Леонид Зорин
Покровские ворота
Дион. Значит, и варвары сюда идут?
Сервилий. Временно, до стабилизации положения. Кстати, об их вожде тебе тоже следует написать несколько теплых слов.
Дион. Да ведь он их даже прочесть не сумеет, он неграмотен!
Сервилий. Он?! Что за чушь?! Интеллигентнейший человек! Зачем ты слушаешь всякие сплетни? Он всего Горация наизусть знает. Особенно эту строчку: «Презираю невежественную чернь».
Дион. Ты-то уж наверно написал хвалебную песнь.
Сервилий. Само собой, милый. Нельзя терять времени. Хочешь послушать?
Дион. Зачем? Я ее знаю заранее.
Сервилий. Ты хочешь сказать, что я банален? Между прочим, банальность – отличное качество. Она приятна уж тем, что доступна. Ладно, не будем вести литературных споров. Я ограничусь только началом.
Дион (косясь на двери). Ну, хорошо. Читай, только громче…
Сервилий. Ты стал плохо слышать?
Дион (шутливо). Я хочу, чтоб твои стихи слышали все.
Сервилий. Могу и погромче. Тем более они – не для нежного шепота. (Декламирует.)
Рад мой восторженный Рим торжество триумфатора видеть,
Луций Антоний стремит в Рим белогривых коней…
Какова инструментовка стиха, ничего себе? Обыграл звук «эр» по всем правилам!
Дион. Дальше.
Сервилий.
Рядом с Антонием – друг, властелин проницательных хаттов,
В братском союзе они нас от тирана спасут.
Ну как? Все-таки нельзя отрицать, что как мастер я сделал большие успехи.
Дион. Еще бо́льшие – как человек.
Сервилий (обидевшись). Странно, что ты еще не объелся иронией. Говоришь с ним по большому счету, на профессиональном языке…
Дион. Не сердись, ты растешь, это ясно даже младенцу. Более того, я убежден, что ты откроешь в поэзии целое направление…
Сервилий (радостно). Ты серьезно так думаешь?
Дион. …и по твоему имени его назовут сервилизмом, а твоих последователей – сервилистами. Тебя же будут изучать как основоположника.
Сервилий (вздохнув). Не верю я тебе, все-то ты язвишь, все-то намекаешь, а зря, честное слово – зря. Слушай, я ведь, в сущности, простой парень, я хороший парень и знаю, что места хватит всем. И еще я знаю, что через несколько лет от нас останутся только прах и пыль, что милость цезарей непрочна, судьба бессмысленна, и говорю я про себя: да идите вы все в…
Мессалина. Тихо, тихо, – здесь женщина!..
Сервилий. Прости, Мессалина. Идите вы подальше, говорю я про себя, желаете выглядеть красивыми, – отлично, в моих стихах вы будете красивыми. Будете мудрыми, остроумными, смелыми, что угодно, только дайте и мне кусок пирога.
Мессалина. Слышишь, Дион? Я всегда говорила, что он умный человек.
Сервилий. Так что же мне передать Руфу Туберону?
Дион. Передай ему, что я обладаю прямолинейным мозгом, и гибкости в нем ни на грош. Передай, что измена для меня всегда измена, и никогда я не назову ее государственной мудростью. А властолюбие для меня всегда властолюбие, и никогда оно не станет в моих глазах заботой об отечестве. Еще передай, что нельзя освободить народ, приведя сюда новых завоевателей, которые окончательно его разорят. Словом, скажи, что я остаюсь.
Мессалина (махнув рукой). Все пропало, так я и состарюсь в этой дыре! (Уходит в дом.)
Дион (вслед, со вздохом). Женщина остается женщиной. Прощай, Сервилий. Счастливого пути.
Сервилий. Прощай, Дион. Странный это ум, от которого его хозяину одни неприятности. (Со смехом уходит.)
Дион (вспылив, кричит вслед).
Пролетел орел однажды над садами цезаря,
И червя он обнаружил на вершине дерева.
– Как попал сюда, бескрылый? Объясни немедленно.
– Ползая, – червяк ответил, – путь известен: ползая!
Но Сервилий уже ускакал. Дион обрывает стихи.
Странный, он говорит? А возможно, и странный… Возможно, и внуки посмеются надо мной, как сегодня смеются их деды… Ведь годы действительно идут… ведь я старею… и все меньше сил… и надежд все меньше… И ожиданий почти уже нет. В самом деле, что может ждать человека, которому скоро пятьдесят?
Выходит потрясенный Домициан.
Домициан. Ну люди! Ну и подонки же, братец ты мой. И это – Сервилий, которому я дал все, о чем может мечтать поэт: лавры, признание, положение. Богатство дал, разрази его гром! И уже он пишет песни в честь идиотика этого толстогубого Луция. И что за стихи, приятель?! Ни ладу, ни складу. Это я тебе точно говорю, вкус-то у меня отличный. В суровой юности моей, на Гранатовой улице, я сам едва не стал поэтом, от чего, правда, Бог меня уберег. (Разводя руками.) «Луций Антоний стремит в Рим белогривых коней…» Это как же один человек стремит… коней? Да еще Луций, который со старым мулом не справится, все это знают. (С еще большей иронией.) «Рядом с Антонием – друг, властелин проницательных хаттов…» Да уж, один стоит другого! Дурак и дикарь – теплая компания, нечего сказать. «Проницательные хатты»… Да ведь это ж только в насмешку так скажешь! Неужели он, Сервилий этот, считает, что на такую дешевую приманку можно клюнуть?
Дион (глядя на него, с еле заметной усмешкой). Кто его знает… бывает, что и клюют…
Домициан (в запале). «В братском союзе они нас от тирана спасут…» Это я-то тиран? Ах он, бедняга замученный! Спасать его, видишь ты, от меня необходимо! Уже не знал, куда золото девать! За последнюю песнь я ему отвалил двести тысяч динариев! Гусыня его Фульвия натаскала в свое новое поместье вещи от всех ювелиров Рима! Спасти его просит, мошенник этакий! А стихи-то, стихи! «В братском союзе они нас…» «Они нас»… Никакого чувства слова, приятель! «Они нас…» Графоман, просто-напросто графоман!
Дион. Успокойся, цезарь, каждый пишет как может.
Домициан. Никакой морали у людей, любезный ты мой, мораль у них и не ночевала!
Дион. По этому поводу, помнится, мы с тобой и схлестнулись. И уж, ради небес, не строй из себя голубя. Дело прошлое, а если бы позвать сюда мужчин и женщин, которых ты обижал, выстроились бы они до самого Рима.
Домициан. Совсем это другое дело, приятель, и не о том мы поспорили. Ты моралист, отрицающий мораль, а я грешник, признающий ее необходимость. Моралисты опасны, но мораль нужна.
Дион. Домициан, ты уже не на троне, можно оставить игру в слова.
Домициан. Слава Юпитеру, что я не на троне. И готов дать любую присягу, суровый ты мой, с этим делом у меня покончено. Все, все! Приди за мной сам Марс, и тот не заставил бы меня вновь надеть венец. Сыт я этим императорством до конца дней.
Дион. Такие речи и слушать приятно. (Стук копыт.) Опять сюда скачут. Видно, снова Сервилий…
Домициан. Должно быть, забыл свои последние стишки, бездарность! (Прячется в доме.)
Выходит Мессалина.
Мессалина. Кто еще к нам?
Дион. Беспокойный день!
Появляется запыхавшийся Бибул.
Ба, старый знакомый!
Бибул. Здравствуй и до свидания! Тороплюсь, ни минуты свободной! Кружку воды по старой дружбе! В глотке – сухота!
Мессалина идет в дом.
Ищу Домициана, друг. Ничего о нем не слыхал?
Дион. Откуда мне слышать? А зачем он тебе?
Бибул. Дивные вести, друг, поразительные новости!
Мессалина выносит ему кружку воды.
Спасибо, женщина! (Жадно пьет.)
Дион. Что там за новости? Расскажи…
Бибул. На Рейне лед тронулся, представляешь? (Пьет.) Ну и вода… Словом, хатты не смогли прийти к Луцию на помощь… Никогда в Риме не пил такой воды… вода у нас вязкая, теплая, а уж проносит от нее, не приведи бог!..
Мессалина. Да говори же ты наконец!
Бибул. В общем, Максим Норбан расшиб Луция вдребезги! Говорят, в Рим уже доставили его череп.
Дион. Точно ли это, воин?
Бибул. Своей головой отвечаю, а она у меня, сам видишь, – одна.
Дион. Как и у Луция Антония.
Из дому выбегает Домициан.
Домициан (Бибулу). Ты мне отдашь своего коня!
Бибул. Гром и молния! Цезарь…
Домициан. Где он у тебя? Живо!
Дион. Слушай, неужели ты снова ввяжешься в эту гонку?
Домициан (весело). Непременно, Дион, непременно!
Дион. Вспомни, что только что ты говорил!..
Домициан. А что оставалось мне говорить в тех обстоятельствах? Нет, друг, не такая вещь мой венец, чтоб ею кидаться! Давай коня, корникуларий!
Бибул. Он здесь, цезарь!
Дион. Боже, как мудр был ты минуту назад!
Домициан. Прощай, Дион! Встретимся в Риме! (Убегает.)
Бибул (спешит за ним, поплевывая через левое плечо). Тьфу, тьфу, тьфу, теперь-то я, кажется, буду центурионом!..
Стук копыт.
Занавес.
Часть вторая
1
Вновь – место гулянья у Капитолия. Озираясь, прохаживаются горожане. Лица их опасливы и озабоченны. Среди гуляющих – полный и плешивый римляне.
Полный римлянин. Вы здесь, Вибий?
Плешивый римлянин. Мой привет, Танузий. Вышли, значит, невзирая на приступ?
Полный римлянин. Что поделаешь? Надо послушать глашатая. Чем-то порадует цезарь сегодня?
Плешивый римлянин (оглядываясь, громче, чем требуется). А люблю я слушать его повеления. Ясный, отточенный стиль. Ничего лишнего.
Полный римлянин. Превосходный стиль, что говорить. А уж сколько государственной мудрости!..
Плешивый римлянин (значительно). Знаете, что я скажу вам, Танузий. Повезло Риму, сильно повезло.
Полный римлянин. Мои слова, Вибий. Этот город родился под счастливой звездой.
Плешивый римлянин (понизив голос). Элий Стаций-то… загремел… (Жест.)
Полный римлянин (хватаясь за сердце). Как, и Элий?
Плешивый римлянин (кивая). И Матий Нобилиор – тоже…
Полный римлянин (вскрикнув). Что? Матий? (Утирая пот.) Я всегда говорил, что плохо они кончат…
Плешивый римлянин (со вздохом). Это всем было ясно с самого начала. Что с вами, Танузий?
Полный римлянин. Лихорадит меня, Вибий. Годы, годы… То одно болит, то другое…
Плешивый римлянин. На ночь жена мажет мне чресла галльской лавандой…
Полный римлянин. А меня моя – мажет египетским варевом.
Плешивый римлянин. Помогает?
Полный римлянин. Как вам сказать… (Вздыхает.) Годы…
Плешивый римлянин (вздыхает). Годы… (Помолчав.) А поэт Дион – все еще в почете…
Полный римлянин. Говорят, он оказал императору важные услуги.
Плешивый римлянин. Это не значит, что ему все позволено. (Оглянувшись.) Вы слышали его последнюю эпиграмму на Туллия?
Полный римлянин (в ужасе). На консула-суффекта!
Плешивый римлянин (негромко). Наклонитесь… (Шепчет ему на ухо.)
Оба долго хохочут. Потом, словно по команде, смолкают.
Не наглец ли?
Полный римлянин. Разбойник! Разбойник с Соляной дороги… (Оглянувшись.) А про Афрания – не слыхали?
Наклонившись, что-то шепчет. Оба заливаются.
Плешивый римлянин (отхохотавшись). Ну, это уж, знаете… даже нет слов.
Полный римлянин. Для того, чтобы так марать сановника, нужно быть по крайней мере ему равным.
Плешивый римлянин. Доиграется он!.. Глядите, Афраний со своим иудеем.
Полный римлянин. Легок на помине.
Оба смеются.
Сильно увял Бен-Захария. На приемы-то его больше не пускают.
Плешивый римлянин. Это как раз мудрая мера. Все римляне очень ею довольны.
Полный римлянин. У этих людей наглость в крови. Теперь им указали их место.
Приближаются Афраний и Бен-Захария.
Мой привет, Афраний. (Внезапно что-то вспомнив, прыскает и, едва кивнув Бен-Захарии, проходит.)
Плешивый римлянин (с трудом подавив смех). Дорогой Афраний, привет… (Уходит, «не замечая» Бен-Захарию.)
Афраний. Слушай, некоторые завистники утверждают, будто Дион написал обо мне что-то непотребное.
Бен-Захария. Враки, им просто этого хочется.
Афраний. Вот мерзавцы! Впрочем, Дион способен…
Бен-Захария. Не в этом случае. Уважение к вам…
Афраний (махнув рукой). Э, никого он не уважает. И сколько еще цезарь будет его терпеть?
Бен-Захария. Если цезарь лишь терпит его, это будет недолго.
Афраний. Ты думаешь?
Бен-Захария. Терпение – свойство подданных, а не правителей.
Афраний (с интересом взглянув на собеседника). Слушай, Бен-Захария, а ведь общение со мной пошло тебе на пользу.
Бен-Захария кланяется.
Стой… не он ли это идет?
Бен-Захария (обернувшись). Он, его жена и какие-то юноши.
Афраний. Пойдем. Не здороваться с ним нельзя, а здороваться – нет никакого желания.
Оба уходят. Появляются Дион, Мессалина и несколько молодых людей, ее сопровождающих. Дион рассеян и мрачен, Мессалина, напротив, весьма нарядна, выглядит помолодевшей.
Мессалина. Так мы встретимся здесь, Дион.
Дион (задумчиво). Хорошо.
Мессалина. Я не буду брать тебя с собой в лавки, ты только путаешься под ногами.
Дион. Верно.
Мессалина. Эти юноши помогут мне. Они из знатных семей, и у них отличный вкус.
Дион. Наверно.
Мессалина. Ты, видно, думаешь, это так просто – обставить дом?
Дион. Я не думаю.
Мессалина. Мне еще надо зайти к врачу за лекарством для тебя.
Дион. Ладно.
Мессалина. Так жди меня здесь. Не ходи никуда, понял?
Дион. Понял.
Мессалина. И не пяль глаза на девиц. Ты уже старый человек.
Дион. Слышал.
Мессалина. Запахни шею. Идемте, молодые люди.
Мессалина и юноши уходят. Дион задумчиво прохаживается под внимательными взглядами прохожих. Появляется пожилой корникуларий Бибул. У него обычное выражение лица. Нерешительно приближается к Диону.
Бибул. Прославленный, разреши мне прервать твои раздумья.
Дион. Прерывай, что с тобой делать… У тебя все еще не прошли зубы?
Бибул. Худы мои дела.
Дион. Ты еще не центурион?
Бибул. Я уже не корникуларий.
Дион. Как это понять?
Бибул (вздохнув). Уволили меня.
Дион. За что?
Бибул. Цезарь сказал, что своим видом я напоминаю ему дни, которые он хотел бы забыть. Он предложил мне перевестись в Мезию.
Дион. А ты отказался?
Бибул. Дион, как мне уехать из Рима? У меня здесь жена, дети, – попробуй заикнись им об этом. Младший учится у кифариста. Говорят, обнаруживает способности.
Дион. Словом, тебя выгнали.
Бибул. Уже неделю живем в долг. А какие сбережения у солдата? Сам понимаешь.
Дион. Хорошо, я поговорю с Домицианом. Думаю, твое дело не составит труда.
Бибул. Спасибо. Я бы не решился тебя тревожить, но супруга проела мне череп. Пойду обрадую ее. (Уходит.)
Дион. Он напоминает цезарю дни, которые тот предпочел бы забыть. Любопытно, какие дни напоминаю ему я?
Показывается женщина, закутанная в черный платок.
Это еще кто?
Женщина. Дион, я у ваших ног. (Она приподнимает платок – это Фульвия.)
Дион (подхватывая ее). Что с вами, Фульвия? Человек – и на коленях?..
Фульвия. Мой дорогой, мне сейчас не до ваших принципов. Если вы не поможете мне, я стану на голову, поползу за вами на животе. Спасите Сервилия!
Дион. Но что же я могу? Ведь он действительно изменил…
Фульвия. Велика важность. Кто он такой? Сенатор, легат, начальник стражи? Что за военные тайны он знал? Как строится александрийский стих, в чем различие между эпосом и лирикой? Да и в этом он толком не разбирался, мне еще приходилось ему объяснять, говорю вам как родному. Он поэт, поэт с головы до ног, импульсивный человек, широкая натура. Он просто увлекся Луцием. Как женщиной. Уж и не знаю, чем он там увлекся, – то ли тот губами своими ему импонировал, то ли его имя укладывалось в размер…
Дион. Боюсь, в этом случае я бессилен.
Фульвия. Вы призывали всех нас к человечности, докажите, что это не только слова. Мы-то с мужем всегда вас поддерживали. Даже когда от вас все отвернулись. Помню, Сервилий мне как-то сказал: «Жаль мне Диона». Сервилий ведь очень отзывчивый человек, решительно все видит в розовом свете. Я вам откровенно скажу, как родному (понижает голос): всему виной влияние этой страшной женщины, вы знаете, кого я имею в виду. Один-единственный раз он не посоветовался со мной, и вот вы видите – какие последствия. Ведь я же все ему объясняла, – что писать, как писать, кому писать. У него есть врожденная музыкальность, а все мысли, чувство формы, вкус, наконец, темперамент, – все это мое. Один Бог знает, сколько я вложила в этого человека, говорю вам как своему. Когда мы сошлись, на него никто не возлагал надежд.
Дион. Тише, Фульвия, дайте передохнуть. Я попытаюсь, но ничего не обещаю.
Фульвия. Ладно уж, все знают, что цезарь к вам неравнодушен. Уж и не пойму, чем вы там его купили, а только это так. Впрочем, не мое дело, я как раз рада, пользуйтесь, сколько можно. Передайте мой привет Мессалине, я очень счастлива за нее. И думайте о несчастном Сервилии, вы обязаны ему помочь. (Изменившись в лице.) Боже мой! Эта женщина сюда идет, – я не хочу с ней встречаться. (Закутывается в платок и уходит.)
Появляется Лоллия, энергичная и сияющая, как обычно.
Лоллия. Здравствуйте, мой друг. Я кого-то спугнула?
Дион. Может быть.
Лоллия. Не огорчайтесь, она вернется. В этих делах женщины упрямы.
Дион. Относится это и к вам?
Лоллия. В меньшей степени – я мужчина в душе. Не люблю баб, слишком хорошо их знаю. Знаменитый человек им важен не тем, что он человек, а тем, что знаменитый.
Дион. В самом деле, это, должно быть, так.
Лоллия. Именно так, сколь ни грустно, мой милый. Хотела б я знать, где они были, эти коровы, когда Дион сражался, как лев, один против всего мира? Тогда они видели в нем лишь чудака, выброшенного из жизни.
Дион. Боюсь, что и вы, Лоллия, – тоже.
Лоллия. Если б я могла стать вровень с вами, я была бы не Лоллией, а Дионом. По крайней мере я не смеялась, мне только хотелось вас уберечь. Точно гения можно уберечь…
Дион. Вот и Месса этого хочет.
Лоллия. Ваша Месса прекрасная женщина, но ей только кажется, что она вас оберегает. На самом деле она оберегает себя.
Дион. Во всяком случае, она об этом не думает.
Лоллия (мягко коснувшись его руки). Очень возможно, но это так.
Короткая пауза.
Дион. Вы знаете, Лоллия, она добрая женщина, но почему-то вечно мной недовольна.
Лоллия (не снимая ладони с его руки). Это естественно. Вы живете в разных мирах.
Дион. Наверно, я трудный человек для совместной жизни…
Лоллия. С торговцем тканями жить, безусловно, легче…
Дион. Послушать ее, я разваливаюсь на части. Она лечит меня с утра до ночи.
Лоллия (пожимая плечами). Что за мысль внушать сильному, здоровому мужчине, что он инвалид?
Дион. И всегда жалуется на мой характер. Хорошо, попробуем быть объективными…
Лоллия (улыбаясь). Попробуем.
Дион. Допустим даже, я вспыльчив…
Лоллия (гладит его руку). Допустим.
Дион. Угловат, неуживчив. Ну и что из этого?
Лоллия (мягко). Ну и что?
Дион. Кажется, я не вор, не доносчик…
Лоллия. Надо думать.
Дион. Могут же быть и у меня недостатки…
Лоллия. Мой друг, без этих недостатков не было бы ваших достоинств. Вы такой, какой вы есть, другим вы быть не можете.
Дион. Клянусь небом, Лоллия, легко с вами беседовать!
Лоллия. Просто-напросто я хороший товарищ.
Дион (ревниво). А Сервилий?.. Он тоже так полагает?
Лоллия. Если б он слушал меня… Но ведь вы знаете его жену. Она постоянно боится упустить случай. Впрочем, его вы тоже знаете… в сущности, он маленький человек.
Дион. А вы – умница, Лоллия.
Лоллия. Вы добры, как положено великану. (Понизив голос.) Вечером приходите ко мне.
Дион. Уж и не знаю, отпустит ли Месса…
Лоллия. Не можете же вы сидеть у ее юбки, когда есть еще весь Рим. В конце концов, Рим стоит Мессы.
Дион. Рим – это вы. Обольстительный Рим.
Лоллия. И между тем я совершенно естественна. (Со вздохом.) Ничего не поделаешь, женщину с мало-мальски терпимой внешностью всегда принято подозревать. Прощайте, Дион. (Идет.)
Дион. Лоллия, я провожу вас.
Они уходят. Появляется глашатай. Со всех сторон стекаются римляне. Воцаряется мгновенная тишина.
Глашатай. В добрый час! Слушайте свежие римские новости. Никогда еще наш Рим не был так горд, могуч и прекрасен. Достойные римские граждане с удовлетворением следят за возвышением столицы. Что же произошло за истекшие сутки? Послушайте внимательно и соблюдая порядок.
С большим восторгом встретили архитекторы Рима повеление императора возвести в каждом квартале ворота и арки. Предусмотрено, что они должны быть украшены колесницами и триумфальными отличиями, с тем чтобы ежечасно напоминать гражданам, в особенности молодым и совсем юным, о славе и величии римских побед.
Полный римлянин. Доброе дело, ничего не скажешь!
Глашатай. Вчера вечером цезарь подписал повеление о сооружении на Палатине золотых и серебряных статуй в его честь. Вес статуй должен составить не менее ста фунтов. Проекты будет рассматривать сам император совместно с советом из лучших художников Империи. Присланные проекты обратно не возвращаются.
Плешивый римлянин (вздохнув). Сколько золота уйдет, пошли Небо ему долгих лет жизни.
Полный римлянин. Для такого цезаря ничего не жаль!
В толпе показывается Клодий.
Глашатай. Вчера вечером цезарь опубликовал новый список запрещенных книг. Список вывешивается во всех кварталах. Согласно повелению цезаря, книги подлежат сожжению, а авторы – изгнанию из пределов Империи.
Плешивый римлянин. Давно пора! Цезарь и так уж был слишком терпелив.
Полный римлянин (негромко). Только начать этот список следовало бы с Диона.
Глашатай. И наконец – внимание, внимание! Сенат на своем заседании утвердил новое обращение к цезарю. Отныне императора Домициана надлежит именовать «Государь и бог». Цезарь сообщил, что он принимает решение сената. На этом я заканчиваю, сограждане. В добрый час!
Негромко обсуждая известия, римляне расходятся небольшими группами. Появляется возбужденный Дион.
Клодий. Дион, ты опоздал услышать славные новости.
Дион (весело). Новости нужно не слушать, а переживать.
Клодий. Я только что видел тебя рядом с Лоллией. Сдается мне, что ты потерял разум.
Дион. Что за женщина, Клодий! Чистейшая жемчужина, или я парфянский осел и ничего больше. Сколько в ней глубины, понимания, а какое сердце!
Клодий. Дион, император вывесил новый список запрещенных книг.
Дион (не слушая). Друг мой, Месса – добрая женщина, но она умеет только ворчать на меня. Ты представляешь, каждое утро и каждую ночь – слышать одни жалобы, одни упреки! Можешь поверить, она была бы счастлива, если б я торговал тканями на Большом Рынке. Мне кажется порой, что в жизни моей так и не было любви, той, от которой перехватывает дыхание.
Клодий. Книги будут сожжены, а авторов отправят в изгнание. Завтра это может коснуться тебя.
Дион. «Завтра»! Что мне думать о «завтра»?!
Клодий. Боже, как глупеют величайшие умы, когда рядом оказывается женщина.
Дион (смеясь). Как они расцветают, Клодий!
Клодий. Ты слышал, что цезарь велел называть себя богом?!
Дион. Что мне бог, если я нашел человека!
Клодий (озираясь). Тише ты… Парфянский осел!
Дион (обнимает его). Я нашел человека! Я нашел человека!
Занавес.
