Лидия Лавровская
Баден-Баден
И рассказывает, изящно двигаясь по кухне, включая чайник, звеня посудой, удивительные новости. Отец, оказывается, сейчас занят интерьерами шикарной виллы московского бизнесмена – каждого уголочка! Попутно приступил к целой серии панно, на очереди гигантская фреска. Живёт в гостевом домике, куда, между прочим, он приглашает Полинку… даже пожить, да!
– Так что вы тут, мы там. Все окей!
– Молодчина, скоренько всех расселила, распределила. Но пригласил-то, наверное, в гости? Или что, сама просилась к нему на постой? Колись! И бедный папа, скрепя сердце, не сказал ни да, ни нет, только что-то мямлил… и на другую тему?
Алина знала своих «григорианцев», как календарь выхода номеров «Курьера» – наизусть!
Дочь, заметно омрачившись, всё же встаёт к заверещавшему чайнику, бросает пакетик в алинину чашку, наливает кипяток.
– Вот и хорошо, попью чай, пока ты пьёшь мою кровь, вампирша малолетняя!
Да нет, Алина любит Полину, Полина любит Алину, о чём речь. Но мама – командный, «злой полицейский», а папа… ну, понятно! Злым Диму Алина не видела никогда, сегодня тоже. Уязвлённым, омраченным… Прости, Димыч, прости!!
– Я, мама, к твоему сведению, могла бы ему помочь, он же творческий человек! Напоминать буду, например, что пора завтракать, готовить ему буду…
– Знаешь что, не пристраивайся ты к творческому человеку, он сам творчески разберётся! И пусть ему, кстати, близнецы пирожки и горшочек масла приносят, чай, не по лесу идти! Подросли уже, в школу вот-вот пойдут. А ты о себе подумай, разберись, в чем ТЫ творческая. Я в твоем возрасте домашние, классные сочинения так писала, что в других классах потом педагоги вслух зачитывали! Школьную радиогазету вела, в олимпиадах участвовала, ну и читала, читала запоем. Книги, между прочим, а не чепуху в телефоне, от которой ты «тащишься»! Совсем маленькой, помню, все лепила каких-то зверушек, куколок рисовала, из бумаги вырезала, самодельные книжки мастерила. Папа, он меня не так, как тебя воспринимал, построже, но похвалил однажды: «Какая ты у нас труженица! Вечно занимаешься чем-то интересным!» А тебе, значит, что, интересно яичницу отцу жарить? Ладно, короче… Я что хочу сказать…
Но нет, Полинка отвернулась, уставившись в некую даль далёкую… не слушает. Алина тоже её не слышит будто… А дочь ведь просто хочет, чтобы они были – семья, чтобы жили вместе, как когда-то, чтобы всё было хорошо! А мамочка всё невесть о чём думает! Еще и явилась с «немолодым» каким-то!
Да понятно, понятно, но проще увильнуть, повернуть разговор влево-вправо: «Тебе интересно отцу яичницу жарить?!» Можно, кстати, всему семейству жарить и парить, и быть при этом Мариной Цветаевой, например… Хорошо, но что же делать, что делать?! Дима – однолюб, как Алине однажды сказала его мать, мол, «в их роду все такие!» Действительно, свекровь со свекром, праведники эти, жили душа в душу, познакомившись полвека назад в пионерском лагере. Пока его, диабетика, проклятый ковид не скосил в прошлом году… А вот они с Димкой и разбегались, и разбежались в конце концов – из-за Алины, конечно. «Живопись и жена» – эти его незыблемые константы тяготили, хотелось новых впечатлений, что ли… И, главное, ещё не было настоящего, интересного ДЕЛА, очень напрягала непыльная работка в литературном музее сразу после университета. Полина родилась – ее мамочка-пенсионерка, можно сказать, узурпировала, тут же уволилась из школы! Правда, изредка кружили голову, залетали неведомо откуда стихи…
А вот Димон всегда был на творческом взводе! Фанател от любой мелочи. Вычитал где-то, что Репин не мог налюбоваться на лужу из-под пса, замерзшую в снегу: «Какая дивная охра!» Да, не только великая поэзия может родиться «из сора», это понятно… Одно время всё ездил с утра писать речку у главного городского моста, массу замечательных этюдов сделал. А она там тоже отнюдь не стерильная, летом болотом попахивает и той же «охрой». Но зато какие «необыкновенные переливы зелёного»! Вот такой счастливый человек бывший муж… Ещё бы эта перезрелая мадам не пристроилась, не родила от него деток-конфеток, полакомиться, полелеять на старости лет!
– Ну сядь, посиди со мной, Полинчик! Одну минуточку! И спать пойдём… Мы что-нибудь вместе с тобой придумаем, утро вечера мудренее, правильно?
А потом до этого мудрого, мудреного утра в бессонной голове опять всякая карусель-ерундель закрутилась. Что-то придумалось, что-то припомнилось… да в красках! Тех, что одни способны из обыкновенного и привычного сотворить пульсирующую, полыхающую, режущую глаза и сердце картину! Клиническую картину влюбленности. Ох, влипла…
Вот в начале года съездила с Димкой в Краснодар, оттуда уже одна полетела по делам в столицу. И ни разу не пришло в голову звякнуть, встретиться там с «гением», сценаристом Кожевниковым. Ради которого несколько лет моталась-металась между домом и Москвой! «Но для женщины прошлого нет,/Разлюбила – и стал ей чужой…» Всё верно… Вернувшись к родным пенатам, и Димке не позвонила, не объявилась по той же причине. Или из-за близнецов? Или все же из-за Воробьёва?! Нравится, нравится, нравится ей давно, если совсем честно… Кажется, намекает, готов ради любви, как Тургенев, перевернуть всю свою жизнь! Правда, что ли?! А она, она готова?
11
«Последние дни октября оказались рекордно тёплыми даже для райского субтропического курорта. Листья ликвидамбаров не торопились желтеть, краснеть и багроветь, топырились прямо-таки майскими зелёными звездами. И солнце жарило с энтузиазмом новоиспечённой звезды, впервые попавшей на мировую сцену – на небосклон то бишь. Приезжие табунами плескались в море, «уже холодном» только для аборигенов. А после народ, особенно молодой, зажигал в бархатной ночи: «любимый город может спать спокойно», но не хочет! Он жизнерадостный, большой и с фантастическими параметрами. Длиннющей узкой ленточкой весело вьётся, жмётся к морю, в затылок ему зазывно дышат изумрудные горы, еще дальше заманчиво поблескивают уже снежные, ледяные… Красотища!»
Красотища, красотища… Игривые фразы нового очерка нанизывались в голове одна на другую как-то без огонька… За ними громоздились и правда горы… горы печали. Черные, злые. Проступала горестная, согбенная фигурка… на коленях у постели умирающего великана. Ну да, огромного роста и значения человека. Точно, так и писали: «на коленях у изголовья»! Потом поехала хоронить его в Петербург… Клоди! Клава по-русски. А у меня нет любящей Клавы, которая хоть пресловутый стакан воды подаст, когда придет время… Но я-то не Тургенев! Трачу время на статейки в периодике, книгу почти забросил… Но кто читает сейчас книги? Чудаки и чудики, дураки и дурики… Ого, что за бред лезет в голову?! Алина ясно что читает! Это из-за неё так паршиво всё-всё? Из-за неё.
Воробьёв шагает на работу по солнечному городу, который сегодня для него точно невидимка: греет снаружи, до сердца не достаёт. Такое редко с ним случается! Вот торкнулся мобильник в нагрудном кармане, вкрадчиво выдал классическую трель: Маргарита. Который раз звонит, придется ответить.
– Не перестаю удивляться, какой же маленький у нас городишко! Кубанский хутор! Где-то какой-то журналист затанцевался с какой-то журналисткой – и мне тут же чёрт знает сколько доброжелателей об этом сообщают!
– Не трожь мой БОЛЬШОЙ, любимый хутор. Не могу сейчас говорить. Всё у тебя?
– Всё у тебя с журналисткой, лучше скажи!? Или еще… танцуешь?
– Нет, теперь мы поём дуэтом. Пока!
Вовремя позвонила. Иначе вряд ли бы когда высказался… А правильно сделал, что высказался? Правильно, неправильно, но прояснил ситуацию… самому ещё не понятную, совершенно непонятную, вообще-то! Черт, заклинило на красотках, у которых в наличии какой-никакой, бывший, пьющий, визитирующий, но муж.
Воробьёв смотрит на часы, хотя с этой частной гимназией (еще чуток подрабатывал в университете) ему здорово повезло. Свободное посещение, только библиотека и кружки в определённые дни и часы, зарплата по курортным меркам приличная. И спокойная, дружелюбная атмосфера, классы по пятнадцать человек – все, как должно быть во всех школах. Только бесплатно! Тогда и будут у нас в стране сплошь талантливые, интересные ребятишки, которые дорастут потом, глядишь, до талантливых, интересных людей!
Вот, кстати, Илья у Маргариты – человек интересный. Видел его всего раз, издали, хотя многое знает о них обоих, Марго – дама разговорчивая! Гидрологи, выпускники хорошего вуза, которых на излёте советской власти распределили в городской НИИ. Илья сразу защитил кандидатскую, получили квартиру… но мадам в конце концов подалась из науки в искусство. Вспомнила, что когда-то училась игре на фортепиано, что-то напевала-мурлыкала – и всерьёз занялась вокалом. Очень смотрится на сцене: голая до плеча рука, эффектно откинутая на рояль, откинутая назад пышноволосая голова яркой брюнетки. Поёт менее ярко, но в капеллу хоть не солисткой, но приняли. Однако сольные концерты случаются… не случилось, правда, родить детей. Из-за мужа, разумеется.
Откровенность Марго порой коробила. Особенно когда заводила самый длинный и критичный свой монолог – об Илье, конечно. Какое счастье, что Марина почти переселилась в Италию, разучилась, поди, всех оповещать: «Муж в гуще событий – какой гуще, каких событий, я не интересуюсь!» Такая вот была песенка при тотальном тайном контроле! Сейчас другим заняты с дочкой, нянчатся с малышами, воробьёвскими внуками… Сама когда-то о втором ребенке и слушать не желала: «У тебя же есть двое – и хватит!» А он любил ее, хотел, чтобы сидела дома с детьми, пока он крутится… Зарабатывал тогда неплохо! Но послушать Маргариту, так это муж был категорически против детей! Мол, его дело – разглагольствовать на застольях, ввергать народ в трепет умными речами. Их институт, филиал столичного НИИ, в девяностые годы выродился в заведение совершенно убогое, с горсткой сотрудников. С Ильей в том числе, как ни странно, потому что он вроде давно уже стал чудовищно пить. Полюбил приходить вечером с бутылкой на море, иногда там же и засыпает. Это ведь только в советское время пляж высвечивали стрелы прожекторов, пограничники патрулировали, гоняли публику.
– А наука в лице нашего полудохлого НИИ призвана защищать побережье от штормов, а не от алкоголиков! Вот, представь, приползает домой, видок – прямо утопленник уцелевший… воскресший то есть. Начинает везде шариться, искать заначку, что-то бормочет, орёт при этом безостановочно! – Марго трагически заламывала черные брови.
Официально они давно развелись, хотя живут вместе: она в комнате, он на лоджии, еще меньше, уже, чем у Воробьёва, в хрущёвках они такие. Но обустроить толком дачу, переехать туда с Марго, как она всё предлагает, ему не хотелось никогда. Может, из-за лоджии этой, Диогеновой бочки кандидата наук, «блестящего физика и математика», по признанию самой Маргариты?! Что-то как-то вкось пошло у него! Воробьёв невольно пожимает плечами. Докапываться до причин, по которым он несколько лет отбивается от глобальных планов Марго, неохота. Может, чувствовал, что встретится такая вот тоненькая, смешливая-насмешливая, молодая и умненькая Алина? Давно надеялся встретить такую?!
Воробьёв выходит на короткую улочку, которая вдруг обретает пронзительные шумы и краски. Она, оказывается, прекрасная, такая солнечная! Двое пацанят в красивой форме несутся навстречу, тормозят, здороваются…
– Стоп, парни! Куда это?
Мальчишки, задыхаясь, тараторят, что, мол, отпустили, поручили… во-оон в тот канцелярский магазин бегут!
– Улицу, значит, переходить не надо… Ну тогда можно рысью. Вперёд!
А вот симпатичный особнячок, гимназия, где на нём, как затейливых тату на рэпере, масса всего понемножку. Это маленькая библиотека, кружки «Юный репортёр» и «Книгочей», помощь драмкружку и самодеятельности, организация творческих вечеров и встреч, постоянно обновляемый сайт в интернете. Директриса Анна Вагановна, старая знакомая, была прямо-таки счастлива заполучить Воробьёва. Хвастает перед родителями его регалиями: член Союза журналистов, «Золотое перо России», участник… победитель… и так далее. И притом не женского пола – умеет великий дипломат Аннушка находить и приманивать к себе именно мужичков! Вполне нормальных и профессиональных, как, например, последнее приобретение: фотограф Сережа Костин. Ведёт кружок, развесил везде потрясающие снимки – свои, детские. Классы, коридоры буквально преобразились! Сделал, между прочим, фото сотрудников, в том числе несколько портретов Воробьёва – блеск! Не очень пожилой как будто дядёк… И чего комплексовать?!
Воробьев открывает белую представительную дверь гимназии. О, внутри прохладней – и веселей, как всегда, слава Богу.
12
Папа хотел назвать дочь Алиной, в честь мамы, но она не разрешила. Всегда смеется: «Было бы, как в оперетте «Летучая мышь», зовут одну, прибегают со всех ног две!» О, что-то Полина не видела маму, со всех ног бегущую к папе… Короче, пошли на компромисс: сочинили рифму, назвали Полиной. Да ничего, ей нравится, но вот только на «Поля» хочется не откликнуться, а отругнуться! Фу… Этот влюблённый очкарик Тимка Хорошилов вечно нудит: «Поль, а, Поль!» Поляполь! Ну, точно ляп какой-то дурацкий! А вот мама может придумать с её именем что угодно, но всегда красиво. интересно: Полина-Полинезия, Полька-Доремифасолька, Польская панна Полина! Полинка-полонянка, половецкая беглянка! «Половецкие пляски» из оперы «Князь Игорь» смотрели с ней в компе – круто…
В этот выходной Полина думала пойти на мастер-класс в «Ритме», молодежной танцевальной студии, куда она то бросала ходить, то возвращалась. Брали назад без звука – плата у них ого, не все потянут. Но на мастер-класс мама категорически отказалась давать деньги. Папа вчера тоже – эх, не надо было ему объяснять мамины аргументы… Хотя они по делу, ничего не скажешь. Мамуля пять минут посмотрела видео с москвичами и стала насмехаться. Говорит, эти ваши московские мастера просто делают «чёс» по городам – денежки зарабатывают то есть. А танцуют совсем не-мастерски! И что такое вообще «стрит данс», от которого вы все с ума сходите? Уличные танцульки! Разбомбила просто. И показала кусочек балета «Ромео и Джульетты» в Нью-Йорке на гастролях Большого театра. Когда еще первый спутник запустили, Гагарин полетел… Ужасно давно. Там Джульетта – знаменитая Уланова. Носится, как девчонка, на пальчиках по сцене, с кормилицей кружится, легонькая такая, счастливая… И сколько этой малышке, то есть Улановой, лет оказалось?! Мама когда сказала, Полина не поверила, просто не поверила! Сорок девять!!! Вот это – мама говорит, настоящее, это – ТАНЕЦ, не поспоришь. Хотя и стрит данс тоже, в общем…
В общем, вместо студии Полина решила пойти к папе. А чего тянуть? Приглашал же! С ним в последнее время что-то не очень понятно. Навестила недавно в воскресенье, мама напомнила, вторую свою бабушку, одна она теперь, бедная, похудевшая, жёлтая такая. Очень обрадовалась, папе тут же позвонила – и он вскоре приехал. Классно втроём посидели, поболтали, вкусного объелись, даже получилось пару раз бабушку рассмешить. Она раньше была такая боевая, командовала дедушкой и папой ещё как! А потом Полина ушла, а папа остался… Переночую, говорит, на старом месте, «помечтаю о невесте».
В его комнатке, их с мамой молодожёнском «гнездышке», так и висит ее большой портрет. Просто потрясающий: такой ангелок в белом платье, в белом пышном венке. Так мама, что ли, «невеста», о ней мечтать собрался? Всегда говорит, сам виноват, что «прозевал жену». Отправился на этюды в Грецию, понарисовал всего, исходил ее всю пешком за три месяца, а ехал-то на месяц! Мама разозлилась и слиняла, на москвича одного запала… «Помечтаю о невесте»! Бабушка на него так нервно глянула… А до этого Полина слышала, как она в прихожей, когда папа пришёл, шёпотом с ним всё говорила, что-то насчет того, что надо этой Светлане Георгиевне позвонить, «всё объяснить». Что «всё»? Никто ничего Полине не расскажет, ясное дело. Но папа, как вчера выяснилось, теперь работает и живёт у какого-то миллионера. Так… денежки на проезд есть? Да, хватит…
Да почему у какого-то, он даже фамилию назвал, просто Полина не запомнила. У дедушек-бабушек для таких одно название: «ворюги». Разворовали СССР! Хотя этот, папа говорил, что-то там делает в химической промышленности, кажется. Да, но она прекрасно запомнила, как найти чертоги химика: автобус 76, от автовокзала и до конца. Потом по дороге наверх, всё наверх, улица Абрикосовая, номер дома тоже отпечатался в голове чётко, записывать не надо.
И вот Полина идёт по петлистому шоссе мимо новых больших домов с малюсенькими детскими площадками, там пищат и визжат мелкие… А внизу все шире, все просторнее золотым таким мандарином море раскрывается! Сверкает, слепит, кажется тёплым-претёплым, совсем летним! Нее-ет, Полина, местный человек, больше туда не ходок, вода холодная.
