Лев Гумилев
Полное собрание сочинений
Часть третья. Этнос в истории
в которой изложены общепринятые способы изучения этнических явлений и показано, что искомый результат получен быть не может
XII. Мысли о Всемирной истории
Два аспекта всемирной истории
История – наука о событиях в их связи и последовательности. Но событий очень много, и связи их у разных народов различны. Задача любой науки состоит в том, чтобы обозреть изучаемый предмет целиком, и история – не исключение. Следовательно, нужно найти удобную точку для обозрения, и тут возникает необходимость теории, предваряющей практику, то есть выбор аспекта. Аспект изучения не вытекает из того или иного философского построения, он диктуется исключительно практическими соображениями, и мы относим его к области теории науки лишь потому, что выбор его определяется не накоплением материала, а целью, поставленной в начале исследования. Наша цель – понять Всемирную историю как становление одной из оболочек Земли – этносферы.
В теории исторической мысли издавна сложились две концепции, бытующие и в наше время: всемирно-историческая и культурно-историческая. Первая трактует историю народов как единый процесс прогрессивного развития, более или менее захвативший все области, населенные людьми. Впервые она была сформулирована в средние века как концепция «четырех империй» прошлого: ассирийской, персидской, македонской, римской и пятой – «Священной Римской империи германской нации», возглавившей вместе с папским престолом католическое единство, возникшее в Западной Европе на рубеже VIII–IX вв. (Chretienté).
«Прогрессом» при такой системе интерпретации событий считалось последовательное расширение территорий, подчинявшихся имперской власти. Когда же в XIV–XVI вв. Реформация разрушила идеологическое единство Западной Европы и подорвала политическую гегемонию императоров Габсбургской династии, всемирно-историческая концепция устояла и была просто несколько иначе сформулирована. Теперь прогрессивной была признана «цивилизация», под которой понималась культура опять-таки Западной, романо-германской Европы, причем бывшие «язычники» и «схизматики» были просто переименованы в «дикие» и «отсталые» народы. И тех и других даже пытались называть «неисторическими». Эта система, правильно именуемая «европоцентризмом», в XIX в. воспринималась, часто неосознанно, как сама собой подразумевающаяся и не требующая доказательств.
Культурно-историческая концепция была впервые декларирована Геродотом, который противопоставил Европу Азии. Под Европой он понимал систему эллинских полисов, а под Азией – персидскую монархию. Впоследствии сюда пришлось добавить Скифию и Эфиопию, которые равно не были похожи ни на Элладу, ни на Иран, и дальше список культурных регионов расширялся, пока вся Ойкумена не оказалась расписанной на культурно-исторические области. Таковыми в Старом Свете в первом приближении считаются кроме Западной Европы Ближний Восток, или Левант, Индия, Китай, островная культурная область Тихого океана, Евразийская степная область, Африка южнее Сахары и циркумполярная область с рудиментарными этносами.
Основное отличие культурно-исторической школы от всемирно-исторической составляет постулат: каждая культурная область имеет свой путь развития, и, следовательно, нельзя говорить об «отставании» или «застойности» неевропейских народов, а можно только отметить их своеобразие. Крупнейшими представителями культурно-исторической школы в XIX в. были Ф. Ратцель, Н. Данилевский и К.Н. Леонтьев, а в XX в. – О. Шпенглер и А. Тойнби.
Почему я не согласен с А. Тойнби
Мы не будем углубляться в историю вопроса, так как это увело бы нас слишком далеко в сторону. Но одного автора все-таки не следует исключать из рассмотрения. А. Тойнби предложил концепцию возникновения «цивилизаций», основанную на использовании географического источника. Вкратце она сводится к следующему.
Единицей истории считается «общество». «Общества» делятся на два разряда: «примитивные», не развивающиеся, и «цивилизации», которых двадцать одна в 16 регионах. Следовательно, допускается, что на одной территории возникали последовательно 2–3 цивилизации, которые в таком случае именуются «дочерними». Таковы шумерская и вавилонская цивилизации в Месопотамии, минойская, эллинская и ортодоксальная христианская на Балканском полуострове, индийская (древняя) и индусская (средневековая) в Индостане. Кроме того, в особые разделы выделены «абортивные» цивилизации – ирландцы, скандинавы, центральноазиатские несториане, и «задержанные» – эскимосы, османы, кочевники Евразии, спартанцы и полинезийцы.
Согласно А. Тойнби, развитие обществ осуществляется через мимесис, то есть подражание. В примитивных обществах подражают старикам и предкам, что делает эти общества статичными, а в «цивилизациях» – творческим личностям, что создает динамику развития. Поэтому главной проблемой истории является отыскание фактора динамизма, причем А. Тойнби отвергает расизм. Остается влияние географической среды, и тут Тойнби предлагает весьма оригинальное решение: «Человек достигает цивилизации не вследствие биологического дарования (наследственности) или легких условий географического окружения, а в ответ на вызов в ситуации особой трудности, воодушевляющей его на беспрецедентное до сих пор усилие»[149].
Итак, талантливость и творческие способности рассматриваются как реактивное состояние организма на внешний возбудитель, в связи с чем одна из глав носит название «Достоинства несчастья». «Вызовы» делятся на три сорта:
1. Неблагоприятные природные условия, например болота в дельте Нила, – вызов для древних египтян; тропический лес Юкатана – вызов для майя; волны Эгейского моря – вызов для эллинов; леса и морозы – вызов для русских. По этой концепции английская культура должна быть порождением дождя и тумана, но этого Тойнби не утверждает.
2. Нападение иноземцев, что тоже можно рассматривать как момент географический (частичные миграции). Так, по А. Тойнби, Австрия потому перегнала в развитии Баварию и Баден, что на нее напали турки. Однако турки напали сначала на Болгарию, Сербию и Венгрию, и те ответили на вызов капитуляцией, а Австрию отстояли гусары Яна Собесского. Пример говорит не в пользу концепции, а против нее.
3. Гниение предшествовавших цивилизаций – вызов, с которым надо бороться. Так, развал эллино-римской цивилизации будто бы «вызвал» византийскую и западноевропейскую цивилизации как реакцию на безобразия древних греков. Это тоже можно отнести к географическим условиям, взятым с учетом координаты времени (смены биоценоза), но, увы, разврат в Византии не уступал римскому, а между падением Западной Римской империи и созданием жизнеспособных феодальных королевств лежало свыше 300 лет. Реакция несколько запоздала.
Но самое важное – соотношение человека с ландшафтом – концепцией А. Тойнби не решено, а запутано. Тезис, согласно которому суровая природа стимулирует человека к повышенной активности, с одной стороны, – вариант географического детерминизма, а с другой – просто неверен. Климат около Киева, где сложилось Древнерусское государство, отнюдь не тяжел. Заявление, что «господство над степью требует от кочевников так много энергии, что сверх этого ничего не остается», показывает неосведомленность автора. Алтай и Ононский бор, где сложились тюрки и монголы, – курортные места. Если море, омывающее Грецию и Скандинавию, – «вызов», то почему греки «давали на него ответ» только в VIII–VI вв. до н. э., а скандинавы – в IX–XII вв. н. э.? А в прочие эпохи не было ни победоносных эллинов, ни отчаянных хищных финикийцев, ни грозных викингов, а были ловцы губок или селедки? Шумеры сделали из Двуречья Эдем, «отделяя воду от суши», а турки все так запустили, что там опять образовалось болото, хотя, по А. Тойнби, они должны были ответить на «вызов» Тигра и Евфрата. Все неверно.
Не менее произвольной выглядит и географическая классификация цивилизации по регионам. У Тойнби в одну цивилизацию зачислены Византийская и Турецкая империи только потому, что они располагались на одной территории, причем не греки и албанцы, а османы почему-то объявлены «задержанными» (?!). В «сирийскую цивилизацию» попали Иудейское царство, Ахеменидская империя и Арабский халифат, а Шумер и Вавилон разделены на материнскую и дочернюю. Очевидно, критерием классификации был произвол автора.
Я так подробно остановился на этом сюжете потому, что считал нужным показать, как легко скомпрометировать плодотворную научную идею слабой аргументацией и неудачным применением непродуманного принципа. Я сознательно не касаюсь социологических построений А. Тойнби, хотя они в не меньшей мере противоречат хронологии и реальному ходу событий. Но это ясно большинству читателей, тогда как географическую концепцию «вызова и ответа» еще многие принимают всерьез. И самое досадное, что после таких опытов всегда появляется тенденция вообще отказаться от учета и рассмотрения данных географии, молчаливо считая природу стабильной величиной, не влияющей на исторические процессы. Развитие произвольно взятого постулата путем спекулятивных построений заводит науку в тупик.
Итак, оба подхода имеют некоторые достоинства и крупные недостатки. Последние особенно ощутимы при разработке нашей темы. Так, с точки зрения всемирно-исторической школы тюрко-монгольские народы и их специфическую кочевую культуру нельзя ни отнести к восточным цивилизациям, ни зачислить в разряд «дикарей». Следовательно, они выпадают из поля зрения историка-теоретика. Но так как тюрки и монголы весьма весомо заявили о своем значении в истории человечества, то неоднократно делались попытки рассматривать их как «варварскую периферию» Китая, Ирана и Византии, что давало уже при самой постановке проблемы картину столь искаженную, что для научного восприятия она просто не годится. Тупик!
Вместе с тем культурно-историческая школа, которая находит место для роли тюрок в истории человечества, не в состоянии дать объяснение внутренним закономерностям их исторического развития, потому что эти закономерности не только локальны, но и являются вариантом общечеловеческих. А без учета общего непонятны и частности, потому что при таком подходе они несопоставимы и несоизмеримы. В понимании истории человечества возникают неоправданные разрывы. Тоже тупик!
Почему я не согласен с Н.И. Конрадом
Но, может быть, окажется правильным третий путь: взять из каждой концепции рациональное зерно и объединить их, чтобы получить максимальное приближение к цели. Например, предложено выделить переходные эпохи, выводящие из одной формации и подводящие к другой: 1) время перехода от древнего общества к средневековому – эллинизм; 2) время перехода от Средневековья к Новому времени – Ренессанс; 3) время перехода от Нового времени к Новейшему – середина XIX в. В качестве индикатора привлекается история литературы: «…каждая (из трех эпох) открывается гениальным литературным произведением, возвестившим ее наступление. О первой возвестил трактат “О граде Божием” (Августин), о второй – “Божественная комедия”, о третьей – “Коммунистический манифест”»[150].
Автор новой концепции весьма последователен. Он ищет аналогичные эпохи в развитии культуры внеевропейских стран, которые отнюдь не считает ни неполноценными, ни зависимыми в культурном отношении от Западной Европы. Он пишет: «Переход от древности к Средневековью у китайцев и иранцев также сопровождался революцией умов… тем, что в Китае суммарно называют даосизмом, в Иране – манихейством. Сюда присоединяется и внешний фактор: система идеологии, пришедшая извне. В Китае это был буддизм, в Иране – ислам»[151]. Так же прослеживается эпоха «Возрождения», или «Обновления». В Китае это VIII в., в Средней Азии, Азии, Иране и Северо-Западной Индии – IX в., наконец, в Италии – XIII в.[152] Третья переходная эпоха не освещена, что правильно, ибо она не закончена.
Мы выбрали это место из большой книги Н.И. Конрада лишь потому, что здесь идея автора выражена наиболее выпукло и четко. В других очерках Конрад прослеживает не только переходные периоды, но и устойчивые формы социального бытования, которые он называет устоявшимися терминами: Древность, Средневековье, Новое время[153]. Основное направление исторического процесса он видит в укрупнении народов и расширении ареала культуры, одновременно признавая полицентричность генезиса мировой цивилизации и наличие локальных черт в развитии народов[154]. Казалось бы, выход из тупика найден, но присмотримся к принципиальной стороне тезиса, изложенного выше.
В концепции Н.И. Конрада бросается в глаза хронологическая несоразмерность переходных эпох. Эпоха эллинизма началась в IV в. до н. э. и действительно совпала с кризисом античного мировоззрения. Н.И. Конрад доводит этот «переходный период» до Августина, то есть до V в. н. э. Итого – около 900 лет.
Эпоха Возрождения в Италии укладывается в 150–200 лет, третья переходная эпоха – в полвека. Невольно напрашивается мысль, что автору довлела аберрация близости, то есть явления близкие казались ему более значительными, чем явления далекие. Достаточно сравнить эллинизм с Возрождением, чтобы показать, что эти явления несоизмеримы, и даже больше – что это величины разного порядка. Попробуем пересмотреть проблему заново, не привлекая новых сведений (что будет сделано на своем месте), а ограничиваясь сопоставлением старых, бесспорных данных с новой, оригинальной идеей. Если последняя верна – совпадение неизбежно.
Об эллинизме
С 336 г. до н. э., то есть с момента, когда Александр Македонский сокрушил гегемонию Фив, свободу Афин, величие Персии, независимость Индии и древнюю культуру Египта (воздвигнув Александрию), до сочинения «Божественной комедии» произошло следующее. В Иран после недолгой македонской оккупации из приаральских степей пришли парфяне, сначала очаровавшиеся блеском эллинской культуры, а потом увлеченные глубинами зороастризма (250 г. до н. э. – 224 г. н. э.). Затем наступила иранская реакция, которую в наше время назвали бы национальной. Арташир Папаган сломил гегемонию аристократии и оперся на союз мелкого дворянства (дехкан) и духовенства (мобедов), используя пощаженных парфянских аристократов как конное войско.
В начале VI в. вельможа Маздак захватил власть, и началось истребление знати и духовенства, причем и те и другие представляли наиболее интеллектуальную часть населения. Переворот Хосрова Ануширвана в 530 г. положил конец реформе и связанным с ней экзекуциям, но привел к власти солдатчину, да-да, в полном смысле этого слова, ибо воины-профессионалы получали поденную плату. Солдатский вождь Бахрам Чубин в 590 г. овладел престолом, но против него поднялась вся земщина, и он был разбит.
Последний период (591–651 гг.) – неуклонное разложение культуры и государственной системы, вплоть до арабского завоевания, повлекшего за собой эмиграцию и гибель всех грамотных и образованных персов, после чего начал складываться новый народ, с новой культурой и даже новым языком.
За описанный период в сфере культуры произошло пять изменений, каждое из которых по значительности внутри данной системы (в нашем случае иранской культуры) равно итальянскому Возрождению, хотя не похоже на него ни по генезису, ни по характеру и последствиям: 1. Эллинизация парфянских степняков, то есть восприятие чуждой цивилизации. 2. Иранизация парфянской знати – попытка сближения с собственным народом. 3. Зороастрийская победа 224–226 гг. над парфянской аристократией – союз трона и алтаря. 4. Маздакизм. 5. Реакция митраизма, ибо армяне называли Бахрама Чубина «поклоняющийся Михру, мятежник». И на этом фоне – чуть заметное дуновение христианских и гностических идей, затронувших ничтожную часть рафинированной и неустойчивой интеллигенции.
Нет! Никак не могу поверить, что этот тысячелетний период напряженной творческой жизни был всего лишь переходным между македонской и арабской оккупациями. Для Ирана этот парфяно-сасанидский период с реминисценциями вроде восстаний Сумбада Мага, Бабека, заговора Афшина и прочих проявлений антиарабской борьбы представляется равновеликим не итальянскому Возрождению, а всей романо-германской культуре Западной Европы, от Каролингов до Бонапартов. Тысяча лет равна тысяче лет, хотя сравниваемые культуры совсем не похожи друг на друга. Но именно «непохожесть», как и сходство, является одним из постулатов концепции Н.И. Конрада.
В Риме эллинизм можно отсчитывать от одной из двух дат: 1) от эпохи Двенадцати таблиц, когда группа изгнанников, обосновавшихся на семи холмах, организовалась по образцу греческого полиса. Но если так, то сюда попадает почти весь республиканский Рим, и, очевидно, для начала переходного периода эта дата не подходит; 2) культурная эллинизация Рима обычно приписывается деятельности кружка Сципионов во II в. до н. э. Так-то оно так, но Н.И. Конрад относит Римскую республику не к переходному периоду, а к утверждению рабовладельческой формации. Следовательно, для «переходного периода» остается только эпоха империи, охарактеризованная Н.И. Конрадом как «время зенита и вместе с тем распада»[155]. Пусть так.
Но если так, то и тут мы можем и должны выделить несколько культурных и вместе с тем общественно-политических периодов, каждый из которых равновелик итальянскому Возрождению. Повторяю, равновеликость утверждается только по значимости для современников, а отнюдь не по сходству характера явлений.
Сами древние римляне отнюдь не рассматривали республику II–I вв. до н. э. как сложившуюся политическую форму. С убийства Тиберия Гракха в 133 г. до н. э. до гибели Антония в 30 г. до н. э. Рим не знал покоя. Гражданские войны так обескровили римский сенат и народ, что уцелевшие были рады любой твердой власти.
«Золотая посредственность», провозглашенная Октавианом Августом, явилась лозунгом политической стабилизации, укрепления военной мощи и обращения к прошлому за поучительными примерами. Продержалась эта система мировоззрения до смерти Марка Аврелия, то есть около 200 лет. Если рассматривать деятельность Хань Юя и других конфуцианцев как «Возрождение» в Китае, то Плиния, Тита Ливия и Светония правильнее и последовательнее охарактеризовать как «Возрождение древности» в самом Риме. Ведь мы так условились о термине.
Второй период – бурное завоевание Рима азиатскими культурами. Начиная с III в. здесь правили умами закрытая покрывалом Изида, Триждывеличайший Гермес, Матерь богов – Кибела, очаровательница Астарта, и, наконец, всех победил солдатский бог Митра – непобедимое Солнце. От Аврелиана до Юлиана Апостата митраизм был государственной религией и официальным мировоззрением Римской империи. Этот переворот в культуре был куда значительнее гуманизма и даже Реформации. Ведь итальянцы и немцы в XVI в. остались добрыми христианами, изменив только эстетические и политические представления, да и то не радикально.
Но еще более грандиозным был третий сдвиг, охвативший все Средиземноморье в I–IV вв. н. э. Обычно его принято связывать с распространением христианства, но при этом упускается из виду, что христианство было лишь одной струей потока новых идей, захлестнувших Римскую империю. Одновременно с христианами проповедовали гностики египетские – Валентин и Василид, проклявшие Материю, сирийские – Сатурнин и Мани, уравнявшие стихии Добра и Зла, офиты, почитавшие подателя мудрости Змея – противника злого демиурга Яхве, маркиониты, отрицавшие святость Ветхого Завета, оригенисты, настаивавшие на его символическом толковании, и, наконец, гностики, провозгласившие высший монизм – полноту всего сущего – Божественную Плерому. Ближе всех прочих к христианской теодицее Василия Великого и Григория Богослова и дальше всего от античного платонизма оказались неоплатоники, несмотря на то что они присвоили имя Платона для названия своего оригинального учения. Н.И. Конрад тонко отмечает, что «революция умов началась и развернулась на римском Востоке, но она захватила и греко-латинскую часть “римского круга земель”, в котором шел свой кризис старого сложившегося мировоззрения»[156].
Это справедливо, но тогда эта стихия для истории культуры Европы не может рассматриваться как переходный период. В самом деле, какое отношение имело христианство или манихейство к рационалистическим рассуждениям Сенеки, кровавым мистериям Аврелиана в митреумах или оргиастическим развлечениям Гелиогабала? Новая творческая струя мировоззрения равно отвергла и то, и другое. Она смела обветшавшую античную мысль, а не продолжила ее. Иными словами, тут не «переходный период», а обрыв старой традиции и создание новой.
Христианская и манихейская церкви проявили неуживчивость, удивившую современников, но логически вытекавшую из ощущения полного разрыва с античным прошлым. Даже когда император Константин решил сдать все позиции язычества, перед христианской общиной встала только одна дилемма: допустить ли владыку мира к себе в чине диакона, чтобы он имел право голоса в церковных делах, или оставить его мирянином, чего требовал карфагенянин Донат, говоря: «Какое дело императору до церкви?» И на этом фоне уже в V в., когда империю рвали на куски варвары, жил, творил и действовал Блаженный Августин, сначала манихей, потом христианин, талантливый писатель и великий спорщик. Необходимо заметить, что главные идеи Августина явились предвозвестием не католической, а еретической мысли. Тезис о предопределении, фактически аннулировавший католическую догму о свободной воле человека, перекладывал всю ответственность за безобразия, происходящие в мире, на Создателя. Этот тезис Августина был использован и развит Жаном Кальвином тысячу лет спустя, но в средние века не котировался.
В отличие от Данте, который не оспаривал бытовавших в его время идей, но был весьма недоволен своими современниками, Августин всю силу своего таланта истратил на полемику и с воззрениями бывших единомышленников – манихеев, и с гуманной концепцией британского монаха Пелагия. Пелагий проповедовал, что греховность человека есть результат его дурных поступков и, следовательно, добрый язычник лучше злого христианина. Августин выдвинул тезис о первородном грехе, а тем самым объявил неполноценными всех язычников и обосновал теоретически религиозную нетерпимость. В ближайшие пять веков эта идея не получала распространения, тогда как стихи Данте были признаны непревзойденными еще при жизни поэта и принесли ему заслуженную славу. Нет, ни по исторической роли, ни по резонансу, ни по личным качествам Августин и Данте Алигьери несхожи, а еще более несхожи периоды, в которые они жили и творили. И уж если кто похож на Данте, это великий поэт и обличитель безобразий Иоанн Златоуст. Но если принять эту поправку, то и дальнейшие рассуждения будут иными. Этот новый путь представляется более плодотворным, хотя, впрочем, будет восприниматься несколько неожиданно.
