Лидия Чарская
Счастливчик

ГЛАВА XXXIX

Как тянется время!

Как бесконечно тянется оно!

Раиса Даниловна и Счастливчик не могут понять даже, сколько его прошло с той минуты, как доктор выслал их из комнаты больного.

Может быть – полчаса, а может быть – и четыре часа. В Алиной комнате так тихо-тихо, как в могиле. Ничего не слышно. Ни звука не доносится оттуда. Как страшно! Как страшно! Что-то происходит там?..

Часы тикают на стене в коридоре. Потом бьют раз, два, три!

Три часа!

В соседней комнате шорох… Кто-то отодвинул стул… Кто-то вздохнул тяжко и глубоко.

– Это он? Ему худо! Он умирает!

Слова рвутся с трепещущих губ Алиной мамы… Она вскакивает с места и вся дрожит с головы до ног.

И Счастливчик дрожит.

Словно в вихре мчатся его мысли.

– Сейчас, сейчас… вот, наверное, умер Голубин… Или… или…

В комнату горничной входит доктор. Лицо сосредоточенное, угрюмое, но глаза спокойны.

Два взгляда впиваются в эти глаза с немым вопросом:

– Умер?

– Жив, – говорит доктор и улыбается широко. – Жив, ступайте к нему, теперь он вне всякой опасности, ваш мальчик!

Счастливчику кажется вдруг, что солнце упало с неба и разом заполнило собою всю крошечную комнатку прислуги. Так хорошо, так легко, так светло становится у него на душе!

И, потрясенный, счастливый, сияющий, он спешит за Алиной мамой туда, к дорогому маленькому больному.

Аля лежит, обложенный подушками, укрытый до подбородка разным теплым хламом, мокрый, как утенок, только что вышедший из воды, и слабо улыбается исхудавшим за сутки до неузнаваемости личиком.

– Мамочка! Счастливчик! Счастливчик у меня! – лепечет его нежный, слабенький голос. – Ах, как я рад тебе, Счастливчик!

Рад?.. Аля рад?..

Что это? Или он ослышался, Счастливчик? Это за все причиненное ему зло он ему рад, он – Аля ему – Кире рад?

Теплая волна заливает сердце Счастливчика. Что-то сжимает горло, приливает волной к глазам. Горячее, сладкое и мучительное счастье охватывает все его существо.

Аля жив!.. Аля простил!.. Аля его любит! Рад ему! О, милый, добрый маленький Аля!

Два прыжка, и Счастливчик уже около его постели, около Раисы Даниловны, покрывающей безумными поцелуями худенькое, все в поту, личико сына.

Он обвивает рукой мокрую, укутанную теплым платком головку больного и, наклонившись к его уху, шепчет:

– Прости меня! Прости, Аля! Пожалуйста, прости, я не нарочно!

Голубые глазки поднимаются на Киру с неизъяснимым чувством любви и ласки. О, как хороши эти детские глазки! Какое ангельское выражение запечатлено сейчас на детском личике Али.

– Я люблю тебя, Счастливчик! Я так люблю тебя! Как брата люблю! У меня нет ни брата, ни сестры, хочешь, мы будем братьями с тобою? – чуть слышно шепчут ссохшиеся от недавнего жара губки.

Хочет ли он?

И Аля еще может спрашивать его об этом? Конечно, он хочет, хочет!

Кроме Ляли и Симочки, у него, у Счастливчика, еще будет брат! Милый, добрый брат, милый, славненький Аля!

О, он счастлив! Счастлив!

– Спать! Сейчас же спать! – шутливо приказывает больному доктор и, сделав знак Алиной маме и Счастливчику выйти, снова один остается в комнате больного.

* * *

– Счастливчик!

Кира, как сквозь сон, слышит голос бабушки, видит ее лицо… Лицо Али тоже… Ловит чей-то тихий шепот… и не может раскрыть глаз от охватившей его дремоты.

Бессонная ночь, страх за жизнь Али, пережитые за день волнения теперь дают себя знать. Он лежит в жесткой постели все в той же убогой комнате в чужом доме и никак не может прийти в себя.

А крошечная комнатка полна народу: тут и бабушка, и Раиса Даниловна, и Ами, и Франц.

Зачем Франц – этого Счастливчик понять не может. Не может разобрать и того, что говорит бабушке Раиса Даниловна, говорит горячо, пылко, то и дело обращая восхищенный взгляд на него, Киру.

– «Это такой чудный, такой добрый, такой великодушный мальчик!» – слышится Кире точно сквозь сон.

Потом его поднимают и несут куда-то…

Надевают на него что-то тяжелое, теплое и опять несут.

Он приходит в себя только в карете. Тревожные лица бабушки и monsieur Диро вглядываются в него… И ни тени неудовольствия на обоих… А он-то еще вчера провинился перед ними!.. И сегодня ушел потихоньку! О, как гадко, гадко все это! И, сознавая вполне свою вину перед ними, Счастливчик тихонько берет руку бабушки и целует, целует без конца. Потом, внезапно, точно вспомнив, говорит, как в дремоте.

– Бабушка, милая, прости, я не хотел никого обидеть… Спроси Симочку, она все знает, до капельки все… И еще, бабушка, помоги Алиной маме… Пригласи ее давать уроки нам, – мне, Ляле, Симочке, – вместе с Авророй Васильевной. Ведь они такие бедные!.. Им кушать нечего иногда бывает, бабушка… И… и… я не могу больше жить отдельно от Али… Ведь мы братья теперь, понимаешь, бабушка, братья… Родные братья! Ты понимаешь?

– Понимаю, понимаю, все будет сделано, как ты хочешь, Счастливчик. Успокойся, мой голубчик! – спешит ответить Валентина Павловна внуку, и ее встревоженное лицо озаряется любящей улыбкой.

ГЛАВА XXXX

Май. Сирень цветет за окном. Ее пряный душистый аромат врывается в гимназическую залу. Солнце заливает ее стены, веселыми блестками ложась на них и на паркете, блестящем и гладком, как стекло.

В гимназической зале торжество: раздача наград в последний день учебного года.

Учителя, начальство, родственники гимназистов – все явились в гимназию посмотреть торжественное событие.

Посреди залы стол, покрытый алым сукном; вокруг стола поместилось гимназическое начальство. Вдоль стен шпалерами стоят ученики. Родственники и близкие размещены там дальше, на стульях.

Пропели певчие торжественный гимн, и инспектор начинает вызывать отличившихся учеников.

Начинает с младшего класса.

– Иван Курнышов, за отличное прилежание первая награда! – слышится отчеканивающий на всю огромную комнату каждое слово голос инспектора.

Помидор Иванович, краснее, чем когда-либо, смущенный и счастливый, идет к столу.

Ему вручают красивую большую книгу в роскошном переплете с золотым обрезом.

– Молодец! Довольны тобою! Можешь сказать родителям, – говорит инспектор, кладя руку на круглую, как шар, стриженую головку мальчугана.

Чье-то сдержанное всхлипывание слышится в углу. Худенькая, иссохшая в труде мать Вани, со скромно повязанною темной косынкой головою, плачет от счастья.

– Голубчик ты мой! Господь пошли тебе счастья, сыночек! – и целует, целует своего красного, как маков цвет, сынишку.

– Иван Янко! – снова звучит начальнический голос.

Маленький хохол, успевший уже подраться позади других с Верстою и ущипнуть мимоходом Калмыка, как встрепанный, вылетает на середину залы.

Ах, эти шельмоватые синие глаза, эта лукаво улыбающаяся красивая рожица, эти спутанные непокорные кудри, – сколько во всем этом жизни и огня!

– Шалун, – говорит ему инспектор и сердито грозит пальцем, – если бы так же, как учишься, и вел себя!

Ивась тоже получает награду: нарядную, прекрасную книгу с золотым обрезом.

– Ух, важно! – говорит он шепотом товарищам и за их спинами выделывает незаметно для глаз начальства первое залихватское па родного гопака.

– Кирилл Раев!

Глаза бабушки, Ляли, Симочки, Ами, Мик-Мика, Авроры Васильевны, Раисы Даниловны (Алина мама уже два месяца как вошла в семью Раевых и живет у них в качестве друга и учительницы музыки, а с ней вместе живет ее ненаглядный Аля), – все прикованы сейчас к Счастливчику.

Без тени смущения, спокойный и уверенный в себе, как всегда, Кира подходит к покрытому алым сукном столу. Вся зала смотрит на хорошенького белокурого мальчика с такими огромными, умными и серьезными глазами.

– Третья награда! – говорит инспектор и не удерживается, что бы не погладить по плечу представшего перед ним серьезного маленького человечка.

Кира краснеет и взволнованный, держа в дрожащих руках красивую книгу в красном переплете, направляется к первому ряду стульев, где сидят его близкие.

– Поздравляем, поздравляем! – шепчут радостно бабушка, Голубина, Аврора Васильевна и Ами.

– О, если бы мама с папой были живы и видели это, – тихо, чуть слышно лепечет Ляля, покрывая бесконечными поцелуями лицо своего маленького брата. – Вот-то они обрадовались бы, узнав, как хорошо учится Кирочка!

– Что ж тут хорошего? – притворно сердится Мик-Мик. – Я думал, он первую получит, и Кира мог ее легко получить, а между тем он… Эхма, подвели вы меня, Счастливчик! – делая отчаянную гримасу, с безнадежным видом заключает он.

– А вот мой Аля и ничего не получил! – с легким вздохом, словно утешая огорченного студента, говорит Раиса Даниловна.

– Ваш Аля – маленький ангел… Он сам собой представляет высшую награду, которую послал вам Господь, Раиса Даниловна.

И говоря это, бабушка в то же время ласкает отросшие за год кудри Киры.

Раиса Даниловна в свою очередь прижимает к груди Алю.

Все довольны, только Мик-Мик никак не может успокоиться.

– Как хотите, Счастливчик, – говорит он ворчливо, скашивая как-то странно и смешно глаза, отчего Симочка в забывчивости едва не фыркает на всю залу, – как хотите, а в будущем году не являться без первой награды, а то съем! Съем без сахара и без масла!

И он при этом лязгает зубами, желая показать, как он, большой и высокий Мик-Мик, съест маленького хрупкого Счастливчика. Все смеются. Смеется и Счастливчик и, разумеется, веселее всех.

– В будущем году! – говорит он, оживленно поблескивая своими красивыми глазенками. – О! В будущем году я постараюсь и у меня не будет ни одного кола, ни одной пары. Ни троицы даже – все четверки и пятерки. Вот увидите! О, вы будете довольны! Увидите, милый Мик-Мик!