Лилия Макеева
Европейская Пепочка
У Пепочки – всё по полочкам. Только климакса у нее пока нет. Наверное, она еще не нашла ему места. Да и зачем он ей? Климаксу придется потерпеть.
Вы скажете, что за имя такое – Пепочка, когда речь заходит о требующем к себе уважения климаксе? Всё не так просто. Настоящее имя этой достойнейшей женщины Мария-Хосефа Эстепа. Но она не любит, когда ее так называют. Предпочитает простоту – Пепа, от полного имени «Хосефа». Но я не могу называть ее иначе. Она повергает меня в невыразимую нежность. Побольше бы таких Пепочек.
Однако «нет морального облика без единого облака»… Вы удивитесь, но Пепочка регулярно заглядывается на филейные части молодых парней и, как отпетый азербайджанец, может без смущения прицокнуть языком, завидев обладателя округлых ягодиц. Тогда она вполголоса произносит одну из своих самых любимых фраз: «Какое тело»! А на карнавале она так разошлась, что даже ущипнула под шумок в толпе пару-тройку обладателей этого немаловажного атрибута. Они, кажется, очень удивились, но не обиделись на пикантную шалость приличной женщины. Ведь изящные пальчики не могут поранить молодой и упругий зад. Что ему сделается? Это у Пепочки бьют биологические часы, как куранты, а не у кабальеро.
Раз или два в год Пепочка садится к своему компьютеру на крутящийся офисный стульчик и заказывает через интернет полет в Мадрид, откуда уже потом добирается до своих родственников. Как резиденту острова Тенерифе, ей полагается большая скидка, и если Пепочка не проморгает и забронирует билет заранее, то иногда она платит в оба конца всего двадцать пять евро. Это ли не удача для хрупкой женщины, обеспечивающей себя самостоятельно?
А вот когда Пепочка приземлится в Мадриде и затем окажется на месте, я не знаю, какая будет она. Потому что там, в Андалузии, – ее родина, там братья с их семьями, там девяносто шестилетний отец, там четыре года назад похоронена ее мама… Наверняка Пепочка, находясь там, становится более расслабленной, с нее спадает жесткий каркас изматывающей ответственности за свою жизнь, и она становится немного той шаловливой беспечной девочкой, которая в Андалузии выросла.
Там Пепочка бесконечно счастлива. На целых три недели она может забыть об одиночестве, которое побеждает рациональным планированием своего бытия. А потом самолет безжалостно вернет ее в перламутровую ракушку острова Тенерифе, так же одиноко затерянного в просторах Атлантики, как песчинка жизни Пепочки во Вселенной…
Она не заплачет при расставании с родиной. Возможно, когда-нибудь она в Андалузию вернется.
КРОМЕ МИУ
Первый же эпитет, пришедший на ум при виде сразу понравившейся мне Марты, оказался неожиданным для меня самой – тяжеловесная. Звучит нелицеприятно, знаю. Но судите сами: резкий взгляд исподлобья, поступь гренадера, интонации полководца. Остальное лишь подчеркивало первое впечатление и создавало некую кайму для образа: осознанная жизнь в одиночестве, в которой не нашлось места детям, и болезненная привязанность к серому, вальяжному коту Миу, безбедно проживающему двенадцать лет бок о бок с хозяйкой в ее апартаментах на берегу моря. В свои семьдесят, а Марта дополнительно подчеркивала, что ей уже почти семьдесят один, женщина выглядит гораздо моложе. У нее абсолютно белые крашеные волосы, короткая стрижка без выкрутасов, сильно подведенные черным цветом брови и веки карих глаз, сбитое тело и довольно упругая еще, смуглая кожа. Стильная, уверенная в себе, Марта действительно ни в ком не нуждалась. Кроме пушистого Миу.
– Если он сбежит, или потеряется, я застрелюсь, – сказала она, приставив палец к виску и издав звук, похожий на выстрел.
В ней крепко сидел артистизм. И одевалась она, как ярко выраженная художественная натура: летящая, бесформенная юбка, не то блузон, не то хитон, на шее мятый шарф. Видно, что весь прикид серо-бежевых тонов – из натуральных волокон.
Она привлекла впервые мое внимание на пустом утреннем пляже, у кромки спокойного моря. Женщина села на песок, сняла шарф, подняла его на вытянутую руку вверх и ловким, вращательным движением скрутила «одной правой» в колбаску. Сложив «колбаску» в колечко, она повторила тот же трюк с юбкой и хитоном.
– Практично, – сказала я, подняв большой палец в знак одобрения. Она кивнула утвердительно. Так мы и познакомились.
Вода в середине апреля на побережьи Коста Брава еще непрогретая солнцем, считалась холодной для купания, и я приняла Марту, вошедшую по щиколотку в воду, за моржа. Ее широкая, с крепкой ступней щиколотка, равно как и бедра, и впрямь могли бы принадлежать сорокалетней женщине, но достались ей, семидесятилетней Марте. Она повернулась спиной, и моему удивленному взору предстали ягодицы – на диво. На тот момент я еще не знала, сколько этой даме лет, но ее уникальность, которая, впрочем, отличает каждого человека, притягивала.
– Сеньора, извините за беспокойство, добрый день! Как вы думаете, какая сегодня температура воды? Наверное, градусов семнадцать?
– Не-ет, что вы! Максимум четырнадцать. Да что гадать! Сейчас узнаем.
Она достала из тряпочной котомки пластиковый футляр, из футляра термометр и вошла в чистую, бирюзового цвета воду по колено. Опуская термометр в море и купая его, женщина обнаруживала подвижность тела, завидную в ее возрасте. Но главное, что от нее исходило, – ощущение слияния с природой. Хоть Марта и не собиралась сегодня плавать, как выяснилось в разговоре, но с морем была определенно на «ты».
– Плавать люблю очень. И ходить пешком вдоль берега, – призналась Марта мне, – а спортом не занимаюсь. Предпочитаю не надрываться. А ты итальянка?
