Лина Серебрякова
Чувствительные истории

К тебе, мой милый…

В весенний мартовский день Сергей Плетнев был приглашен в одну из московских школ как главный архитектор проекта, всего два года назад построивший новый Зеленый округ, где находилась эта школа. Работать Сергей любил, возглавлял концерн «Возрождения» и строил по всей стране, поэтому дата встречи переносилась и откладывалась.

Наконец, машина его остановилась у школьных ворот.

Для начала его пригласили в просторный директорский кабинет, окна которого выходили прямо в густой лес, а на стенах красовались живописные работы школьников. Вместе с директрисой, седой пышноволосой дамой здесь находилась хорошенькая девушка с длинными каштановыми косами.

– Знакомьтесь, Сергей Иванович, – представила ее директор. – Это Марианна, наша отличница, «комсомолка, спортсменка» и лучшая художница школы. Да-да, в самом деле, – она улыбнулась его улыбке. – Она будет вести ваш вечер. Ее акварели висят здесь же, можете полюбоваться.

С вежливым выражением молодой человек повернул голову, но тут же встал и пошел вдоль стены, всматриваясь в работы. У Марианны екнуло сердечко.

– Это ваше? И та? И рядом? Очень смело. Просто супер! Не ожидал, – проговорил он и слегка развел руками. – Они дышат. Вы способны к волевым решениям, это редкость. Я восхищен. Поступайте в архитектурную академию.

Марианна польщено улыбнулась. Ее часто хвалили, это не могло не радовать, вот и сейчас словно легкий цветочек распустился в сердце. Но ответила она независимо и почти дерзко, глядя в его простое лицо со светлым вихром волос надо лбом, про который говорят «корова языком лизнула».

– В Архитектурную? Никогда. Архитекторам нравится камень, а он тверд и неуступчив. Мне по душе легкое-взлетающее, изменчивое, как … солнечный свет, – она со смехом показала руками нечто воздушное.

В его глазах вспыхнули огоньки. Было видно, что в душе он воскликнул: «Какая девушка!» и не стал скрывать это.

– За такой ответ вас можно полюбить, Марианна! Игра цвета и линии, вечный плен художника! «Ленты–кружево-батисты», яркое народное творчество, откровения современного дизайна? Как это по-женски! Как тонко вы чувствуете!

Директриса поднялась. Они прошли в гудящий голосами актовый зал. Пылая румянцем, Марианна открыла вечер, представила Сергея Плетнева и села в первый ряд.

Он говорил часа полтора, пролетевших, будто одно мгновение. Его рассказ о сплошном лесном массиве, в котором все начиналось, захватил всех словно приключение. Приправленный ужастиками, строительными хохмами и сожалениями о несбывшихся мечтах вроде велотрека, бассейна и маленького зоопарка, он по-новому осветил ребятам их малую родину.

Марианна не сводила с него глаз.

Как он сказал? «За такой ответ вас можно полюбить»? О, счастье! Как согревают эти слова! Еще ни один взрослый мужчина не поддержал ее так душевно, так бережно! В одно мгновение жизнь словно распахнула лучезарные дали. Это любовь? Её сияние?

О, как можно жить! …

После его выступления она вновь поднялась на сцену и провела «пресс-конференцию», сидя с гостем за одним столом. В их школе часто происходили встречи и беседы на разные темы, когда каждый участник отстаивал свою правоту во что бы то ни стало, с умом и такой страстью, чуть не до драки, поэтому народец в зале сидел тертый, подкованный на все темы. Сергей шутил, зубы его сверкали, голос искрился, Марианна добавляла огоньку от себя, и ей показалась, что они немножко сблизились, что что-то будет, что-то необыкновенное.

В заключение она поднесла ему большой, заготовленный заранее букет цветов.

С этими цветами, окруженный школьниками, он стал спускаться по широкой лестнице к выходу. Понравился Сергей Плетнев, разумеется, не только ей, многие девчонки нашли его красивым, спортивным, остроумным и… неженатым? Кольца на руке не было.

– А ваша жена тоже архитектор? – не утерпела Ленка, известная всем болтушка и хохотушка.

– Моя жена? – переспросил он и так белозубо рассмеялся, что все поняли: «Он свободен!».

Возле машины он передарил букет Марианне.

– Вы чудесная девушка, Марианна. Давно у меня не было такого вечера. Желаю вам успехов на выпускных экзаменах. И на вступительных тоже.

Что было отвечать? «К черту, к черту?» Так он и уехал. Красавица Марианна помечтала о нем, как о принце, улетела в грезах, да и все. Школьница, выпускница… разве он вспомнит? Но заметила, что если обычная похвала делала настроение на неделю, то слова Сергея Плетнева осчастливили ее на целый месяц!

В белоснежной трехэтажной школе гремела музыка.

Выпускной бал давно начался и был в самом разгаре. За окнами актового зала в мелькании цветные вспышек, кружились танцующие, озаряемые то синим, то красным, то зеленым светом. На школьное крыльцо перед входом то и дело выходили юноши, закуривали и сбегали по ступенькам, направляясь в крытую шатровую беседку метрах в десяти от выхода.

Там теснилась тусовка.

Ребята сидели на поручнях, давно лишившихся деревянных перил, что-то выпивали, смеялись, в последний раз прочитывая надписи на покатом железном потолке: «Сашка, я по тебе с ума схожу!», «Долой диктатуру родителей!», «I love you! I kiss you! I have you! , « Марианна, тебя любит… угадай, кто?», «Это мой телефон. Бабы, звоните ночью. Ваш Дима.», «Я хочу жить на воле, а не в набитом людьми доме!», «Мы, девчонки, хотим всего!», «Я правый, кто со мной? Ромик.», «Демократов на мыло!», «Спартак-чемпион!» и другие, более озорные и хулиганские.

На каменном полу посередине горел костерок из веточек и бумажек, жиденький дымок достигал потолка, красиво обволакивал его и кудряво струился из-под кромки шатра. Покурив, молодые люди бросали окурки в огонь, бежали обратно к крыльцу, украшенному цветной мозаикой и выпуклыми медальонами классиков, и вновь исчезали там, где было тесно и весело, пахло апельсинами и где сегодня были так красивы их одноклассницы.

Школа стояла как раз на границе с лесом.

Сразу за ее стенами начинался диковатый парк, незаметно переходящий в настоящую лесную чащу с болотами, кочками, высокими соснами, поросшими сероватым мхом, с просеками, полными малины. Километрах в трех от жилого района зеленый массив пересекала кольцевая автодорога, через которую часто перебегали, появляясь под окнами, лоси и зайцы.

То-то бывало переполоху на уроках!

А однажды в ближайшем дворе заметили даже двух заблудившихся молодых волков: тесно прижавшись друг к другу, они дыбили загривки, готовые до конца защищать свою жизнь в каменных сводах чужой норы. Вызванные охотники усыпили их специальными патронами, после чего все желающие могли погладить густой, с белыми выпушками, мех зверей, их теплые уши и лапы, потрогать настоящие волчьи клыки и даже срезать пучок серой шерсти на память.

Сокровищем района был, конечно же, этот лес.

Даже зимой в нем никто не скучал!

Под деревьями бежала школьная лыжня, размеченная флажками и плакатами «Старт» и «Финиш» для уроков физкультуры и соревнований. Множество ближних и дальних дорожек и тропинок на все случаи жизни скрещивались, сливались, выводили к избушкам, детским деревянным площадкам, горкам-ледянкам и лыжным аховым спускам, повсюду гуляло и дышало свежим воздухом окрестное население.

Ну, а про лето и говорить нечего. Летом все здесь благоухало листвой, травами, цветами, полнилось птичьим гомоном и тою радостью, что всегда мерцает под зелеными кронами.

Что тут прибавишь?

Все жители новостройки почитали себя избранниками. И даже удаленность от метро лишь прибавляла убежденности. Жильцы семи высоких домов знали друг друга по именам, будто в деревне, копали огороды, жгли костры, купались в двух проточных прудах, в общем, жили как на даче со всеми городскими удобствами.

Сегодня, двадцатого июля, школа праздновала первый выпуск.

Двадцать три человека начинали новую жизнь.Как бывает, в последнем классе сложились две пары молодоженов, чьи горячечные романы весь год зажигали ровесников. Все остальные были просто влюблены или мечтали о любви.

Праздник был в разгаре.

Уже поднялись из-за столов, уставленных поначалу бутербродами, сладостями, фруктами, цветными бутылями с газированными напитками и соками, а теперь опустевших и быстро убираемых проворными руками матерей из родительского комитета, и уже успели потанцевать и продолжали танцевать парами и толпой в цветном мелькании огней.

На полу два-три умельца, поражая воображение, вертелись клубком, выкручивая спортивно-танцевальные приколы на спине и на голове под уханье «тяжелого металла».

Но и танцами, наконец, пресытились, потянулись к учителям, «преподам», так сказать – «старшим товарищам», простив им все вредности и придирки. В начале вечера их задарили цветами, а теперь, окружив, снисходительно рассматривали, как самых обыкновенных и ничуть не страшных людей.

– А помните, как я котенка принесла на урок?

Это, смеясь, спросила Марианна, одна из самых нарядных в этом зале

Все они окружали учительницу младших классов, просто одетую приуставшую маленькую женщину. Ее имя, Клавдия Ивановна, ученики произносили как Клав-Диванна, но любили с первого класса, в той, другой, московской школе, откуда почти все они, да вместе с нею, переехали два года назад.

– Я-то помню, Марианна, – мягко ответила учительница, – а вот помнишь ли ты, как второго сентября спросила у мамы: «А что, каждый день надо ходить?» Мы так смеялись тогда с Татьяной Алексеевной.

Девушка кокетливо изумилась

– В самом деле? Как это на меня похоже! Терпеть не могу обязательных дел.

– Лукавишь, Марианна. Ты, конечно, художественная натура, но раз отличница-медалистка, значит, вполне «от мира сего». А скажи-поделись, куда собираешься поступать? Если не секрет? В Академию живописи или в Строгановку?

– Вовсе нет, я иду в Академию текстиля. Хочу работать с современными тканями, одеждой, прикладной художественностью. У меня все получится, все-все!

– Умница. Ты всегда была практичной мечтательницей, как ни удивительно такое сочетание, – согласилась учительница, любуясь девушкой.

Марианна и в самом деле была хороша в воздушном розовом платье с пышными сборками на талии, с красными пионами в пушистых косах. Все девушки были красивы в этот вечер в бальных нарядах, но косы сохранились лишь у одной Марианны.

– А про меня что-нибудь вспомните, – попросил кто-то из выпускников.

И все зашумели разом.

– И про меня, и про меня.

Учительница улыбнулась.

– Ох, как давно это было, еще в той школе! Вот про Оленьку могу сказать, что она, еще совсем маленькая кроха, приходила в класс самая первая и чисто-начисто вытирала тряпочкой свой стол. Тихая, серьезная была девчушка, трудолюбивая, как пчелка.

– Она и сейчас такая.

Все оглянулись на светловолосую девушку с веснушками. Та отступила на шаг назад.

– А как я в шкаф забрался и завыл среди урока, помните? – пробасил высокий юноша, местный комп-фанат и сердцеед.

– Вот тебе за это, Сашок.

Учительница дотянулась до его головы и легонько дернула за вихор.

Марианна тоже выбралась из тесноты. Неподалеку сгрудилась другая компания вокруг учительницы по литературе, там было заметно шумнее и веселее. Двигая плечами, она протиснулась между двух молодых людей. Те расступились.

– О, Марианна, легка на помине, – засмеялись в кругу, – только что о тебе вспоминали. Как ты догадалась?

– Не скажу! – загадочно пропела девушка. – Вспоминайте меня почаще, особенно в июле во время экзаменов. Разрешаю ругать всякими словами, не стесняйтесь.

Любовь Андреевна пояснила.

– Мы рассуждали о мечтах, которые сбываются, –. – Помнишь свое сочинение: «Я мечтаю о необыкновенном человеке и необыкновенной любви. Я верю в судьбу и ее драгоценные дары. Я верю тебе, жизнь!»

– Это не сочинение, а целое заявление, – заметил кто-то.

– Я даже выписала кое-что на бумажку, – продолжала классная руководительница, – и зачитываю новым старшеклассникам. Звучит, как напутствие. Помнишь, Марианна?

– Прекрасно помню, до последнего слова, – воскликнула девушка. – Вот увидите, все так и будет Я все смогу…

Ее остерегли.

– Не сглазь. Разве можно об этом вслух?

– Можно! Смелость города берет, – отмахнулась Марианна.

Но тут же отошла прочь.

«И зачем я так раскрываюсь? Робкие пингвины, разве они поймут, как можно летать?» – подумала она с досадой.

Скользя по паркету, как по блестящему льду, перебежала через весь зал к сцене, возле которой возились со стереосистемой умные мальчики. Здесь же находился и Пал Палыч, маленький плешивенький учитель математики, окруженный одними юношами. Остатки его волос стояли на темени, словно прозрачный нимб. По обыкновению, Пал Палыч был слегка пьян. Даже на уроки он приходил, бывало, сильно «датым», но это ничему не мешало.

Его занятия были самыми живыми в школе, его олимпиады, загадки-считалки для младших ребят, сказки про пузатые лимоны-миллионы, стихи, приключения в мире чисел – недаром половина выпускников собиралась поступать в технические вузы!

Сейчас Пал Палыч был нежен и добр.

– Вы, ребята, главное, не отчаивайтесь, если не получается с математикой. Не зачеркивайте себя. Бог с ними, с уравнениями, не в них счастье. Слышишь, Дима?

Качнувшись, он оперся рукой на плечо рослого, остриженного по-солдатски парня с могучей тренированной фигурой.

– А я при чем? Полный улет! – отозвался тот. – Мне вообще все до фени. У меня послезавтра призыв в армию, в Чечню на полтора года. Приходите на проводы, Пал Палыч.

– Да-да, – отвечая на собственные мысли, покивал учитель. – Главное в жизни – это сама жизнь, ее вершение, осуществление, а не формулы и числа. Никому не верьте, что это иначе. Жизнь древнее любой науки, нельзя жертвовать жизнью ни для чего… ни для чего.

– А в чем смысл жизни, Пал Палыч? – шутливо спросил кто-то, прикрывая усмешкой юношескую страстность этих слов.

– Ах… – вздохнул учитель. – Странно сказать – ни в чем. Ни в чем, друзья мои. Да-да. Жизнь вмещает в себя все смыслы, она неизмеримо сложнее и огромнее любого из них. Разве вот математика… – старик поморгал и безнадежно помотал головой. – Нет, и математика тоже меньше. Живите, милые, вдумывайтесь, понимайте, осознавайте. Да-да.

Он шатнулся и пошел к выходу, касаясь пальцами стульев, поставленных вдоль стен.

– Поговорили, – ухмыльнулся Дима. – Душевный старик. Ромик, проводи его.

– До дома?

– В натуре. Слабó, что ли?

Зазвучала музыка. Он повернулся к Марианне.

– Потанцуем?

– Давай, – она вскинула руки на его борцовские плечи.

Зал вновь заполнился танцующими. Как и раньше, танцевали и в кружок, и разрозненной толпой, чтобы никому не было обидно. Те же, кто желал побыть вдвоем в полусумраке цветных вспышек, в первую очередь, молодожены, не отказывали себе в удовольствии прижаться друг к другу у всех на виду.

Две пары на один класс – вот что значит близость к природе!

Многое, многое мог бы прошуметь на ушко темный лес.

Марианна и Дима танцевали свободно, не слишком близко.

– Когда ты уходишь? – спросила Марианна, поглядывая на него снизу вверх. – Действительно, послезавтра?

– Завтра. Сейчас полночь.

– Почему так срочно?

– Я и так просрочил, они заждались там, в военкомате. Майор все терпение потерял, каждый час звонит… Приходи на проводы.

– Приду. В Чечню, поди, сам напросился?

– Угадала.

– К «своим» поедешь.

– Не без того.

Дима был родом из Грозного, с тихой окраины.

Совсем недавно у них был беленький домик с садом. В нем цвели пурпурные розы, поспевала майская клубника и черешня. А какие яблоки, вишни, абрикосы! Как все мальчишки, он всегда был здоров, черен от загара и вместе с Русланом, соседским пацаном, гонял по улицам затертый футбольный мяч. Их отцы работали на нефтеперерабатывающем заводе.

Потом полетели снаряды. Все озлобились.

Семья продала дом за бесценок и приехала в Москву к старой бабушке-тетке. Пока отец не устроился на автобазу, Дима работал, где придется, потом снова взялся за учебники. Друг детства Руслан остался в Грозном. Связь между ними не прервалась, время от времени от него звонили Диме, просили переслать лекарства. Антисептику, антибиотики, ранозаживляющие бальзамы. Для матери, как считалось, для родственников.

Их доставала мама Марианны Татьяна Алексеевна, врач-хирург, поэтому отношения между Димой и Марианной были легки и доверительны.

Правда, легко было одной Марианне. Дима же по своей простоте не мог вынести такой короткости с красивой девушкой. Она волновала его. Мужественный парень, каратист, он нравился подругам постарше, но сам дорожил только Марианной. Ему казалось, что она тоже отличает его. Как все влюбленные, он искал и находил знаки любви там, где их не было и в помине.

Сейчас, полуобнимая Марианну в танце, он спросил почти утвердительно.

– Ты будешь ждать меня?

– Я? – удивленно распахнула глаза Марианна.

Он смутился.

– Ну, хоть писать-то будешь?

– Отвечать буду, – согласилась она.

Музыка смолкла.

Марианна шутливо присела в церемонном книксене и убежала. О его чувствах она знала давно, как знает каждый, кого любят.

Но мало ли кому она нравилась!

И в школе, и в изостудии, и в бассейне, даже в городском транспорте – везде находились ухажеры и воздыхатели, несносные, докучные. Порой и ей кто-то западал в сердце, не без того. Но лишь на неделю-другую, не дольше.

Лишь встреча с Сергеем Плетнёвым словно затаилась в уголочке, так, сама по себе.

Но уже вернулось звонкое счастье свободы. Марианна ждала Его, мужчину-героя, которому можно довериться безоглядно и с которым ей предстоит самое сияющее, самое необыкновенное счастье на всю жизнь.

Ах, Сергей…

Она первая смеялась, трезвая мечтательница, своим нежным снам наяву, потому что жизнь вокруг показывала совсем другие примеры. Но… душа летала и не хотела садиться на голую ветку без пышных цветов, ей грезилось будущее блаженство, удивительная, прекрасная, полная любви жизнь.

А что вы хотите в семнадцать лет?

И все же о Сергее Плетневе думалось часто и казалось-казалось, что их настоящая встреча еще впереди. Как может быть иначе? У нее, красавицы, умницы! Марианна не страдала скромностью относительно своих достоинств, и нельзя сказать, что ошибалась.

Шел первый час ночи.

Пышное платье помялось, в косах обвисли пышные пионы, да и настроение слегка снизилось. Поэтому Марианна решила сбегать домой переодеться в другой наряд, она уже приготовила его для второй части бала, все равно одноклассники уже нагляделись на нее в новом платье. Дом ее был в двух шагах от школы.

Выскользнув из зала, она сбежала по лестнице, вышла на широкое школьное крыльцо в благоуханные объятия теплой летней ночи.

За окном цветет виноград,

А мне всего семнадцать лет,

– пропела по-французски свою любимую песенку из французского средневековья.

– Ах, хорошо!

– Марианна!

Дима курил в темноте возле отцветших кустов сирени. Бросив сигарету, он пошел рядом.

– Все про виноград свой поешь?

– А ты откуда знаешь?

– Ее вся школа знает, перевели давно, не задавайся. Ты далеко?

– Домой. На полчасика.

– Послушай, не убегай. Я долго думал, вот, стоял, курил.

– И напрасно. Курить вредно. Весь мир бросает, а он «стоял-курил». Полюбуйтесь на героя.

– Не смейся, Марианна. В общем, я не могу так уехать. Скажи прямо… – он запинался, чувствуя, что слова его не нужны ей. – Ты же знаешь, что я… как я к тебе отношусь. Для меня никого нет лучше тебя, никакой другой девчонки. Тебе никто и в подметки не годится. Марианна! Послушай! Не уходи так, не убегай!

Но Марианна лишь прибавила шагу.

Ах, как скучно слушать признания, на которые не можешь ответить! Хуже горькой редьки, хуже репейника на тонком чулке! И жалко Димку, свой, родной парень, и не на гулянку ведь идет, а в армию, но все равно противно… от прикосновений, попыток обнять, поцеловать.

Да что, в самом деле! Поцелуи какие-то!

Не он герой ее судьбы, ее прекрасного солнечного будущего! И почему он не понимает таких простых вещей?!

– Ты замечательный парень, Димочка, у тебя еще будет настоящая любовь. Ты этого достоин, я уверена. А мне надо идти, мама ждет, уже поздно, – она говорила все подряд, лишь бы охладить пыл этого мужлана, который, выпив, должно быть, с ребятами, становился груб и опасен в ночной темноте на безлюдной улице. – Все, будь здоров!

Она свернула во двор.

Но не тут-то было. Его железные борцовские руки сомкнулись вкруговую за ее спиной. У самого дома, у подъезда он прижал ее к стене и стал быстро водить рукой по ее телу, по запретным местам, путаясь в пышных складках тончайшего шелка.

Рот его искал ее губы.

– Марианна, Марианна! Не уходи, подожди… – Он дышал шумно и загнанно, как паровоз. – Ну, Марианна, постой, побудь со мной…

– Отстань! – вскрикнула она, с силой отпихивая его. – Убери руки. Еще не хватало…

Ее платье затрещало в его руках.

Он опомнился, и Марианна, пользуясь мгновением, вырвалась, вбежала в подъезд, в лифт, взлетела наверх на пятый этаж. Минута, и она отворила дверь своей квартиры.

Мама уже легла. Горела, как всегда, маленькая лампочка в коридоре, чтобы не страшно было входить в темную квартиру. Услыша ее, Татьяна Алексеевна поднялась и накинула халат. Спрыгнула со шкафа Туська, зеленоглазая красивая кошка.

– Что случилось, Масенька? За тобой гнались?

– Нет. Я бежала… переодеться.

– Не переодеться, а спать, уже поздно, скоро светать начнет.

– Спать в такую ночь? Ни за что! На рассвете придет автобус, поедем в центр, на Красную площадь.

– Ты одна пришла? Мне показалось…

– Меня Дима проводил, – засмеялась Марианна – От самой школы до самого подъезда.

– Понятно, – мать улыбнулась.

– Он в армию уходит, знаешь? В Чечню.

– Сочувствую его родителям.

– Он будет нам писать. А мы… мы должны отвечать. Да-с.

Марианна закрылась в ванной комнате, открыла душ, а мама заварила свежий чай, расставила чашки, разрезала торт, который припасла для дочки в честь ее праздника. Та вышла свежая, румяная, с влажными кудрями, увидела накрытый стол и захлопала в ладоши.

– Спасибо, мамуленька.

Они уселись полуночничать, пить чай и разговаривать.

В актовом зале по-прежнему гремела музыка.

Танцующих стало меньше, кто-то ушел домой, другие уселись стайками и принялись говорить, смеяться. Вспоминать разные приколы за все школьные года, сознавая, что это уже в последний раз, больше никогда не собраться им в родной школе, что уже завтра, уже сегодня начнется иная жизнь. Потом снова шли танцевать, возвращались к столам за остатками бутербродов, разливали потихоньку какой-то алкоголь, по капельке, чтобы хватило на всех, неумело пили. В туалетных комнатах плавал табачный дым.

Оля ждала Диму.

Она видела, как он вышел покурить и как почти следом скользнула Марианна.

Оля мучилась.

Все два года, с тех пор как Дима появился в классе, она замирала от волнения, если видела его хоть издали. Никто не знал об этом, кроме… конечно же, самого Димы.

Невозможно скрыть любовь, когда она есть, как невозможно явить в ее отсутствие.

Глаза Оли, голубые, ясные, выдавали ее с головой, Дима постоянно ловил на себе ее беглый застенчивый взгляд. Но ему, каратисту, первому парню на деревне, не было корысти связываться с этой невидной белобрысой девчонкой, веснушек которой никогда не касалась косметика. Ему нравились крупные развитые девки, развязные, как в рекламе.

А любил он одну Марианну, дерзкую и отважную, лучшую во всей школе, не то, что эта тихоня и скромница.

Оля мучилась.

Никому, даже Ленке-хохотушке, задушевной подружке, не могла она рассказать о своей тайне. Любовь болезненно заполняла все ее существо, жила вместе с нею давно и ровно, без сомнений надежд, казалось, с самого Олиного рождения. Оля покорилась, не борясь. Или Дима, или никто.

И вот теперь он уходил в армию. А сейчас ушел с Марианной. Оля даже не ревновала, она мудро чувствовала, что они не пара, что пара для Димы – она, Оля, это же так очевидно…

А он не видел.

Дима вернулся хмурый. Сел в угол зала, уперся локтями в колени и стал глядеть в пол. Потом и вовсе обхватил руками стриженую голову. Оля все поняла, сердце ее сжалось.

– Объявляется белый танец! – прокричал Саша, подражая диск-жокею.

Ребята насторожились. Кого пригласят? Скрывая улыбками самолюбивое волнение, они застыли на своих местах. Оля почувствовала головокружение. Сейчас! Вот сейчас она сделает это. Другого случая уже не будет. Гулко билось сердце. Она поднялась.

К нему, к Диме! Ну же, смелей…

Тоненькая, в белом платье, она, замирая, пробежала по залу и встала перед Димой.

– Пойдем?

– Пошли, – согласился он снисходительно.

Они танцевали, как и все, нечто неопределенное, просто топтались под музыку, медленно продвигаясь по залу.

– Ну, что молчишь-то? – он смотрел сверху на прямой пробор в ее светлых подвитых волосах, чувствовал ладонью худенькую спину.

Она тоненько кашлянула, но промолчала. Он усмехнулся.

– Два года смотрела, глаз не сводила, а теперь молчишь? – он прижал ее к себе. – Уеду ведь. Можно сказать, уже завтра.

– Завтра? – прошептала Оля, вскидывая глаза.

– Завтра, завтра. На кого тогда станешь смотреть?

– Ни на кого, – тихо сказала она.

Дима даже приостановился.

– Пра-авда? – и отстранился, заглядывая ей в лицо. – Ты серьезно?

Она опустила голову.

– Нет, скажи честно! – ему не верилось, что этот неожиданный разговор происходит наяву. – Слово даешь?

– Даю.

Он присвистнул.

Оля молчала.

Она видела перед собой пуговки его рубашки, такие милые, с двумя дырочками, непрочно пришитые двумя-тремя стежками. Дима! Если бы ты знал…

Он облизал пересохшие вдруг губы.

– Сейчас я выйду курить во двор, приходи и ты минут через десять. Я буду ждать. Погуляем, поговорим.

– Хорошо, – безропотно кивнула она.

Ночь была по-прежнему прекрасна. Месяц узким серпиком светился среди тонких облаков, чуть озаряя их шелковистым светом, волны теплого душистого воздуха обнимали и словно покачивали темные деревья, травы, цветы. В парке, куда они свернули, пели ночные птичьи голоса, пахло фиалкой и горьковатой древесной корой.

– Ты не боишься ехать в Чечню? – спросила Оля.

Он пожал плечами.

– Это моя родина, я там все знаю, я могу разговаривать с любым чеченцем. Между прочим, раньше в Грозном была очень хорошая жизнь. В горах – да, там люди суровые, а в городе любой продавец фруктов всегда сыпал сверх отвешенного еще и в подарок. А если у старушки не хватало денег, то наполнял ей бесплатно полную кошелку, сколько унесет. Сейчас, конечно, не то. Такую обиду не скоро простят.

Оля слушала не дыша. Впервые она шла рядом с Димой, разговаривала о серьезном. Вокруг стоял лес, пищали комары, тянуло лесной свежестью. Вдруг запел, защелкал соловей, второй, третий. Лес наполнился их любовным томлением.

Дима привлек ее к себе.

– Ты меня любишь? Да? Скажи. Да?

– Да.

Он прижал ее к себе и стал целовать. Потом поднял на руки и донес до скамейки, широкой, с изогнутой спинкой. Оля оказалась у него на коленях. Поцелуи возобновились, становясь смелее и горячее.

– Маленький мой, зайчик мой, – шептала в упоении девушка, наслаждаясь его лаской. – Солнышко мое, как долго я тебя ждала…

Она не заметила, как оказалась лежащей на скамейке. Его лицо склонилось над нею, а руки что-то готовили, в то время как жадные губы не отрывались от ее рта.

– Ой! – вскрикнула она. – Ой, не надо! Оставь, не надо!

– Надо…– сдавленно отвечал он, – уверяла же, что любишь. А вдруг я не вернусь? Потерпи немного…

В зале давно уже не танцевали.

Стулья были сдвинуты в один угол, на них сидели все ребята. Пели песни, вспоминали туристические походы, случаи, школьные вечера. Все казалось значительным и милым, ведь это происходило с ними, именно в их жизни, в той ее части, которая уходит сейчас безвозвратно. За окнами разгоралась румяная заря, от бессонной ночи чуть звенело в ушах. Самая сонная пора –«сторожа спят» – с двух до четырех часов миновала, спать уже не тянуло, да и неугомонный Сашка, всю ночь бывший распорядителем бала, так и сыпал шутками, развлекая всех сразу.

Марианна сидела с друзьями.

Она вернулась в брючках и широком шелковом блузоне-размахае на мелких пуговках с воздушными петлями: три пуговки сразу, промежуток, и снова три и три. Это было ее собственноручное изделие, от задумки до исполнения, даже шелковый цветок из той же ткани на груди слева смастерила своими пальчиками. Волосы она заколола на затылке русым узлом, из середины которого был выпущен своенравный завиток.

К ее удивлению, Дима никак не приветствовал ее возвращение, он сидел на стуле и полуспал, положив руки и голову на спинку переднего стула.

– Так проходит любовь, – проговорила она значительно и по-свойски щелкнула его по макушке.

Автобус подошел к пяти часам. Чистый, сверкающий стеклами, двойной, похожий на гусеницу, он остановился за школьными воротами и посигналил.

– Ура! – раздался общий крик.

Все вскочили и ринулись вниз по лестнице занимать места.

Марианне не хотелось, чтобы Дима с обычной назойливостью сел возле нее. Но он… он даже не пытался! Вместе с ребятами он устроился в самом конце салона, словно не замечая Марианну. А с нею села Любовь Андреевна, подкрашенная, причесанная, надушенная, словно и не бодрствовала с учениками всю ночь.

– Мальчики! – позвала она, – поднимите-ка сюда вон ту сумку, что осталась на ступеньках. Мне не в подъём.

– А что в ней такое?

– Догадайтесь.

– Еда?

– Возможно.

– У-у, мигом.

В большой сумке и впрямь оказались бутерброды, пирожные, апельсины, вода, стаканчики и салфетки, заботливо заготовленные классным руководителем с вечера, когда столы ломились от яств.

Шофер повернулся к ней.

– Все на месте, больше никто не подойдет?

– Все сели? – оглянулась Любовь Андреевна.

– Оли нет, – заметила Лена. – Она хотела ехать. Надо подождать.

– Ее давно нет, – вспомнили другие. – Семеро одного не ждут. Поехали, поехали! Вперед, навстречу солнцу!

С песнями автобус покатил мимо тихих домов.

Солнечный шар оказывался то впереди, то справа, огромный, взлетающий, наливающийся на глазах нестерпимым блеском. Навстречу двигались поливальные машины, пустынный город казался светлым и просторным. Автобус помчался по Ленинскому проспекту, среди новых высотных домов, стоящих широко на покатой равнине, доступной всем ветрам; потом пошли массивные академические здания с колоннами и чугунными оградами, мелькнуло несколько старинных особняков, украшенных лепниной по фасаду, засверкали стеклом современные офисные постройки, втиснутые между обычными жилыми корпусами.

При выезде с улицы Полянка открылся прекрасный вид на Кремль, четкий широкий мост, Москву-реку и огромный златоглавый храм слева.

Все притихли. Было незабываемо красиво.

Наконец, приехали.

Автобус остановился на Манежной площади. Здесь уже толпились выпускники других школ, веселые, нарядные, с цветами и разноцветными воздушными шарами, продававшимися повсюду. Прибывших встречали аплодисментами и радостным гулом. Постояв у Вечного огня, пошли на Красную площадь. Длинной цепочкой, взявшись за руки, подымались по брусчатке навстречу главной башне Кремля.