Леонид Владимирович Дроздов
Квантун

Далее Антон Федорович сделал для себя страшное открытие: число пострадавших от рук этой шайки должно быть раза в полтора больше. Дело в том, что у покидающих Киев господ физически нет возможности подать заявление в полицию. Едва ли кто-либо отправляющийся в Москву или в Одессу отложил свой вояж из-за утери часов или браслета.

После обеда Горский заехал к двум из пяти обворованным на Вознесение. Господин из Управления государственным имуществом и преподаватель латинского языка из Духовной семинарии неожиданно вспомнили, как в тот день на вокзале некая юная барышня свалилась в обморок. Описание ее в точности совпало с описанием давешней особы. Оба мужчины не придали этому обстоятельству большого внимания, а потому не упомянули его при обращении в полицию.

Опрашивать остальных свидетелей Горский не стал, потому что он уже догадался, как вывести преступников на чистую воду.

Прежде чем вернуться в Бульварный участок, Антон Федорович наведался в кассы новенького Оперного театра, который недовольные скептики сразу после постройки окрестили «огромной жабой». Трудно поспорить, но здание, выходящее фасадом на Большую Владимирскую, действительно напоминало по своей форме это скользкое земноводное.

Вечером давали оперу в четырех действиях «Манон Леско» Джакомо Пуччини по одноименному роману аббата Прево. С момента открытия театра в сентябре прошлого года Горскому лишь однажды удалось побывать в нем. Зимой дядюшка Алексис любезно пригласил племянника на «Евгения Онегина», разжившись где-то контрамаркой.

Цены на билеты повергли Антона Федоровича в немое оцепенение. Он, конечно, предполагал, что театр – удовольствие не для бедных, но не думал, что оно окажется таким дорогим. Самые дешевые билеты продавались на галёрку. Их можно было приобрести всего за полтину, однако с такой аристократкой, как Агата, и ложи первого яруса мало, не говоря уже об амфитеатре или партере. Хотя первые ряды партера стоили более четырех целковых.

Выбор письмоводителя колебался между ложей бенуара и бельэтажа. В итоге Горский решил не жадничать и купил два билета в бельэтаж, уплатив за них 20 рублей (!) или ⅘ своего месячного жалованья. Очень он надеялся на то, что синеглазая барышня оценит его щедрость.

От театральных касс коллежский секретарь подъехал на трамвае до угла Бибиковского бульвара и Безаковской. Войдя в камеру судебного следователя, он сходу заявил:

– Я всё понял. Завтра, самое позднее – послезавтра, мы их возьмем.

– Кого? – не понял Воскресенский.

– Вокзальных мазуриков.

Кондратий Яковлевич от удивления раскрыл рот.

– Что для этого нужно?

– Сегодня же надо собрать сведения обо всех театральных труппах, гастролирующих в Киеве с 24 апреля. Пусть помощники Закусилова наведаются в новый театр Соловцова, в театр Бергонье, в Оперный, а также в Лукьяновский и Троицкий народные дома и в театр в Контрактовом доме. Надо будет установить места проживания подходящих трупп. Не думаю, что их наберется много, поэтому, Кондратий Яковлевич, сразу после доклада Закусилова поезжайте к прокурору и заставьте его выписать бумагу для производства обыска. Раз ни одна вещь не всплыла в ломбардах, логично предположить, что эти гастролёры их коллекционируют. Хотят, вероятно, сбыть в другом городе.

– Ты полагаешь, что преступники артисты?..

– Я в этом уверен.

Воскресенский побежал к участковому приставу, а Горский поспешил домой переодеться. Два билета в ложу бельэтажа приятно грели душу. Он уже чувствовал, что этот вечер станет для него поворотным.

Дома Антон Федорович столкнулся с большой проблемой: на театральные представления этикет предписывал штатским господам являться во фраке. Фрака у него не было, а бежать в магазины готовых платьев не позволяло время. Паника тотчас охватила молодого чиновника, поездка в театр стала под вопросом. На выручку племяннику пришел дядя Алексис. Алексей Семенович, порывшись в собственном гардеробе, отыскал два старых узких фрака, в которых он щеголял до тех пор, пока талия не пошла вразнос. Один из них Антон Федорович и надел. Лакей Дмитрий быстро нашел к нему чистую манишку, манжеты, пикейный жилет и белый галстук-бабочку. Брюки пришлись коллежскому секретарю в самый раз, а вот белые замшевые перчатки слегка болтались. Впрочем, это уже были мелочи.

Напыщенным франтом подъехал Горский к крыльцу большого особняка в Липках. До шести вечера оставалось 5 минут. Спрыгнув с коляски, Антон Федорович решил размяться, так как знал, что Агата непременно задержится. Беззаботно разглядывая богатый дом, в котором жила барышня, он мысленно представлял, как будет однажды входить в него в роли ее жениха…

Размышления письмоводителя во фраке прервали двое крепких джентльменов в модных коротких сюртуках – пиджаках, вышедших из особняка вместо Агаты. Быстро приблизившись к молодому франту, они ловко подхватили его за локти и без лишних слов потащили в дом.

– В чем дело, господа?!.. – растерялся от такого приема коллежский секретарь.

Антон Федорович оказался в особняке дамы сердца намного быстрее, чем он рассчитывал. Богатое убранство вестибюля и широкая мраморная лестница, устланная красным ковром, производили приятное впечатление. Однако любоваться красотами роскошного дома молодому человеку довелось мало, потому что его сразу затащили в просторный кабинет с высокими окнами. У окна спиной к входу стоял невысокий пожилой господин в белой сорочке и черном жилете – не иначе хозяин и одновременно отец Агаты.

Обернувшись, он продолжил стоять у окна. Солнечный свет, озарявший кабинет, не позволял хорошо рассмотреть его лицо.

– Кто вы и что вам здесь нужно? – строго спросил хозяин особняка, враждебно скрестив руки на груди.

Горский сразу понял, что перед ним очень влиятельный человек. Тон, которым заговорил господин в черном жилете, не оставлял никаких сомнений. Лгать такому себе дороже.

– Младший кандидат в судебные должности коллежский секретарь Антон Федорович Горский. Я подъехал к вашему дому, чтобы встретиться с вашей дочерью. Я пригласил Агату в оперу.

Господин у окна поиграл желваками.

– А кто вам сказал, что она моя дочь? Может быть, я ее муж.

Антон Федорович попытался разглядеть черты лица негостеприимного «тестя». Скрывшееся на минуту солнце стало его союзником.

– Это исключено, – возразил коллежский секретарь. – Во-первых, у вас одинаковая форма носа, глаз и подбородка. Во-вторых, у вас с ней схожие интонации. И в-третьих, вы не похожи на ханжу.

Мужчина улыбнулся, почесал упомянутый подбородок. На мизинце сверкнул золотой перстень. Сверкнул также какой-то странный предмет на массивном столе. Золотая пирамида.

«Неужели масон?»

– Да, Агата действительно моя дочь, – согласился хозяин большого дома. – Однако должен вас огорчить: она вам отнюдь не пара.

– Довольно странно слышать такое от масона.

Влиятельный господин пристально поглядел на смышленого молодого человека. Протестовать в данной ситуации значило уронить себя.

– А что собственно вы, коллежский секретарь, можете ей предложить при вашем нищенском жалованье? – без злобы и совершенно спокойно осведомился отец Агаты. – Быть может, такой же большой особняк, как этот, или хотя бы чуть меньше? Или хотя бы просто особняк? Или хотя бы семь комнат в апартаментах? Что̀ вы можете ей предложить?

– Я могу предложить ей самое ценное, что у меня есть: мою любовь и мое сердце! – горячо ответил письмоводитель.

– Покорнейше прошу меня простить, сударь, но наш с вами разговор окончен. Возвращайтесь в этот дом, как только у вас появится что-нибудь более ценное, что̀ вы сможете предложить моей дочери. Если она, конечно, будет еще свободна, в чём я лично сомневаюсь. А пока я вам настоятельно рекомендую держаться от нее подальше.

Расстроенного донельзя Антона Федоровича вывели вон. Он покидал этот дом с чувством глубокого унижения, которому его подверг высокомерный «вольный каменщик». Слезы теснились в его глазах при одном воспоминании о прекрасной барышне. Горькая обида закралась в душу. Возможно, ему стало бы чуть легче, если бы он заметил в окне второго этажа наблюдавшую за ним и не менее грустную, чем он, Агату.

Утром следующего дня судебный следователь Воскресенский отчитывался перед своим письмоводителем. Как коллежский секретарь и поручил, сбором сведений о приезжих актерах занимались товарищи Закусилова. Помощники участкового пристава установили, что на данный момент в Киеве с гастролями находятся пять театральных трупп и только одна из них (житомирская) гостит в матери городов русских с 22 апреля. Волыняне всё это время проживали в гостинице «Версаль» на Прорезной (как все киевляне называют Васильчиковскую улицу). Место в самом центре города, в десяти минутах ходьбы от Оперного театра и от театра Бергонье и в двадцати – от нового театра Соловцова. Кондратий Яковлевич с гордостью сообщил, как вчера поздно вечером, осчастливленный этим известием, он поехал домой к прокурору, который охотно выписал постановление о проведении обыска в означенной гостинице и в случае положительного результата наделил полицию полномочиями ареста всех подозреваемых.

– Славно постарались! – оценил Горский. – Когда назначена облава?

– На восемь утра. Значит, уже идет, – ответил статский советник, взглянув на часы. – Старокиевские полицейские охотно пошли нам навстречу. С Божьей помощью всё будет хорошо.

Уже к десяти часам в Бульварный участок доставили шестерых гастролёров, среди которых был высокий шатен-эпилептик, бородатый господин, переживший сердечный удар, и склонная к обморокам юная барышня. Еще трое молодых людей особыми приметами не отличались, разве что двое из них были евреями. Слаженная работа этого секстета приносила им хорошую прибыль. В общей сложности у мазуриков было изъято полсотни карманных часов и два десятка дамских украшений из драгоценных камней и благородных металлов. Кроме того, в номере каждого из них обнаружились большие суммы денег, происхождения которых арестованные объяснить затруднились. Наибольший барыш полиция отыскала в комнате бородатого «сердечника». Выяснилось, что этот господин являлся антрепренёром, а стало быть, и главарем всей шайки. Он также был иудеем, поэтому, опасаясь погромов, дело решили елико возможно засекретить. Гастроли волынской антрепризы на сём закончились.

Воскресенский поспешил с докладом в Окружный суд, а Горский собрался отобедать в кухмистерской. На бульваре он вдруг наткнулся на Агату. Столь неожиданное свидание напрочь лишило его дара речи.

– Здравствуйте, Антон Федорович. Вижу, вы очень удивлены увидеть меня. Пойдемте присядем, – пролепетала аристократка.

Они вышли на аллею, где заняли свободную скамейку. Барышня взяла Горского за руку.

– Вы, вероятно, злитесь на меня за вчерашнее… Поверьте, мой дорогой, мне очень хотелось поехать с вами в оперу, но мой папенька мне строго-настрого запретил…

– Вы ни в чём не виноваты, милая Агата, – меланхолично улыбнулся письмоводитель. – Ваш отец желает для вас лучшего, нежели отношений с коллежским секретарем. Он так прямо мне об этом и сказал.

– Но вы ведь не станете его слушать, верно?.. – с надеждою спросила она.

– Да, он не сможет запретить моему сердцу думать о вас. Но и манкировать его мнением я также не вправе, – обреченно ответил Антон Федорович. – Всё-таки вы его дочь.

– Вы что же, отказываете мне иметь собственное мнение?

– Вовсе нет, – спохватился письмоводитель. – Я очень уважаю ваше мнение.

– Значит, вы боитесь моего папеньки?

– Что вы! Отнюдь нет, – уязвленно отозвался Горский. – Клянусь вам, если ваш батюшка вздумает меня пытать, я ни за что на свете не променяю свободу на счастье быть с вами! Потому что я… я…

Барышня восторженно округлила глаза, подалась вперед. Коллежский секретарь почувствовал сладкое амбре ее духов.

– …я люблю вас! – закончил, наконец, фразу письмоводитель.

– О, мой дорогой!.. Как давно я мечтала именно о таком рыцаре, как вы! – с придыханием прошептала Агата. Голос ее показался Антону Федоровичу самым приятным из всех звуков этого мира.

Судебный следователь Воскресенский вышел от председателя Окружного суда с тяжелым и гнетущим чувством. Примерно с таким же чувством опытный врач покидает палату безнадежно больного пациента.

Его высокородие Константин Константинович Александров-Дольник встретил своего равночинца подчеркнуто снисходительно. Выслушав краткий доклад о пойманных театралах-карманниках, председатель суда довольно улыбнулся, причмокнув губами. Справился, не Горский ли распутал это непростое дело. Воскресенский врать не стал, но и петь дифирамбы своему помощнику и письмоводителю не взялся: сделал упор на свою энергичность. Константин Константинович бодро кивал, однако сразу понял, что мазуриков удалось поймать исключительно благодаря настырности и таланту коллежского секретаря.

– Славного вы помощника воспитали, Кондратий Яковлевич, – заключил под конец Александров-Дольник. – Очень, очень достойную смену себе подготовили!

– Я покамест на покой не собираюсь… – побледнел Воскресенский.

– Поймите меня правильно. В последнее время я начал замечать, что занимаемая вами должность несколько вас тяготит. Да и возраст уже, согласитесь, не тот.

– Напротив – я полон сил и энергии!.. – запротестовал судебный следователь.

– Однако стоит отметить, ваши методы ведения расследований устарели. В чём-то вы, безусловно, потеряли сноровку. Признайте, консерватизм в вашем деле только мешает. Взять хотя бы ваше упорное нежелание переезжать в это здание. У нас все судебные следователи имеют при Окружном суде камеры. И только вы по старой привычке сидите вместе с полицией в вашем Бульварном участке.

– И не вижу в этом ничего зазорного. Так много удобнее. Нынешний пример тому подтверждение.

– Нынешний пример подтверждение тому, что надо давать дорогу молодым! – разозлился председатель суда. Миндальничать с Воскресенским ему надоело. – Горский весь город оббегал, повторно опрашивая свидетелей! И добился результата. А вы в это время преспокойно следили за распрями железнодорожных жандармов и сыскного отделения, вместо того чтобы помочь ему. Забронзовели и заскорузли в своей камере!

– Я с вами не согласен, ваше высокородие! Кроме того, смею вам напомнить, что ваш покорный слуга, как назначенный Высочайшим приказом на должность судебного следователя, пользуется правом несменяемости.

– Тут вы правы, – с сожалением констатировал Александров-Дольник. – Но я полагаю, что мы оба заинтересованы в том, чтобы в Киеве, в частности в его Бульварном участке, преступления раскрывались быстро и своевременно. Именно поэтому я сейчас произведу Горского в старшие кандидаты…

– Но ведь у него всего один год стажа по судебному ведомству!..

– …и напишу министру, чтобы его прикомандировали к исполнению обязанностей судебного следователя седьмого участка.

– Но ведь это же мой участок!.. – чуть не плача заскулил Воскресенский.

– Не переживайте, дорогой Кондратий Яковлевич, – участливо отозвался Константин Константинович. – Я о вас позаботился. Предлагаю вам на выбор должность судебного следователя в Бердичевском или Васильковском уезде.

– Но я не хочу уезжать из Киева!..

– Что поделать? Такова жизнь, – развел руками председатель. – Рекомендую выбрать Васильков. Ближайший уездный город. Всего тридцать пять верст. И евреев вдвое меньше, чем в Бердичеве. Ну что, согласны?

– Я буду жаловаться!.. – процедил сквозь зубы Воскресенский. Тягучая желчь разливалась по его телу.

– Не советую вам рыть мне яму. Как гласит народная мудрость, рискуете оказаться в ней сами, – строго напомнил Александров-Дольник. – И еще. Советую вам скорее определиться с уездом, а то вакансия в Василькове может перевестись. Придется вам тогда ехать в Бердичев.

Судебный следователь вышел от председателя Окружного суда не попрощавшись. Несмотря на прекрасную погоду, воцарившуюся в Киеве, Кондратию Яковлевичу показалось, что над городом сгущаются тучи. Ослабив тугой воротничок и глубоко вздохнув, он медленной, но уверенной поступью направился в сторону Липок.

Влиятельный господин его не ждал. Появление судебного следователя застало его за чтением книги в любимом кресле-качалке. Переходить в кабинет хозяину большого дома не хотелось, поэтому их разговор состоялся прямо в библиотеке, на фоне высоких шкафов, плотно уставленных книгами.

Кондратий Яковлевич треснутым голосом поведал о несчастье, которое с ним приключилось, и попросил не бросать его в этой беде одного. Первое, что̀ сделал всесильный покровитель, это приказал подать судебному следователю стакан воды с валерьяной. Пока гость с жадностью пил, стуча зубами о стекло, хозяин особняка думал, как помочь незадачливому родственнику и одновременно брату-каменщику. При всей своей доброте и благожелательности помогать ему он отчего-то не хотел. Однако данное первого числа обещание следовало исполнить. Да и что подумали бы о нем братья в случае отказа? Иначе он перестал бы себя уважать.

– А что, если вашего письмоводителя отправить в уезд вместо вас? – предложил влиятельный господин.

– Меня бы это всецело устроило, однако председатель никогда на это не пойдет. Он считает моего помощника более талантливым, чем меня, поэтому видит для него место в Киеве.

– Гм. Это значит только одно: чтобы вам не потерять свою должность, вашего письмоводителя надо перевести в другую губернию.

– Да! Это то, что̀ нужно! – обрадовался Воскресенский.

– Однако это должно быть очень заманчивое предложение, от которого он не сможет отказаться. Задача, прямо скажем, сложная, потому что в Российской Империи мало городов, которые могут сравниться с Киевом.

– Помнится, вот уже три года он рассказывает мне о расчудесном городе Дальнем. Грезит там побывать.

– Дальний? – переспросил влиятельный господин. – Это наш новый порто-франко в Квантунской области, который курирует сам Витте? Очень хорошо! Я неплохо знаком с Сергеем Юльевичем. Справлюсь у него о наличии в Дальнем вакансий по судебному ведомству. Полагаю, он мне не откажет. С Николаем Валериановичем я также всё улажу.

– Вы мой спаситель! – обрадовался Кондратий Яковлевич. – Если бы вы еще попросили сменить председателя нашего Окружного суда…

– А вы, однако, наглец, ваше высокородие! – вспыхнул хозяин большого дома. – Вам палец в рот не клади – по локоть откусите. Я, понимаете ли, любезно согласился вам помочь, а вы…

– Простите, Христа ради!.. Я подумал, что так проще будет… – залебезил Воскресенский.

– Нет уж! Константин Константинович человек деятельный и даровитый, высококвалифицированный профессионал – иными словами, на своем месте. Копать под такого – грех. Это я вам как патриот заявляю. Вы же, как я понимаю, видите во мне единственно интригана.

– Что вы!.. Это отнюдь не так!

– Запомните, дорогой Кондратий Яковлевич. Я никогда никому не делаю зла. Таков мой жизненный принцип. Если я что-то делаю, то только неукоснительно следуя эскулапскому правилу «не навреди». Вот и в вашем случае я попробую сделать так, чтобы вы остались в прежней должности, а ваш помощник осуществил давнюю мечту. Все от этого выиграют. Проигравших не будет.

– Вы самый благородный из всех, кого я знаю! – лицемерно воскликнул судебный следователь.

Влиятельный господин поморщился, потянулся за карандашом и бумагой.

– Как, говорите, зовут вашего письмоводителя?

– Антон Федорович Горский.

– Гм, кажется, где-то я уже слышал это имя, – нахмурился хозяин особняка, тщетно пытаясь вспомнить.

– Вполне возможно. В Окружном суде только о нем и говорят.

– Он поступил к вам после окончания юридического факультета университета, верно?

– Да.

– Но в возрастной ценз двадцати пяти лет, необходимый для занятия должности следователя, он подпадает?

– Да, ему двадцать семь. Единственное, с чем у него проблемы, так это со стажем. Он всего год как младший кандидат в судебные должности.

– Но вы же сами сказали, что Константин Константинович будет просить за него у Муравьева. Значит, это не столь важно. Главное, что он станет старшим кандидатом.

– Не знаю, как вас и благодарить!

– Подождите благодарить. Может статься, что с Дальним ничего не поучится. Тогда придется искать для вашего помощника что-нибудь другое.

Кондратий Яковлевич вернулся домой счастливый и спокойный. Дела его обещали в скором времени успешно устроиться.

Влиятельный господин в тот же день телеграфировал министру юстиции Муравьеву, справляясь о наличии вакансий по судебному ведомству в недавно арендованной у китайцев Квантунской области, особливо в Дальнем. Ответ пришел скоро и отнюдь не порадовал. Николай Валерианович сообщал, что в дальнинском градоначальстве (так правильно называется эта территория), а равно и в главном городе Квантунской области – Порт-Артуре – все вакансии давно заняты.

Хозяин большого дома несколько расстроился: придется подыскивать для талантливого чиновника что-то другое.

«А может, оставить молодое дарование в покое? – подумал вдруг он. – Может, для города будет лучше, если он останется здесь? Очевидно, что Воскресенский следователь никудышный, поэтому председатель Окружного суда решил сменить «несменяемого». Лучше найти Кондратию Яковлевичу хорошее место для достойного завершения стремительно угасающей карьеры».

Довольный принятым решением, он собрался поужинать. Тем не менее его смущал тот факт, что Воскресенский – один из «каменщиков». В этот момент его внимание привлек шум в вестибюле. Хлопнувшая входная дверь сообщала о чьем-то приходе.

– Агата? – удивился влиятельный господин, заметив крадущуюся в свою комнату дочь.

– Да, это я, папенька.

– Я велел тебе сидеть дома! Где ты была?

– Я встречалась с господином Горским! – честно, с чувством собственного достоинства призналась девушка.

– С кем?? – опешил отец, вспомнив о недавнем разговоре с Воскресенским. Именно эту фамилию называл сегодня судебный следователь.

– С Антоном Горским. Это тот молодой человек во фраке, с которым мы давеча собирались в оперу и с которым ты имел удовольствие разговаривать в своем кабинете, – напомнила ему дочь.

У хозяина большого дома потемнело в глазах.

«Так это и есть тот самый талантливый письмоводитель, которого прочат в судебные следователи Бульварного участка! Воистину пути Господни неисповедимы!»

Требовалось срочно что-то придумать, чтобы оградить дочь от этого голодранца. Но что может заставить его покинуть Киев? От какого предложения он не сможет отказаться? Похоже, без помощи Витте тут не обойтись…

3. Белокаменная

Горский не верил собственному счастью. Еще каких-то полгода назад он и представить не мог, что будет заслан судьбой в далекий и желанный край – в Квантунскую область – самую молодую административно-территориальную единицу Российской Империи и самую загадочную. В тот момент, когда молодой человек понял, что его заветная мечта близка к исполнению, он почувствовал себя избранным. Не Божьим помазанником, разумеется, но и не рядовым смертным. Провидение при содействии статского советника Воскресенского уготовило ему грандиозный сюрприз: увлекательнейший вояж, от одной мысли о котором мурашки бежали по коже.

Тем не менее Киев Антон Федорович покидал с тяжелым сердцем. Расставание с Агатой прошло совсем не так, как он рассчитывал. Аристократка долго ревела и упрекала его в малодушии, в нежелании противостоять ее влиятельному папеньке. Одним словом, в нем разочаровалась. Под конец кинула в него носовым платочком и ушла. Кстати, самый платочек с ее слезами и с вышитой литерой «А» он оставил себе на память и даже взял с собою в дорогу. Разумеется, он нисколько не испугался угроз ее отца – хорошо понимал, что до тех пор, пока он не станет личностью с большой буквы, их любовь положительно невозможна. Ну а желание уехать в Дальний – шанс кардинально изменить свою жизнь, совершить рывок наверх, а вместе с тем и возможность уехать из города, в котором остается его роковая любовь. В глубине души он надеялся вернуться в Киев известным и состоятельным человеком, приехать в большой особняк в Липках и просить ее руки. Однако безжалостный разум подсказывал иное: ты потерял ее навсегда!

Не только с гложившей грустью уезжал он из города, который считал для себя родным, но при этом и с чувством выполненного долга. Шайка житомирских воров-театралов, промышлявшая на железнодорожном вокзале (с которого он собственно и отправился в путь) дожидалась своего приговора в Тюремном замке. Напасть на след этих негодяев оказалось непросто. Долго сжимал вокруг них удавку коллежский секретарь и таки на радость полиции сжал. Никто в городе не смог их найти, а он смог. Только вот Кондратий Яковлевич, показалось, не шибко этому обрадовался. Как-то очень сдержанно на всё это сперва отреагировал. Через несколько дней, правда, судебный следователь Бульварного участка явился на службу в необычайно приподнятом настроении. С чего бы вдруг? Оказалось, не за себя, за помощника своего радуется: в связи с последними успехами выхлопотал для подопечного местечко при мировом судье порта Дальнего, что строится на арендованном у китайцев Ляодунском полуострове недалеко от Порт-Артура. Вакансия судебного следователя – это как раз то, о чём грезил наш новоиспеченный старший кандидат на судебные должности. Горский готов был расцеловать своего покровителя и благодетеля. Дальний и вовсе был его заветной мечтой. А тут обе мечты разом слились воедино, явив коллежскому секретарю бесценный подарок.

– Не мелковат ли мой десятый классный чин? – с опаской и треволнением спрашивал Антон Федорович Воскресенского.

– Вовсе нет, – как-то чересчур уверенно отвечал Кондратий Яковлевич. – Мировой судья Дальнего лишь надворный советник. В самый раз тебе.

До сих пор не верится.

Антон Федорович на секунду отвлекся. Поезд значительно замедлил ход – приближался к Москве. Пейзаж из пасторально-лесного переменился на индустриально-городской. Будто сменили декорации в театре. Тут и там – всюду повылазили трубы фабрик и заводов, точно вся Первопрестольная состояла сугубо из объектов промышленности. Лес труб порою разбавляли длинные кирпичные строения самой незамысловатой архитектуры и самого отвратительного вида. Вдобавок ко всему свой штрих вносила серая промозглая октябрьская погода. Горский даже начинал разочаровываться: что же это за город такой дрянной?

В Москве ему доводилось бывать однажды в далеком детстве. Куда-то они ехали с родителями, куда-то спешили. Воспоминания о той поездке остались очень скудные и какие-то неточные, размытые. Помнил лишь Горский толпы народу, среди которых он удачно лавировал с papa et maman. Помнил запруженные экипажами улицы. Помнил… а впрочем, больше он ничего не помнил.

– Этак, господа, у вас может сложиться неверное впечатление о нашей красавице-Москве, – озабоченно заявил старичок с козлиной бородкой, что сидел рядом.

– Не беспокойтесь. Красоты Белокаменной мы с женою уже имели счастье оценить, – успокоил его флегматичный брюнет, улыбнувшись благоверной.

– Это правда, – пропищала барыня. – Москва на редкость хороша!

– Хорошо, что вы у нас бывали, – гостеприимно потер руки старичок. – А вот вы, молодой человек, полагаю, у нас впервые. Вы так внимательно всё рассматриваете.

– Да, впервые, – Антон Федорович оторвался от окна и откинулся на серую спинку дивана второго класса.

– Тогда непременно советую вам прогуляться по Тверской, посидеть в Александровском саду и посетить соборы Кремля.

– Увы, у меня будет очень мало времени. Чем-то придется поскупиться.

– В таком случае сразу отправляйтесь в Кремль! – участливо посоветовал москвич.

Горский благодарно кивнул. Времени у него будет и впрямь в обрез. Уже без двадцати три пополудни он должен быть в купе первого класса Сибирского поезда.

Кондратий Яковлевич позаботился о том, чтобы его подопечному комфортно ехалось до самой Маньчжурии. До Москвы билет первого класса достать не удалось – много мест выкупили в Курске. Пришлось довольствоваться вторым. А вот в Дальний прикомандированный судебный следователь поедет по высшему разряду. Воскресенский зарезервировал для коллежского секретаря Горского первый класс. Выдал 100 рублей путевых. Заверил, на всю дорогу хватит, а уж по приезде ему предоставят казенную квартиру (или даже дом). Все-де в курсе, все о его прибытии извещены. Забота Кондратия Яковлевича искренно трогала. Не видел Антон Федорович в ней и доли злого умыслу.

Поезд между тем тихой сапой дополз до Курско-Нижегородского вокзала. На перрон высыпали толпы народу. Носильщики тотчас предлагали свои услуги, выхватывая из рук прибывших саквояжи, кофры и портпледы.

Горский не спешил. Надев утепленное пальто, кожаные перчатки и водрузив на остриженную голову фуражку, он вышел из вагона. Проводник пожелал ему счастливого пути, а старичок-москвич предложил свои услуги в качестве чичероне. Не иначе как рассчитывал добраться до дома за чужой кошт. Горский вежливо отказался.

Получив свой большой черный чемодан, он, наконец, осмотрелся. Не так давно перестроенный вокзал коллежского секретаря не впечатлил. Киевский побольше будет и посимпатичнее. Залы просторные, светлые, но что-то не то. Публика здесь очень мрачная. Много подозрительных личностей слоняется – того и гляди обворуют. Рука сама собою вцепилась в чемодан, другая – судорожно проверяла, на месте ли бумажник. На месте.

Первым делом молодому путешественнику потребно было выкупить билет в тот самый Сибирский поезд. Очень кстати пришлось то обстоятельство, что в Дальний поезда отправлялись именно с Курско-Нижегородского вокзала. Дождавшись своей очереди в кассе, Антон Федорович любезно улыбнулся угрюмому служащему.

– Добрый день! На фамилию Горского из Киева был резервирован билет первого класса на Сибирский поезд.

– Из Киева?.. – недоверчиво переспросил мужчина с усталыми глазами по ту сторону окошка.

– Именно.

– Горский?.. Ага, есть такой Горский. До Дальнего изволите?

– Всё верно, – обрадовался Антон Федорович. Тотчас же его поджидал первый неприятный сюрприз.

– Извольте. С вашего благородия 165 рублей.

– 165?.. – ахнул киевлянин. – Но мне сказали, что хватит сотни… Вы не ошиблись?

– За сотню идет второй класс. Но там билетов, увы, нет. Есть третий за 64, если желаете, конечно. Но я вам не советую. Третьим в основном унтеры с прислугой едут да всякая шушера.

– Пусть будет первый, хорошо, – смирился коллежский секретарь. С собой он взял скопленные 200 рублей. На первое время должно хватить. А там следовательское жалованье с квартирными и столовыми в 120 рублей. Так что всё будет хорошо. Отсчитал 165 целковых, протянул в окошко.

Служащий брать деньги не спешил. Привстал, точно разглядывая антоновские ботинки.

– Чемоданчик ваш? – строго спросил он.