Трезвенник – Леонид Зорин

Леонид Зорин – писатель периодический, в том смысле, что первая часть его творческой жизни была сугубо драматической, он долгое время ходил в ведущих драматургах страны, а вот вторая часть оказалась уже сугубо романической, писатель перешел на прозу. И только в 80-е годы он работал на два фронта, еще рождая иногда, но уже не так часто как раньше, новые пьесы, но уже создавая первые повести и романы. Актёр и режиссёр Михаил Козаков первым среагировал на появление нового прозаика, экранизировав его автобиографическую повесть «Хохловский переулок», именно так называется оригинальное произведение более известное телезрителям как «Покровские ворота»."Трезвенник" по заявлению автора роман, по объему не самая большая повесть, был написан Зориным на рубеже веков, а издан впервые в 2001 году. Чувствуется, что автор стал заложником своего первого успеха, потому что в «Трезвеннике» он не придумал ничего лучше, как перепеть всё тот же «Хохловский переулок». Только вместо Костика Ромина теперь главный герой, которого зовут Вадим Белан. Чувствуете какое созвучие Вадим Белан и Дима Билан. Причем здесь Дима Билан, спросите вы меня. Да ни при чем, когда Зорин писал свой роман, он еще не успел сделать карьеру принца попсыКак я уже сказал, Вадик Белан – это еще одна реинкарнация Костика, он так же легко идет по жизни, так же остроумен и ироничен, такой же бабник. Даже, наверное, бабник он в еще большей степени, чем Костик. Весь роман – это растянутый на 30 лет рассказ об эротических приключениях сначала московского студента юрфака, а затем – модного столичного юриста. Затащить в койку очередную заинтересовавшую его барышню, это главная цель жизни Костика, ой, извините, Вадика. Они так похожи, что неудивительно, что я их путаю.И всё это на фоне исторических событий второй половины прошлого века. Автор упорно подчеркивает аполитичность главного героя, окружая его друзьями-диссидентами, который протестуют против танков в Праге и Кабуле, садятся, а вернее – их сажают в лагеря, высылают кое-кого из страны, а Вадику на это наплевать – он упоенно трахается, следя за тем, чтобы ненароком ни на ком из своих пассий не жениться.Но есть одно интересное обстоятельство, каждая новая барышня появляется в его жизни накануне серьезных политических событий – та же Чехословакия, Афганистан, начало перестройки, августовский путч. Но Вадик не обращает внимания на глобальность происходящего, он полностью погружен в отношения со своими избранницами.Что хотел этим сказать Зорин, что советская интеллигенция в основной своей массе жила оторвано от интересов страны и народа, замкнувшись в своем мирке, который на поверку оказывается типично мещанским. Потому и страну профукали, можно сделать вывод. Что же, возможен и такой подход, тем более, что Зорин, вслед за своим героем, не высказывает каких-либо политических пристрастий, не становясь ни на чью сторону. Единственный раз, когда он чуть приподнимает забрало, это когда в 1993 году два друга Вадика – бывших диссидента – спорят о последствиях штурма Белого Дома, создается впечатление, что симпатии автора на стороне того, который осуждает действия Ельцина.Но Вадик и тут не вступает в их спор, у него другие проблемы, сразу после краха социалистической системы повылазили почти все бывшие его любовницы, снова проявляя к нему, уже 50-летнему, сексуальный интерес, а он решает: кого стоит отыметь после долгой разлуки, а с кем лучше не связываться по новой.Кстати, Вадик был таким сексапильным мужчиной, что практически все его партнерши сами затаскивали его в койку, а он просто не мог устоять. Мда…, такая своеобразная подача личной жизни главного героя, выходящая из-под пера 80-летнего писателя, немножко выдает терзающие его неудовлетворенные желания, вызывающие теперь, когда уже поздно пить Боржоми, бурные фрустрации. В одной из последних сцен Вадик сидит за столом с бывшим врагом и его женой, которую трахал в молодости и сейчас трахает, с лучшим другом и его женой, которую трахал в молодости и сейчас трахает, с другим лучшим другом и его сестрой, которую в молодости только раз, но тоже трахнул, правда, она оказалась единственной, кто не захотел повторений. Вот такого сексуального монстра породила фантазия стареющего драматурга…