bannerbannerbanner
Пение кузнечиков на ночной дороге

Лев Юрьевич Альтмарк
Пение кузнечиков на ночной дороге

Полная версия

© Лев Альтмарк, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Хреновый детектив

Всё, что со мною было прежде,

Останется на рубеже.

Но – как последняя надежда, —

Частица Г-да в душе…


1.

…Ну, и козёл же этот Файнберг! Срань несчастная, поц сморщенный! Это ж надо, меня – МЕНЯ! – на которого молиться должен за то, что вытащил в люди и на ноги поставил, взял и кинул без зазрения совести, как последнюю девку-трёшницу у пивного ларька, и «спасибо» не сказал! Впрочем, я ничему не удивляюсь, потому что это вполне в его стиле. В стиле современных бойких ребятишек, которые берут от тебя всё, что им нужно, а потом и знать тебя не знают. Пока ты нужен, перед тобой на цыпочках ходят, а потом… Хотя я и сам баран порядочный, если не просчитал его с самого начала. А ведь мог, приглядись к нему чуть внимательней да не будь таким доверчивым…

И ведь купил он меня на элементарном! Я его сам, своими руками, сделал заместителем в Еврейском культурном центре, где был бессменным руководителем со дня основания. А кого мне, скажите на милость, было поначалу опасаться? Я же это общество единолично заварил, тридцать три пота пролил, пока все инстанции в одиночку прошёл, доказывая, что мы – не липа, а вполне работоспособная структура, потом деньги выбил из Сохнута и из богатеньких местных спонсоров-буратино, офис оборудовал, объявления по газетам распечатал, всевозможные образовательные и культурные программы раскрутил в городе – да разве этого мало?! Потом уже штатом обрастать начал, помощничками, мать их, вроде этого Файнберга…

Первое время опасаться мне действительно было некого: работали помощнички слабовато, специфики работы с нашими драгоценными городскими евреями не знали, зато деньги получать ой как любили. А на каком дереве растут эти деньги, и какие круги ада я при этом каждый раз прохожу, объясняя, что не себе в карман кладу, это их волновало весьма мало. Да я и не обучал их высшему пилотажу, оно мне надо? Кроме того, тут одной бойкости и хорошо подвешенного языка маловато, нужен авторитет, нужны связи и знакомства. Да ещё умение в нужный момент и в нужном месте помозолить глаза тем, кто сидит на раздаче зелёных купюр. Я же к этому животворному источнику не месяц и не два подбирался, по первому свистку летел на всевозможные тусовки во все концы страны, письма спонсорам строчил чуть ли не километрами, спину гнул, да так, что до сих пор косточки ломит… Постепенно узнали меня, привыкли к моей физиономии и доверять начали, а кое в чём уже советовались, как со спецом. Вот мне и карты в руки. А тем бойким юношам, что пришли в Еврейское общество следом за мной, – им ещё предстоит свою тропу в джунглях протоптать. Джунгли – на то и джунгли, чтобы протоптанная другими тропа не всегда вела к успеху каждого встречного-поперечного самозванца. Без смекалки тут запросто ноги протянешь или тебя другие, более зубастые хищники запросто схомячат. В любом деле своя специфика.

Марик Файнберг приглянулся мне с самого начала. Глазки наивные и восторженные, сверкают, как только что отчеканенные пятаки, в которых отражается синее иерусалимское небо, костюмчик хоть и не богатый, но аккуратный, щепетильность и точность бухгалтерские, а я, между прочим, страсть как не люблю в бумажках копаться. А ведь надо – офис открыли, письма и бумаги казённые туда-сюда полетели, в дела их подшивать требуется, ответы и отчёты строчить – чувствую, закапываюсь в бумажном болоте по уши. Одно из двух: или что-то живое делать и крутиться белочкой в колесе, или барабанить день-деньской сочинения на канцелярские темы. Аж, одно время по утрам просыпаться не хотелось от такой бумагомарательной перспективы!

Тут-то он мне и пригодился. Зарплата для меня, говорит, не главное, мне важно, мол, служить великому делу возрождения еврейского народа, пользу по сионистской части людям приносить. Завернул, подлец, даже цитатки из Герцля и Бубера, а последнего, к слову сказать, я читал ой с каким скрипом, и разрази меня гром, если я что-то понял из прочитанного. Когда же он заявил, что больше всех на свете обожает Жаботинского, то покорил моё сердце окончательно. От кого-от кого, а от Жаботинского я действительно без ума. Этот писал без философствований – сила, напор и абсолютная уверенность в собственной правоте…

Одним словом, сбросил я на него всю писанину и бухгалтерию, а сам остался вроде свадебного генерала, то есть, по-прежнему раскатывал по тусовкам, пил с господами фуршеты, трахал эмансипированных заезжих израильтянок в два раза старше меня по возрасту и в два раза больше по габаритам, и в ус не дул. Плоды, как говорится, пожинал. Надеялся, что тылы мои надёжно прикрыты, и трудолюбивый клерк в офисе пашет как папа Карло. Даже в моё августейшее отсутствие.

Здесь-то он мне козу спустя некоторое время и подстроил. Этот серенький пиджачок оказался ещё тем жуком. Очень быстро он пронюхал, как вставлять в тот или иной документик свою фамилию, чтобы она запечатлелась в чьей-то начальственной памяти, перекатал в записную книжечку нужные адреса и телефончики, покукарекал потихоньку с кем следует, прикрываясь мной, как козырем, и, гляжу вскоре, начали его приглашать на тусовки не реже моего, а со временем даже чаще. Я возмутился было, дескать, что это за самодеятельность, только он и здесь нашёлся, сказал, что державный Сохнут уже положил на него глаз и зажимать молодого перспективного кадра никому не позволит. Поскрипел я зубами, помянул Сохнут добрым матерщинным словом, да никуда не денешься. Шестерёнки пошли крутиться.

А он, сволочь такая, не только вширь, но и вглубь попёр. Божьих одуванчиков, старичков-активистов из синагоги, на свою сторону переманил, а уж тем только повод дай позубоскалить. Коммунистического задора и комсомольской энергии в них на два поколения вперёд хватит. Пока я по привычке представительствовал на каком-то семинаре, Файнберг собрание общины созвал и так хитроумно доклад свой гадючий выстроил, что вышло, будто я никакой особой пользы общине больше не приношу, а только сосу из неё соки, как помещик из крепостных крестьян. Стоило мне вернуться, как синагогальные старички вкупе с розовой молодёжью, которая всегда в оппозиции, меня чуть с гавном не съели. Революция, блин, началась, октябрьский переворот. Которые тут временные, слазь…

В результате всех этих не шибко хитроумных комбинаций скинули меня со всех постов, обзвонили столичных начальничков, мол, я уже никто и дел со мной иметь не следует, даже ключ от офиса коллективно изъяли и передали секретарше Лене, которую я тоже в своё время разыскал и пригласил на работу. Вот как хитро обтяпали!

Но полным дураком Файнберг окажется, если решил, что я так легко крылышки опущу. Он хитрый, а я битый, даром что ли столько тусовок прошёл и столько водки на брудершафт с нужными людьми выпил! Посмотрим, чья возьмёт.

Существует масса способов приструнить негодяя. Можно по начальству пройтись с разъяснениями и челобитными, можно с рядовыми членами общины нравоучительные беседы провести, только я решил, что это муторно и, главное, результат непредсказуем: я-то отлично знаю, как тяжело убеждать в том, что ты не верблюд, если на тебя уже пальцем показывают. Изо всех способов я выбрал самый быстрый и самый жестокий – потреплю-ка нервы этому тихоне. Оно, может быть, и не совсем порядочно, но – на войне как на войне. Состряпаем подмётное письмо от имени каких-нибудь мифических антисемитов – такое проймёт кого угодно. Мне в своё время немало подобных писем приходило. И оскорбляли в них, и угрожали, и погромы обещали, а пару раз даже какая-то пьянь в офис заваливалась, только мне всегда везло, и я выкручивался. Не скажу, что я Рембо или Брюс Ли какой-нибудь и что поджилки у меня не тряслись от страха, ведь очко-то, оно не железное, но… худо-бедно обходилось. А вот как Файнберг, этот интеллигентик щупленький, будет прыгать от ужаса да икру метать – это ещё вопрос. По-настоящему ему в подобных переделках быть ещё не приходилось, и бумажек подобных он в руках не держал, ведь оберегал я его от таких мерзостей, всё на себя принимал. Вот и сберёг на свою голову.

Гнусно, конечно, сочинять письма от имени придуманного психа-юдофоба, рука не поднимается – да охота пуще неволи. Надеюсь, о моём грешке никто узнает, а узнают – сведу к хохме, скажу, что пошутил неудачно. Но этому гаду нервишки потреплю. Терять-то мне больше нечего. И так всё отняли.

Чтобы не вычислили по почерку, буду писать печатными буквами. Что писать – не проблема, подобной бредятины я начитался вволю. Могу даже консультантом в каком-нибудь филиале новоявленного Союза Михаила-Архангела подрабатывать. Если, конечно, окончательно с ума не поеду.

Детективы я иногда почитывал, поэтому старался предусмотреть всевозможные варианты. Писать надо в перчатках, ведь дело-то нешуточное: отнесёт Файнберг с испугу письмо в милицию, а там, если копать начнут (у них иногда бывает и такое просветление!), то могут и до отпечатков пальцев на бумаге добраться. Если уж делать гадости, то чтобы чисто, без сучка без задоринки.

Писем, решил я, сварганим три: одно непосредственно Файнбергу, другое в офис нашего общества, третье самому себе, чтобы – как это в детективах называется? – у меня было полное алиби. Ничего, мол, не знаю, сам в таком же стрёмном положении. Текст писем приблизительно одинаковый, но должен быть обязательно корявым и с грамматическими ошибками. Пусть думают, что писал человек, для которого легче дать кому-то по репе, чем сочинить пару строк. Так страшней.

Короче, пишем:

«Жидовские морды! Если не уберётесь со своим культурным обществом в свой Израиль, мы вам кишки выпустим и на башку намотаем. Так и знайте, сроку вам – три дня. Хватит пить нашу христианскую кровь, иуды…»

И подпись изобретём позаковыристей, в стиле дегенерата-десятиклассника, онанирующего от собственной смелости. Что-нибудь вроде «Боевой дружины по борьбе с иудейской заразой».

 

Дело мастера боится, раз-два – и готово. Остаётся лишь заклеить конверты и отправить по почте. Хотя, если говорить по правде, когда я опускал письма в почтовый ящик, рука моя дрогнула, а на сердце стало тоскливо и мерзко, будто я делал это с больной головы или не по своей воле. Но на полдороге останавливаться глупо. Раз уж заварил кашу, то сам и расхлёбывай, если понадобится.

Конечно, непорядочно я поступаю и подло, но, если говорить по существу, Файнберг тоже запрещёнными приёмами пользовался, только более нагло и прямолинейно. Чем мои подмётные письма отличаются от его шушуканий за моей спиной? Так что мы в какой-то степени теперь квиты.

После отправки писем я несколько успокоился. А чего теперь комплексовать – птичка улетела, и назад её не вернёшь! Сиди да жди результатов.

Через день, как и планировалось, я получил собственное письмо. Немного помяв, словно прочитал его в сильном волнении, я спрятал конверт в карман и принялся ждать дальше. Посмотрим теперь на реакцию этого прохвоста. В том, что Файнберг тотчас надует в штаны, сомневаться не приходилось. Обязательно начнёт мне звонить, забыв про гробовое молчание с самого начала нашего конфликта, будет искать во мне союзника против неведомой угрозы. Тут-то я и разгуляюсь по полной программе. Он у меня ботинки лизать станет, лишь бы я помог. Побежит в милицию? Что ж, его право, хотя не такой он дурак, чтобы искать там помощь. В милиции над ним наверняка посмеются. Нашим доблестным блюстителям не хватает времени разгребать уже совершённые преступления, а тут только угроза. Да и смекалки у них традиционно хватает только разбуянившихся алкоголиков кошмарить, карманы у них выворачивать да за молодняком с наркотой по подвалам охотиться. До остального руки не доходят.

Два часа я просидел у телефона, но звонка от Файнберга так и не дождался. Наконец, не выдержав, принялся названивать сам. Ничего, это только упрочит моё алиби, пускай думают, что я на первых порах тоже растерялся и к ним, благодетелям, за советом обратился. Детектив так детектив, поиграем в эту игру!

Дома Файнберга не оказалось, а его жена Наташка была, как видно, не в курсе дел. Единственное, что удалось из неё вытащить: перед обедом муж достал из почтового ящика какое-то письмо, страшно переполошился и помчался в офис, даже не пригубив супа.

Замечательно, отметил я про себя, всё идёт по плану. Теперь подождём сигнала из офиса, где перепуганного Файнберга наверняка дожидается ещё одно весёленькое послание.

Я сварил кофе, включил телевизор, удобно устроился на диване и час провёл вполне комфортабельно, фантазируя, какие бури сейчас бушуют в душе у этого засранца и какие авралы он наводит сейчас среди своих единомышленников.

Но час прошёл, и бессмысленное ожидание начало приедаться. Может, самому выяснить, что происходит в офисе? Позвонить туда, а лучше всего не звонить, а просто прогуляться и заглянуть как бы невзначай. Уж, тогда-то я в полной мере наслажусь муками патентованного труса и разыграю гениально отрежиссированную финальную сцену трагикомедии под названием «Возвращение блудного сына к жирной кормушке» со слёзным громогласным покаянием Файнберга, вылизыванием моих ботинок и возвращением собственного статус-кво на престоле нашего маленького королевства.

Легкомысленно насвистывая, я вышел на улицу, и хорошее настроение не покидало меня всю дорогу. Лишь подойдя к двери квартиры, которую сам же в своё время арендовал под офис, я немного помрачнел, припомнив, что ключа у меня больше нет. Ну, да ничего, скоро всё изменится, изъятый ключ вернут на бархатной подушечке, а пока мы не гордые, минутку потопчемся у двери, музицируя на кнопке звонка. В офис приходит уйма людей, и всем открывает секретарша Лена, но даже в приёмные часы дверь лучше не держать нараспашку во избежание нежелательных гостей. Скоро уже не нужно будет ждать, пока Лена оторвётся от пишущей машинки, одёрнет вечно задирающуюся короткую юбочку и лениво процокает каблучками по коридору.

Мне пришлось позвонить дважды и простоять минут пять, по-бараньи пялясь в писанную собственной рукой табличку «Еврейское культурное общество», но знакомого цокота каблучков за дверями так и не раздалось. Машинально отметив, что в четыре часа дня заканчивать работу несколько рановато, я толкнул дверь и с удивлением обнаружил, что она не заперта.

Что это за новости, недовольно подумал я. Хоть сюда вход никому и не заказан, но так безалаберно не закрывать дверь не годится. Мало ли что. При мне такого бардака не было.

Едва шагнув в прихожую, я сразу понял, что здесь что-то неладно. Штора, прикрывающая нишу с вешалкой для пальто, сорвана, красочный плакат с видом ночного Яффо изорван в клочки, запор на двери в туалет с мясом вырван и болтается на одном шурупе.

В комнате картина оказалась ещё более устрашающей. Перво-наперво, в глаза бросились книги, выброшенные из большого стеллажа – предмета моей гордости, выцыганенного из списанного имущества бывшего горкома партии. У нас довольно большая библиотека из книг, присланных Сохнутом, и из книг, оставленных отъезжающими, но лишь за последние месяцы Лена худо-бедно навела среди них порядок, завела каталог и карточки читателей. Сейчас же книги были раскиданы, а многие разорваны и потоптаны.

Но главное было не в книгах. На моём бывшем письменном столе, уткнувшись лицом в бумаги, лежал Марик Файнберг. Вокруг его головы страшным бурым овалом растеклась полузасохшая кровь. Так неподвижно лежать мог только мертвец.

2.

Не раз в детективах я встречал описание убитого человека. Что и говорить, любят писатели подробно и со смаком рассказывать о трупах. Какой-то нездоровый интерес к мертвечине. Мне казалось, что я, никогда в жизни не лишивший жизни даже муху, с ума сойду при виде этакого леденящего душу зрелища.

Но всё оказалось проще и банальней. С ума я не сошёл и даже не особенно растерялся, будто прежде встречал трупы на каждом шагу. Конечно, мне доводилось видеть и сбитых машиной и выпавших из окна высотного дома, и те трупы выглядели намного страшней и безобразней, притом вокруг были люди, много людей, и их крики и плач нагнетали ужас, от которого любого бы зазнобило. Но там была совсем иная ситуация.

Сегодня я чувствовал себя вполне спокойно, лишь стали немного подрагивать руки да началась какая-то странная икота. Я даже принюхался, потому что не к месту вспомнил, что у крови есть запах, однако никакого запаха не ощутил. Я беспомощно огляделся по сторонам, не останавливая взгляда ни на сорванном со стены бело-голубом флаге, ни на вывернутых из письменного стола ящиках, ни на разбросанных повсюду папках с документами, ни на расколотом горшке с любимым кактусом Лены. В самом кошмарном сне я не представлял подобную картину, и вот, наконец, удостоился лицезреть это чудо наяву.

Подойдя к мёртвому Марику, я зачем-то потряс его за руку. Из-под локтя выглянул край знакомого конверта. Видно, Файнберг читал моё дурацкое послание перед самой смертью. Другое письмо, адресованное ему, наверняка лежало в кармане пиджака, но проверять это не хотелось, да я и не смог бы обыскивать карманы покойника.

Кто же это сделал? Голова отказывалась соображать, мысли крутились туго, и пришлось даже сесть в кресло напротив стола, но долго усидеть я не мог.

Может, какой-то совсем уже отмороженный придурок решил, что у нас тут горы денег? Ведь всерьёз же считает кто-то, что Запад заваливает наши еврейские общества дармовыми баксами, на которые мы, голозадые функционеры еврейского движения, можем строить себе дворцы и кататься на кадиллаках. Кому докажешь, что живём мы на весьма скудные гроши, присылаемые лишь для поддержки штанов, и то нерегулярно. Если это и в самом деле попытка ограбления, то грабитель, вернее, убийца – законченный идиот. В настоящее время в обществе нет не только наличных денег, но даже и на банковском счету.

С другой стороны, – и я сразу обратил на это внимание, – ничего ценного из офиса не исчезло: ни японский магнитофон, ни аудио- и видеокассеты, ни красивые израильские сувениры-побрякушки. Большая ханукальная менора, похожая издали на серебряную, валяется в углу, только погнута и смята от сильного удара.

Выходило, что мои письменные обещания самым невероятным образом воплотились в реальность. Кто-то, по странному совпадению, осуществил эти дурацкие угрозы. Вот уж, как говорится, накаркал так накаркал!

Необходимо срочно поднимать шум. Ничего другого в голову пока не приходило. Едва ли это банальная попытка ограбления и последующего убийства, ведь всё произошло именно в еврейском культурном центре, а не в какой-то другой общественной организации. Кого-кого, а завистников и прямых недоброжелателей у нас пруд пруди.

Рука потянулась к телефону, чтобы звонить в милицию, но я неожиданно решил немного повременить. Наверное, в подобной ситуации человек должен паниковать и метаться из угла в угол, но мной, как ни странно, овладело ледяное спокойствие. Такого за собой я ещё ни разу не замечал. Правда, и в подобной ситуации раньше никогда не оказывался. Позвонить можно и через пять минут, а пока необходимо собраться с мыслями, продумать дальнейшие действия, ведь после моего звонка сразу наедет куча следователей и экспертов, начнётся переполох, и времени уже не останется, а я отныне вынужден буду представлять пострадавшую сторону. Больше некому.

Все наши дрязги с Мариком выглядели теперь мелкими и несущественными. Правых и виноватых больше не было, вернее, оставался один виноватый – я, но это вовсе не должно стать предметом обсуждения для кого-то из посторонних. Между собой нам можно ссориться сколько угодно, но зачем сор из избы выносить? Важно сейчас действовать так, чтобы следствие, которое непременно начнёт раскручиваться по следам убийства, не уклонялось только в уголовное русло. Тут наверняка есть что-то кроме уголовщины. Всем наверняка будет выгодно списать это на банальное убийство и неудавшийся грабёж, но причина-то наверняка совсем иная. (Это во мне заговорил функционер еврейского движения, не имеющий право оставлять без последствий любое проявление антисемитизма… Ох уж этот неистребимая бюрократическая подозрительность даже в такие трагические минуты!).

Но где же секретарша Лена? Куда она делась? А ведь она должна была быть в это время в офисе. Внутри у меня всё похолодело от нехороших предчувствий. Заранее готовый к худшему, я заглянул на кухню и в туалет, но там никого не оказалось. Хорошо, если она куда-то вышла до появления убийц Файнберга. На почту, например, или в магазин…

Я снова вернулся в комнату и остановился у стола. Хоть я человек и не сентиментальный, а скорее циничный и ехидный, но меня почему-то потянуло в патетику:

– Прости меня, Марик! Ещё час назад я желал тебе всяческих пакостей и готов был разорвать тебя на куски. Всё это было, поверь, мышиной вознёй и жалким воплем оскорблённого самолюбия. Я злился на тебя, а точнее, на себя за свою недальновидность, и во многом переборщил. Но и ты был, согласись, не подарок, когда выкурил меня из-за этого рокового стола. Не сделай ты этого, может, здесь сейчас лежал бы я. А ты, сам того не желая, принял удар на себя… Трудно сейчас выбирать из двух неправых того, кто более не прав. Однако я остался жив, а ты нет. Лишь сейчас я начинаю понимать, что ты был всё-таки последовательней и принципиальней, каждое дело доводил до конца, и никто никогда не упрекнул тебя в грубости и высокомерии. Поначалу я видел в тебе только мальчика на побегушках, но потом, когда начал проявляться твой характер, признаюсь, втайне даже позавидовал той лёгкости, с которой ты всего добивался. Мне было труднее, когда я всё это раскручивал, а ты пошёл уже по проторенному мной пути. Я это видел и даже хотел тебя придержать, не испортив ни с кем отношений, однако было поздно – джин вырвался из бутылки… Видно, так и должно было случиться, когда-то нужно уступать дорогу. Я этого, естественно, не хотел, тогда тебе пришлось поступать не по-джентльменски. Ведь и ты уже не мог отступиться. Впрочем, о чём я говорю сейчас?.. Твоя смерть на многое открыла мне глаза, и лишь такой ужасной ценой я понял, что глупо ссориться по пустякам и давать недругам повод побольнее ударить нас… Ты хотел, Марик, когда-то оказаться в Иерусалиме. Обещаю, твоя жена и твой сынишка увидят Святой город. Я помогу им. Теперь это мой долг. Но сперва разберусь с подонками, чего бы мне это ни стоило…

Идея отомстить за Файнберга, неожиданно посетившая меня во время моего высокопарного монолога, оказалась настолько заманчивой, что я даже забыл о том, что минуту назад собирался звонить в милицию и поднимать шум.

Как отыскать убийц? Милиция этим, конечно, займётся, иного и быть не может, но я должен опередить её или хотя бы помочь в поисках. Это теперь дело принципа. Но рассказывать им о наших трениях с покойным, конечно же, глупо. Это только запутает поиски настоящего убийцы… С чего начать? Будь я детективом, у меня наверняка появились бы какие-то версии и предположения, но тут как ножом отрезало.

 

Ладно, подумаем об этом позже, а сейчас не мешало бы поискать улики или – как это называется? – вещественные доказательства. Преступник всегда оставляет следы – это я знаю стопроцентно. Детективчики мы тоже почитываем и фильмы про шпионов смотрим. Прежде чем появится милиция и перекроет все ходы и выходы, осмотрим и обнюхаем всё сами.

К моему разочарованию, ни традиционных окурков в пепельнице, ни вырванных пуговиц с клочками материи, ни отпечатков пальцев на полировке стола найти не удалось. Впрочем, если б я и нашёл что-то, всё равно не знал бы, как этим распорядиться. Вероятно, убийца или убийцы, если их несколько, явились сюда самым обычным способом, обнаружили, что никого в офисе, кроме Файнберга нет, прикончили его, а потом всласть покрушили мебель и раскидали бумаги. Но зачем им это? Ведь убийства с бухты-барахты не совершаются…

О судмедэкспертизе у меня точно такое же представление, как и у любого не очень искушённого читателя детективов, так что о причине смерти я мог судить лишь по развороченному виску трупа. Большего определить я не мог, но и этого для меня было вполне достаточно.

Отойдя подальше от стола, я стал мучительно размышлять, как поступать дальше. Как правило, у книжных детективов в подобных ситуациях полным-полно разных версий и предположений, я же был чист, как стёклышко. Ну, невнимательный я чтец детективных историй – читаю лишь для разгрузки мозгов, когда устану, или в туалете – что ж, мне теперь оставаться у разбитого корыта?!

Но что-то делать всё равно необходимо, потому что переваливать поиски убийц на плечи милиции вовсе не хотелось. Легко, конечно, умыть руки и стать в позу, мол, с вас, профессионалов, и спросим результат. А кто спросит-то? Официальным властям доверять особо не стоит, потому что не раз приходилось убеждаться: польза от контактов с ними минимальная, и если хочешь завалить какое-то благое начинание, обратись к ним за помощью. Для властей главное – тишь да гладь. Нет сомнений, что если преступников поймают, то постараются выставить обыкновенными уголовниками. Копать что-то помимо уголовщины или связывать причину преступления с антисемитизмом – для наших пинкертонов как зубная боль. Оно им надо? Над ними всегда целая куча начальников, которые со своих высот поглядывают на подчинённых и грозят пальчиком, мол, вы там внизу усердствуйте, но без фанатизма. Задумаются эти пинкертоны над сутью происходящего хоть разок или копнут поглубже, их тотчас приструнят, рты заткнут, отправят уличные драки разнимать и пьяных шоферюг штрафовать. Никому это, по большому счёту, не интересно. Да и дурно это попахивает.

Но каким-то шестым чувством я догадывался, что погром в офисе и убийство Марика – не такое простое дело. Объяснить мотивы преступников только лишь традиционной нелюбовью к евреям, конечно, можно, но ведь это не банальное хулиганство, а убийство, тут и причины наверняка какие-то более серьёзные. Вдруг это звено из какой-то длинной цепочки, о существовании которой можно лишь догадываться? Где-то, может быть, я, а, может, и Марик накосячили, перешли кому-то дорожку – кто теперь узнает? В одном я уверен: дыма без огня не бывает, а уж какой огонь разгорается следом за первым дымком, можно представить. Вероятно, я несколько сгущаю краски, но события последнего времени давали массу поводов для не особо весёлых размышлений.

Наше Еврейское культурное общество создано пять лет назад, но до позапрошлого года было фактически на птичьих правах, так как в официальной регистрации городские власти нам упорно отказывали. Необходимые для регистрации документы все эти годы пылились в столах у ответственных чиновников, и, может, рано или поздно их сгрызли бы мыши, но позапрошлой весной меня неожиданно вызвали в городскую администрацию, где всё необходимое было подписано и оформлено в течение дня. Словно всех чиновников разом подменили. Что явилось причиной этому, не знаю, но факт оставался фактом.

Можно было бы, наверное, трубить в трубы и кричать о торжестве справедливости, если бы не одно «но». Местный «Союз православного народа» – надоевший всем до тошноты уже только одним своим оригинальным названием, – в отличие от нас никакой официальной регистрации не добивался, но тоже, по сути дела, почти одновременно с нами обрёл право на законное существование, открыв офис и начав выпускать свою газету. До последнего времени дальше криков на своих сходках о «сионистской угрозе» эти ребята не заходили, потому и обращать внимание на них не стоило. Нас-то они не трогали, и, похоже, что их воспалённое воображение до поры до времени как-то не сопоставляло мифическую «сионистскую угрозу» и местных миролюбивых тихих евреев. При случае они с превеликим удовольствием выпивали водку с нашим братом, а ненавистный Израиль был для них так же далёк, как и Антарктида. С такой же решительностью они могли бы, наверное, обличать и королевских пингвинов, получи на это соответствующую отмашку.

В отличие от нас этот «Союз» в официальные структуры, повторяю, не лез. Им хватало популярности и на уровне быдла из пивбара. Ясное дело, что интеллигенция и рабочий класс оказались не так глупы, как хотелось бы некоторым идеологам, и их многие сторонились. Хотя бы уже по причине бросающейся в глаза искусственности. По-настоящему православного в них было маловато: обязательные крестики на шее, упоминание к слову и не к слову всяких рюриков, мономахов и убиенных особ императорской фамилии, хождение, чаще демонстративное, в церковь, ну и, естественно, проклятия в адрес злоумышленников-иноверцев. В иноверцы же попадали не только евреи и мусульмане, но и почему-то украинцы с молдаванами.

Основа же их деятельности состояла в том, что они больше всего на свете любили со вкусом разглагольствовать про то, как прежние коммунистические власти гнобили народ по тюрьмам да лагерям, запрещали посещать церкви, а ненавистные партейцы всячески искореняли из людей дух причастности к великому православному миру. Но это было раньше, а сегодня? Сегодня все запреты сняты, однако хорошо это или плохо? С одной стороны, теперь вроде бы раздолье – мели Емеля, твоя неделя, а с другой – исчез ореол романтики и таинственности, ведь на Руси испокон веков больше всего любят и жалеют тех, кто не в ладу с законом. А тут никаких запретов! Власти вроде бы официально расписались в том, что никого преследовать больше не собираются, так что пришлось отныне ребятам менять тактику, дабы не утратить остатки интереса широких масс пивных трудящихся.

Правда, по отношению к евреям до последнего времени никаких прямых гадостей с их стороны не было, если не считать пьяных мордоворотов, иногда пристающих на улице ко мне и к моим друзьям. Периодически возникающие слухи о тайных боевых организациях, готовящих погромы, несмотря на всю свою абсурдность и неправдоподобность, сделали своё чёрное дело. Многие евреи, поначалу воспрянувшие духом и зачастившие в наш офис, снова пугливо попрятались в своих норках, и осуждать их за это, честное слово, нельзя – настолько глубоко засел в нашем брате вековой страх, что выкорчевать его за один присест невозможно. Для того, собственно говоря, и создаются еврейские культурные общества – бороться с этим страхом, раскрепощать людей, делать их свободными. А уж ехать на историческую родину или не ехать – личное дело каждого.

До прямых конфликтов с «Союзом» у нас пока не доходило, но некоторые городские газеты – этакая безбашенная свобода печати! – в погоне за читателем стали провоцировать назревающий скандал, публикуя материалы то о нас, то о них. Сколько во всём этом правды, никого не интересовало, а самих журналистов тем более. Всё это охотно заглатывалось публикой, которой уже надоели бесконечные разоблачения свергнутых коммунистических бонз, отставных гебешников и прочего вчерашнего люда. Понятно, что участие в подобном шоу и печатание разоблачительных статей – стрельба по воробьям из пушки, но нам, хотим мы того или нет, тоже необходимо постоянно заявлять о себе (иначе спонсоры перестанут воспринимать нас всерьёз!). Правила игры обязывали идти с «Союзом» и им подобными нос в нос. Я против этого, тем более, всегда считал, что чем меньше их замечаешь, тем меньше к ним всеобщее внимание, но не я заказываю музыку…

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15 
Рейтинг@Mail.ru