Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине

Итак, к вечеру 3 декабря погрузка была закончена. Погрузились около 130 кадет и около 20 воспитателей с семьями. В товарных вагонах были нары в два яруса. В одном из вагонов была походная кухня. Заведующим довольствием был полковник барон Гейкинг^[151], который два дня кормил нас вкусным борщом. Опасаясь нападения на поезд местных большевиков или порчи ими пути, часть кадет была вооружена винтовками. К счастью, в пути ничего не случилось. Поздно ночью был прицеплен паровоз, и наш состав тронулся. Прощай, наш родной Киев!

В Одессу мы прибыли 5 декабря. Нас разместили в здании Одесского кадетского корпуса и отвели нам большой зал на верхнем этаже, где мы, кадеты, и устроились. В конце зала стояла конная статуя, если не ошибаюсь, Петра Великого, за ней, у самой стены, как раз поместилась моя кровать, и я находился как бы в отдельной комнате. Мы, киевляне, были зачислены на довольствие в Одесском корпусе и столовались после кадет-одесситов. Потом, когда нас распределили по классам, мы завтракали в одно время с одесситами, но продолжали, кажется, ужинать по-прежнему отдельно.

Начали посещать занятия, и постепенно жизнь наша стала входить в норму. После занятий отправлялись к себе и жили своей отдельной жизнью и своими традициями.

Вскоре после прибытия в Одессу был наш Киевский корпусной праздник. В этот день утром пришла к нам делегация кадет Одесского корпуса и поздравила с нашим праздником. Кормили нас вполне прилично; единственно, что отравляло нам жизнь, – это был холод, который стоял в нашем большом зале.

Должность директора Киевского корпуса исполнял командир 5-й роты полковник Линдеман. Временно потом появился якобы новый директор, генерал Раткевич, заслуженный и весь израненный генерал, у которого, как говорили с его же слов, было 34 «пробоины». Мы, кадеты, его даже не видели, и он быстро куда-то исчез.

Наше пребывание в Одессе промелькнуло очень быстро. Пробыли мы в ней ровно 50 дней. Будучи кадетами строевой роты, я помню, как однажды, во время какой-то переменки, мы увидели разложенные в линию на полу винтовки. Нам было приказано их разобрать и привести в порядок, то есть обтереть, так как они были смазаны маслом.

Полковник Самоцвет, командир 1-й роты Одесского корпуса, производил с нами строевые занятия. Подавая команду для стрельбы «Пальба ротой», а после нее – «Рота…», когда винтовка клалась прикладом в плечо и держалась на вытянутой руке горизонтально, он обходил фронт и проверял, чтобы все винтовки были на одной линии. Они были довольно тяжелые, чтобы держать их в таком положении все время, пока он не обойдет всех, и мне как-то от него досталось. Не зная мою фамилию, он назвал меня просто: «Эй, черненький, не клевать штыком!» – после чего скомандовал «К ноге!» и «Разойтись!».

Как-то раз вечером 1-ю роту построили и повели куда-то в город. Шли мы довольно долго, пока не подошли к какому-то освещенному зданию, около которого толпились солдаты и матросы. Это оказалась «Чашка чая добровольца». Когда все с улицы вошли в здание и расселись в зале, на сцене раскрылся занавес и началась программа. Выступали артисты и куплетисты, развлекая присутствующих незатейливым репертуаром разных песенок и анекдотов. Была исполнена всем известная солдатская песенка «Соловей, соловей, пташечка!» и многие другие. Последним номером был исполнен «Лимончик» – это были добровольческие частушки, вместо большевистского «Яблочка». Я ее раньше никогда не слышал и запомнил слова нескольких куплетов. Первый начинался так:

 
Раньше пели яблочко,
Пришел ему кончик,
А теперь поют, играют
Лишь один лимончик.
 

Когда же был спет последний куплет:

 
Все девицы вечерком
Свежи как бутончик,
А наутро посмотрите —
Выжатый лимончик!
 

Добровольцы ржали от восторга, кадеты им вторили. Веселые и довольные, все расходились из театра. Водили потом в «Чашку чая добровольца» и наших младших кадет, но уже днем.

Рождество 1919 года было отмечено очень скромно. Быстро наступил новый, 1920 год, и никто из нас не знал, что очень скоро нам предстоит покинуть не только Одессу, но и нашу Родину.

После праздников возобновились занятия, но вскоре поползли слухи, что дела на фронте плохи, что большевики приближаются к Одессе и что предстоит ее эвакуация. Я хорошо помню, что упоминалось даже название парохода «Россия», на котором корпусу предстояло погрузиться, но говорили также, что этот пароход неисправен и не готов к отплытию.

22 января генерал Шиллинг отдал приказ об эвакуации, и 25 января она состоялась. День 25 января 1920 года был последним днем пребывания Владимирского Киевского кадетского корпуса на русской земле, после 70 лет его существования. Прощай, Россия!

* * *

Мы в открытом море, на пароходе «Рио Негро», который увозит нас куда-то в неизвестность. Уже темно, но все еще видны удаляющиеся огни Одессы. Пробыв некоторое время на палубе, я спустился вниз и пристроился на маленькой площадке за лестницей. Подложив свою шинель, я сел на пол, прислонившись к стене, и почувствовал усталость. За целый день ни разу не удалось присесть. Несмотря на топот ног по лестнице и гул голосов, перед моим мысленным взором стало проходить все пережитое за этот день.

Вот вижу, как мы идем через город в порт. Нас 20 кадет-киевлян строевой роты. Мы с винтовками. Улицы пусты. Повсюду слышна стрельба. Из окон смотрят на нас испуганные лица. Одна женщина долго крестит нас, провожая взглядом. Идем мы довольно долго; наконец мы в порту, на Платоновском молу, но, кроме нас и чинов персонала корпуса с семьями, никого нет.

У мола стоит пришвартованный английский крейсер «Церес», а дальше на рейде пароходы, перегруженные людьми. Подбегают отдельные люди и, видя, что все уже погрузились, мечутся вдоль мола, не зная, что предпринять. Вижу, как один сбросил с себя шинель и, бросившись в воду, поплыл к ближайшему пароходу. Не видел, что с ним стало, так как в это время сзади меня раздался пушечный выстрел. Обернувшись назад, я увидел вдали, на улице, которая выходила на мол (кажется, Пушкинская), броневой автомобиль, который, очевидно, и стрелял. Откуда-то раздался ответный выстрел, возможно, что с «Переса», и броневик моментально исчез.

Через некоторое время появились откуда-то на молу кадеты-одесситы 1-й роты, а также и наши младшие кадеты, а потом – как будто горох посыпался и защелкал по камням. Это красные обстреливали нас с горы из пулемета. После обстрела началась погрузка на крейсер. Подобрали и понесли раненых кадет-киевлян Полиновского и Левицкого и дочь нашего воспитателя Анечку Порай-Кошиц. Сначала погрузились наши кадеты младших рот, их сразу же перегрузили на баржу.

Когда мы погрузились на «Церес», то несколько английских матросов вынесли на палубу на подносах нарезанные куски мяса, которое мы брали руками и с жадностью поедали. Потом матрос прокатил по палубе большой круг сыра, но кадетам он, кажется, не достался. Уже в открытом море нас пересадили на пароход «Рио Негро». Переходя на него через трап, мы сдавали наши винтовки, бросая их на палубу в кучу. Некоторые бросали их с трапа в воду. Пароход, приняв нас, вышел в море.

Мы бросали прощальные взгляды на удаляющиеся берега и огни Одессы. От усталости и всех переживаний я заснул. Не имею представления о том, сколько я спал, но, проснувшись, почувствовал, что пароход стоит. Поднявшись на палубу, я увидел берег, освещенные дома, минареты и дворцы. Это было красивое, феерическое зрелище. Мы были в Константинополе.

Не помню, как долго мы в нем простояли, но, когда тронулись дальше и проходили Мраморное море, была хорошая погода. Кадеты на палубе пели. Раздавались удалые кадетские и военные песни. Следующая остановка парохода была в Салониках, где мы сошли на берег. Наше внимание привлекали чернокожие сенегальцы – французские солдаты, в меховых полушубках мехом наружу.

В Салониках нас погрузили в поезд, и тогда мы узнали, что нас везут в Сербию. По прибытии в Белград, где мы не задерживались, нас на пароходике перевезли через Дунай на другой берег, в город Панчево.

Это и была окончательная остановка – место нашего назначения. Было это 3 февраля (н. ст.) 1920 года.

В Панчеве, маленьком городке, нас поместили в здании какой-то школы. Спали мы на полу. Первое время нас кормили в ресторане «Мита Палич», куда мы ходили строем. Помню один курьезный случай. Маршируя как-то по улице, мы вдруг услышали команду: «Взвод, стой!» Мы остановились как вкопанные. Перед нами появился какой-то мальчик, на вид лет 15–16, одетый в военную форму. «Почему вы не командуете «смирно» русскому офицеру?» – обратился он к старшему. Тут мы увидели, что на нем действительно были офицерские погоны с двумя звездочками. «Виноват, г-н подпоручик!» – «Не подпоручик, а корнет! – гордо заявил он. – Потрудитесь в следующий раз быть внимательнее, – ведите дальше», – и мы зашагали, часто потом вспоминая, как нас цукал «благородный корнет».

Потом нас стали кормить из походной кухни, находившейся во дворе школы. Кухня эта обслуживала и некоторое количество русских солдат, расположенных также на территории школы. Это были пленные, ожидавшие возвращения в Россию. Солдаты эти были уже распропагандированы, что очень скоро и выявилось.

В городском кинематографе показывали русский патриотический фильм «Жизнь Родине – честь никому!». В кино были и кадеты, и эти солдаты. По ходу действия фильма сначала начали раздаваться со стороны, где сидели солдаты, всевозможные замечания, а потом и выкрики. Чем дальше, тем больше. Из-за этих криков и ругани солдат, не одобрявших содержание фильма, которое как раз, наоборот, нам, кадетам, очень нравилось, у нас было испорчено все настроение и мы с трудом досидели до конца представления.

Пока мы, киевляне, были в Панчеве, никаких занятий не было. Пробыли мы в нем очень мало, всего 25 дней. 5 марта мы узнали, что в Белград прибыли из Болгарии наши кадеты младших рот, под командой полковника Протопопова, помощника инспектора классов Киевского корпуса, который их встретил в Болгарии, принял в них деятельное участие, возглавил и привез в Сербию.

12 марта наш Киевский взвод 1-й роты уехал из Панчева в Белград. Встреча с нашими младшими однокашниками была теплой и радостной. Вся их эпопея, со дня эвакуации из Одессы, была уже описана в книге «Кадетские корпуса за рубежом».

В Белграде мы пробыли 3 дня в бараках при какой-то больнице. На другой день старших кадет повели строем через город, в Белградский оперный театр, где выступали большие русские силы, находившиеся тогда в Белграде. К сожалению, не помню имен артистов. Были оперные номера, а также и балет. Все мы получили огромное удовольствие от этого представления. 16 марта мы выехали в город Сисак: 95 кадет и 18 чинов персонала Киевского корпуса с семьями. Таким образом, весь наконец соединенный состав нашего корпуса прибыл и сосредоточился в городе Сисаке.

В Сисаке нас поместили в здании небольшой казармы. Городок оказался маленький, но симпатичный. Наше здание находилось на окраине. Окна главного фасада выходили на улицу и на канал, весь заставленный баржами. Спали мы уже на кроватях. Вскоре начались у нас занятия, но никаких учебников, конечно, не было, да и занятия были нерегулярными.

Нашим развлечением было смотреть из окон, когда мимо нас маршировали сербские солдаты, идя за город на учение. Молодой подпоручик, которого мы называли Юзик (кажется, это и было его настоящее имя), любил производить разные учения. Самая занятная и непонятная для нас команда подавалась им перед нашей казармой – «Клекни!», по которой солдаты падали на одно колено, держа винтовку в руке, прикладом на земле. Юзик знал, что одна из наших барышень, которая ему, очевидно, очень нравилась, наблюдает за ним. Если не ошибаюсь, впоследствии они и обвенчались.

В Сисаке пробыли два с половиной месяца. Мы фактически жили как на даче, отдыхая от всего пережитого, и набирались сил на будущее. Ничего особенного за это время не произошло, жизнь была тихая и спокойная. В Сисаке мы отпраздновали Пасху и в начале июня, получив приказ из Белграда, покинули этот город и поездом выехали в город Сараево. Прибыли мы туда 4 июня 1920 года.

Киевляне приехали в Сараево первыми. Одесситы прибыли из Панчева на неделю позже. Таким образом, обе группы – «Панчевская» и «Сисакская» – соединились и, согласно приказу российского военного агента, генерала Артамонова, от 10 марта, образовали Русский Сводный Кадетский корпус.

Меньше чем через два месяца, а именно 5 августа, Сводный кадетский корпус был переименован в Русский кадетский корпус в Сербии, а 7 августа мы проводили наших старших однокашников-киевлян (1-го выпуска Русского кадетского корпуса) в Крым, для поступления там в военные училища. Оставшиеся же кадеты-киевляне в составе Русского кадетского корпуса продолжали и дальше соблюдать все свои традиции.

Основанный в 1851 году в Киеве – Матери городов русских – Владимирский Киевский кадетский корпус имел на Высочайше утвержденном в 1892 году жетоне, на трех скрещенных погонах (белом, черном и зеленом), изображение памятника святому Владимиру, крестившему в Киеве Русь. Корпусная церковь была также в честь святого Владимира.

По старинной традиции Киевского корпуса, старший кадет выпуска назывался «патриархом». Сохранилась она до 1926 года, когда последние кадеты-киевляне оканчивали в том году Русский кадетский корпус. Причем последний «патриарх» Киевского корпуса А. Бережецкий был одновременно и «генералом» своего 1-го традиционного выпуска Русского кадетского корпуса.

По прибытии в Сараево киевлянами была заказана и сделана из хорошей кожи, с золотым тиснением и надписью на русском языке «Звериада», куда был вписан сохранившийся у кадет текст настоящей старой Звериады.

Ежегодно, в конце года, на лоне природы за городом происходило прощание очередного выпуска киевлян со «Звериадой» и передача ее новому «патриарху» следующего выпуска, после чего происходил парад, который принимали выпускные кадеты и новый «патриарх» со «Звериадой». На это торжество все кадеты-киевляне надевали белые погоны своего родного корпуса.

Существовавшее еще в Киеве «Попечительное общество бывших кадет Владимирского Киевского кадетского корпуса» снова возродилось в 1920 году в Белграде, имея, как и встарь, задачу – оказание помощи своим однокашникам. «Объединение кадет Владимирского Киевского кадетского корпуса» существует и по сей день, с центром в Париже, после 55-летнего своего существования за рубежом. Председателем его является ротмистр Г.М. Аустрин^[152], кадет выпуска из корпуса 1915 года.

В 1926 году в Сараеве Русский кадетский корпус отметил 75-летие Владимирского Киевского кадетского корпуса, вошедшего вместе с Одесским в его основу и передавшего ему свое старшинство. Все кадеты-киевляне также отметили повсюду эту знаменательную для них дату – 75-летний юбилей родного корпуса. В 1951 году киевляне уже праздновали торжественное столетие родного гнезда. В следующем, 1976 году будет 125-летие Киевского корпуса, и, конечно, и эта дата будет достойно и торжественно отмечена всеми киевлянами.

Много, очень много наших однокашников уже здесь, за рубежом, ушло в лучший мир. Не осталось уже в живых ни одного воспитателя нашего корпуса. Нет больше и самого корпуса, но кадеты-киевляне, разбросанные по всему свету, свято хранят в своих сердцах память о нем и о светлых и лучших годах своей юной жизни, проведенных в его стенах. Они не теряют надежды, что с возрождением национальной России возродится и Русская армия, а с нею и наши кадетские корпуса, а среди них, в городе Киеве, и наш славный Владимирский Киевский кадетский корпус.

Второе отделение кадет-киевлян 2-го славного «георгиевского» выпуска Русского кадетского корпуса в Сараеве, 1920–1921^[153]

Моя первая встреча с кадетами-киевлянами произошла в тот знаменательный вечер, когда, после наделавшего шума отъезда 22 кадет из Панчева на фронт в еще державшийся Крым, группа кадет Одесского корпуса, в которую также входили кадеты других корпусов, перебралась в Сараево в казарму, из которой в 1914 году эрцгерцог Фердинанд выехал навстречу смерти, ждавшей его на мосту через речку Милячку, в лице сербских патриотов. Теперь эта казарма называлась Короля Петра I и предназначалась для кадет Киевского и Одесского корпусов.

Мы сразу попали прямо в сказочную обстановку, напомнившую мне уже ставшее далеким хорошее прошлое: нас ждал горячий ужин, поданный прислугой, на столах, как в корпусе, туалет в настоящей «умывалке» и постели с простынями в большой общей спальне!.. Моя кровать была рядом с С. де Бокаром, с которым мы быстро подружились.

Киевский корпус мне был всегда симпатичен: с ним в моем воображении были связаны город Киев, с его богатой историей, и поэзия «Вечеров на хуторе близ Диканьки», и суровый независимый дух запорожцев «Тараса Бульбы»! Я настолько читал и перечитывал в детстве Гоголя, что начал наполовину верить в существование всяких ведьм, русалок, леших, чертей и т. п.

Воспитателем у нас был подполковник Волков, милейший офицер, который, как и все семейные, страшно боялся генерала Адамовича, и только позже мы поняли почему! Несмотря на это, в день окончания выпускных экзаменов, имея неосторожность войти в нашу спальню, где мы с огромной бутылью вина праздновали это столь важное для нас событие, он стал на «махалку», чтобы мы могли уничтожить все следы преступления! А ведь он рисковал очутиться на улице с семьей! За это вечная благодарность кадет 2-го отделения!

В киевском отделении было много кадет других корпусов: Тифлисского, Воронежского, Суворовского, Ташкентского и, кажется, Московского. Жили мы дружно, и никогда у нас не было ни споров, ни ссор на почве принадлежности к разным корпусам – малиновый погон нашего нового корпуса нас объединил. Корпус для большинства был спасение и «шанс жизни».

Учились и зубрили мы «не за страх, а за совесть», и, если память не изменяет, средний балл отделения был выше 10! На 20 кадет в нашем отделении было 7 в. – ун. офицеров.

Расскажу небольшое событие из нашей спокойной кадетской жизни, которое потом вошло легендой в историю корпуса и передавалось младшим кадетам со всевозможными прикрасами и преувеличениями.

В этот памятный вечер в спальне 2-го отделения кадеты не спали и разговаривали о бывших в тот день похоронах на сербском кладбище, вне города, кадета 1-го выпуска Тарасенко, и, вероятно, многие думали о нашем товарище, зарытом в сырой, чужой земле… и настроение у всех было удрученное, как вдруг кто-то сказал:

– Кто бы пошел один этой ночью на кладбище?!

На каникулах в имении, чтобы показать свою храбрость, я ходил на кладбище на окраине села, но здесь была опасность быть пойманным начальством, и это могло мне стоить нескольких баллов по поведению и нашивок. Были выработаны условия пари на некоторую сумму динар, я должен был принести доказательства моего визита в полночь на кладбище, и до ухода мне рассказывали страшные истории.

Держа ботинки в руках, я благополучно прошел по коридору мимо «дежурки» и спустился по лестнице во двор. Выходить через ворота было рискованно из-за сербской стражи, поэтому я полез по стене со стороны горы и, очутившись на маленькой уличке, спустился в город, пустынный, но освещенный, и пройти через него не было ничего трудного, но, выйдя за город, где едва белела дорога, я думал, что заблудился. Помог мне шум ручейка, через мостик которого мы прошли днем, прежде чем войти на кладбище через высокие ворота из железной решетки. Они были закрыты, и мне пришлось перелезть с трудом и опасностью для казенного обмундирования! Потом нужно было идти прямо, но не свалиться в глубокую яму семейного склепа, откуда выбраться без посторонней помощи было бы невозможно.

Оторвать несколько кусков лент от венков, лежащих на могиле, было делом нескольких минут, а обратный путь, по уже знакомой дороге, показался мне гораздо легче, да и город был виден вдали благодаря отсвету фонарей.

Я добрался благополучно до нашей спальни, где никто не спал в ожидании моего возвращения. Каждый месяц я собирал выигранные динары и вел «широкий» образ жизни до тех пор, как, поспорив на остающуюся сумму съесть за один урок неимоверное количество прекрасного босанского хлеба, и то после завтрака и всего лишь с одной кружкой воды, я, конечно, пари проиграл, но зато был сыт в этот день.

С тех пор прошло больше полвека, но воспоминание об этой ночной прогулке живо сохранилось в моей памяти.

Образование Крымского кадетского корпуса^[154]

Было то страшное время, когда кадетам, да и всей русской молодежи приходилось не только «готовить себя на служение», как сказано в известной кадетской песне, но уже теперь брать винтовку и становиться в строй, чтобы с горстью верных и храбрых бороться за спасение Родины, за существование России, за человеческую жизнь, свободу и правду.

Они бежали из родной семьи, из гибнувших русских кадетских корпусов и шли не на зовы славы, красоты борьбы или подвига, а в полную неизвестность, на гибель, страдания, на неравную борьбу во имя России, которую они беззаветно любили.

Армия отошла в Крым. А с ней туда стекалось все бывшее душой с армией, неразрывно всей жизнью своей с ней связанное; прибыли прорвавшиеся на юг остатки русских кадетских корпусов, слетались одиночные кадеты.

Армия из Добровольческой стала Русской, шла напряженнейшая неравная борьба за Россию. Главнокомандующий, генерал Врангель, хотел строить будущие кадры армии и, наряду с уже существовавшими военными училищами, задумал создание кадетского корпуса.

Эта юная военная школа зародилась на последней пяди русской земли, в дни страшной борьбы за нее: Крымский кадетский корпус!

На формирование его пошли прибывшие на территорию Крыма летом 1920 года, под именем «Свободного Полтавско-Владикавказского кадетского корпуса», остатки этих корпусов.

История создания Крымского кадетского корпуса начинается 21 ноября 1919 года. В этот день Петровский Полтавский кадетский корпус покинул Полтаву, для того чтобы через несколько дней начать совместную жизнь с Владикавказским кадетским корпусом, которая продолжалась 10 лет, до закрытия Крымского кадетского корпуса 1 сентября 1929 года.

Путешествие от Полтавы до Владикавказа продолжалось две недели. Эшелон корпуса прибыл во Владикавказ 4 декабря 1919 года. Устройство и размещение полтавцев в помещениях Владикавказского кадетского корпуса заняло почти две недели. Нужно было перегруппировать кадет по классам, составить общее расписание уроков, организовать администрацию, хозяйство, педагогическую и строевую часть. Только к Рождеству 1919 года Сводный кадетский корпус начал более или менее нормальную жизнь учебного заведения, во главе с директором Владикавказского кадетского корпуса генерал-майором М.Н. Голеевским^[155].

Но не долго продолжалась только-только налаженная жизнь нового кадетского корпуса. Условия Гражданской войны заставили оставить Владикавказ и эвакуироваться в Грузию. На этот раз для эвакуации корпуса не был предоставлен транспорт, и корпус 4 марта 1920 года двинулся походным порядком по Военно-Грузинской дороге на Кутаис. В этот поход выступили оба кадетских корпуса, Полтавский и Владикавказский, в составе 800 человек, со всем персоналом и с их семьями. Переход совершался почти без вареной пищи; имелись лишь сухие продукты и чай, который удавалось сделать или днем, на привале, или только вечером. Переходы совершались по 25–30 километров в день, с таким расчетом, чтобы не ночевать под открытым небом, тем более что были и кадеты в возрасте 9 и 10 лет. Их старались устроить на подводы, которых было очень мало и они служили главным образом для провианта.

В первый же переход во время ночлега убежал один ингуш с подводой, увезя большое количество провианта и угнав четырех лошадей. Это заставило применять меры охраны в ночное время. Впрочем, и дневные переходы требовали внимания и осторожности, так как колонна часто подвергалась обстрелу из аулов, видневшихся в горах, на другом берегу Терека. Несколько кадет были ранены во время этих перестрелок.

Корпуса добрались до Грузии после 7-дневного перехода и на станции Боржом получили свой первый длительный отдых. Только 23 марта корпуса прибыли в Кутаис. Грузинские власти не оказали никакой помощи. Корпуса, помещенные за проволоку в какой-то лагерь, питались остатками вывезенных запасов. Персоналу пришлось добывать средства обменом русских денег и продажей предметов обмундирования и белья. Ко всем горестям прибавились болезни, часто со смертельным исходом.

Из Кутаиса в Батум корпуса были доставлены по железной дороге и оттуда 9 июня 1920 года на пароходе «Кизил-Арват» перевезены в Крым. Во время этого перехода разразилась сильная эпидемия возвратного тифа. Несмотря на все лишения и бедствия, а может быть, именно вследствие их, создалось прочное взаимное понимание как между кадетами этих двух корпусов, так и между кадетами и персоналом. Это безусловно способствовало тому, что по прибытии в Крым удалось быстро и успешно провести соединение обоих корпусов в одно военно-учебное заведение, официально названное «Сводный Полтавско-Владикавказский кадетский корпус». Снова надо было налаживать жизнь на этом последнем островке русской земли. Первые месяцы в Крыму Сводный корпус был размещен в местечке Ореанда, где и шла работа по созданию учебного заведения.

В начале июля прибыл назначенный вместо зачисленного в резерв чинов Военного управления генерал-майора Голеевского новый директор корпуса, долголетний директор 1-го Московского Императрицы Екатерины II кадетского корпуса, генерал-лейтенант Владимир Валерьянович Римский-Корсаков^[156].

Выпускные экзамены 1-го выпуска Сводного Полтавско-Владикавказского корпуса предполагалось провести в конце мая и начале июня, но сделать это не удалось, так как фактически выпускной класс отсутствовал, так же как и 6-й и часть 5-го класса, находясь в это время на фронте. Все же, незадолго до эвакуации, несколько кадет получили аттестаты об окончании корпуса. Среди них первый вице-фельдфебель Кидалов. С его уходом в училище вице-фельдфебелем был назначен Г. Соколов.

Хотя приказ генерала Врангеля об отчислении учащейся молодежи из воинских частей в учебные заведения уже существовал, старшие кадеты начали приезжать в корпус лишь с августа 1920 года. Большую работу по сбору и направлению кадет в Крымский корпус провел начальник Управления военно-учебных заведений в Крыму, генерал-майор И.Я. Враский^[157]. В сводный корпус стали прибывать кадеты всевозможных корпусов, да и вообще учащаяся молодежь, оказавшаяся в рядах Белой армии. Многие из них были на фронте более года. Каких только погон здесь не было! Представлены были все кадетские корпуса, кроме сибирских и Донского, так как последний был уже в Египте, а в Евпатории формировался 2-й Донской корпус, куда и попадали все донцы. Преобладали все же полтавцы и владикавказцы, которые и составили основное ядро. Фронтовики, приезжавшие с оружием, многие с Георгиевскими крестами и незалеченными ранами, погон своих не сдавали. Были тут и черно-красные корниловские погоны, и малиновые дроздовские, и черные марковские. Многие из прибывающих в корпус долго в нем не задерживались и при первом удобном случае бежали на фронт, на передовые позиции. Были и такие, которых по нескольку раз силой водворяли в корпус, хотя бы для того, чтобы «побриться и выкупаться», как на их счет острили воспитатели. И многие исчезали опять, чтобы больше уже никогда не появляться в кадетской среде, закончив свой короткий жизненный путь в братских безымянных могилах защитников Родины и Белой идеи, разбросанных по безбрежным равнинам Юга России.

Вечная вам память, старшие братья кадеты! Вы никогда не узнали, что своим подвигом вы воспитали поколения зарубежных кадет в любви к своей потерянной Родине.

Осенью 1920 года численный состав корпуса настолько увеличился, что помещения оказались тесными, и формируемый корпус был переведен из Ореанды в удобные и пригодные для занятий помещения в Массандре. В середине октября 1-я рота (7-й и 6-й классы), под начальством полковника Чудинова^[158], при двух офицерах и двух преподавателях, перешла в Массандру и там с первых же дней начались занятия-беседы. Остальные роты, кроме маленькой 5-й (2-й и 1-й классы), остававшейся до эвакуации в Ореанде, прибыли в Массандру в конце октября, за два-три дня до эвакуации. Большой по составу, во главе с опытным руководителем, корпус начинал свою нормальную жизнь, и, как бы подтверждая это, 9 октября 1920 года был издан Главнокомандующим генералом Врангелем приказ о присвоении корпусу, созданному в грозные дни борьбы за последний клочок русской земли, наименования «Крымский кадетский корпус».

Корпусу вначале был присвоен малиновый погон с двумя отдельными буквами «К.К.», вскоре замененный алым погоном с белой выпушкой и со знаменательными переплетенными буквами «К.К.», которые можно было прочесть словами «Крымский корпус» или Великий князь «Константин Константинович», незабываемый кадетами генерал-инспектор военно-учебных заведений и поэт «К.Р.». Оттого и милы так кадетам эта шифровка и эти дорогие по воспоминанию погоны.

Бесхитростное стихотворение одного из кадет так передает историю возникновения корпуса:

 
В тяжелые годы позора России
Наш корпус основан в Крыму,
Собрал он под стены свои корпусные
Кадетскую нашу семью.
Все те, кто был верен Престолу, Царю
В дни смуты, тревог и волнений,
Кто жизнь отдавал за Отчизну свою
В дыму перекопских сражений,
Составили корпус, где алый погон
Есть память о крови пролитой,
Под сенью священных Российских знамен,
Во имя Отчизны забытой.
 

Тем же приказом (от 9 октября 1920 года) в состав Крымского кадетского корпуса был включен Феодосийский интернат при Константиновском военном училище.

Таким образом, ко дню эвакуации из Крыма корпус состоял из трех отдельных групп: основной батальон корпуса, в составе четырех рот, находился в Массандре; младшая, пятая рота – в Ореанде и сборный интернат – в Феодосии. Соединился корпус в одно целое только на константинопольском рейде.

Феодосийский интернат был основан Главнокомандующим генералом Деникиным в январе 1920 года. Главнокомандующий приказал не оставлять несовершеннолетних на фронте, а командировать в город Феодосию тех из них, которые не имеют родителей или не знают о их местопребывании, в ведение начальника Константиновского военного училища. Таким образом, при училище образовался интернат мальчиков и юношей всех возрастов, собранных с разных концов Юга России. Ядром его были младшие кадеты Сумского кадетского корпуса, во главе со своим командиром, полковником князем П.П. Шаховским^[159], который и был назначен заведующим интернатом. Интернат был разделен на два возраста: от 8 до 14 лет и старше 14 лет.