Лина Богданова
В кривом зеркале
Наброски. Люсьен
Каждая женщина имеет право на маленькие слабости – примерно так формулировала свой жизненный девиз хозяйка виллы «My Lu» Люсьен Лопатко. И неслась во времени и пространстве соответственно: легко и кокетливо, не грузясь житейскими неурядицами и косыми взглядами.
Ровно дышала на недостатки супруга, то и дело поплевывая с какой-нибудь Эйфелевой башни на его хронический левосторонний крен. Подумаешь, изменяет – да на здоровье, мы и сами не лыком шиты. И потом, адюльтер – такое притягательное слово. Только вслушайтесь: а-дюль-тер! Так и тянет поадюльтировать. А что? Не в монастырь же идти…
– Не дождетесь! – накручивала Люсьен кукиши в зеркале, адресуя их мнимым противникам своей легкой и ничем не обремененной жизни. – Не для того я столько сил вложила… Не дождетесь!
О, ей было за что бороться! Обыкновенная деревенская девочка, средних способностей и средних внешних данных явилась удивлять столицу в неполные семнадцать. Заранее рассчитала – с несовершеннолетней спросу меньше. За год можно осмотреться, пристроиться и обложить жертву со всех сторон. Потому и не стала напрягать школьных педагогов своим присутствием в десятом классе, подав документы в столичный колледж бизнеса и права.
– Пропадешь в том Минске, деточка! – заламывала руки мать, отправляя младшенькую кровинушку неведомо куда. – Осталась бы, школу окончила, замуж выскочила, дом мы бы вам справили, пока отец при делах…
– Знаю я ваше «замуж»! – стояла на своем норовистая кровинушка. – И дом ваш тоже знаю! Найдете какого пьяницу, состряпаете какой курятник – и живи. Очень нужна мне такая житуха! Сами радуйтесь, а я уж как-нибудь без этого обойдусь. Мне б только человечка найти подходящего, а там…
Поиски затянулись до новогодних праздников. К тому времени общежитие сменилось съемной однушкой, колледж – барной стойкой, а русая коса – экстремальной стрижкой.
– Без экстрима не попрет, – уверяла Люську ее новая подружка, Анна-Мари, соседка по съемной квартире и компаньонка в вечерних компаниях. – Мы ж с тобой до моделей не доросли, так?
– Так, – уныло кивала новоявленная минчанка, – прикидывая, какой высоты каблуки смогли бы обеспечить ей вожделенные модельные параметры.
Каблуков в двадцать пять сантиметров в те времена не выпускали. А родные сто пятьдесят пять позволяли быть заметной в толпе лишь в состоянии затяжного прыжка.
– Либо аккуратно поставленного ирокеза, – проникала в ее мысли на редкость проницательная Анна-Мари. – Ну-ну, не тушуйся, на крайние меры мы не пойдем, а вот с цветом поэкспериментировать можно. Думаю, под Новый год неплохо будет смотреться оранж – типа мандаринки. Да еще сразу две – не промахнемся!
В суете бара Анна-Мари сумела заарканить пригласительный на два лица на какую-то богемную вечеринку. Люська не уставала поражаться сноровке приятельницы. Сама она еще только приобретала охотничьи навыки. Макияж и солярий были успешно освоены, «секонд-хенд» прикормлен, фитнес-центр оплачен на полгода вперед (мамин кабанчик пришелся очень кстати, хотя и потребовал два дня для трансформации свеженины в конвертируемую валюту). Словом, красота набирала обороты. И требовала признания.
Коля Лопатко подвернулся под руку на четвертом круге. До боя Спасских курантов оставалось всего ничего, а Люська уже успела разочароваться в хваленом Анной-Мари суаре: сплошные пузаны и женатики. Подруга уже оседлала одного, а самой Люське терять девственность задаром не хотелось. Ей бы для начала сходить разок замуж. А там уж и на роль содержанки соглашаться.
Она станцевала медляк с каким-то папиком, получив три неприличных предложения в течение нескольких минут. Ага, прямо сейчас все три и приму, держи карман шире! Прикинулась дурочкой – благо, что настаивать папаша не имел привычки, переключившись на следующую искательницу приключений. Несостоявшаяся жертва богатенького буратино проскочила к столику, опрокинула бокал водочки с шампусиком – стресс следовало непременно снять до Нового года. Перекинулась парой малозначительных – все равно не сложится, вон как конкурентка прилипла – взглядов с симпатичным очкариком за барной стойкой. Заскучала: Новый год на носу, а мечты так и оставались мечтами.
– Николай! Прекрати паясничать!
Скрипучий женский голос заставил ее вздрогнуть. И переключиться на объект чьего-то негодования. И заинтересоваться: объект был так себе – серединка на половинку. Лысоват, пузоват, но в целом практически свободен. В том смысле, что негодующая дама имела к нему отношение косвенное. А именно являлась барменшей при исполнении. Зато сам Николай оказался самым настоящим клиентом заведения, явившимся на званый вечер абсолютно автономно.
Последнее, как выяснилось минут за десять до боя курантов, заключалось в личном авто престижной марки и отсутствии спутницы. Временном, к счастью. Люська своего не упустила.
Машкин оранж оказался кстати – хорошо подогретому «Абсолютом» Николаю уже не бросались в глаза ни рискованные декольте, ни тщательно прорисованные губы, ни туго обтянутые атласом тела присутствующих красавиц.
– О, апельсинчик! Иди ко мне, мы из тебя коктейльчик сделаем!
Люська сказочной Сивкой-Буркой явилась не запылилась в сей же судьбоносный момент. Инициировала брудершафт, потом еще один. И уже на выходе, так и не дождавшись выступления Президента, шепнула Анне-Мари по телефону:
– Будь на связи.
Отчалила в шикарном, по ее меркам, джипе, помолившись в звездное новогоднее небо:
– Ну, мамуля, хоть бы не сорвалось!
Уже потом, несколькими неделями позже, она не уставала креститься. Чтобы так сразу и повезло! А она-то, дура, чуть не погубила то, ради чего пустилась во все тяжкие.
– Свят-свят-свят, – повторяла она бабушкину приговорку, – да ведь сто раз обидеть мог и наизнанку вывернуть! На рожон ведь лезла, идиотка! Да еще на какой!
Но то ли мама у Люськи была святая, то ли Бог сжалился над бестолковой девчонкой, но план ее удался по всем позициям. И по ночной, которой она больше всего боялась (дурочка – она и в Африке дурочка – нашла чего бояться), и по утренней. И по перспективной.
Ночью Николай ее не тронул. Хоть и собирался. Кажется. Ну да, точно собирался: музыку включил, бутылку из прикольного буфета вытянул. В душ направился. Не дошел: рухнул прямо на ковер перед камином (все как в лучших домах!). И отрубился.
Люська перекрестилась, не зная, радоваться или огорчаться. Хлебнула для храбрости из заветной бутылочки. Разделась. И прилегла рядом, соображая, как бы это выставить их совместную ночевку в выгодном свете. Так и не придумала ничего путного, уснула – смесь всевозможных горячительных и ей нелегко далась.
Утром проснулась раньше кавалера. Отзвонилась подруге, приняла подходящую позу и встретила пробуждение партнера в полной боевой готовности:
– Ты ведь меня теперь не бросишь, Коля? Мама узнает, убьет. А брат…
Влетевшая в квартиру (дверь Люська отперла заранее, как и планировалось) Анна-Мари усугубила ситуацию:
– Люсьен! А мы тебя всю ночь ищем! Отец в панике, брат я ярости! Что теперь будет, не представляю!
Николай не подвел. Так Люська превратилась в Люсьен, обрела сестру. А заодно гипотетических родственников (тут же благополучно укативших за кордон). Их вмешательства не потребовалось: Николай, как порядочный джентльмен, настоял на переезде своей несовершеннолетней (как тут же и выяснилось) любовницы (Анна-Мари постаралась до статуса дожать) в свои апартаменты. На время.
– До выяснения обстоятельств.
А дальше… Дальше все было делом техники. Под чутким руководством опытной в такого рода делах подруги Люсьен сумела не только отодвинуть то самое выяснение на неопределенный срок, но и окольцевать голубка. Милая, нежная, восторженно ловящая мудрые слова и мысли возлюбленного, не испорченная цивилизацией… В списке ее новых достоинств значилось три десятка пунктов.
– На все случаи жизни, – удовлетворенно потирала руки авторша меморандума, ставшая свидетельницей на свадьбе. – Что б уж наверняка. И наповал. Но ежели что, обращайся.
И Люсьен обращалась. Не раз. Анна-Мари знала толк в супружеских проблемах. А потому семейная жизнь новоиспеченной мадам Лопатко мирно струилась вдоль пологих берегов, не причиняя особых страданий ни ей, ни мужу.
Не омрачило ее течения и рождение сына. Николай, как и положено молодому папаше, порадовался с год, задарил супругу дорогими подарками, открыл на имя сына солидный счет в солидном европейском банке. И погрузился в любимый бизнес, вернувшись к привычному ритму, старым привычкам и новым увлечениям.
Люсьен особенно не страдала ни по первому, ни по последнему поводу. Подумаешь, увлечения! Лишь бы ее не трогали. А ребенок… Ребенка можно отдать маме. Милое дело – деревня, кругом леса и поля, чистый воздух, экологически чистые продукты. Смирившийся с настоящим статусом родственников жены Николай давно махнул рукой на капризы и прибамбахи своей половинки. Потому и переезд Коли-маленького (на имени муж настоял, Люсьен хотелось чего-то актуального, пришлось ограничиться Ником, хотя для бабушек и дедушек внучок был Николенькой или Николкой-сорванцом) в сельскую глушь остался почти незамеченным.
Освободившаяся от груза ответственности мамаша наезжала в родные места раз в две недели, выгружала из авто горы подарков и гостинцев, высиживала два вечера на террасе, вынеживалась на пуховых перинах две ночи. И благополучно отбывала восвояси. В привычный комфорт, близкое окружение и в доведенное до совершенства одиночество.
Впрочем, с одиночеством Люсьен как-то не сложилось. Эмоции и амбиции требовали выхода. И находили его. Без проблем. Достаточно было набрать номер знакомого агентства и заказать сантехника или ландшафтного дизайнера. Молодого, без вредных привычек и внешних изъянов. Все остальное происходило само собой.
Специалист приезжал. Определялся фронт работ. Заключалось соглашение.
Не то, чтобы Люсьен страдала резко выраженной сексуальной озабоченностью. Отнюдь. Все как у всех. Захотела – получи. Не захотела – отправь обратно.
Да и сам по себе очередной адюльтер обставлялся весьма романтически. Сентиментальная музыка, нежные цветы, летящие одежды, томные взгляды. Красиво сервированный столик в укромном уголке сада (на случай непогоды на территории усадьбы имелись две беседки и гостевой домик со стеклянной стеной, видом на реку и всевозможными удобствами), какой-нибудь рояль в кустах, свечи по периметру (или пылающий огонь в камине – по ситуации), случайный взгляд, случайный вздох, случайное стечение обстоятельств.
Иногда фантазии Люсьен доходили до геройства избранника, иногда – до абсурда. Но подрядчики особо не кочевряжились, принимали все как есть. А чего морочиться – работа непыльная, кормят вкусно, спать укладывают мягко, дама сама по себе очень даже ничего. Да еще, если повезет, приплатят. Так что, соглашались на любые роли. И уходили с надеждой на возвращение – где еще перепадет такая халява.
Люсьен оставалась довольна. Конечно, чего-то в подобных отношениях не хватало. Надежности. Откровенности. Чувств, наконец. И еще, по мелочи. Инициативы со стороны. Нет, не в сексе, тут партнеры старались, что и говорить. В преамбуле. Во флирте. В дистанционных играх, знаках внимания, ощущении защищенности. В интеллигентности, в конце концов! Кто бы мог подумать, что на четвертом десятке у Люсьен возникнет потребность в данном атавизме! Но возникла. И возникала не раз. В самое неподходящее время.
Приходилось напрашиваться в компанию к Анне-Мари на какой-нибудь сейшн или концерт. Или отправляться в затяжное путешествие по библиотекам и театрам. Заказывать номер в столичном отеле. Со скучающим видом сидеть за чашкой обрыдлого кофе в интернет-баре. Листать скучнейшую книженцию, устроившись на парковой скамье в ближайшем от Академии наук сквере. Иногда унижаться, чуть ли не просить об одолжении. Получать. Разочаровываться. Снова слоняться по городу в поисках все тех же граблей.
Заполучив в свои сети майора милиции, Люсьен пребывала на седьмом небе от предвкушения: еще бы – от Константина (подумать только – у нее никогда не было Константина! Ни одного!!!) так и веяло интеллигентностью. Приличный мальчик из приличной семьи. Она узнавала: мама учительница, папа инженер. Надо же, такое еще случается!
Взгрустнувшая было – давненько не попадались на ее пути интеллигенты – кошечка в ее душе замурлыкала и принялась намывать гостей. Слегка опустившаяся – а чего икру метать перед залетными сантехниками – жар-птичка принялась начищать перышки. А сама Люсьен вышла на дальнюю орбиту нового приключения.
Для начала заказала у приходящей прислуги шедевральный ужин. И вызвала на дом стилиста. С материальной стороной процесса проблем не возникало – Люсьен давно научилась зарабатывать на своем соломенном вдовстве. Теперь главное – не суетиться. Пусть окунек заглотит наживку поглубже, а там уж всем ее птичкам и кискам найдется, чем заняться. Обширное биологическое разнообразие Люсьен приняло охотничью стойку.
И тут – на тебе – случился конфуз. Красавца майора подстрелили конкуренты. В самом прямом и обидном смысле. И место выбрали… Хоть волком вой. Теперь ее бравый майор не ходок. Во всех смыслах. Хоть и временно. Разве что надеяться осталось. На богатырское здоровье и чудеса современной фармакологии.
– Пациент скорее жив, – обрадовал ее прибывший по вызову доктор, – через пару деньков молодым козликом запрыгает. При надлежащем (тон и взгляд доктора вскрывали все стороны этой возмутительной многозначительности) уходе, мадам. Так что расстарайтесь…
Пара дней! Да она в лепешку расшибется! Все равно в ее стратегической концепции эти дни отводились исключительно обольщению. Главное, не переусердствовать. И не дать этому молодому гнедому жеребчику испортить далеко идущие планы!
С неожиданными приращениями в окружающем животном мире Люсьен справилась моментально: майор был накормлен и обласкан, лейтенант отправлен по запутанному, никуда не ведущему следу. Оставалось приступить к реализации проекта. Чем Люсьен и занялась, отдавшись-таки в умелые руки заждавшегося – пришлось хозяйке побегать – визажиста.
Оставалось привести себя в порядок и повторить азы обольщения.
– Отоспись пока, друг сердешный, – промурлыкала усаживающаяся в кресло перед зеркалом кошечка, – а к вечеру будь наготове…
– Свидание? – понимающе улыбнулся мастер.
Зеленоватые кошачьи глаза хитро сощурились.
– Сейчас придумаем что-нибудь особенное, – принял подачу искушенный в дамских каверзах визажист. – На чем бы остановиться? Женщина-вамп, инопланетянка…
– Золушка, – заказчица определилась со стилем без посторонней помощи. – Инопланетянку ты сделаешь из меня завтра к вечеру.
– О, приключение грозит многосерийностью…
– Грозит, скажешь тоже. Да я на один акт никогда и не разменивалась, – повела плечиком Люсьен и мечтательно улыбнулась.
Вечер обещал так много…
Практически автопортрет. Ярослав
– Вот так всегда: кому все, а кому и фига с маслом, – философствовал Ярослав, перебираясь через живописный плетень. – Твою ж кочерыжку!
Изгородь оказалась с подвохом: под изящно скрученной лозой таились изгибы колючей проволоки. Новенькие джинсы Пукеля возмущенно трещали, оставляя на железных шипах фрагменты драгоценного фирмового денима.
– Ну и местечко: с виду настоящий рай, а стоит копнуть поглубже… – всхлипывал потерпевший, исследуя область материального и физического ущерба. – Может, майор специально заболел, чтобы не впутываться в здешние заморочки. Да что я говорю!
Ярослав ругнулся и направился к виднеющейся за яблоневыми кронами избушке – месту своей недельной дислокации.
Нет, конечно, последнее заявление продиктовано исключительно болью и досадой. Еще бы – новенькие джинсы превратились в «секонд-хенд», загар из солярия (а что? он добросовестно готовился к высадке в курортную зону!) – в отвратительные царапины, а романтическое приключение с хорошенькой дочерью местного богатея – в бдения на задрипанном хуторе в компании с бабой Клавой. А так…
А так Ярослав Пукель уважал Робкого Константина Алексеевича всеми фибрами, как принято говорить. И имел на то веские доводы. Наслышано было отделение, куда перевели майора, об его служебных подвигах. И успело глубоко эти слухи прорефлексировать. Ярослав гордился партнером. Еще бы – боевой офицер, бывший спецназовец. Два года в боевых действиях, три ордена, внеочередное звание, потом понижение. Как и полагается нормальному менту. За одного битого двух небитых дают – давно не требующий доказательств постулат.
Сам Ярик пока пороху не нюхал. После универа направили нянчиться с малолетками. В соответствии с недюжинными, как успели обрадовать, способностями. Три года горшки выносил и бился рыбой об лед. Чтобы доказать, что место его в серьезной службе. Доказать не смог, но подсуетился во время реорганизации управления. Подкатился к полковнику: так, мол, и так, мечтаю ловить настоящих преступников. Жизни и здоровья не пожалею, только возьмите!
И хотя пылкий юношеский монолог сильно напоминал сатирические выпады одной известной юмористки, полковник Коварный к просьбе Пукеля отнесся серьезно. То ли поверил, то ли оценил, то ли деваться было некуда. Сам лейтенант предпочитал склоняться ко второму варианту, но допускал и первый, стараясь забыть о существовании последнего.
Впрочем, не слишком кручинился – с полковником детей ему не крестить. А место себе он правдами или неправдами выбил. И как! Первое задание – считай, убийство! И такой бонус – он будет расследовать его без майора. Однако, как своевременны порой шальные пули!
– Да, и на старуху бывает проруха, – бормотал лейтенант, минуя заросли крапивы у забора. – Здрасте! Я это не вам!
Он смущенно поклонился выглядывающей из-за очередного плетня хозяйке.
– Я те покажу проруху! – затрясла та березовой клюкой. – Мало не покажется.
– Да это я своего начальника вспомнил, чес слово! – затараторил Ярослав, понимая, что баба Клава на постой обидчика не примет. Не в чистом поле ж ночевать! – Я сейчас вам все объясню, где у вас тут калитка?
– Я те сама щас все объясню! Ишь, повадились! То один, то другой… Оруть, что оглашенныя, руками машуть, паразиты! Совесть потеряли…
При всем своем возмущении бабулька не преминула указать направление к калитке и сама заковыляла в ту же сторону.
– Может, повернуть назад, пока не поздно? – пыхтел Ярослав, неуверенной рысью направляясь в сторону входа в старухины владения. – Объясню патрону ситуацию, не человек он, что ли? Какая ж это хозяйка – чистой воды ведьма! Да ей сто лет в обед! Представляю, что в избушке творится! А поесть? Да она, кроме поганок, и готовить ничего не умеет…
Дорога оказалась неблизкой. Пыл постепенно прошел. Лейтенант напомнил себе о необходимости опроса местного населения и приходящей прислуги. Успел даже расставить все возможные точки над всеми возможными «i» в порученном и всем понятном деле.
Дня два у него в запасе. Мужика замочили, тут двух мнений быть не может. Кто? Да кто-то из соседей. Хотя с виду и вполне приличные люди (особенно, если учесть, что Ярослав ни одного из них в глаза пока не видел). Но всему есть предел. Может, что-то по мелочи и было. Взятка там, поход налево, обходные пути на выборах. Со священником обычные правонарушения пока не связывались – опыта не хватало.
– Но и кроме святого отца есть, кого тут за мошну дергать, – напомнил себе юный оптимист, перепрыгивая через заболоченный ручей. – Вот зараза!
Похоже, неприятности на сегодня не закончились. Ярослав поскользнулся на липкой глине и съехал в воду. Толстая серая жаба сердито квакнула, уступая насиженное место. Зеленая тина, пузырившаяся у берега, не оставила недавно еще новым джинсам шансов на реабилитацию. Рюкзак отскочил в сторону и устроился в кустах боярышника.
Так что к дому норовистой старухи Пукель добрался основательно поцарапанным, перепачканным и мокрым. Зато успел просчитать свои действия на два дня вперед. Вечером он рассчитывал пробежаться по лицам второго плана. А с утречка нагрянуть к обитателям Престижного.
– Пока на работу не умотали. А там уж, как Бог даст, кто на службу, а кто в СИЗО. Чего с ними канителиться? Сжили со свету шантажиста, паразитирующего на чужих слабостях – и дело с концом? Как бы не так! Я и без майора вас как семечки перелузгаю! Не засиживаться же мне в этом курятнике!
– Я те покажу курятник! Ну, держись, прохиндей! За порядочного себя выдать хотел? Не на ту напал! Ну-кось, заходи во двор!
Ярослав испуганно икнул: с будущей хозяйкой отношения, мягко говоря, не складывались. А ему необходимо расспросить эту фурию. И хотя бы переодеться. Он шагнул в сторону, оступился. Кроссовок улетел в пыльные лопушиные заросли. Встав на четвереньки, лейтенант принялся шарить в хитросплетениях лопушиных стеблей, тылом ощущая приближающиеся со стороны забора грозовые разряды.
– Мама, прекратите бушевать! – послышался со стороны скрипучий женский голос. – Не то скорую вызову. Укольчик хотите? Или лучше клизму? Они мигом явятся…
– Не надо клизмы, – в момент успокоилась старуха. – Я в порядке. А ору по делу: тут к нам фулиган заявился. Дом курятником называет, меня – старухой. Рази ж нормальный человек такое выдержит, сама посуди.
– Знаю я вас, – гроза поутихла, голос приблизился, а злополучный кроссовок никак не хотел объявляться.
Ярослав икнул и двинулся в обратном направлении.
– Ой, какие интересные люди! И в таком интересном положении. Может, растениями интересуетесь? Или насекомыми? Больше у нас-то и поглядеть не на что.
– Разрешите представиться, – Ярослав принял вертикальное положение и, вспомнив о главном, вытащил из кармана удостоверение, – лейтенант Пукель. Региональный отдел внутренних дел. По особым делам.
Дел в представлении получилось слишком много. Но особые он приплел для важности. Чтобы хоть как-то компенсировать несуразность встречи и прочие свои промахи. Женщина средних лет, должно быть, и была той самой бабой Клавой. А старуха, судя по недавнему диалогу, ее матерью.
Через полчаса он уже лежал на широкой кровати, отдыхая от сытного домашнего обеда и любуясь через окно на предвечернюю деревенскую идиллию. Многострадальные джинсы качались на теплом ветерке, выстиранные заботливой хозяйкой. Старуха кормила кур, которые бегали за ней по пятам, пытаясь ухватить из обшарпанной миски самые лакомые кусочки.
За забором радовали взгляд высокие подсолнухи и разноцветные мальвы. Дальше, убегая за горизонт, тянулись березовые посадки, по берегу кучковались круглые шапки ракит, за рекой синели остроконечные верхушки елей, за которые небрежно цеплялись ленивые матрешки-облака.
И так все это гармонично сплеталось в единую щемящую картину, масляной краской ложащуюся на утомленную переживаниями душу. Так успокаивало. Так настраивало на прагматический лад, что Ярослав решил не торопиться. Следовало основательно обдумать полученные от бабы Клавы оперативные сведения. И спланировать свои дальнейшие действия. А уж потом…
Потом матрешки трансформировались в скачущих на боевых конях всадников, – можно и о третьей звездочке подумать. А что? Пока майор отлеживается, мы и без него шухеру наведем. Нам высокие чины не указ. Подумаешь, бизнесмены. Подумаешь, миллионеры! Подумаешь, святые отцы! Перед законом все равны! Нашли, понимаешь, козла отпущения! Да, не богат. Да, грешен. Да, не от мира сего. Но за это никто не позволял вам человека уничтожать! НИКТО!
В синем небе появилась стайка птиц. Ласточки. Или стрижи. Или буквы… Статья в газете? Точно! «Обыкновенный подвиг старшего лейтенанта Я. Пукеля». Красиво звучит! И по существу…
Губы Ярослава расплылись в блаженной улыбке…
– А может, чайку? Самое время перед банькой…
Ярослав с трудом пробился сквозь газетные строки и улыбки фанаток.
– Какой еще чай?
– Так ведь восьмой час, милок. Я баньку затопила. Сам же просил…
– Как восьмой? Чего восьмой? Утра или вечера?
– Я же предупреждала: спится у нас на чистом воздухе. Хорошо спится.
– Ох ты… Я сейчас. Давайте чаю!
Хоть бы ушла поскорее!
Метание по комнате. Поиск джинсов. Взгляд в окно. Стон. Страдальческие гримасы. Вытряхивание вещей из рюкзака. Есть контакт! Мама настояла на второй паре брюк. Как же он любил свою маму! Быстрее! Задом наперед! Вот зараза! Еще дубль. В яблочко! Точнее, сразу в оба. Теперь кроссовки. И зашнуровать, чтобы никаких поползновений…
– Уже лучше…
И вдогонку заботливое:
– А как же чай?
– Потом, потом, уважаемая Клавдия Романовна! На обратном пути. Благодарим покорно…
И уже за калиткой, ступая по вполне цивилизованной тропинке – и никаких срезов по пересеченной местности – Боже упаси!
– Кому скажи – не поверят! Первое ответственное дело – и так проспать! Ну, Пукель… А теперь – прибавь жару, попробуем наверстать упущенное.
Пробегая околицей, Ярослав бросил заинтересованный взгляд на черепичную крышу, краснеющую среди садов у въезда в Престижное. Девушка, живущая там, задела за душу. Подумаешь, чья-то дочка. Но ведь хорошенькая. Сразу видно: неиспорченная папиными деньгами и высшим образованием. Словом, то, что ему надо.
– А что касается рекомендаций вышестоящих инстанций, – заявил Ярослав замершему на крыше аисту, – то их мы имеем право к сведению не принимать. Вот так! Подумаешь. Начальство! Ему-то какое дело до личной жизни подчиненных? То-то и оно, что никакого. А посему… Посему мы намерения по поводу знакомства не оставим. Могу же я рассчитывать на пару часов свободного времени в сутках? Очень даже могу. А в отношении фигурантки…
Ярослав вздохнул, задумчиво проследил за полетом не слишком внимательного слушателя и постучался в дверь первой попавшейся на пути избы:
– Будем надеяться, что она не имеет к делу никакого отношения. И докажем всему миру!
– Чегой-то доказывать будем? – ехидно поинтересовался зашедший с тыла хозяин.
Ярослав замер, приспосабливаясь к традиции местных жителей появляться не в том месте и не в то время. Кашлянул, придавая себе солидности. Аккуратно развернулся:
– Прежде всего, уважаемый, вашу личную невиновность. Что мы имеем сообщить следствию по факту исчезновения гражданина Собесского Франца Ипполитовича?
Что-то в его ответе заставило мужичка подойти к диалогу более серьезно. Возможно, непривычное обращение. Или профессиональные словесные обороты лейтенанта. Или неслыханное прежде отчество прохиндея Франека. Или продемонстрированные служителем закона корочки. Как бы то ни было, но мужичок отложил свое ехидство до лучших времен и переключился на конструктивный разговор, в результате которого у Ярослава появилось полное представление о личности пропавшего, его привычках и наклонностях.
По сути дела свидетель не смог добавить ничего значимого, поскольку в поселке давно не появлялся и дружбы с тамошними толстосумами не водил.
– А холуем тем более не нанимался, – презрительно сплюнул мужичок в кусты и предложил отметить знакомство фирменной наливочкой. – У нас она свойской называется. Не пожалеешь, сынок. Да и сало у меня в этом году удалось – прожилка на прожилке. С лучком да черным хлебушком – лучше любой устрицы зайдет. Так что, отметим?
На что лейтенант категорически покраснел и сослался на цейтнот.
Селянин в медицинской терминологии не разбирался, но отнесся к проблемам собеседника уважительно: развел в стороны руки и брови (как-то одновременно все у него раздвинулась, будто связанное единым эмоциональным порывом, отметил Ярослав), изобразил сострадательную гримасу остальными частями лица и посоветовал обратиться к «главному деревенскому холую»:
– Борька-то все про них знает. Кто с кем и когда, как говорится. У ево и спрашивай. Да еще к Стаське заглянь. Она к Собесскому захаживала. Стаська наша у бабы одной в поселке поденничает. Намедни говорила, будто Франек собирался куда-то съехать на пару дней. А то и недель. Или это она про хозяйку свою гуторила. У ей спроси. Не ошибесси. Хотя че с ей-то взять – дитя неразумное, хучь и нареченное крестной не абы как. А самой Констанцией. Типа нормальных имен на ее долю не хватило, едрит твою в бульбу! А чуть что – заходь: мы твои болячки одним махом залечим. Есть у меня средство…
Напоследок Пукель оформил по всем правилам протокол, отметив ставшие уже привычными заковырки в имени-отчестве-фамилии свидетеля. Справился о месте проживания вышеуказанных Борьки и Констанции и отправился по адресам, недоумевая, какие-такие болячки упоминал Ричард Петрович Самусевич, первый из опрошенных свидетелей.
Девушки дома не оказалось. А уже на подходе к дому Бориса Иринеевича Тутанхамонова, он вложил документ в купленный по случаю в деревенском супермаркете скоросшиватель, придал себе строгий вид и чинно взошел на выложенное щербатой плиткой крылечко. Стучаться, впрочем, не стал, замер в ожидании.
– Ко мне, че ли? – послышалось с огорода.
– Гражданин Тутанхамонов?
– А то кто ж еще? – удивился чубатый дедок в выцветшей бейсболке козырьком назад. – У меня в доме, акромя супружницы, почитай, лет двадцать ни одной живой души не проживает. Детишки как отбыли в град-столицу, так и умыли руки. Издержки воспитания, стало быть. Да ну их, внуки появятся, припрутся как миленькие. Это мы уже проходили. И не раз. Чем могу служить?
В баньку Ярослав попал только к полуночи. Клавдия Романовна едва дождалась загулявшего квартиранта. Выдала полотенце, веник, тазик. Показала как управиться и ушла на покой.
Ужин ждал лейтенанта на столе под старой яблоней. Накрытые льняной салфеткой оладьи, салат из огурцов и укропа, вареные яйца.
– Все как в лучших домах, – оценил сервировку распарившийся до смягчения мыслей и чувств постоялец, смахнул с керосиновой лампы полчища крылатых любопытствующих и с аппетитом употребил хозяйские старания.
Выкурил у знакомого плетня сигаретку. Полюбовался звездным небом, насладился соловьиными трелями. Посожалел о загубленном таланте художника. И ушел к себе. Пора было подарить измученному телу и мозгу положенный отдых.
Однако уснуть сразу не удалось. Он долго ворочался, тупо глядел на зависшую над окошком луну, изучал причудливые тени на стенах горницы. Заодно приводил в порядок полученную от свидетелей информацию и выстраивал завтрашний день.
Местные жители на признания не скупились, хотя и мало чего добавили по существу. В принципе, все и так понятно: паршивой овце не место в элитном стаде. Или как там называется сообщество тонкорунных мериносов? Кажется, отара. Так вот, с отарой он теперь мог разбираться с учетом, так сказать, специфики. Двенадцать домов. Два нежилые пока. Пара на окраинах. Да два пустуют – хозяева почти не показываются. Одни в Америку укатили. Всерьез и надолго. Другие, верней, другой – ни хухры-мухры какие-нибудь – настоящий генерал с настоящей генеральшей живут в Минске. Сюда наведываются на уик-энды и по праздникам. Дача типа. В сто двадцать метров квадратных и в полтора гектара живописных земных угодий.
