Лев Цитоловский
Всесильный
Любовь и риск
Весна уже плавно переходила в лето, я шел через парк и думал о всяком. Солнце припекало, и народ предпочитал проводить выходные за городом. Хотелось тени, я покинул аллею, пересек рощицу и вышел на широкую ухоженную тропинку, где скамейки помещались лишь с одной стороны и обычно их занимают парочки, где им никто не мешает. Сейчас здесь было безлюдно, бродили только голуби. Они подбирали корм, выложенный еще прохладным утром добрыми старушками.
Некоторым птицам было не до еды, они занимались флиртом. Мне навстречу семенила одна такая пара. Кавалер нежно ворковал, распушал перья, забегал перед дамой то с одной, то с другой стороны, резко поднимая и опуская голову. А иногда, немного отстав, чтобы она поняла, как плохо быть одной, вдруг с победным криком бросался вперед, догонял и преграждал ей дорогу, преданно заглядывая в глаза. Он, как бы, успокаивал подругу после недолгой разлуки: «Вот он я, родная, никуда не делся, мы вместе навсегда». Заметив возможных соперников, которые, впрочем, продолжали мирно поедать крошки, голубь слегка распускал крылья, как будто он немного орел, и угрожал клюнуть. Эти ритуальные угрозы никого не пугали.
Дама, между тем, как бы не слишком замечала его стараний, но и не отвлекалась на еду – сейчас был не тот момент. Она медленно переступала шаг за шагом, и я невольно остановился.
Наконец, она оказалась вблизи от меня и ухажер, обогнав ее, неожиданно обнаружил постороннего. Он перестал ворковать, сложил перья, сразу похудев до заурядного подхалима, и торопливо взлетел на соседнюю лавочку. Ему вдруг стало не до барышни. Впрочем, она не очень-то и заметила утрату, присоединилась к обедающим, и ее уже трудно было отличить от прочих.
Больно сердобольный
Иногда так бывает, ищешь одно, а натыкаешься на другое. И это, другое, застревает в памяти навсегда. Так случилось однажды, когда я гулял по лесу, раздумывая о всяком, и понемногу наполнял корзинку дарами осени.
Собирая грибы, я незаметно для себя отклонился от привычного маршрута и оказался в глухой чаще. Солнечный свет здесь слабо проникал через густое переплетение веток в кронах деревьев. Я с трудом обходил пни, пробирался через торчащие корни, а корзина цеплялась за голые сучья и колючки. Грибы еще продолжали попадаться, я двигался за ними наугад. В таком лесу невозможно двигаться по прямой, петляешь, как придется, от одного просвета к другому. Под ногами теперь была голая почва, не поросшая травой. Пропала даже крапива и островки мха перестали радовать глаза зеленью. Потом грибы окончательно исчезли, и я напрочь потерял направление.
Внезапно, за одним из стволов я заметил что-то сероватое, матово отсвечивающее на черной земле. Я перелез через поваленное дерево и увидел голый череп. В одной из глазниц торчала шишка. Он свободно лежал на поверхности земли, сиротливо прислонившись к щербатому стволу. Других частей скелета вокруг не было видно. То ли хищники растащили, то ли кто-то неизвестно зачем приволок сюда одну лишь только голову. Голову крупной собаки, немолодой уже, если судить по зубам.
Наклонившись, я понял, что привезли сюда и бросили не голову, а живого пса. К стволу дерева был привязан плотный брезентовый поводок, а на конце поводка сидел намертво закрепленный кожаный ошейник.
Хозяин таким путем когда-то избавился от своего питомца: то ли он стал не нужен, когда состарился, то ли надоел. А может быть, пес просто в чем-то провинился.
На земле, рядом с черепом, лежала миска. Хозяин все-таки пожалел старого друга и оставил ему немного еды. Он, конечно, понимал последствия и так пытался успокоить остатки своей совести.
Не знаю, погиб ли пес от голода, или его растерзали дикие жители леса, когда он окончательно ослаб. На поводке я не заметил следов зубов: пес не пытался таким способом освободиться. Не догадался. Или не решился тронуть хозяйское имущество.
Больным не читать
Всякому известно, что врачевание – это таинство. Если рецепт слишком примитивен, то кто такому предписанию поверит? Наш организм сложен, недомогания загадочны, а хворь не приходит одна. Простыми способами здоровье не вернуть. Когда врач советует наложить холодный компресс и не выпишет никакой микстуры, в следующий раз больной наверняка запишется на прием к кому-нибудь другому. А если это не реально, то как-нибудь обойдется подручными средствами.
Поэтому, некоторые охотнее верят бабе Любе из соседнего подъезда и употребляют крапиву, вываренную в настое неспелой клюквы на парном козьем молоке. И микстура будет особенно эффективна, если на крапиву незадолго перед тем, как её сорвали, помочилась собака.
Вот почему лекарства, приготовленные сложным путем и на основе многих ингредиентов, вызывают больше доверия у пациентов.
Особенно стараются гомеопаты. Они смешивают в строго определенной пропорции выжимки из десятков экзотических трав, каждая из которых имеет латинское название. И это обычно помогает. Главное – верить. Тогда в роли панацеи может выступить и плацебо. В связи с этим, существует простой способ внушить пациенту, что лекарство сложное, и не сделано на скорую руку. Стоит лишь указать его название так, что его трудно будет прочесть и невозможно произнести.
Подобрать оптимальное на данный момент лекарство против конкретной болезни – тяжелая работа. Для начала изучают, какими препаратами лечили эту болезнь раньше. Каждый кандидат влиял по-своему на множество симптомов болезни и возникает соблазн подобрать такую смесь факторов, которая бы ликвидировала проявление нескольких симптомов сразу. Поэтому лекарства, в силу добрых намерений их авторов, иногда имеют сложный состав.
Осуществить эту задачу на практике, однако, отнюдь не просто. Воздействие любого вещества зависит от дозы, но это не прямая зависимость. То, что в малых концентрациях лечит, в больших иногда калечит. Необходимо подобрать оптимум. Для этого выделяют несколько базовых концентраций, влияние которых следует проверить в эксперименте, и эти опыты крайне трудоемки. Допустим, приготовили 10 растворов разной степени насыщенности (это очень грубый подбор, для поиска хорошего оптимума требуются более тонкие нюансы). Каждый из растворов нужно протестировать на десятках животных, изучая влияние на известные симптомы болезни. А потом проконтролировать на людях. На это уйдут многие месяцы, но это проверка лишь одного вещества, а испытать придется каждый из предполагаемых ингредиентов.
Составные части могут в комбинации усиливать, ослаблять, менять знак и продолжительность эффекта друг друга, не говоря уже о побочных проявлениях. Так происходит не всегда, но ведь следует в этом убедиться. Предстоит каждую из концентраций одного вещества испытать в комбинации с каждой из концентраций второго. На это при добросовестном исследовании (если значимость выводов хотя бы 95 %) уйдет 2–3 года, а чтобы найти оптимум для трех компонентов – 15–25 лет. Подбор четырех компонентов займет целый век, если кто-то профинансирует этот адский труд. Конечно, исследование можно упростить, если исключить заведомо бесперспективные варианты. Тогда завершить подбор можно гораздо быстрее. Однако ясно, что хорошо оценить эффективность и безопасность смеси нескольких простых лекарств – нереально. Проще выбрать наиболее обещающую смесь из нескольких проверенных, выбранных из лучших побуждений, но почти наугад. Поэтому выписанный вам препарат, составленный более чем из-трех частей, основан на данных, полученных на скорую руку.
Кроме того, что индивидуальное лекарство иногда имеет сложный состав, врач чаще всего выписывает больному комплексный рецепт, который с трудом умещается на бланке. Доктор, конечно, пытается учесть возможность лекарственного взаимодейстия. Но теперь вспомним, что больной, как правило, употребляет смесь таблеток и микстур, от многих специалистов: терапевта, хирурга, уролога, кардиолога, невропатолога и пр. Совместное их применение иногда проблематично, а в инструкциях обычно указывают лишь пары, находящиеся в резком диссонансе. Лечащий врач должен учитывать все лекарства, которые принимает его пациент, и назначенные другими специалистами – тоже. Но, как правило, он этого не делает. И даже если вы очень важный человек, находитесь на особом обслуживании, ваш доктор вряд ли справится с этой задачей. Таких данных наука пока просто не способна получить. Может быть, на этот раз всё для вас и окончится благополучно, но кто об этом знает заранее?
Между тем, наука развивается, и появляются шансы нащупать истинные причины болезни. Тогда можно попытаться ликвидировать поломку осмысленно, воздействуя на вышедшее из строя химическое звено. Например, для лечения язвы желудка используют ингибиторы протонного насоса, который перекачивает ионы Н+ через клеточную мембраны против градиента, затрачивая на это энергию, полученную тем, или иным способом. Это, в свою очередь иногда патологическим образом меняет кислотность среды и требует вмешательства медиков. К настоящему времени уже обнаружены лекарства, угнетающие протонный насос, снижающие уровень соляной кислоты в желудочно-кишечном тракте и облегчающие состояние больного. Но протонный насос играет ведущую роль в огромном множестве процессов, достаточно назвать лишь производство АТФ в митохондриях или обеспечение информационных процессов в мозге. Поэтому внешнее вмешательство в его работу может привести к повреждению важных функций и к неприятным последствиям. И этот пример не является какой-то редкой неудачей.
Биохимические реакции в живой клетке совместно поддерживают ее состояние, и поэтому локальное воздействие почти с неизбежностью приведет к неожиданным эффектам. Именно это и является причиной существования давно известного лекарственного взаимодействия. Так что, не смотря на некоторые успехи фармакологов, отдыхать на лаврах время еще не настало.
На случай, если сюда заглянет кто-то, считающий себя больным, хочу особо отметить, что следует быть осторожным и не злоупотреблять количеством снадобий, которые вам постепенно насоветовали. Но самое главное, меньше задумываться о своей болезни, верить врачу, он желает вам лишь добра. И надеяться на лучшее. А там, глядишь, организм справится и сам.
Истоки шовинизма
Чтобы понять самого себя иногда полезно понаблюдать за примитивными существами. Так, прошлым летом я близко познакомился с вороненком, у которого возникли трудности на жизненном пути. В мае птенцы окончательно прощаются с родной скорлупой и начинают привыкать к жизни, но для некоторых она оборачивается суровой стороной, если они слишком рано покидают гнездо и лишаются материнской заботы. Причины могут быть разными, то ли малыш случайно выпал из гнезда, то ли не ужился с братьями в борьбе за пропитание, а иногда мог чем-то не понравиться собственной матери.
Приземлившись, мой будущий питомец не слишком долго страдал от одиночества, им заинтересовалась соседская кошка. Вороненка я у неё отнял и назвал Кирой, размером она была всего лишь с ладонь. Принес её домой, закрыл, от греха подальше, домашнего кота Винсента в другой комнате, и поставил на стол, на собственные ноги. Оказалось, она уже была в состоянии ходить, это были её первые шаги, по гнезду-то не больно разгуляешься. Кира подошла к краю стола, заглянула вниз и осторожно отодвинулась. Тогда я спустил её на пол, пусть осваивается.
Но Кире было не до прогулок. Добывать пищу она еще не могла и, больше того, не получалось даже склевывать пищу с пола или с руки. Она задрала голову, широко разинула клюв, глядя одним глазом на меня и громко каркнула голосом почти взрослой птицы. Своим кормильцем она, похоже, назначила меня.
К счастью, Кира была не слишком разборчива в еде. Её устраивали крошки хлеба, колбасы, кусочки сырого мяса или рыбы и пойманные мною заранее мухи. В разинутый рот нужно было вкладывать лакомый кусочек, она глотала и сразу же требовала еще. Впечатление, что она бы заглотнула и металлическую гайку, если бы я решился на такое зверство. Возникало даже впечатление, что до сыта не насыщалась она никогда. В процессе потребления еда быстро переваривалась, остатки она выбрасывала на чистое место (в этом отношении она была весьма аккуратна) и тут же продолжала выпрашивать еду снова. Не удивительно, если она, в конце концов, надоела матери-вороне.
Учитывая наступившие солнечные дни, пришло уже время выезжать на дачу, и следовало бы взять Киру с собой. Здесь мне вряд ли удастся поддерживать статус-кво с Винсентом. Поэтому кота я решил оставить на внука Тёму, а сам начал понемногу упаковывать вещи и выносить их в машину. Однако при очередном возвращении в дом я застал неожиданную сцену. Винсент умудрился сам открыть комнату, замер на пороге в крайнем удивлении, а Кира стояла около него, задрав морду, разинув клюв и каркала, то ли сердилась, то ли громко требовала еды. Винсент, естественно, оценил нахальное поведение Киры, как признак её высокого положения на общественной лестнице и даже втянул голову в плечи. Обнаружив мое появление, Кира поковыляла ко мне и потребовала внимания к своим проблемам. Поэтому, обнаружив мир в доме, я понял, что большой срочности в отъезде на дачу нет, и у меня еще впереди несколько дней на сборы.
Появившийся вскоре Тёма тоже признал ситуацию, как стабильную, и предложил ехать на дачу одному, а со зверинцем он справится и сам. Но это было недальновидное решение. Выращивать Киру следовало на природе. Там у неё появится возможность освоиться, научиться летать, добывать пищу и вернуться в дикую среду. Кто знает, вдруг она потом прибьется к вороньей стае? А пока Кира продолжала насыщаться, попутно заглядывая во все углы.
На даче я быстро сколотил для Киры жилище. Это был вместительный загон из проволочной сетки, внутри которого я поместил домик поменьше, на случай непогоды. Выход из клетки в сад я мог, при желании, оставить свободным, чтобы помочь Кире в акклиматизации. Но сохранилась возможность отгородить её от местных котов. Потом, правда, выяснилось, что котов она не боялась, но и не обижала, а позже, когда уже научилась летать, подружилась даже с соседским псом, который специально протискивался под забором, чтобы поиграть с Кирой. Посторонние люди тоже не вызывали у Киры страха. Еду, однако, она выпрашивала только у меня, настойчиво преследуя по тропинкам и широко разинув клюв.
Однажды ко мне заглянул сосед, я собирался поделиться с ним своими саженцами. Он присел на корточки около грядки и осторожно окапывал приглянувшийся ему куст. В это время на грядке объявилась Кира и попыталась проконтролировать, что там происходит. Видимо, всё, что находилось на её территории, Кира воспринимала, как принадлежащее ей. Сосед, до того ничего не знавший о Кире, от неожиданности встрепенулся, но, слава богу, обошлось без инфаркта.
Созревала Кира довольно быстро, как по габаритам, так и по умениям. Крылья её окрепли, и она могла уже пролететь несколько метров, но, даже немного летая, она предпочитала ходить, до тех пор, пока не набралась опыта. Теперь ей удавалось взлетать на моё плечо и так путешествовать по нашей территории. Выпрашивать еду на плече тоже было намного удобнее. Она поворачивалась к моему уху и громко требовала угощения. Вряд ли она осознавала, что я слышу ухом и что именно туда нужно отправлять свои домогательства, но когда она садилась на плечо и поворачивала клюв ко мне, выглядело это как осмысленное действие. На плечо садилась она и к гостям, но только не за воротами, причем на чужом плече не попрошайничала.
Вскоре Кира разыскала весьма привлекательный объект – двухсотлитровую бочку с водой для полива. Она взлетала на край и с удовольствием плескалась в жаркие дни. Летала она уже вполне прилично, но территорию не покидала. Не забывала она и о своем личном домике, там она могла отдохнуть в одиночестве.
Потом Кира научилась самостоятельно клевать корм. Можно было насыпать ей угощение в кормушку, но это вскоре и не понадобилось. Вокруг внезапно обнаружилось много прекрасной еды – кузнечики, жуки, гусеницы, черви. Любила Кира и ягоды, в особенности, красную смородину. Я собирал урожай, а она, сидя на моем плече, усердно мне помогала. А как-то Кира схватила лягушку, и эта лягушка закричала, как ребенок. Я до сих пор не могу забыть этот мучительный вопль.
Между тем, бесстрашие Киры все-таки имело границы. На стене дома, под крышей, обнаружилось осиное гнездо. Я решил избавиться от неприятного соседства и сбил его длинным шестом. Гнездо состояло из двух этажей-пластин. Каждая из пластин содержала несколько десятков отверстий, в которых созревало осиное потомство. На верхнем этаже жили похожие на гусениц сантиметровые личинки, а на нижнем – почти взрослые осы, которые пока еще не дозрели до полета. Гнездо это я, по доброте сердца, отдал Кире и она с удовольствием проглотила личинок, всех до одной. Потом личинки кончились и обнаружились юные осы. Не знаю, умели они жалить или еще нет, но Кира решила не рисковать и ни одну из них не тронула. А ведь до того никого из этих злюк она в своей короткой жизни не встречала. Некоторые знания сидят в нас от предков. Точно также, когда по телу младенца проскользнет что-нибудь длинное и гибкое, например, поясок, малыш в ужасе вздрагивает, как будто кто-то заботливый заранее вложил в него страх перед ползучими тварями.
