Лидия Чарская
Большая душа
Дося сразу увидела нерешительно топчущуюся в дверях фигурку маленького горбуна и в одну секунду была подле него. Схватив за руку Веню, она взволнованно залепетала:
– Пойдем, горбунок, пойдем в комнату Жоржа скорее. Там нам никто не помешает поговорить. О, горбунок, как ты играешь! И как ты мог скрыть это от меня!
И она выбежала из гостиной, увлекая за собой мальчика.
– Ну, рассказывай все, все по порядку, рассказывай, горбунок, – залепетала она снова, лишь только они очутились в детской одни.
Теперь, захлебываясь от волнения, поведал Веня своей маленькой подруге всю несложную историю последних трех месяцев. И про то, как узнал про его «музыку» Юрий Львович и как занимался с ним, и как привез его сюда, на концерт, пожелав показать профессору Нобелю и другим. Ах, как он боялся этого концерта, как боялся играть сымпровизированную им самим пьесу. Если бы только она знала! И успокоился только тогда, когда все кончилось, и сначала Юрий Львович, а потом профессор Нобель расцеловали его.
– Ты знаешь, что сказал профессор?
– Нет, нет, говори скорее!
– Он сказал, что с завтрашнего же дня зачисляет меня в число своих учеников в младший класс консерватории и – даром. И, кроме того, будет заниматься со мною отдельно у себя на дому. Они уже условились сейчас с Юрием Львовичем обо всем этом, и он будет завтра же говорить с моим папой, так как мне уже не придется, видно, ехать с нашими на юг. Юрий Львович поселит меня у себя, он уже решил это.
– Ах! – радостно вырвалось у Доси. – Так ты, стало быть, не уедешь? Как это все хорошо вышло, горбунок мой миленький! Это еще приятнее для меня, поверь, нежели то, что ты скоро сделаешься знаменитостью, Веня.
– Но, Досечка, милая…
– Молчи! Конечно, сделаешься знаменитостью, это уже как пить дать! И уже если сегодня ты победил своей игрой всех этих важных господ, так потом, когда ты научишься всему тому, что полагается знать настоящему музыканту, ты так заиграешь, что все люди с ума сойдут.
– Ну, уж так и сойдут? – улыбнулся мальчик.
– А то нет? Сам увидишь. А ведь что я тебе говорила, горбунок мой миленький, помнишь? Что бывают случаи, когда добрые феи и не в сказках даже превращают маленьких скромных людей в прекрасных, могучих и сильных. Помнишь, как часто ты говорил мне, что чувствуешь себя совсем как маленький гадкий утенок из андерсеновской сказки. И даже если это было и так, то добрая волшебница превратила нынче утенка в белого прекрасного лебедя, которым будет скоро, вот увидишь сам, любоваться весь мир.
– Дося…
– Вот тебе и Дося! Молчи уж лучше. Ах ты, мой глупенький миленький горбунок. Да неужели судьба, обидев тебя в детстве, не пожелала бы тебя вознаградить, как ты этого заслуживаешь? Нет, мой миленький, Господь справедлив и…
Неожиданно речь девочки оборвал появившийся на пороге Жоржик.
– Вот вы где, друзья мои, а я вас ищу повсюду. Ступайте скорее в зал, профессор Нобель изъявил неожиданно желание играть тоже нынче. Он говорит, что скрипка Юрия Львовича и твоя милая музыка, Веня, вдохновили его как никогда. А хитрец же ты, Веничка! Честное слово! Никому ни словом не обмолвился, что так блестяще выучился играть. Ну, давайте ваши руки, друзья мои, и марш бегом!
И Жорж первый помчался в зал, увлекая за собой Досю и Веню.
Снова появление маленького горбуна в зале вызвало сенсацию.
Снова блестящие кавалеры и дамы окружили героя вечера, расточая ему заслуженные похвалы.
Потом Веню забрали в свой детский кружок дети Бартемьевых и пансионерки Зариной, непосредственно выражавшие свой восторг маленькому пианисту.
Соня-Наоборот, разумеется, суетилась и волновалась больше других.
Но и все другие, даже Зина Баранович, теперь уже не находили Веню «жалким уродцем» и всячески спешили обратить на себя внимание «будущей знаменитости».
– Теперь вы, конечно, не пожелаете знать нас, ничем не отличившихся и неизвестных, – жеманно говорила Зина, обращаясь к Вене. – У вас найдутся более блестящие друзья, чем мы.
– Из «нашего аристократического круга», – подхватила, копируя манеру и голос Зины, Соня-Наоборот.
Но Зина теперь уже сама никогда не упоминала о злополучном «аристократическом круге» после сделанного Иваном Павловичем Дубякиным открытия. Это открытие послужило хорошим уроком Зине, и теперь она не выставляла себя уже больше тем, чем не была. Однако сказанное ею сейчас не прошло, по-видимому, мимо ушей Вени и живо затронуло за живое мальчика.
Его обычно бледные щеки сейчас вспыхнули ярче, а сияющие глаза остановились на лице его маленькой подруги Доси.
– Никогда, никогда, что бы ни ожидало меня в будущем, я не забуду Досю и тех, кто был добр ко мне и не гнушался меня, убогого калеки, – произнес маленький горбун.
– Вот это я понимаю, молодец Веня! Что, Зиночка? Кажется, тебе не очень-то по вкусу пришелся такой ответ? – И Соня-Наоборот лукаво подмигнула девочкам.
Но Баранович только плечами пожала по своему обыкновению и, повернувшись к Миле, шепнула:
– А я уверена, что, когда этот Веня сделается знаменитостью, он и думать забудет о своей подруженьке, какой-то никому неизвестной Досе.
А будущая «знаменитость» в это время уже сидела между Асей и Досей в ряду, отведенном для пансионерок, и шептала смущенно обеим девочкам:
– Как сон! Как сон какой-то! Вот-вот проснусь, кажется, и все исчезнет сразу! И этот зал, и все эти господа и барыни, и сам профессор Нобель с его обещанием. Господи, за что мне такое счастье, о котором я и мечтать не смел!
– А я мечтала, а я смела мечтать! Не о музыке, конечно, твоей. Разве я могла подозревать о твоем таланте? А просто о чем-то, сама не знаю, о чем, но очень-очень хорошем для тебя, горбунок мой миленький, – подхватила Дося, – потому что, повторяю тебе, судьба должна быть справедлива и в конце концов должна наградить хоть когда-нибудь обойденных ею, это первое. А второе – ведь ты же заслужил все это, потому что ты самый хороший, самый расчудесный человечек в мире, горбунок мой миленький. И я так счастлива, безумно счастлива за тебя!
