Венера в мехах – Леопольд фон Захер-Мазох

Мы любим читать и писать о болезненных состояниях. Нам нравится копаться в мозгах маньяков и психопатов, людей с сексуальными девиациями, о чем свидетельствуют тиражи детективной и просто криминальной литературы, а так же мировая популярность таких писателей, как Достоевский. И в нашем интересе нет ничего плохого, это скорее продолжение нашего желания познавать мир во всем его многообразии. Нынче довольно легко найти книгу об отклонениях, в т.ч. сексуальных, раньше же о таком писали единицы, самые смелые. Леопольд фон Захер-Мазох как раз из таких.О его «Венере в мехах» сложно говорить. Эта не та книга, которая поможет расслабиться и принесет удовольствие. Она именно что «грузит». От нее становится мерзко на душе. Вроде бы не первая книга о девиациях, читали и не такое (та же «Пианистка» Елинек пожестче), но вот не по себе после нее. Чувствуется, что книга отчасти (полностью?) автобиографична. Захер-Мазох с таким знанием и сладострастием описывает моменты с издевательствами, что поневоле нехорошие вопросы возникают.

Итак, в наличии юноша благородного происхождения. Звать Северин фон Кузимский. Собственных денег пока нет, за него отвечает отец. Профессии так же нет, есть склонность к творчеству, но, как он сам о себе говорит, он ни одно дело не способен завершить. Тянет его и к поэзии, и к живописи, но, как у героя «Воспитания чувств» Флобера, все бесполезно. Только начал – тут же бросил. Не в состоянии сотворить ничего своего, он пускается в невероятные фантазии. Можно сказать, что бесконечное фантазирование в его случае – это замена реальной творческой деятельности и способ справиться с прошлыми психотравмами.Так, сначала Северин влюбляется… в кого бы вы думали? В статую Венеры, которая выставлена у него на заднем дворе. Нечего сказать – очень романтичный человек! Северин витает в облаках, любовь к обычной женщине его не привлекает, он хочет недостижимого идеала, невозможной грани – либо ожившую статью, как у Пигмалиона, либо наделенную всеми невероятными добродетелями девушку, либо демона во плоти, который превратит его в своего раба (в буквальном смысле). Короче говоря, кого угодно, но не живого человека со своими потребностями и слабостями.Любить статую всю жизнь не получится. И Северин вскоре переключает свое внимание на молодую вдову Ванду фон Дунаеву, которая живет по соседству. Ванда сразу дает ему понять, что ни статуя, ни добродетельный ангел из нее не выйдет. Для своего времени она – женщина свободолюбивая, даже взбалмошная, не считающаяся с церковью и консервативным обществом. «Я обычная язычница» – говорит она о себе. Ей нравится любовь и связанные с ней удовольствия. Она готова любить Северина, пока любится. Но Северину этого оказывается мало. Он по-прежнему грезит об идеале. Теперь его идеал-крайность – это жестокая женщина, садистка, которая полностью подчинит его себе, сделает его своим слугой. Любить живую, обычную Ванду он не может. Слишком сильно в нем предубеждение, что в любви не может быть пресловутого равноправия – только «властелин» и «раб», и если ты не хочешь/не можешь быть «властелином» (Северин не хочет… точно-точно?), то нужно быть «рабом».Северин считает, что любит. Что выше его любви нет ничего на свете. Но в действительности в этой книге любит только Ванда, но и ее любовь ближе к болезни. Формально Северин берет на себя роль «раба» и отдает возлюбленной роль «властелина». Отныне она должна приказывать ему. Бить его плеткой. Пинать его, гнать от себя. Обращаться с ним немногим лучше, чем с собакой. Она должна изменять ему. Снова бить его, держать в унизительных условиях и не допускать к себе. Без битья и унижений себя любимого Северин не может. При этом сам себя убеждает, что только так (что?) сможет сохранить любовь Ванды. Он постоянно повторяет:«Я влюблен в тебя больше, чем когда-либо, и буду любить тебя, боготворить тебя тем более, тем фанатичнее, чем сильнее ты меня будешь мучить…»«Давай, причини мне боль! Изменяй мне!» – вечные его слова. На что Ванда разумно отвечает:«Ах, так ведь мы и верны, покуда любим! Но вы требуете от женщины, чтобы она отдавалась, даже если это и не доставляет ей наслаждения. Кто же более жесток, мужчина или женщина?»

Но «властелин» не тот, у кого плетка. Сколько бы ни говорил Северин, что он хочет быть «рабом», в реальности он, именно он – пресловутый «властелин». А «раба» в их любви – это Ванда, которую он принуждает участвовать в странной ей любовной игре. Он, не признавая ее, как личность, эгоистично не считаясь с ее желаниями, говорит: «Повторяй это! Если ты остановишься, моя любовь ослабнет! Исполняй мои желания, стань той, кем не являешься, если любишь меня!» И она, желая его любви, разыгрывает из себя жестокую властительницу. И, чтобы не утратить любовь мазохиста Северина, вынуждена повышать градус физического насилия и унижений. «Раб» Северин ломает ее личность, и она позволяет это, пока любит его. И это ужасно, это страшно.Так история о мазохизме мужчины в лапах разошедшейся любовницы превращается в историю влюбившейся женщины, которая многократно переступает через себя, чтобы подпитывать страсть в своем избраннике. Вместо достойного столкновения мазохизма с садизмом получаются мучения одного вида мазохизма с другим. Северина в этой жесткой истории не жалко – он же получил то, о чем мечтал. А Ванда – ей не досталось ничего, кроме разочарований и боли безнадежной любви. Мазох сумел закончить свой любовный рассказ на интересной ноте. Не окажись ее (и изумительной смены ролей), «Венера в мехах» не стала бы классикой, вдохновлявшей прочих исследователей человеческой сексуальности.

В РЕЦЕНЗИИ ПРИСУТСТВУЮТ СПОЙЛЕРЫ!Читая эту книгу, я ощущала себя эдаким первопроходцем, кем-то наподобие Фрейда, когда не существует еще наименований для человеческого поведения, и ты первый, кто может отследить, проанализировать нечто закономерное в нем и дать этому психологическое название, так сказать, «поставить диагноз». Признаюсь, мазохизм в ярком его проявлении – тема для меня еще не раскрытая, безусловно, черты его встречались мне в клиентах, но они не были настолько заполняющими своей деструктивностью всю личность, поэтому чистой доказанной профессиональной точки зрения я высказывать не буду, могу лишь поделиться своими размышлениями читателя, который «немного в теме» по этому поводу.Господин Северин, являющийся главным героем, и, как я понимаю, по совместительству отображением автора, этого произведения Леопольда фон Захер-Мазоха – мужчина, получающий кайф от потери своего мужского начала. Лишь становясь в прямом смысле рабом он наконец может ощущать удовольствие от взаимоотношений с женщиной и ради этого готов превращать (если врожденных черт нет, то, конечно, не переделаешь под себя) партнера в садиста, упрашивая ее на коленях, чтобы та стала унижать, измываться и ни в грош не ставить. Вот только одно забывает больной мозг мазохиста учесть – «уважение бывает только к силе», и любовь пропадает, когда уважения нет. Извращенно пытаясь насладиться, будь готов к потере того, что могло зародиться, когда еще не знали о твоих перверсивных наклонностях. Тем более при условии, что дама твоего сердца – сама склонна к склонению перед партнером, желает этого всем сердцем и жаждет прогнуться под его силой, а не тяготеет, как ты этого хочешь, к тому, чтобы властвовать над тобой. Она сама желает стать «низшей», ты же тащишь ее на чужую ей позиции «верхнего». Венера склонна к сверх-гипер-слабости женщины, а Северин и сам бы не прочь таким являться…Северин в своих попытках зажить (для этого и идут на риск, постоянно ищут источники стимуляции чувственности и пр.) вытащил из своей возлюбленной самые темные ее качества, превратился в раба Григория и угробил зарождающееся чувство – разве могло бы оно расцвести на такой ядовитой почве, разве простила бы себя Венера за нарушение табуированного. Конечно, нет…Меня, как специалиста, очень удивило внезапное излечение героя произведения – то он полностью был погружен в получение удовольствия от издевательств, сам же провоцировал на это другого, то вдруг от одного перерастания из гипотетического в реальное события неожиданно исцелился и прекратил желать для достижения удовлетворения измывательств над собой. Фантастика да и только. То же сексуальное возбуждение, раскрывающее крылья при топтании личности Северина, вдруг взяло и прекратило зависеть от подобных действий – в смысле, как? Бейте, топчите – у меня сильнее встает, а нет, прекратите, уже и так поднимается? Хм… И это без работы психотерапевта, без анализа всего, что привело к таким паттернам поведения и возникновению именно таких реакций? Слабо верю. Поэтому как бы ни увлекательно было погружаться в мир психической патологии на протяжении всей книги – оценка оказалась не соответствующей книге в целом, а сниженной из-за странной развязки событий. Она действительно подпортила впечатление своей нереальностью или, что тоже может быть, особой исключительностью – как исключение из правил: Георгию на самом деле хватило единственного триггера, который подкрепился слабыми попытками, происходящими ранее, чтобы опротестовать свое пагубное желание и вновь вспомнить о том, что в нем есть мужчина.

Вот казалось бы, про извращения, а как сладострастно и по сказочному. Еще – гламурно и куртуазно. Еще – все в меру. А граней сколько! Тут тебе и философские размышления о природе взаимоотношений полов, и эротизм, и изысканная обстановка с элементами роскоши и гедонизма, и атмосфера Флоренции. Ну и немаловажный момент – след этого произведения есть во многих и многих других, более поздних. Те, что были потом, будто отдают честь под козырек красавице Венере. Первое, что пришло на ум, что Фаулз в Волхве развил тему выбивания клина клином. Потом, Мисима с его любованием обнаженным красавцем св.Себастьяном, израненного стрелами и томным взглядом. Потом, пресловутые оттенки, для которых честь быть в этой компании, но тем не менее. Казалось бы, небольшой роман, а целый ворох тем. Но есть ли истина в выводах автора? И если есть, то для кого? Автор начинает и заканчивает мыслью, что мужчина и женщина враги. Что они могут быть друг для друга только молотом и наковальней. Доказывает свое мнение он тем, что христианская мораль, предписывающая смирение, терпимость и добродетель способна довести человека до болезни, накапливая в нем страсти, которые непременно прорвутся в то, что в ту самую мораль не вмещается. Ссылается и на устои античности, где вещи назывались своими именами, не прикрываясь ханжеством и показной добродетелью. Считает, что в древние времена был более естественный для человека порядок отправления половых потребностей и вообще устройство общества, хотя бы потому, что там имело место всякое и оно не шокировало. Но ведь получается, что и там, и там есть место отношениям молот-наковальня. Так причем тут христианство? Да так, просто… А можно ли жить, придерживаясь другой модели? По сюжету – меняться местами, разве что. Сегодня, он отхлестал тебя так, что ты разозлилась и стала колотить его рукоятью хлыста… Насладившись моментом, он это тебе позволит, но потом – держись!… Причем, это все может происходить не только в дышащей сексом спальне с соответствующим инвентарем. Можно навязывать партнеру несвойственное для него поведение, потому что самому так очень хочется. Из умного человека сделать дурака. От посредственного ума ждать оригинальных решений. От человека, слабого здоровьем требовать спортивных достижений. Общительному весельчаку навязать уединение, а любящего уединение заставлять вести светский образ жизни… Одним словом, не принимать того, кого якобы полюбил, таким, какой он есть. Боже мой, в мире живут миллионы людей, неужели нельзя выбрать для себя человека, естественного носителя каких-то качеств? Это неинтересно. Скучно. Это не больно, потому что ему не сделаешь больно, а он не сделает больно в ответ. Не больно, значит не чувственно. В смысле – не пробивает, не берет. Что слепому дуля. Так можно или нельзя по-другому? А если в детстве тебя не пороли, не посеяли семян этого мазохистского плюща в душе и поэтому нет желания никого пороть? А если пороли и поэтому есть категоричное отторжение порки на всю оставшуюся жизнь? А если пороли тебя, потом порол ты и больше никого не хочешь пороть, потому что уже наскучило пороть? Можно же и не пороть. Можно же и на другой уровень объединения желаний, когда если и есть боль, то за избранника, а ему за тебя. Когда уже не разобрать, где чьи меха. Можно? Можно. Но только не герою прекрасной Венеры в мехах, он такой жестокости не перенесет.