Лидия Чарская
Счастливчик

ГЛАВА XXVIII

Уже в гимназической швейцарской, куда Счастливчик попал сегодня ровно за полчаса до молитвы, приходится показывать часы.

Всему классу было известно еще за три недели по крайней мере о предстоящей покупке, и каждый вновь появляющийся в раздевальне первоклассник считает своим долгом спросить:

– Ну, что, купил?

И прибавляет тут же:

– Показывай, показывай скорее! Счастливчика торжественно ведут на лестницу и заставляют его вынуть часы из кармана.

– И с цепочкой! Братцы, у него и цепочка есть! Совсем важный барин! Фу-ты, ну-ты!

– Покажи, покажи, Лилипутик! Дай подержать, в руки-то дай, не съедим! – звучат вокруг Счастливчика дрожью любопытства детские голоса.

Счастливчик показывает часы, снимает их, дает подержать то тому, то другому.

– Ах, прелесть! – искренне вырывается при виде красивой и изящной вещицы из уст каждого.

Один Помидор Иванович глубоко равнодушен к часам. Взглянул мельком, одобрил, и через минуту его веселый звонкий голос звучит откуда-то сверху.

– Эй, братцы, расступись! Спуск к центру земли совершаю!

Вы знаете, что такое спуск к центру земли? Нет, не знаете. И не мудрено: чтобы знать это, надо быть гимназистом и гимназистом преимущественно маленьким, старшие никогда не совершают ничего подобного, они слишком серьезны для этого. Предпринимающий спуск гимназист садится верхом на перила лестницы и скользит по ним до самого низа, причем чем выше начинается спуск, тем больше молодечества для спускающегося.

Сейчас Помидор Иванович катит чуть ли не с самого верха.

Это очень опасно. Лестница высокая. Может закружиться голова. Можно потерять равновесие, упасть на каменные ступени и расшибиться до крови.

Поэтому все сразу оставляют Счастливчиковы часы в покое и общее внимание сосредоточивается на Ване.

Ваня катит по перилам. Лицо – краснее обыкновенного, глаза щурятся с видом разлакомившегося котенка. Весь он так и сияет.

Чем дальше спуск, тем быстрее, стремительнее катит Ваня.

– Легче, легче на поворотах! Гляди в оба, Помидор Иванович! – кричат ему мальчики.

Но Ваня ничего не слышит. Летит стрелою, только глухо чикает по временам.

– Готово! Теперь я у центра! – весело кричит он, докатившись до самого низа и очутившись в толпе друзей.

– Теперь я! Теперь я! – визжит Янко и чуть ли не через пять ступеней взлетает наверх.

Раз! Два! Три! И синеглазый Ивась уже мчится стремительно вниз, скользя по перилам. Рот улыбается широко-широко, глаза горят.

– Дух захватывает! Чудо, что такое! – объявляет он, спустившись, товарищам. – Ах, хорошо!

Счастливчик смотрит с завистью. А что, если ему спуститься разочек?..

Ах! Нет, нет!.. Ведь он не знает урока истории. Совсем не знает. Надо хоть раз до молитвы прочесть историю.

Два голоса спорят внутри Счастливчика: один благоразумный, другой шальной.

Благоразумный говорит: «Повтори урок! Повтори! Ведь только десять минут осталось до молитвы». Шальной перекрикивает: «Ну, вот глупости! Спускайся лучше. А урок во время молитвы прочтешь, да и не спросит тебя Франтик».

Счастливчик на минуту задумывается. Потом решительно вынимает из кармана часы и передает их Голубину.

– Подержи, Голубчик!

– Ну, ты не больно-то форсись твоими часами, – замечает Калмык, – какой барин!

Но Счастливчик уже ничего не слышит. Стрелой взлетает он на лестницу, на самый верх, перекидывает ногу через перила и начинает скользить. Сначала медленно, потом быстрее, еще быстрей, наконец вихрем несется вниз. Дух захватывает… Сердце екает… Ах, какая быстрота! И жутко, и приятно!

– Вот бы бабушка увидала, Леля, Ами! – думает Счастливчик. – Вот бы испугались-то!.. А Мик-Мик бы увидал, похвалил бы наверное! Ну, конечно, похвалил бы! Сказал бы: «Да вы настоящий маленький мужчина, Кира! Смелый. Бесстрашный». И Счастливчик мчится вниз, едва-едва успевая взглядывать на товарищей.

Но что это? Веселые лица делаются испуганными. Голоса, подбадривающие Счастливчика, смолкают… И вся толпа перепуганных мальчиков отшарахивается в сторону. В самом центре земли, то есть в самом низу лестницы, у перил, стоит кто-то черный и высокий, с чем-то белым на груди. Счастливчику нет возможности рассмотреть, кто это, нет возможности остановиться. Он скользит теперь вниз с головокружительною быстротою и со всего размаха ударяется в чей-то живот и кубарем валится набок.

ГЛАВА XXIX

Счастливчик поднимается со ступеней, потирает ушибленный бок и коленку и смотрит, смотрит насмерть перепуганными глазами. Перед ним – учитель истории, тот самый, которому Счастливчик не выучил урока, – высокий, тонкий, со строгим молодым лицом, нахмуренный гневно, в новом с иголочки вицмундире, с белой манишкой, весь свежий, чистенький, опрысканный духами. Счастливчик ткнулся головой в самый его живот, смял манишку, едва не сшиб с ног.

– Это еще что за шалости? – сердито кричит Франтик. – Как можно так беситься? Сам красный, глаза вытаращены! Бог знает, что за вид! На кого вы похожи? – еще сердитее выкрикивает учитель.

Счастливчик смущен. Учитель спросил – значит, надо отвечать. Но что ответить? На кого же он, Счастливчик, похож?

Счастливчик с секунду трет лоб, как бы что-то соображая. Потом поднимает ошалелые глаза на учителя и выпаливает, как ракета:

– На бабушку и на Лялю.

– Что?! – глаза у учителя истории округляются от негодования. – Что-о? Что вы сказали?..

– Я сказал, что я похож на бабушку и на Лялю! – спокойно повторяет Счастливчик и вдруг замечает свою ошибку. – Простите меня, пожалуйста, – прибавляет он, – я вас, кажется, ушиб!

Франтик, то есть учитель истории, хочет рассердиться и не может.

– Будьте впредь осторожнее, – говорит он сурово и спешит в учительскую наверх.

Сконфуженный Счастливчик уныло плетется сзади. Урок истории окончательно позабыт. Разве после такой катастрофы есть возможность думать об уроке?..

* * *

– Подгурин, Казачков, Раев…

Голос Франтика звучит раздраженно. Толчок Счастливчиковой головы еще ощущается неприятным воспоминанием в животе учителя. Подгурин и Казачков, ленивые ученики, встают на этот раз с довольными лицами. Они успели выучить урок накануне. Счастливчик поднимается со своего места с лицом белее мела. Его осеняет страшная мысль.

– Отвечайте! – сурово бросает Франтик. Счастливчик испуганно моргает своими огромными глазами и молчит.

– Ну, что же вы? Молчит.

– Урок выучили? Счастливчик снова молчит.

Только глаза хлопают, хлопают, хлопают.

– Можете идти, я ставлю вам единицу. Вот видите, шалости не доводят до добра! – совсем уже раздраженно говорит учитель и ставит Счастливчику в журнал тощую, узенькую, как паутинка, единицу.

– Ах, что скажет Мик-Мик?! Что скажет его добрый, милый репетитор?!

Счастливчик грустно бредет на место, устало садится на парту и опускает голову на грудь.

Маленький Голубин, зная, чем можно утешить Счастливчика, преисполненный жалостью к своему другу, шепчет, наклоняя к нему личико с обворожительной улыбкой:

– У тебя есть часы, Счастливчик? Скажи, который час, я хочу знать, много ли осталось времени до конца урока.

Счастливчик лезет в карман, вынимает часы, бросает на них взгляд безнадежного отчаяния и шепчет в забывчивости, к полному изумлению Али:

– Половина тринадцатого…

ГЛАВА XXX

– Война! Господа, война! Объявлена война на дворе в большую перемену! – раздается звонкий голосок Янко, разом наполнивший все углы и закоулки огромного класса.

– В одних куртках можно пойти! На дворе сегодня совсем тепло. Солнышко светит. Дедушка в одних куртках позволил! – перекрикивает его Калмык и, как волчок, кружится на одном месте.

Счастливчик и Голубин стоят и с аппетитом завтракают Счастливчиковой булкой с начинкой. Сегодняшний печальный случай с единицей еще свеж в душе Счастливчика. Но что же делать? Нельзя же изменить дело, нельзя ожидать чуда, чтобы кол вдруг превратился волею судьбы в пятерку! Счастливчик достаточно грустен и даже как будто похудел и осунулся со времени злополучного урока.

Но весть о предстоящей снежной войне, по мановению волшебной палочки, преображает Счастливчика.

Последняя война! В эту зиму, по крайней мере. Скоро стает снег и его рыхлые комки, которыми так легко и весело бросаться, исчезнут вовсе, и тогда нельзя будет уже играть в веселую игру.

– Идем! – решительно заявляет Счастливчик Голубину и хватает его за руку.

– Я не пойду, – мнется с минуту на месте маленький Аля, – у меня что-то горло болит.

– Пустяки, – говорит Счастливчик, – завтра принесу тебе конфеты от кашля, их у бабушки много, а сейчас бежим на двор.

– Как?! В одних куртках? – ужасается Аля.

– Нет, для тебя принесут одеяло! – хохочет Янко, пробегавший мимо и услышавший эти слова.

– Ведь ты слышал? Дедушка позволил не надевать пальто, – уже нетерпеливо роняет Кира, которому очень хочется быть, как и все другие мальчики, в одной куртке.

– Вот бы наши узнали – была бы буря! – вихрем проносится в голове Счастливчика быстрая мысль.

– Ну, катим во двор, что ли, братцы! – и, не ожидая ответа, Янко, со свойственной ему живостью, подхватывает на руки Голубина, сажает его на плечо и тащит на лестницу.

Развеселившийся, оживленный, Счастливчик мчится за ними.

На дворе война уже в самом разгаре. Комки рыхлого, липкого снега так и носятся с одного конца на другой. Бомбардировка идет по всем правилам военного искусства. Мальчики разделились на два лагеря и дерутся, залепляя друг другу снегом носы, уши, глаза…

– К нам! К нам, Лилипутик! – неистово кричит Помидор Иванович, хватая за руку Киру и втаскивая его в свою толпу, которой он командует, как настоящий предводитель.

Янко с Голубиным очутились в противоположном лагере. Они сейчас Счастливчиковы враги.

– Ну, берегись!

Белые снаряды летят теперь с удвоенной быстротою. Визг, шум, хохот, крики!..

– Братцы, в рукопашную, – кричит Янко, – и первый налетает на Курнышова. Снежные бомбы забыты.

По всей линии идет настоящий бой.

– Господа! Пленников в дровяной сарай! – раздается над головами борющихся голос Курнышова. И Помидор Иванович тащит куда-то в угол двора высокого упирающегося Версту, отчаянно отмахивающегося от него руками и ногами.

Но – бац! Вывернулся Верста и налетает на Подгурина… Новая схватка, и оба с хохотом валятся в сугроб.

Счастливчик, как вихрь, носится по двору… Схватывается то с тем, то с другим, борется, хохочет… Пусть другие больше, сильнее его… Он зато такой увертливый, быстрый, подвижный и ловкий… Ему весело и любо… Любо, как никогда… Глаза горят, щеки тоже. Жарко ему, точно в печи… Ах, если бы можно было снять куртку!

– Пленников в сарай! – слышен снова чей-то веселый выкрик.

На минуту перед Счастливчиком мелькает худенькое, маленькое, но порозовевшее от возни личико. Это Голубин. Вот с этим справиться легко. И, не рассуждая слишком много, Счастливчик, не помня себя от охватившего его веселья и задора, хватает за руку Алю, протаскивает его через двор и силою вталкивает в открытую дверь пустого сарая, не обращая внимания на испуганные крики Голубина, на его молящие глаза.

– Один пленник у нас есть! – кричит он, поворачивая свое оживленное личико к товарищам, и, быстро захлопнув дверь сарая, запирает ее на задвижку.

– Ах, инспектор!

Действительно, инспектор. Его лицо показывается в раскрытую форточку учительской. Он недовольным голосом кричит:

– Назад, в класс! Не умеете себя вести! Слишком шалите на дворе!

И сконфуженные мальчики спешат в класс.

ГЛАВА XXXI

Но не так-то легко удержать поток разом нахлынувшего веселья. И в классе продолжается невероятная возня.

Теперь героем минуты является Янко.

Янко великолепно умеет плясать свой малороссийский гопак. И сейчас непреодолимое желание протанцевать его неожиданно охватывает Янко. Ивась вылетает на середину класса, подбоченивается и искрящимся взглядом обводит товарищей.

– Кто хочет изображать оркестр? – выкрикивает он звонко.

О, желающих слишком много! Калмык в одну секунду извлекает из кармана старую с поломанными зубцами гребенку, прикрывает ее бумажкой и начинает выводить на ней душераздирающую мелодию.

– Это из оперы «Не тяни кота за хвост», – предупредительно поясняет он товарищам.

Все хохочут. Подгурин берет жестяной пенал и водит им по металлической линейке. Получается режущий звук, точно где-то пилят дрова.

– Скрипка – первый сорт! – заявляет самодовольно Подгурин.

Счастливчику тоже хочется изображать музыканта. Он еще не может отделаться от охватившего его веселья. Но где же взять инструмент? К счастью, выручает его Костя Гарцев. В учебном столе Скопидома, бог весть откуда, оказалась между прочим мусором какая-то старая труба, не то игрушечная подзорная, не то настоящая от маленького самовара… Не все ли равно? Раз есть инструмент, кому какое дело до того, что он из себя представляет.

– Труби! – неожиданно вдохновляется Костя и передает трубу Счастливчику.

Тот жадно приставляет ее ко рту…

Гребенка, визг линейки и труба – о, что за ужасная, потрясающая сердце музыка! Под эту музыку Ивась пляшет гопак, напевая во весь голос мотив его, помимо оригинального оркестра.

Ивась пляшет прекрасно. Точно маленький дух носится он по середине класса.

Его ноги отбивают изумительно быстро мелкую дробь. Его щеки пылают алым румянцем, его глаза вдохновенно горят. Кудри так и вьются вдоль разгоревшегося личика.

Ивась – настоящий красавец и такой ловкий, такой быстрый, такой грациозный. Мальчики аплодируют Ивасю. – Браво! Браво, Ивась! Бис! Бис!

А гребенка звенит, линейка пищит и труба трубит, на всю гимназию. И сердце Счастливчика трубит заодно с трубою.

Что бы выкинуть еще такое особенное, чтобы и самому и другим весело стало! Ивась пускается вприсядку, откидывая ноги вправо и влево, припевая и пристукивая каблуками.

– Гоп, мои гречаныки, гоп, мои билы! – выкрикивает Ивась.

Счастливчик не помнит себя от восторга и бросается вприсядку рядом с Ивасем, не переставая однако трубить в свою ужасную трубу. Теперь пляшут двое: Ивась и Счастливчик. Ивась – хорошо, искусно, красиво и ловко, Счастливчик – как резвящийся лягушонок, смешно и потешно шлепаясь каждую минуту на пол при дружном хохоте зрителей.

Неожиданно смолкает гребенка, перестают пилить линейка и пенал. Хохот тоже смолкает вдруг неожиданно, как по команде. На лицах мальчиков смущение и испуг.

На пороге класса стоит Петр Петрович и сердито кричит кому-то:

– Очень хорошо! Прекрасно! За историю единица, а ему и горя мало! Что с тобой сделалось, а?

Счастливчик смотрит на классного наставника таким взглядом, точно это не классный наставник, а бенгальский тигр, который вот-вот сейчас проглотит его. От смущения и испуга Счастливчик продолжает трубить. Ужасные звуки вылетают точно сами собою из злополучной трубы помимо всякого желания Счастливчика.

Ах, эта ужасная труба совсем не знает приличий!

– Это еще что за дерзость! – кричит Петр Петрович и, выхватив злополучную трубу, бросает ее на пол. – Оставайтесь на два часа после уроков, Раев, Янко, Подгурин и Бурьянов! – строгим голосом говорит он.

Счастливчик совсем опешил.

Что же это такое! Что за несчастный день сегодня!

Ах ты, господи! Противная труба!

ГЛАВА XXXII

Счастливчик наказан впервые в жизни.

Подгурин, Бурьянов и Янко уже и счет потеряли тем разам, в которые они оставались в гимназии после уроков. Им как будто даже нисколько это не неприятно: порешили играть в перышки, а то и выспаться под скамейкой.

Ровно в половине третьего первый класс расходится по домам.

– Где Голубин? – произносит тревожным голосом Дедушка, заглядывая в лица своих воспитанников.

– Голубина нет, он ушел домой! – отвечает равнодушно чей-то голос.

– Нет, он не ушел. Его мать пришла за ним. Где же Голубин?

– Да, где же Голубин?

– Братцы, да мы его с самой большой перемены не видели. С двенадцати часов. Где же он, правда?

Это говорит Помидор Иванович, и голос его вздрагивает от волнения.

– Да, не видели! Аля, Голубин, Голубчик, где ты, откликнись!

Вдруг Счастливчик, как встрепанный, вскакивает со своего места.

– Боже мой! Господи! Да ведь Голубин вплену! Он заперт в сарае! Ах! Я запер его тогда еще, во время игры! – кричит он звенящим от волнения голосом. – Что я наделал?! Что я наделал?!..

И не слушая ни классного наставника, ни воспитателя, Кира выбегает из класса и по коридору, лестнице, через сени спешит на гимназический двор. Сердце его стучит, как молот, так громко и сильно, что даже как будто слышно его биение. Внезапно перед мысленным взором мальчика предстает образ худенького, слабенького Голубина, смотревшего на него испуганно-смущенными глазами, когда он тащил его в сарай. И он все-таки втащил его туда, втащил, втолкнул и запер… Запер и забыл выпустить… О, недобрый, нехороший Счастливчик! О, злое маленькое сердце!

Забыть хрупкого, болезненного мальчика в холодном сыром сарае для дров, да еще в одной куртке!.. Замирая от ужаса, взволнованный, потрясенный, Счастливчик бросается туда.

Что это? Сарай открыт! Дверь его настежь!

– Где Аля? Где Голубин? – кричит в отчаянии Счастливчик, увидя дворника, подметающего двор.

Молодой, глуповатый на вид парень улыбается.

– Товарища изволите искать, барин? – говорит он, широко ухмыляясь всем своим простодушным лицом, – нет их, тю-тю, пропали!

– Как пропали? – широко раскрывает испуганные глаза Счастливчик, и лицо его делается белым как полотно.

– Да так, – ухмыляется парень и добродушно смеется. – Пропал, вот и все. Иду, эта, я полчаса назад в сарай, вижу – барчонок лежит, продрогший у дров-то, скорчившись, весь посинелый и слезки на щеках. Видать, плакали… Лежит и спит…

– Посинелый… слезки… спит… – растерянно повторяет Счастливчик и весь дрожит, как в лихорадке.

– Я его будить… Он, сердешный, на головку жалится. Головка, вишь, у него заболела… Надо думать, заболит! Два часа дрыхнуть в холодном сарае…

– Ах! – роняет Счастливчик, и зубы его стучат, и весь он трепещет, как былинка от бури.

– Господи! Куда же вы его дели? – стоном срывается с его похолодевших губ.

– Домой отправил. Взял и отвел домой. А мамаши его не было, значит; за ним чтобы идти, из дому вышли. И не знают мамаша, что болен их сынок.

– Болен? – глухо вскрикивает Счастливчик, и точно невидимые когти разрывают его сердце на десятки кусков.

– Горячий… известно болен! Как до постельки добрался, так и повалился навзничь, а сам-то синий, ровно мертвец, – предупредительно докладывает парень.

– Синий, ровно мертвец! – эхом отзывается в груди Счастливчика, и, не помня себя, он кидается в класс.

Все разошлись по домам. Гимназия опустела. Только трое из «мелочи» играют в перышки на задней скамейке.

– Ну, что, нашли Голубина? – осведомляется Янко, и тревожно поблескивают его хохлацкие глаза.

– Нашли… болен дома… из-за меня болен Голубин, – едва находит в себе силы ответить Счастливчик, падает на скамейку и рыдает на весь класс.

ГЛАВА XXXIII

Внизу в швейцарской происходит другого рода история. Monsieur Диро, как ни в чем не бывало, приехал, ничего не подозревая, за Счастливчиком, и вдруг…

– Они наказаны. Их не пускают, – объявляет ему швейцар.

Счастливчик наказан? О, этого не может быть! Это какое-то недоразумение. Маленький Счастливчик не может быть наказан. Это какая-то чепуха!

Monsieur Диро говорит на своем французско-русском, непонятном, как китайский язык, наречии. Швейцар возражает по-русски, и оба волнуются, не понимая друг друга.

К счастью, в швейцарскую входит классный наставник и, на вопрос взволнованного гувернера, предупредительно поясняет, что ученик Раев получил единицу, плясал и трубил в классе и за все это оставлен в гимназии на два лишние часа. Monsieur Диро ужасно удивлен.

– О, – лепечет он чуть внятно, – такий малют, такий хорошая мальчугашик и вдруг единишка и трюба!.. Не понимай! О, как это шесток! Как шесток таково наказаль!

Но еще больше волнуются дома, когда в обычное время возвращения из гимназии не видно знакомых санок, запряженных Разгуляем. Бабушка, всегда поджидающая у окна своего любимца, приходит в невероятное волнение.

– Няня! Няня! Поезжай в гимназию узнать, что случилось с Кирой и monsieur Диро… Да бери извозчика, няня, и скорее, скорее!

Няня охает, ворчит, надевает свою допотопную, на лисьем меху, шубу и едет. Проходит еще полчаса томительного ожидания. Ни няни, ни Счастливчика, ни monsieur Диро не видно на горизонте.

Бабушка в отчаянии.

– Аврора Васильевна! Ради бога, отправляйтесь туда узнать, в чем дело, что случилось, – умоляет бабушка Лялину и Симочкину гувернантку.

Аврора Васильевна любезно соглашается исполнить бабушкино желание и уезжает.

Еще полчаса. Никого нет. Напряжение достигает ужасных размеров.

Попадается на глаза Франц. И Франца тоже командируют в гимназию. В доме остаются только повар, горничная и судомойка в кухне. Бабушка, Ляля и Симочка в окнах. Все трое прильнули к стеклам, все трое, не отрываясь, смотрят на улицу. Лица у всех напряженно бледные, глаза затуманены. В мыслях целый рой самых невероятных предположений.

«Переходил через улицу, попал под трамвай… Лежит в больнице… А то в гимназии расшибли его насмерть, или… или…»

– Нет, сил больше не хватает у меня ждать так… Девочки, поеду и я! – неожиданно вырывается из груди бабушки, и она начинает суетливо собираться в гимназию.

– Везут! Везут! – в ту же минуту радостно вскрикивает Симочка и хлопает в ладоши.

С быстротою молоденькой девочки бабушка бросается на свой наблюдательный пост у окна.

– Вот он! Вот он, наконец! Милый, милый Счастливчик!

Monsieur Диро и Аврора Васильевна сидят в санях. Между ними Кира. Лицо его мрачно, уныло, веки красны и вспухли от слез.

За Андроном едет извозчик с няней и Францем. Они точно Счастливчиковы телохранители, точно почетная свита маленького принца.

Но маленький принц на себя не похож сегодня. Счастливчик медленно поднимается по лестнице, с убитым видом входит в залу и замирает в объятиях бабушки.

Несколько минут ничего не слышно, только рыдания, одни рыдания… Плачет бабушка, плачет Ляля, плачет няня, плачет Симочка.

Monsieur Диро и Аврора Васильевна рассказывают все. Таким образом узнается и про единицу, и про гопак, и про трубу, и про наказание.

Единица!

Бабушка смотрит так огорченно, как будто единица получена ею самою. Ляля печально покачивает черненькой головкой.

– Ах, Счастливчик! Как это могло случиться?

Счастливчик кажется очень смущенным и угрюмым. Но не единица и не наказание его мучают, нет! Совсем, совсем другое! Там, через несколько улиц, лежит больной Голубин, маленький Аля, заболевший по его вине. Сердце Счастливчика сжимается больно-больно, и слезы застилают мгновенно его огромные глаза.

– Бабушка! Аля Голубин болен. Пусти меня к Але, – шепчет Кира, пряча на груди Валентины Павловны свое заплаканное лицо.

– Что? Что такое? Голубин болен? Ты хочешь к нему? Но, дитя мое, у него может быть заразная болезнь: корь, скарлатина, свинка, дифтерит, – в ужасе перечисляет бабушка.

– Круп, тиф, рожа! – вторит ей с неменьшим ужасом Ляля.

– Или еще хуже – холера! – заключает няня.

И все хором, в три голоса восклицают:

– Нет, нет, ты не пойдешь туда!

Что-то необъяснимое происходит в ту же минуту со Счастливчиком. Добрый и кроткий по природе, он мгновенно делается злым.

Там болен, может быть, даже умирает, по его, Счастливчика, вине, бедный маленький Аля, а его не пускают к нему! О, этого не может перенести Счастливчик. Недобрые огоньки зажигаются в глазах Киры. Брови хмурятся, лицо делается упрямым и капризным. Совсем не узнать теперь его хорошенького милого лица.

– А я все-таки пойду! – неожиданно выпаливает Счастливчик.

На лицах присутствующих ужас.

Гром небесный, неожиданно разражающийся в облаках, не мог бы произвести большего переполоха.

С минуту все молчат. У всех растерянные лица.

Потом бабушка говорит первая. В ее голосе укор. В глазах слезы.

– Дитя мое! Счастливчик! Подумай только, что ты сказал!

– Кира, Кира, – лепечет перепуганная Ляля, – опомнись! Папа и мама все это видят с небес!

– Батюшка мой! – стонет няня, разводя руками.

Все напрасно. Счастливчик остается при своем.

Его глаза блестят, щеки горят, губы дрожат, и он кричит так громко, точно вокруг него стоят глухие.

– А я все-таки пойду! Непременно пойду! Аля болен! Голубин болен!.. Из-за меня, поймите, из-за меня!.. Пойду! Пойду! И… и если удерживать станете, никого не буду любить!

Последние слова Счастливчик выкрикивает на всю квартиру и, схватившись за голову, мчится к себе.

Через минуту в детской слышно щелканье затворившейся задвижки.

Это Счастливчик запер свою дверь на крючок.

– Что делать? Что делать? Точно подменили мальчика!.. – в отчаянии ломает руки бабушка.

– Заперся, – шепчет Ляля.

– И обедать не спросил! – вторит Симочка.

– Пойти разве туда, к нему? – предлагает няня.

– Я пойду! – вызывается Ляля и, трепещущая, взволнованная, направляется к детской на своих костылях.