Ольга и Мария все еще лежат. А мы гуляем с Папой и работаем на льду перед домом, раньше были недалеко от Знамения[17], а теперь дальше, т. ч. церковь не видно[18]. Ну, всего хорошего. Всем сердечный привет. Целую Вас крепко.
Сестра T. Р.
Переехала ли с лазаретом мастерская? Продолжают ли делать переплеты? И на сколько мест солдатский лазарет? Неужели 200 поместятся? Обнимаю. Привет Лид., опять забыла отчество[19].
Т. Р.
От великих княжон Татьяны Николаевны с припиской великой княжны Ольги Николаевны
В.И. Чеботаревой[20]
Царское Село, 14 апреля 1917 г.
Милая Валентина Ивановна!
Спасибо Вам большое за Ваше письмо, очень была рада от Вас [новости] услышать. Много ли Вы бываете в лазарете? А где же живут Рита, Ольга Пор. и Вера Игн.[21] теперь? Что будет в нашем старом лазарете теперь, тоже госпиталь – хирургическое отделение или заразное? Простите, что столько вопросов, милая Валентина Ивановна, но так интересно знать все, что происходит у Вас. Вспоминаем постоянно, как хорошо было работать в лазарете и как мы с Вами всеми сжились. Правда?
Смотрю иногда на бумажку, которую, помните, Вы мне написали насчет моего почерка. Уже одна перемена вышла, которую скоро не предвидели. Смешно, что все-таки некоторые черты характера верны.
Ну, всего хорошего. Целую Вас крепко, Алюшку[22] тоже. Привет Лид. Алекс.[23], сестрам и раненым.
Сестра Татьяна.
Привет старшей сестре.
Сестра Ольга.
От великой княжны Ольги Николаевны, с припиской государыни императрицы Александры Феодоровны и подписью великой княжны Татьяны Николаевны, великой княжны Марии Николаевны и великой княжны Анастасии Николаевны, В.В. Комстадиус[24]
(Написано на открытке с репродукцией на обратной стороне художественной картины)
Царское Село, 23 апреля 1917 г.[25]
Милой Вере Владимировне,
с большой благодарностью за чудные цветы и добрую память.
Ольга.
Татьяна.
Мария.
Анастасия.
Крепко Вас целую.
Александра.
От великой княжны Ольги Николаевны, с подписью государыни императрицы Александры Феодоровны, великой княжны Татьяны Николаевны, великой княжны Марии Николаевны и великой княжны Анастасии Николаевны, В.В. Комстадиус[26]
(Написано на французской открытке с юмористическим рисунком на обратной стороне)
Царское Село, 23 апреля 1917 г.
Милому Димочке.
Спасибо тебе и Коле[27] за добрую память.
Ольга.
Александра.
Анастасия.
Мария. Татьяна.
От великой княжны Татьяны Николаевны
В.И. Чеботаревой[28]
(Написано на листе, на лицевой стороне листа надпись: «Старшей сестре»)
Царское Село, 23 апреля 1917 г.
Спасибо Вам большое, милая Валентина Ивановна, за письмецо. Надеюсь, Алечка1 здорова. Грише[29] привет. Крепко Вас целую.
Бывшая сестра перевязочной.
От великой княжны Татьяны Николаевны
З.С. Толстой[30]
Царское Село, 25 апреля 1917 г.
Отрывок письма:
…с грустью и удовольствием вспоминаю два чудных дня, проведенных нами в прошлом году, где Вы теперь наслаждаетесь дивным морем[31].
Татьяна.
От великой княжны Татьяны Николаевны с припиской великой княжны Ольги Николаевны
В.И. Чеботаревой[32]
(Написано на «секретке»)
На лицевой стороне надпись:
«Сестре Валентине Ивановне Чеботаревой».
Дворцовый лазарет № 3.
Царское Село, 26 апреля 1917 г.
Спасибо Вам большое, милая Валентина Ивановна, за письмо. Надеюсь, что (…) благополучно у (…). Привет ему и всем. Целую Вас крепко.
Бывшая сестра перевязочная.
Приписка великой княжны Ольги Николаевны:
и полупалатная (…) крепко Вас и Алюшу (В. Чеботарева) обнимает, желая всего лучшего.
От великой княжны Ольги Николаевны
З.С. Толстой[33]
Царское Село, 1 мая 1917 г.
Отрывок письма:
…мы устраиваем в саду, около самого дома, большой огород и днем все вместе работаем[34]. Мама тоже выходит. Она сидит в кресле и что-нибудь работает.
Ольга.
Августейшая семья с помощниками за работой в Царском Селе. Справа государь император. Май 1917 г.
От великой княжны Ольги Николаевны
В.И. Чеботаревой[35]
(Написано на «секретке»)
На лицевой стороне надпись:
«Старшей сестре».
Царское Село, 1 мая 1917 г.
Милая Валентина Ивановна! Рада иметь Вашу карточку и благодарю Вас за нее. Надеюсь, ваш муж здоров. Привет Лид. Ф. (Красновой). Обнимаю.
Сестра О.
От великой княжны Татьяны Николаевны
В.И. Чеботаревой[36]
(Открытое письмо. Всемирный почтовый союз. Россия.
На обратной стороне репродукция художественной картины) Царское Село, 1 мая 1917 г.
Милая Валентина Ивановна, спасибо Вам большое за письмо и фотографию. Это правда, что она не совсем удачная, но все же лучше, чем ничего. Вспоминаю часто интересный рассказ мужа Лидии Феодоровны[37], помните, который Вы мне давали читать. А что, этот самый Анненков жив? Вот скажите привет им обоим от меня. Валентина Ивановна, милая, все хотела спросить Вас, существует ли еще наша мастерская и переплетная? У меня еще есть книги и рада была бы дать их переплести у нас. Ну, всего хорошего. Крепко Вас целую.
Бывшая Ваша
перевязочная сестра.
От государыни императрицы Александры Феодоровны С.В. Маркову[38]
(Открытка с репродукцией на обратной стороне картины С. Соломко «В саду»).
Царское Село, 9 мая 1917 г.
От всего сердца поздравляю Вас, шлю самые горячие пожелания и молитвы. Ничего о Вас не знаю, очень беспокоюсь. Получили ли нашу открытку на Пасху через Маргариту (Хитрово)? Напишите через О.П. (Грекову). Получаем новости только через лазарет, другие письма не доходят, так глупо, известно, что никто не пишет того, что нельзя теперь. Наконец дети поправились. Они все с нашими людьми копают огород в мал. садике. Я сижу в кресле и, как всегда, занимаюсь. Ваша подушка всегда перед глазами. (…) Что сестра пишет (…) Я с детьми, даем им уроки пять раз в неделю, т. ч. времени нет, по вечерам он (государь) нам читает вслух. Здоровье ничего. Храни Бог. (…)
От великой княжны Марии Николаевны
В. С. N.[39]
(Написано на «секретке»)
Царское Село, 11 мая 1917 г.
Горячо благодарю Вас, милая Вера Сергеевна, за открытки. Должно быть, очень уютно сидеть в розовой комнате с лежанкой, вообще весь этот дом уютный, и маленькая церковь. Вчера мы уже сажали картошку у нас в огороде. Какое хорошее солнце с утра. Крепко Вас целую и жду карточки.
М.
Государыня императрица Александра Феодоровна в инвалидном кресле около огорода, где работает августейшая семья
От великой княжны Ольги Николаевны
В.Н. Комстадиус[40]
(Открытка с репродукцией на обратной стороне картины В. Циргеса «Счастливец», издание «Ришар», Петроград)
Царское Село, 21 мая 1918 г.[41]
Крепко целуем и благодарим Тебя, дорогой Дима. У нас теперь тепло, и мы много гуляем.
Ольга.
От государыни императрицы Александры Феодоровны
В.В. Комстадиус[42]
(Открытка с репродукцией на обратной стороне картины духовного содержания)
Царское Село, 23 мая 1917 г.
Милая Вера Владимировна!
Очень тронута, от души благодарю, что обо мне опять вспомнили. Представляю себе, как чудно теперь на юге. Надеюсь, что Вашему бедному мужу[43] лучше. А как несчастная маленькая[44] в Швейцарии? Много у Вас горя. Помоги Вам Бог. Сердечно Вас целую.
А.
От великой княжны Ольги Николаевны
В.В. Комстадиус[45]
(Открытка с репродукцией на обратной стороне картины Альберта Риголо «Туман и солнце»)
Царское Село, 23 мая 1917 г.
С большой благодарностью за письмо, милая Вера Владимировна, и акацию. Так напоминает юг. Мы все здоровы, устроили в саду огород и работаем там. Погода хорошая, но сирень еще не зацвела. Всем привет.
Ольга.
Августейший шеф 3-го Гусарского Елисаветградского полка великая княжна Ольга Николаевна и августейший шеф 8-го Уланского Вознесенского полка великая княжна Татьяна Николаевна
Августейший шеф 9-го Драгунского Казанского полка великая княжна Анастасия Николаевна
От государыни императрицы Александры Феодоровны
А.В. Сыробоярскому[46]
Царское Село, 28 мая 1917 г.
Все можно перенести, если Его (Бога) близость и любовь чувствуешь и во всем Ему крепко веришь. Полезны тяжелые испытания, они готовят нас для другой жизни, в далекий путь. Собственные страдания легче нести, чем видеть горе других, и не будучи в возможности им помочь. Очень много Евангелие и Библию читаю, так как надо готовиться к урокам с детьми, и это большое утешение с ними потом читать все то, что именно составляет нашу духовную пищу. И каждый раз находишь новое и лучше понимаешь. У меня много таких хороших книг, всегда выписываю из них. Там никакой фальши. Вы когда-нибудь читали письма Иоанна Златоуста к диаконисе Олимпиаде? Я их теперь опять начала читать. Такая глубина в них, наверное, Вам понравились бы. Мои хорошие книги мне очень помогают. Нахожу в них ответы на многое. Они силы дают, утешение и для уроков с детьми. Они много глубоко понимают – душа растет в скорби. Вы это сами знаете. Завтра в 12 часов молебен. Татьяне будет 20 лет уже[47]. Они здоровы все, слава Богу. Надо Бога вечно благодарить за все, что дал, а если и отнял, то, может быть, если без ропота все переносить, будет еще светлее. Всегда надо надеяться. Господь так велик, и надо только молиться, неутомимо Его просить спасти дорогую Родину. Стала она быстро, страшно рушиться в такое малое время. Но тогда, когда все кажется так плохо, что хуже не может быть, Он милость Свою покажет и спасет все. Как и что, это только одному Ему известно… Хотя тьма и мрак теперь, но солнце ярко светит в природе и дает надежду на что-то лучшее. Вы видите, мы веру не потеряли, и надеюсь никогда не потерять, она одна силы дает, крепость духа, чтобы все перенести. И за все надо благодарить, что могло быть гораздо хуже… Не правда ли? Пока живы, и мы с нашими вместе – маленькая крепко связанная семья. А они, что хотели?..[48] Вот видите, как Господь велик. Мы и в саду бываем (т. е. на свободе). А вспомните тех других[49], о, Боже, как за них страдаем, что они переживают, невинные… Венец им будет от Господа. Перед ними хочется на коленях стоять, что за нас страдают, а мы помочь не можем, даже словом. Это тяжелее всего. Больно за них, но и для них, я верю крепко, будет еще хорошее (мзда многая на небесах) и здесь еще. Но здоровье у них уже не то будет, а души у них растут, и Он им силы даст крест нести. Если кому тяжело там без мамы, но вера спасет ее. Без слез не могу вспомнить. Но она знает (где бы она ни была), душа моя с ней, и те, кто меня истинно любят, должны это вспоминать, а то разлука была бы невыносимой. Но быть без известий так тягостно, так тяжело. Вы удивлены, что я так вдруг откровенно пишу, но письмо не пойдет почтой, а нашего нового коменданта[50] менее стесняюсь. Мы посещали его в Лианозовском лазарете, снимались вместе, так что совсем другое чувство, и потом он настоящий военный. Хотя не завидую ему – очень уж ему трудно должно быть. Но Бог его наградит за каждую доброту, Вы видите, опять Бог помог. Все-таки чувствуем себя иначе, раз он наш начальник и цензор. Прежде он сам страдал. Голова немного устала, много сегодня другим писала, а скоро урок. Пора вставать. Да благословит и хранит Вас Господь Бог на всех путях и да даст Он Вам внутренний мир и тишину. Самый сердечный привет.
Ваша сестра.
От государыни императрицы Александры Феодоровны
А.В. Сыробоярскому[51]
Царское Село, 29 мая 1917 г.
Мама (М.М. Сыробоярская) мне переписала хорошую молитву, которую она сама каждый день читает. Она такая трогательная. Почему меня так полюбила, не знаю. Будьте нежны с ней, не стесняйтесь побольше о себе говорить. А то ей трудно, должно быть. Вы говорите, что не умеете, но это не так, только отвыкли и не хотите тяжести жизни с ней делить, хотите ее беречь, но у матери чуткое сердце, и она душой с Вами страдает. Понимая Ваш характер, знаю, что Вам нелегко, и оттого дома пусто. Иные интересы, мысли, мечты. Она пишет, что сердце стало лучше, я так рада… Как тяжело читать газеты… Где мы? Куда дошли? Но Господь спасет еще Родину. В это крепко верю. Только где дисциплина? Сколько гадостей о нем (государе) пишут: слабоумие и т. д. Хуже и хуже, бросаю газеты, больно, больно все время. Все хорошее забыто, тяжело ругательства про любимого человека читать, несправедливость людей, и никогда ни одного хорошего слова… Не позволяют, конечно, печатать, но вы понимаете, что за боль. Когда про меня гадости пишут – пускай, это давно начали травить, мне все равно теперь, а что его оклеветали, грязь бросают на помазанника Божия, это чересчур тяжело. Многострадальный Иов[52]. Лишь Господь его ценит и наградит за его кротость. Как сильно внутри страдает, видя разруху. Это никто не видит. Разве будет другим показывать, что внутри делается, ведь страшно свою Родину любит, как же не болеть душой, видя, что творится. Не думала, что за три месяца можно такую анархию видеть, но надо до конца терпеть и молиться… молиться, чтобы Он все спас. А армия… плачешь, не могу читать, бросаю все и вспоминаю страдания Спасителя, Он для нас, грешных, умер, умилосердится еще, может быть. Нельзя все это писать, но это не по почте, и новый комендант (полковник Кобылинский) цензор не будет меня бранить, я думаю, а Вы не теряйте веру, не надо, не надо, а то уже не хватит сил жить. Увидят сами, что дисциплина и порядок нужны, что не надо бояться быть сильнее плохих разрушительных элементов, которые только стараются скорее видеть гибель России. Они не патриоты, ничего святого у них нет… Наступления ждут, медлят опять… О, больно, больно на душе, но Он спасет, поможет, услышит молитвы любящих Россию… Простите, что все это пишу, может, разорвут эту страницу. Вы бедную маму обрадуете Вашим присутствием. Вы знаете, что Вы ей нужны, разве это не хорошо? Я свою маму потеряла, когда мне было шесть лет, а отца в восемнадцать[53]. Большое утешение их иметь, знать, что она всегда Вас с любовью ждет, молится всеми силами за Вас. Вы ей нужны. Очень жаль Вас не видеть и не иметь возможности с Вами говорить. Настроение Ваше такое грустное, мрачное, безнадежный взгляд на все. Если бы виделись, может быть, могла бы немного помогать, облегчить и выяснить, а на бумаге не умею, не знаю, как писать, не то выходит, и кажется так пусто. Сильно хочется помочь и постараться мрак рассеять. Не надо так на все смотреть, не все потеряно, Господь спасет еще дорогую Родину, но терпеливо придется ждать (конечно, сложа руки – самое трудное), но это должно кончиться. Вы про историю говорите. Да, все это было раньше и будет опять, все повторяется, но иногда Господь Бог по иным путям народ спасает. В людей, Вы знаете, я почти не верю, но зато всем своим существом в Бога, и все, что случится, не отнимет эту веру. Не понимаю, но знаю, что Он понимает и все к лучшему творит. Люди стали все хуже и хуже. Содом и Гоморра в столице, а на фронте?.. Мало лучше в городах, за это наказание и много из тех уже пострадали. Все, которые (из хороших, но глупых и смешных) все ругали и осуждали, видят, какую кашу заварили, а теперь боятся, что крестьяне все у них отнимают, что кажется им несправедливо… потому что сильно больно. Для души это полезно. Те, кто в Бога крепко веруют, тем это годится для (вот слова не могу найти) опыта совершенствования души, другим для опыта… Господь их наградит, верьте. Я знаю одного старика, который долго сидел (в тюрьме), выпустили, опять сидит, и он стал светлым, глубоко верующим, и любовь к г(осударю), и веру в него и Бога не терял[54]. Если награда не здесь, то там, в другом мире, и для этого мы и живем. Здесь все проходит, там – светлая вечность. О, верьте этому! Вы молоды, Вам трудно об этом думать, но раз в жизни пострадаете, найдете в этом утешение. Испытания всем нужны, но надо показать и твердость во всем и все перенести с крепкой верующей душой. Нет таких невзгод, которые бы не проходили. Господь наш это обещал в своем бесконечном милосердии, и мы знаем, какое непостижимое блаженство Он готовит любящим Его. Помоги Он всем перенести с такой покорностью Его святую волю… «Не все на небе будет ночь, авось и солнышко проглянет». Его дорога оставлена, чтобы нам идти, путь тернистый, но Он его перед нами прошел, – пусть и крест наш так же, как Он, понесем. Не умею писать, но молюсь горячо, да облегчит Он Вам Ваши страдания за других, да утешит и подкрепит Он Вас. Помните, как Ваш любимый Отец все жестокости и несправедливости перенес… Да, иногда жизнь, здоровье не выносят, а дух должен. Вы меня хорошо знаете и понимаете мое искреннее желание помочь Вам. Люди плохи, и Он наказывает, наказывает примером. Царство зла теперь на земле. Но Он выше всего, Он все может повернуть к лучшему. Увидим еще лучшие дни. Вы молоды, увидите еще другое, не будьте малодушным. У кого совесть чиста, тот и клевету, и несправедливость легче переносит. Не для себя мы живем, а для других, для Родины (так это и понимали). Больше, чем он (государь) делал, невозможно. Но раз сказали – для общего блага…[55] Но не верю, что Господь не вознаградит за это. А те, которые так гнусно поступили, им глаза будут открыты, у многих это уже и есть. Психология массы – страшная вещь. Наш народ уж очень некультурен, – оттого как стадо баранов, идут за волной. Но дать им понять, что обмануты, – все может пойти по иному пути. Способный народ, но серый, ничего не понимает. Раз плохие везде работают на гибель, пускай хорошие стараются спасти страну. Надо избавиться от врага внешнего – это первый долг, а с такими войсками стало безумно трудно, но не совсем безнадежно – есть патриоты настоящие, есть Бог. А мы в тылу должны молиться всеми слабыми силами – умолять Его спасти Родину. И Он услышит, умилосердится. Многое еще перенести придется. Плохие не станут лучше, но зато есть где-то хорошие, но, конечно, слабые «капли в море», как Вы их называете, но все вместе могут стать со временем потоком очищающей воды и смоют всю грязь.