Лиана Рафиковна Киракосян
Бог в меня верит
Незаметно для самой себя Мария прибыла на нужный ей вокзал, об этом ее оповестила молодая девушка, видимо, студентка колледжа РЖД на практике. Маша устала от дороги, от стука колес, от однообразного пейзажа и от себя самой, поэтому движения ее были ленивыми: она медленно подняла сумку с вещами, почему-то ощущая ее более тяжелой, чем она была в Москве, и, пошаркивая обувью о пол, неторопливо поплелась к выходу из вагона. Огромная очередь людей, толпившихся у дверей, и встречающих, решивших, что обниматься с родственниками прямо у лестницы в вагон – хорошая идея, противный голос девушки-практикантки – все это раздражало Марию с каждой секундой все больше и больше. Лишь удивительно сильное нежелание что-либо делать любой частью тела предотвратило жуткую драку, которую могла затеять девушка.
Она жадно вздохнула свежий, насколько это возможно на кишащей людьми платформе, воздух, немного постояла с закрытыми глазами, считая в голове от одного до двадцати, чтобы успокоиться, как учил Вениамин Альбертович. Лишь полностью абстрагировавшись от всего происходящего вокруг, Мария пошла к выходу из вокзала, чтобы найти таксиста, который сможет отвезти ее в монастырь.
Яркое солнце радовало всех прохожих на улице, но только не Машу. Для нее этот животворящий диск был лишь очередным источником раздражения: на улице стояла ужасная жара, еще палящее солнце, заставляющее щурится и буквально прожигающее темные джинсы. Она с трудом добралась до стоянки таксистов и сразу же начала искать потенциального обладателя кондиционера в машине. Ее выбор пал на синий Рено Логан. Девушка валко подошла к водителю, скинула с плеча сумку на пол прямо перед его ногами и устало, чуть шевеля челюстью проговорила:
– Спасо-Преображенский Мирожский монастырь. Повезете?
Таксист округлили глаза, чуть выпрямился, выпячивая грудь вперед, а таз – назад, прокрутил ключи на пальце и, присвистнув, деловым тоном сказал:
– Ну, это тыщи три, не меньше.
– Поехали.
Маше было все равно, сколько стоит поездка и как далеко ей придется держать путь. Единственное, чего ей хотелось, это поскорее скрыться от жары. Когда удивленный щедростью пассажирки таксист положил ее сумку в багажник, поспешно сел в машину и спросил, нужна ли музыка, Мария лишь лениво покачала головой и протяжно промычала: «Не».
Путь был долгий, и для таксиста, скорее всего, очень скучный: музыку включить нельзя, пассажир неразговорчивый, а кругом лишь высокие деревья и редкие попутные машины. Мария же периодически прерывала свое наблюдение за зеленой лесополосой дремом. Ее голову наполняли мысли о скором приезде. И нет, ей не было интересно, с кем она будет жить все это время, ей было интересно, насколько твердые кровати в монастыре.
Наконец, такси остановилось у ворот большого и красивого храма с огромной зеленой территорией вокруг. Водитель быстро достал багаж Марии, получил деньги и поспешил скрыться из виду, потому что терпеть эту смертную скуку больше не представлялось для него возможным. Он лишь перекрестился, прежде чем сесть в машину.
Навстречу девушке шли двое: оба в черных одеяниях, одному было около пятидесяти лет, а другому едва можно было дать тридцать, он нес в руках книгу.
– Здравствуйте! – к ней с улыбкой обратился тот, что постарше. Мария несколько смутилась такому радушному приёму, поэтому смогла вымолвить только неловкое:
– Здрасьте, – почему-то ее голова судорожно сделала пару наклонов в низ. Она ощущала некое в о л н е н и е.
– А вы, я так понимаю, Мария? – мужчина выглядел щупловатым и уставшим, а сутулость придавала ему еще более измученный вид.
– Она самая, – на лице вновь показалось отрешенное выражение, без толики намека на интерес к этим гостеприимным людям.
– А я отец Христофор, мне Вениамин звонил, говорил о вас. А это отец Яков, – монах показал на того, что помладше. Несмотря на молодой возраст, на его макушке уже появлялась лысина, а борода все же походила больше на подростковую. – Вы будете под нашим присмотром здесь. Проходите, пожалуйста. Чай, устали с дороги? – все трое начали проходить вглубь двора.
– Ну, вроде того.
– Мы вас сейчас накормим.
В монастырской кухне было тесно, серо и однообразно: неподалёку от каменной дровяной печи стоял простой деревянный стол, ни чем не покрытый, стены были выложены мелкой серой плиткой, а на них весело множество одинаково закоптелых от долгого использования сковородок, а на лавочке, приколоченной чуть ниже, стояли чугунные кувшины. Свет в комнату проникал лишь из маленького оконца, расположенного прямо под потолком, и печи. Мария сидела на приколоченной к полу лавочке за столом и, не торопясь, ела пресную вареную картошку, заедая ее черным хлебом, свежим огурцом и зеленым луком. Ей вся эта обстановка была очень непривычна, поэтому она даже ощущала некую неловкость, в первую очередь оттого, что оба монаха сидели рядом, спокойно смотрели на нее, но при этом ничего не ели. Казалось, они боялись шевелиться, чтобы не показаться гостьей опасными людьми.
Не выдержав этой эмоциональной пытки, которую Мария сама для себя устроила, она все же спросила:
– А вы чего не едите? – не смотря на то, что внутри нее даже проскользнул некий интерес к происходящему, голос и тон оставались все такими же безучастными.
– Мы не ужинаем, – Христофор слегка потер колени, когда говорил это, будто куда-то спешил.
– А… Фигуру бережете? – Мария слегка ухмыльнулась и направила свой взгляд и внимание исключительно на картофель в мундире, снимая с него тонкую кожуру.
– Соблюдаем заповеди и сторонимся чревоугодия, – старший монах пытался мягко, но при этом уверенно вводить девушку в монашескую жизнь и ее правила.
– М-да… Ну, какое же это чревоугодие? Картошка, да зелень. Ели бы вы лобстеров… Это я понимаю, – Мария взяла новую картошку и немного призадумалась. Ей вспомнилось детство, хотя этот период ее жизни ей совершенно не хотелось прокручивать в своей голове. Она все же решила сказать о своей давней ссадине, – Отец у меня такую картошку любил.
Яков заметно заинтересовался темой папы девушки, так как она явно нехотя об этом говорила. Она вообще обо всем безразлично разговаривала, но эта тема будто была запретной для нее.
– Где же он сейчас? Жив ли? – отец Яков решил мягко развить эту тему.
– Батя-то? Жив, еще как жив. «Рвет цветы удовольствия». Лет восемь не видела и не слышала его, – Мария закинула последний кусок картошки в рот и начала вставать из-за стола, только чтобы не продолжать эти разговоры.
Комнату Марии выделили такую же, как и все остальные – темную, серую, маленькую. В углу стояла деревянная кровать с тонким матрасом на ней, рядом со спальным местом прямо под маленьким окном, расположенным под потолком, стоял грубый письменный стол, а на нем керосиновая лампа. В этих четырех голых стенах не было больше ничего. Первым в помещение зашел Христофор с подушкой и покрывалом и подготовил для девушки спальное место. Она долго стояла в дверях и рассматривала комнату: даже такая пустая она казалась ей намного наполненнее, чем другие. После Мария медленно подошла к стулу и аккуратно на него села, также с интересом разглядывая пустые стены.
