Лесса Каури
Золушки из трактира на площади
Матушка заторопилась на кухню.
Томазо знал родителей Бруни и даже, поговаривали, сватался к ее матери. Сейчас мастер был прочно и счастливо женат на дочери одного из купцов, торгующих товарами для верховой езды, и по субботам приводил к Матушке весь рыжий выводок – поесть земляничного пирога с мороженым и горячих вафель со взбитыми сливками. В память о долгой дружбе Бруни всегда подавала ему морс в стаканах с серебряными подстаканниками, которые отец привез из Росалавля.
Подстаканников в буфете, стоящем в задней комнате за стойкой, не оказалось. С нехорошим предчувствием Бруни направилась в чулан и не нашла мальчишку на скамье, куда Ровенна уложила его спать. Кража расстроила ее донельзя, но куда больше горечи вызвал побег оборотня. Ведь она твердо решила дать ему кров и пищу, ну а там… как получится. Идея с факультетом оборотней при Военной академии казалась крайне привлекательной.
Даже не успела узнать, как его зовут…
Бруни вернулась за стойку и вдруг ощутила, как давит на плечи тяжесть прожитых лет и одиночества.
– Что-то случилось? – испугался, увидев ее, Пип. – На тебе лица нет!
– Просто устала, – бледно улыбнулась Матушка. – Суматошный какой-то день…
– А ну-ка, бегом наверх и спать! – приказал он. – Мерзавчики я уже отправил с Ванилькой, а за посетителями мы с девочками присмотрим.
– Но… – попыталась возразить Бруни.
– Спать, я сказал! – рявкнул повар, лихо махнув топориком для разделки мяса.
В такие минуты спорить с ним было опасно.
Матушка поднялась к себе, наскоро ополоснулась и легла в кровать, раньше принадлежавшую родителям. Старый матрас прогнулся, уютно устраивая ее в своих объятиях. Под шерстяным одеялом было тепло и удобно. Кто там говорил о холоде вдовьей постели?
Бруни вспомнила испуганный взгляд маленького оборотня… и расплакалась.
* * *
Рассвет только тронул бледными пальцами ставни, а Матушку уже кто-то с жарким шепотом тряс за плечо:
– Хозяйка, проснитесь! Да просыпайтесь же!
Бруни с трудом разлепила глаза. Так вчера устала, что сама не помнила, как заснула.
– Ровенна? Что случилось?
– За вами приехали!
– Кто?
Сон развеялся окончательно.
– Кто приехал, что ты несешь?
– Тот господин, что был здесь вчера. Он просил разбудить вас и передать, что ждет внизу, чтобы сопровождать на прогулке. Видели бы вы его экипаж!
– Пресвятые тапочки! – выдохнула Брунгильда и, вскочив с кровати, заметалась по комнате. – Ровен, что мне надеть, как причесаться?
Служанка перехватила ее и, чуть не насильно усадив в кресло перед зеркалом, полезла в шкаф.
– Раз едете гулять – одеться надо удобно и так, чтобы можно было раздеться! – заявила она тоном, не терпящим возражений.
Бруни почувствовала, как щеки заполыхали в огне. Сама того не желая, служанка озвучила ее тайные мысли.
– К полудню будет жарко, и коли тепло оденетесь – запаритесь, – продолжала бурчать старшая Гретель, доставая белую нательную рубашку, платье из плотного сукна на шнуровке и шаль, – а коли легко оденетесь – схватите лихорадку навроде господина Турмалина и начнете кашлять!
Через несколько минут с помощью Ровенны Матушка была умыта, одета и причесана. Сбежав вниз, она обнаружила Пипа на кухне, несмотря на ранний час. Дверь в чулан оказалась открытой, а на лавке… крепко спал давешний парнишка, трогательно подложив ладошки под щеку. Не веря своим глазам, Бруни заглянула в буфет и увидела подстаканники на своем месте. Изумление и радость заставили ее сердце раздуться воздушным шариком. Счастливая, с горящими румянцем щеками и блеском в глазах, она влетела в зал, едва не наскочив на вчерашнего посетителя. Тот медленно прохаживался, посматривая в окна, но, заметив Матушку, застыл, разглядывая ее так, словно видел впервые.
– Доброе утро, Кай! – просто сказала она, и он так же просто ответил:
– Доброе утро, Бруни!
Повисла пауза. Они не могли отвести друг от друга глаз. Матушка хотела поведать ему о подстаканниках, он мечтал рассказать ей о том, как она прекрасна, но оба молчали, позабыв слова. До тех пор покуда тишину не нарушило многозначительное покашливание. У выхода из трактира выстроились Пип и сестры Гретель. Повар держал в одной руке любимый топорик для мяса, а в другой – скалку.
– Добрый господин, – обратился он к гостю, – каким бы знатным вы ни были, вам стоит знать, что, если с нашей Брунгильдой что-нибудь случится, вы перестанете быть добрым господином!
Сестрички Гретель выглядели испуганными, но сурово свели брови, изображая кровожадность. Зрелище было то еще!
Кай с трудом сдержал улыбку, однако ответил повару со всей любезностью, на которую был способен:
– Я обещаю заботиться о ней и защищать, если потребуется, друг мой. И не причиню вреда ни словом, ни действием. Слово дворянина!
– Смотрите, – Пип погрозил скалкой, – вы обещали!
И ушел на кухню. Его широкая, как у бобра, спина выражала крайнее расстройство.
Кай подал Матушке руку и вывел на улицу под перекрестными взглядами сестер.
Увидев экипаж, Бруни ахнула. Красное дерево и черная кожа, малиновый бархат сидений и изящная ступенька для подъема были великолепны. Но четверка вороных – сильных, изящных, тонконогих – оказалась выше всяких похвал! Матушка не удержалась и бросилась к лошадям, по-девчоночьи перепрыгивая через лужи, огладила шелковые морды, потрепала острые уши и тщательно, волосок к волоску, причесанные гривы. Пожалела, что нет с собой соленых корочек, чтобы порадовать лошадок лакомством.
Гость терпеливо наблюдал за ее восторгом, и в его глазах плясали смешинки, будто солнечные искры. Наконец, она вспомнила о нем, смутилась и юркнула в карету, едва коснувшись пальцами его ладони.
Экипаж тронулся, за окнами потянулись дома, лавки и чугунные столбы фонарей, будто гвардейцы на карауле.
Кай устроился напротив Бруни. Задумчиво смотрел в окно, иногда крутил массивный перстень на среднем пальце правой руки. Матушка, хоть и интересно ей было выглядывать из окна кареты, искоса наблюдала за ним, отмечая великолепную осанку, благородный профиль и блеск каштановых кудрей, в беспорядке падающих на плечи. И вдруг поймала себя на том, что хочет запустить в них пальцы, ощутить их мягкость и густоту… Вновь, как и утром, бросило в жар, опалило румянцем кончики ушей и щеки. Она сделала вид, что загляделась на проходящего мимо лоточника, несущего на плече доску с горячими батонами, да получилось так пристально, что парнишка споткнулся и чуть не упал.
Ветер принес знакомые запахи – свежести и свободы, соли и водорослей. Запахи моря. Карета миновала проезжую часть набережной, съехала к причалам и остановилась у борта великолепной трехмачтовой шхуны. Бруни испуганно посмотрела на спутника.
Тот вышел, подал ей руку. Заметив ее взгляд, улыбнулся и кивнул в сторону.
Она проследила за его жестом и увидела у дальнего причала маленькую белоснежную яхту, скромную и изящную. Мысль о том, что она вновь ощутит качку, соленые брызги на коже и хлесткие удары ветра, привела Матушку в восторг, но Бруни только сморгнула навернувшиеся от радости слезы и благодарно сжала сильную руку провожатого. Не выпуская ее пальцев, тот отвел девушку на яхту и усадил на лавку. Принял от слуги, идущего следом, корзину с припасами, ловко выбрал концы и отчалил, оттолкнувшись от пирса длинным шестом. А затем сбросил плащ, снял камзол и сапоги и занялся парусом. Совсем скоро яхта взяла курс на запад – в открытое море.
Матушку охватило странное оцепенение. Качка усыпляла, запах водорослей и ласковые прикосновения солнца, только оторвавшегося от горизонта, вызвали в памяти те мгновения, когда рядом был отец. Ей грезилась его белозубая улыбка и колечки ароматного дыма из длинной трубки, с которой он не расставался, хрипловатый голос, отдающий команды, и выражение глаз, устремленных в самое сердце моря…
Кажется, она задремала, потому что очнулась лишь от теплого касания пальцев. Открыла глаза и увидела склонившегося над ней Кая.
– Бедная, – тихо сказал он, продолжая гладить ее по щеке, – совсем не высыпаешься с этой работой, да?
Бруни запрокинула лицо ему навстречу. Потянулась, будто росток к солнечному лучу, жадно разглядывая оказавшиеся так близко его четко очерченные красивые губы, волевой подбородок, легкую щетину… Несмело накрыла его руку своей.
Кай наклонился еще ниже. Прошептал, едва касаясь губ губами:
– Только если ты сама хочешь…
Ком в горле не дал ответить.
Сильные ладони обхватили затылок и потянули вверх.
Он поцеловал ее, сдерживая себя, боясь напугать. Опустился на колени, чтобы обнять и притянуть к себе, целовал, не давая отвернуться, да она этого и не желала! Лишь задохнувшись от нахлынувших эмоций, чуть отстранилась. Он тут же отодвинулся, глядя на нее серьезно и… печально. И этот взгляд ударил Бруни в самое сердце, заставил, взяв Кая за ворот рубашки, вновь потянуть к себе, на себя.
Так бережно и нежно ее не касался никто, включая мужа. Казалось, в распоряжении Кая была целая вечность, которую он собирался посвятить изучению тайн женского тела. Он наслаждался Бруни, как изысканным музыкальным инструментом, заставляя звучать ранее молчавшие струны ее желаний, но, в конце концов, и сам не выдержал, сплетясь с ней в страстных, жарких и сильных объятиях…
Солнце давало уже достаточно тепла, позволяя лежать на палубе обнаженными, однако Кай нащупал упавшую шаль и укутал в нее Бруни. Крепко прижимая ее к себе, он ни о чем не думал, баюкая мгновения счастья и покоя. А она, тяжело дыша от переполнявших чувств, прятала лицо у него на груди, не желая, чтобы он видел, как она плачет. И сама бы затруднилась ответить, отчего слезы – от невероятного сочетания странной пустоты в душе и истомы, разлившейся по телу, или от желания продлить минуты близости и осознания невозможности этого?
Волна ударила в борт, тронув тела прохладными брызгами. Кай встрепенулся, заглянул Бруни в лицо. Нежно вытер ладонью мокрые щеки.
– Хочешь пить?
Она кивнула. Села, подтянув колени к груди и кутаясь в шаль. Собственные оголенные плечи, щиколотки и ступни неожиданно показались слишком откровенными.
Кай принес два бокала – с водой и вином. Матушка выбрала воду… но передумала в последний момент. Ароматный напиток теплом прошелся по горлу, вскружил голову, отодвинув стыд на задний план. Держа Кая за руку, она тихо призналась:
– Мне было хорошо с тобой…
Его ответный взгляд наполнял теплом и надеждой. Не отвечая, Кай встал, чтобы закрепить штурвал и спустить парус, и вернулся обратно. Легко пересадил Бруни себе на колени, со смешком заметив:
– Какая же ты матушка? Девчонка как есть!
И вдруг шепнул, тесно прижав ее к себе:
– А мне с тобой как!..
И вновь его поцелуи рисовали затейливую вязь на ее коже, его руки заставляли ее изгибаться навстречу движениям, а хриплый голос сводил с ума. Под застывшим в зените солнцем, на синей атласной простыне моря они были одни в целом мире. Мире, в котором продолжали кипеть страсти, рождаться и умирать люди, начинаться и заканчиваться войны.
* * *
Когда горизонт порозовел, Матушка уже спускалась в зал, чтобы растопить печь к приходу Пиппо. Но, к ее удивлению, на кухне было тепло, а в печной пасти весело прыгал огонек.
– Весь, ты тут? – позвала она, улыбаясь.
Мальчишку, как оказалось, звали Веславом, однако для удобства имя сократили.
– Да, – смешным важным басом ответил оборотень.
Он не только затопил печь, но и натаскал воды из колодца в большую кухонную бочку.
Бруни ласково взлохматила его густые черные вихры. Стричься Весь отказался напрочь. Напевая, она принялась разогревать морс, выкладывать на противень приготовленные с вечера блинчики с мясом и сыром: ремесленники, шедшие на работу рано, забегали в трактир перекусить или купить еды с собой. Закончив с утренними приготовлениями, собрала на деревянный поднос простой, но сытный завтрак – краюху хлеба, плошку с топленым маслом, вареные яйца и кувшин с подогретым молоком. Кай, если оставался ночевать у нее, просыпался рано. Вспомнив тепло его тела совсем рядом, Матушка улыбнулась. С той памятной прогулки на яхте прошло несколько недель, но страсть и нежность, захватившие обоих в плен, не отступали под гнетом рутины. И еще – удивительное дело – Каю и Бруни хорошо молчалось друг с другом, когда иссякали слова.
Поднимаясь по задней лестнице в свою комнату, Матушка услышала бухтение Пиппо. Повар, находясь с утра не в настроении, особенно в такие пасмурные дни, как сегодня, ворчал по любому поводу и даже пытался давать Весю подзатыльники. Впрочем, юркий мальчишка легко их избегал.
После возвращения с морской прогулки Бруни не стала заводить с оборотнем разговор о краже подстаканников, заметив только:
– Пиппо нужен поваренок на кухне. Если обещаешь мыть руки – можешь оставаться!
Веслав тогда сверкнул на нее зеленым глазом и кивнул. А через мгновение уже крутился под ногами Пипа в лихой бандане, скрывающей кудри. Если повар и пришел в шок от новоявленного помощника, то промолчал, видя отношение к нему Брунгильды. А затем вынужден был признать, что от мальчишки есть польза: обостренное обоняние оборотня выявляло несвежие продукты на раз и, самое главное, позволяло добавлять приправы в тесто в идеальных пропорциях.
Кай торопливо одевался, когда Бруни внесла поднос в комнату.
– Не успеваю позавтракать, родная, – насладившись вкусом ее губ, сообщил он. – Сегодня надо пораньше!
– Хоть молока выпей! – Матушка сунула ему в руки кувшин.
И поймала себя на том, что они разговаривают как любящие супруги. Поймала – и затаилась, баюкая страх в душе. Ведь она до сих пор не знала настоящего имени возлюбленного. Не подозревала, откуда он приходит к ней и куда уходит. Куда… к кому? Была ли она для него любовницей – одной из многих, или единственной подругой? Сердце шептало «да». Да, единственная, да, любимая… Но кто же в здравом уме доверяет такому непутевому органу?
– Что с тобой? – Кай внимательно смотрел на нее. – Изменилась в лице…
– Ничего, – Бруни отвернулась, делая вид, что вытирает передником совершенно чистый стол перед тем, как поставить на него поднос. – Когда мы увидимся?
Обняв за плечи, он развернул ее к себе.
– Не знаю. Могут быть дела, которые потребуют моего постоянного присутствия. Я приду, как только смогу!
– Хорошо, – покорно ответила она.
Подалась навстречу его прощальному поцелую, проследила, как он открывает дверь и выходит из комнаты. Постояла, стиснув руки на груди. А затем допила оставшееся в кувшине молоко и отнесла вниз поднос. Раз так получилось, она позавтракает на кухне, а затем окунется в каждодневные заботы, которые помогут ей пережить горечь расставания.
Сестры Гретель уже вовсю хлопотали в зале, расставляя скамьи и табуреты. Весь подметал на кухне пол, иногда совершая выпады черенком метлы в глаз воображаемому противнику.
Решительно застучали каблучки, и в трактир вбежала раскрасневшаяся Ванилла. Ее шею украшал кокетливый розовый платочек, а на поясе был подвешен зеленый бархатный кошель, декорированный… свежей морковкой.
– Папочка, привет! – она ворвалась в кухню, поцеловала Пипа в лысину, чмокнула Бруни в нос и похлопала по щеке Веся, отчего тот скривился, будто девица покусилась на его лучший клык. – Нам нужны булочки, булочки, булочки! И как можно больше! Сегодня прибывает принцесса Оридана для знакомства со своим будущим супругом, принцем Колеем!
И она закружилась в танце, который причудливо сочетал в себе народный стиль и придворную жеманность.
– Очумела? – лаконично поинтересовался Пип.
– Да что с тобой? – засмеялась Брунгильда, хватая подругу за руку и заставляя остановиться. – И откуда эта сумочка с морковкой? Я у тебя такой не помню!
Ванилла посмотрела на отца, уже снявшего со стены большущую миску для опары, прихватила поднос с завтраком и потащила в дальний угол залы, за тот самый столик, где обычно сиживал господин Турмалин.
– Пип, я сейчас, – виновато сказала Бруни.
Повар, покосившись на нее, усмехнулся.
– Девчонки сопливые. Без секретов жизни не мыслите! Иди уж… Мы с Весем опару и без вас заведем! Правда, клыкастый?
– А то! – радостно кивнул пацан, занося метлу в чулан.
Бруни, прихватив кувшин с морсом, поспешила к подруге, уже вовсю уплетающей хлеб с маслом.
– Я голодная как волк! – заявила та. – И дико хочу спать!
– Какое спать, у нас мерзавчики! – Матушка тоже отломила кусочек.
– Ты не то говоришь! – обиделась Ванилла, корочкой зачерпывая масло из плошки. – Ты должна была спросить: почему? Почему я голодная и невыспавшаяся?
– И? – подняла брови Матушка.
– Что – и?
– И почему?
– Потому что я влюбилась и провела ночь с волшебным мужиком! – пояснила подруга. – И еще у меня болит живот!
– Так быстро? – удивилась Бруни.
– Дура, – беззлобно фыркнула подруга. – Живот болит от смеха. Я смеялась всю ночь!
– Он тебя щекотал? – изумилась Матушка.
Ванилла подавилась морсом. Откашлявшись, подняла на Бруни покрасневшие глаза и сказала страшным шепотом:
– Я познакомилась с Дрюней!
– С кем? – не поняла Брунгильда.
– С Дрюней – любимым шутом его величества Редьярда Третьего! И мы… Как это говорится?.. Встречаемся уже две недели – вот!
Матушка разлила морс по стаканам, взяла себе яйцо и ломоть хлеба побольше и приготовилась слушать.
– Как-то на рассвете спускаюсь я в кухню. Ты знаешь, люблю первой приходить, даже до поварят еще! И вижу Дрюню! Сидит на столе и морковку грызет! Я, конечно, книксен сделала, как умела, – кто он и кто я? А он давай ржать! «Я, – говорит, – такую изящную коровеллу впервые вижу!» Ну, типа комплимент! «Как, мол, вас зовут, прекрасная незнакомка?» Слово за слово, мы с ним разговорились, пока я опару для утренних блинчиков заводила – король их страсть как любит, с творогом и вишней! А потом быстренько соорудила омлет с грибами, и мы с шутом позавтракали. И, представляешь, он оказался младшим сыном сеньора еще моего деда! Папка в город подался – на заработки, а родня наша так и живет в Руссе. И мы с Дрюней в детстве по одним и тем же оврагам лазали, в одних и тех же лесах живность ловили, купались в одной реке! Он даже мою любимую заводь знает – ловил там сомов иногда! Ну… поговорили и разошлись. А следующим утром смотрю – тут как тут. И опять с морковкой! «Всегда любил кухни, – говорит, – уютные они и искренние, не то что залы да будуары! А за тобой наблюдать, красавица, вообще одно физиологическое удовольствие! Ты сама как твои булочки – белая, пышная и уж, наверное, мягкая!» Видишь, слово-то какое подобрал – «физиологическое»! Я ему: мол, до моей мягкости вам – как мне до вашего титула. А он: «Это почему ж так? Я собой хорош, умен и деньжата водятся! Разве плохой кавалер?» Я и сказанула, не предлагает ли он мне официально встречаться. Вот так прямо и заявила – «официально»! Пусть знает, что мы тоже не лыком шиты и о физиологическом удовольствии понятие имеем! А он морковкой в затылке почесал и отвечает: «Давай рискнем, красава! Почему нет? Только об одном помни – у меня график ненормированный, от короля зависит. Так что я сейчас с тобой, а через секунду – с ним. И чтобы без обид!» На том и порешили!
– А вы уже?.. – Бруни многозначительно округлила глаза.
– Ты что? – высокомерно оскорбилась Ванилла. – Как можно? Мы же о-фи-ци-аль-но встречаемся, значит, все должно быть красиво и по правилам! Сначала задушевные разговоры, подарки, – она потрясла сумочкой перед Матушкиным носом, – прогулки под луной…
Не выдержав самой себя, Старшая Королевская Булочница хрюкнула и покатилась со смеху. Бруни, уже давно с трудом сдерживающая смешки, тоже дала себе волю.
– Шутки шутками, подруга, – отсмеявшись, пояснила Ванилла, – а руки у него откуда надо растут! Знает, к чему и как их приложить, чтобы девушке удовольствие доставить! Но остального и правда пока не было! Пресвятыми тапочками клянусь!
– А чем же вы с ним занимаетесь… под луной? – удивилась Матушка.
– Болтаем, – усмехнулась Ванилла. – Обо всем на свете! Он уморительно смешной, языком мелет, как мельница. У меня иногда даже сил смеяться не остается! Настоящий он шут, этот шалопай Дрюня, скажу я тебе, – с гордостью добавила она, – качественный!
– А я… – решила было признаться Брунгильда.
Но тут раздался грозный оклик Пипа:
– Ваше время истекло, болтушки! Пора тестом заняться! У нас сегодня горячий день!
И понеслась булочная страда – от рассвета до полудня, от полудня до заката. Лишь поздно вечером, когда за Ваниллой и мерзавчиками прибыла телега из дворца, Матушка присела перекусить на кухне, положив гудящие ноги на табурет. Пиппо, каждый вечер любовно отмывающий столы и инвентарь, с кряхтением потер поясницу и повел массивными плечами. Но лицо его выглядело довольным.
– Однако шустрого парнишку ты притащила, – похвалил повар, что с ним вообще-то редко случалось. – Мы сегодня на пять корзин больше сделали, чем в прошлый раз! Да он еще успел сгонять за специями на рынок!
– Доверил ему деньги? – восхитилась Матушка. – Не побоялся?
– Он же вернул подстаканники! – невозмутимо заметил Пиппо.
– Ты знал? – Бруни вскочила и звонко чмокнула его в щеку. – И ничего не сказал?
– Мне тоже было интересно посмотреть, что из всего этого получится! – лукаво взглянул повар. – Все, Бруни, я пошел домой! Надеюсь, день завтра будет полегче!
Помахав ему, Матушка вернулась к столу. Из зала доносились стуки и негромкие голоса: сестры Гретель и Весь убирали посуду и расставляли стулья. Через полчаса на двери появится табличка с надписью «Закрыто» – тогда можно будет подняться к себе, ополоснуться прохладной водой, расплести тугую косу и, рухнув в постель, забыться до утра.
Бруни задумчиво грела пальцы о чашку с горячим морсом. Тупая усталость кружила голову, но она не отказалась бы от прикосновений сильных мужских рук к своему телу, от ночного шепота и тихого смеха, от замирания – кожа к коже.
– Хозяйка, мы закончили! – крикнула из залы Ровенна. – До завтра!
– Сладких снов! – напутствовала их Матушка. – Весь, запри двери!
Ставни уже были закрыты. Поэтому оборотень задвинул засовы и, отчаянно зевая, направился было в свой чулан, но Бруни его остановила.
– Ты хорошо справляешься, – серьезно сказала она. – Пип похвалил тебя сегодня, а это дорогого стоит. Но я хочу знать – не зовет ли тебя дорога?
Мальчишка подобрался, будто намеревался прыгнуть. В глазах вновь мелькнул страх.
– Гонишь? – вместо ответа спросил он.
И Бруни поразилась его готовности к худшему.
– Ни за что! Но хочешь ли ты сам остаться? Ведь я – человек. Не родное тебе существо!
Весь подумал и несмело улыбнулся в ответ.
– Хочу, – ответил он. – Здесь вкусно пахнет. И ты добра ко мне!
За все время пребывания в трактире он ни разу не назвал Бруни ни хозяйкой, ни госпожой. Скорее всего, даже угроза жизни не заставила бы его произнести эти слова по отношению к кому бы то ни было!
– Тогда давай потихоньку избавляться от бродяжьих привычек? – мягко предложила Матушка. – Негоже моему помощнику спать в чулане. Наверху есть свободная комната, хочу предложить тебе перебраться туда.
– Мне? – не поверил Весь. – Целую комнату – мне одному?
Комната когда-то была ее детской. Там стояли добротный шкаф для одежды, удобная кровать, стол и скамья, заваленная подушками. Трюмо Матушка при помощи Кая предусмотрительно переместила в свою комнату, решив, что дамское зеркало может оскорбить нежные пацанские чувства.
Бруни, сдерживая улыбку, встала и направилась к лестнице.
– Тебе, – не оборачиваясь, ответила она. – Тебе одному.
* * *
Кай не появлялся несколько недель. Вначале Бруни ждала его каждый вечер, засыпала с трудом, вздрагивая от каждого шороха, спала плохо, видя путанные сны, сулящие беду. Затем рассердилась сама на себя и, стиснув зубы, выкинула из головы все мысли о возлюбленном. Только пела тонкой струной тоска в душе да тело ныло, копя неизрасходованную нежность.
Король заказывал булочки ежедневно, поэтому Ванилла перебралась в трактир, лишь на ночь возвращаясь во дворец. Ее роман с Дрюней набирал обороты: шут подарил возлюбленной украшенный бубенцами букет из монеток, завернутых в конфетные обертки. «Купи себе что-нибудь этакое, красава! – посоветовал он. – Ну, конечно, когда все бумажки развернешь!» Бумажек оказалось много – Ванилла разбиралась с ними три вечера подряд, а когда подсчитала сумму, выяснилось: ее хватит на покупку нового платья, шали, туфель и сумочки со шляпкой в придачу!
– Это серьезное заявление! – воодушевилась Матушка. – Мужчина, готовый потратить деньги в объеме гардероба любимой женщины – достоин всяческого поощрения!
– Я поощрила! – неожиданно зарделась Ванилла.
– О! – только и сказала Бруни, ощутив нечто похожее на зависть.
Близился вечер «чистого» понедельника. Того редкого дня, когда трактир закрывался на генеральную уборку, а Матушка подсчитывала прибыль, относила деньги ростовщику и составляла список тех покупок, что не нужны ежедневно. После обеда Ванилла зашла за подругой, чтобы пригласить ее пройтись по лавкам – надо же было Старшей Королевской Булочнице как-то избавляться от неожиданно свалившейся на нее кучи денег!
– Заодно посмотрим, как провожают принцессу Оридану! – тормошила она Матушку. – Ожидаются Большой королевский эскорт и принц Колей на белом скакуне, безутешно машущий платком вослед возлюбленной!
– Принцесса уезжает? – удивилась Бруни.
За политикой она не следила, слухи и сплетни, щедро обсуждаемые в трактире, не слушала, так же как Пиппо не слушал девичьи разговоры.
– Ну, так они обручились, – пожала плечами Ванилла. – Даже успели поругаться пару раз и посуду побить. В частности, приказал долго жить трофейный сервиз розового крейского фарфора, украшенный позолоченными стрекозами и бабочками. Стоил, между прочим, как целый экипаж!
– Откуда такие подробности?
– Дык супница почила об голову Дрюни, – хохотнула подруга. – Впрочем, голова у него крепкая! И не только голова!
После генеральной уборки, затеянной еще до рассвета, тело ныло, как после побоев, и Бруни рассчитывала полежать, позволив себе редкую роскошь вздремнуть в дневное время. Но Ванилла была настроена решительно. В конце концов, что это за удовольствие – тратить деньги в одиночку?
Сломалась Матушка, когда подруга, оглашая программу проводов, намекнула на первое появление на публике полка, целиком состоящего из оборотней.
– Да никто ничего об этом не знал, – пояснила она удивленной Бруни, в этот момент достающей из шкафа выходное платье и белую ажурную накидку, связанную крючком еще матушкой. – Видать, приказ от короля был, помалкивать. А вчера зашептали во всех углах. Охота взглянуть, как оборотни в мундирах смотреться будут!
Бруни подумала и не стала надевать туфельки в тон платью – запачкают в толпе. Сунула ноги в обычные башмаки, взяла сумочку, и девушки спустились вниз.
Весь, сдвинув отскобленные добела столы к стенам, тренировался с деревянным мечом, который сам выстругал из ножки сломанного стула. Совершал невозможные прыжки и кульбиты, закалывая невидимого противника. Зеленющие глаза горели злодейским огнем.
– Ты остаешься за старшего! – сообщила ему Бруни. – Запри за нами двери и никого не впускай. Я вернусь вечером.
– Не боишься? – поинтересовалась Ванилла, когда они вышли из трактира и отправились на Большую рыночную площадь, или, как ее еще называли, площадь Толстяка Фро.
– Не боюсь, – честно ответила Матушка. – Денег в кассе осталось немного. И потом, если он решит сбежать – мне не удержать его.
– А знаешь, – вдруг сказала подруга, – сердце подсказывает, что он у тебя приживется. Я, конечно, с оборотнями мало знакома, но вот поварят всякого возраста навидалась по самые уши! Оборотень не оборотень, пацаны все одинаковы, когда возраст козлиный!
– А у Веся козлиный? – рассмеялась Бруни.
– Еще чуть-чуть и начнется! – присоединилась к ней Ванилла. – Ой, смотри, петушки на палочке!
Словно судно под всеми парусами, Старшая Королевская Булочница устремилась к лотку со сладостями. Матушка, усмехнувшись, поспешила за ней.
Они гуляли по Торговому кварталу, пока солнце не начало спускаться к горизонту. Накупили уйму вещей, причем Ванилла налегала на красивое белье, а Бруни – на обновки для Веслава и милые дамскому сердцу мелочи вроде гребней и шпилек. А затем игра духового оркестра, донесшаяся сверху, от дворца, заставила улицы и площади опустеть. Сами торговцы, оставив дело на помощников, поспешили на проспект, где должен был проследовать кортеж принцессы Ориданы.
Процессии, передвигавшейся по одной из самых широких улиц, покуда было не видно, но уже слышно. Жадная до зрелищ толпа приветственно улюлюкала, свистела и желала долгие лета обрученной паре.
Однако уже скоро кортеж поравнялся с двумя подругами. Смуглая брюнетка, с прикрытыми изящной кружевной косынкой волосами, ослепительно улыбалась из открытого экипажа видному блондину, гарцующему рядом на белоснежном скакуне, известном горожанам едва ли не больше самого принца. Жеребец по кличке Петр Снежный имел обыкновение сбегать из конюшни и неспешно прогуливаться по улицам, изымая с лотков торговцев фрукты и зелень. Сначала принц его наказывал, но хитрая скотина вновь и вновь находила способ ускользнуть. Наказания, ввиду бесполезности, прекратили, зато стали награждать золотым того, кто вернет гуляку во дворец.
Принцесса Оридана была не столько красива, сколько интересна, а принц Колей – хорош собой, будто сошел со страниц сказок. Правда, в народе его беззлобно называли шалопаем и бабником, но терпели, как терпят самого младшего братишку, которому родительской любви досталось больше, чем остальным.
Духовой оркестр, шествовавший в начале процессии, издавал звуки от величественных до бравурных. За экипажами Ориданы и ее свиты следовала Королевская гвардия – все как на подбор молодцы, выбранные из трех полков за рост, широкие плечи и обаятельные улыбки. Мундиры красного, синего и голубого цветов хаотично смешались, придавая ровным рядам вид будто с полотен безумного живописца. Офицеры, чья форма была украшена золотыми и серебряными аксельбантами, ехали по краям, сдерживая волнующихся, косящих глазом на толпу, великолепных скакунов.
Музыкальные инструменты бликовали от закатного солнца, пылали золотом и оранжем; будто волшебная паутина, накинутая на воинов, блестели аксельбанты, погоны и пуговицы; ослепительно белели косынка Ориданы и круп жеребца. Музыка, шум толпы и мерный топот копыт взлетали к небесам, обнажившимся ради такого случая до глубочайшей голубизны.
Матушка, открыв рот, смотрела на это великолепие и пыталась охватить взглядом сразу все. Ванилла то и дело тыкала ее круглым локтем под ребро и вскрикивала, не забывая вытащить изо рта ярко-красного петушка на палочке: «Смотри, какие ляжки! М-м-м… Мужчина с такими ляжками – это находка для страстной женщины!» или «Глянь на того! Какая челюсть! У него, должно быть, хороший аппетит, а значит, сил много для…» Дальше она щеголяла пойманными во дворце умными словечками, половину из которых Бруни не понимала. «Ах! – восклицала подруга. – Какая лошадка! Вон та, гнедая! А Петр-то, Петр! Не шагает – красуется, кобелина подкованный!»
