Леонид Спивак
Одиночество дипломата
Дуэль в Сенате
Маленький человек остался один в пустом громадном доме. В зеркалах отражались предметы роскоши, которые еще больше напоминали хозяину о его унизительном поражении. Где-то за вечерними лугами запел пересмешник и вскоре из ветвей магнолии отозвался другой. Натали больше не вернется в Бельшас. Стены еще хранили воспоминания о том сладком упоении, скоротечном, как цветение жимолости и пряном, как запах духов в ее спальне. В 1844 году Натали покинула Бенджамина и отправилась с дочерью Нинет во Францию. Светское общество свято соблюдало правила хорошего тона: никто не спросил мистера Бенджамина, когда супруга вернется из Парижа.
Иуда постарался заполнить пустоту, возникшую после отъезда семьи. Он пригласил в Бельшас мать и овдовевшую старшую сестру с дочерью, чтобы скрасить свое одиночество и вдохнуть новую жизнь в усадьбу. Но за первым ударом последовал второй. Сильнейшее наводнение на Миссисипи в 1846 году погубило весь урожай, запасы семян и подпортило дом. Вода плескалась на ступенях усадьбы. Все многолетние вложения погибли. В довершение к этому, деловой партнер объявил о банкротстве. Из дружеских чувств Иуда поставил свою подпись на долговом поручительстве на шестьдесят тысяч долларов, которое его партнер оказался не в состоянии оплатить. Бенджамин снова терял почву под ногами. Глядя на разрушенный Бельшас, он знал, что сюда уже никогда не вернется.
Трудности как будто делали Иуду сильнее: так было в Чарльстоне и Йеле; так было и в Луизиане. Бенджамин продал плантацию и снял жилье для своих близких в пригороде Нового Орлеана, а сам перебрался в холостяцкую квартирку во Французском квартале. Жизнь предстояло начинать сначала.
Он вернулся к адвокатской практике. В Луизиане в то время не было недостатка в квалифицированных специалистах по коммерческому праву: Новый Орлеан, четвертый по величине город в США и крупнейший порт Юга, стал центром деловой активности «страны Дикси», как южане называли свои земли. Но именно в этой сфере – торговые счета и страховки, контракты и кадастры, рента и аккредитивы, векселя и коммерческие иски – Иуде не было равных. Французский язык, которым Бенджамин владел в совершенстве, использовался в законодательстве Луизианы в той же мере, что и английский. Испанский, который он также знал блестяще, был не менее важным языком коммерции на юге и западе континента.
В 1848 году Иуда Филипп Бенджамин получил право представлять дела в Верховном Суде Соединенных Штатов. Его первым оппонентом на слушании в Вашингтоне оказался адвокат Дж. Блэк, один из самых известных юристов страны, будущий генеральный прокурор США. Очевидцы запомнили высказывание секретаря суда после выступления Бенджамина: «Блэк может снять лавры. Маленький еврей из Луизианы вышиб его дело».
От былого мальчишеского облика Иуды почти ничего не осталось – преуспевающий юрист, не лишенный вкуса в одежде, гурман и тонкий ценитель креольской и европейской кухни, он заметно прибавил в весе. Современники отмечали его блестящие светские манеры, интеллект и удивлявшие многих хладнокровие и выдержку, которые не изменяли ему ни при каких обстоятельствах.
Он вновь показал себя незаурядным предпринимателем. Теперь Бенджамина привлекла идея развития сети железных дорог, столь необходимых для экономического процветания Юга. Страна Дикси, привыкшая к патриархальному, размеренному образу жизни, заметно отставала от мануфактурного Севера в строительстве железных путей. Первым удачным проектом группы бизнесменов, в которую входил Иуда, стала прокладка колеи от Нового Орлеана до Джэксона, столицы штата Миссисипи. Последний рельс был уложен в 1858 году, и аристократы-плантаторы, привыкшие к неторопливым и комфортным путешествиям на пароходе по Миссисипи, с недоверием взирали на свистящий чугунный локомотив, выбрасывавший снопы искр вместе со столбом дровяного дыма.
Сам Бенджамин жаждал куда большего. Во главе группы акционеров он вынашивал идею железнодорожной магистрали, которая начинаясь в долине Миссисипи, прошла бы через Техас и узкий мексиканский перешеек Теуантепек. Этот проект одно время соперничал с идеей строительства Панамского канала. В 1850 году Иуда выступил перед собранием акционеров: «Эта дорога перебрасывает нас сразу же через Мексиканский залив, через узкую полоску земли, которая отделяет Тихий океан от Атлантического… и если мы пересечем этот перешеек, что мы видим перед собой? Мир Востока! Торговля с ним делала из стран империи, и когда они лишались ее, то были словно пустая сума, бесполезные, ничего не стоящие. Эта торговля принадлежит Новому Орлеану».
1852 год стал вершиной его политической карьеры в Луизиане. Бенджамин принял самое активное участие в конституционном Конвенте в Новом Орлеане, выработавшем новую конституцию штата. Тогда же, опередив на выборах опытного луизианского политика С. Доунса, он был избран в Сенат США. Иуда Филипп Бенджамин стал первым в американской истории сенатором-евреем. Ребекке не суждено было порадоваться за сына – она ушла из жизни в 1847 году.
Посещавшие Америку в середине XIX века европейцы не раз отмечали, что Север и Юг в то время выглядели как две нации в состоянии глубокого конфликта. История регионального противостояния, расколовшего страну, иногда упрощенно сводится лишь к вопросу о рабстве. В основе «войны штатов» лежал обширный комплекс политико-экономических проблем. В обострявшейся схватке за власть промышленная и финансовая элита Севера явно одерживала верх. Аграрный Юг все острее чувствовал свое превращение во «внутреннюю колонию янки».
Страна Дикси производила в ту пору львиную долю национального богатства Соединенных Штатов. Табак, индиго, рис и сахар составляли немалую часть валового дохода. Но правил страной «Король Хлопок». Две трети мирового сбора хлопка приходилось на американский Юг. «Белое золото» доминировало и во внешней торговле США. Все текстильные мануфактуры Европы – от Манчестера до Москвы – работали на сырье, производимом в долине Миссисипи.
Юг растил хлопок, Север им торговал. Предприниматели Нью-Йорка клали в свой карман сорок центов прибыли с каждого «хлопкового доллара». При этом «земля Дикси» несла особое налоговое бремя. Промышленный Север вступил на путь протекционизма, устраняя европейских конкурентов высокими таможенными тарифами. Нуждавшийся в импорте Юг настаивал на свободной торговле. «Тарифы абсурда», как прозвали их южане, разоряли Дикси, зато служили интересам финансовой олигархии Севера.
Украшенный ложноклассическими драпировками зал Сената США превратился в арену регионального противоборства, самого длительного и ожесточенного за всю американскую историю. Юг нуждался в сильном голосе. Иуда Бенджамин, низкорослый провинциал среди «голубокровых» патрициев Капитолийского холма, постепенно завоевывал репутацию искусного оратора. Сохранились мемуары супруги сенатора-южанина Джефферсона Ф. Дэвиса: они встретилась с Иудой весной 1853 года на обеде в Белом доме, данном в честь новых конгрессменов. Столичная леди отметила, что поначалу Бенджамин «разочаровал» ее: невзрачный луизианец с сильно выраженными семитскими чертами лица. «Однако было бы трудно передать то впечатление, которое произвел на меня его голос, – вспоминала она, – словно серебряная нить вплелась в шумы в гостиной… С первой фразы, которую он произнес, он приковал к себе внимание аудитории».
История, не торопясь, расставляла главные фигуры будущей военной драмы. Через восемь лет сенатор Джефферсон Дэвис возглавит мятежные Конфедеративные Штаты и, после краха Юга, окажется в кандалах в крепостном каземате. Иуда Бенджамин в молодости мог встречать на улицах Нового Орлеана высокорослого Авраама Линкольна, перегонявшего плоты с грузами по Миссисипи. Оба плебеи с библейскими именами, познавшие нужду, сумевшие упорством и трудом выучиться юриспруденции, не слишком счастливые в браке с южанками, разными путями попали в Вашингтон. Одному выпадет стать президентом Соединенных Штатов и погибнуть в последние дни Гражданской войны. Другому – оказаться «Иудой Америки», которого обвинят в убийстве президента Линкольна.
В стенах Капитолия Бенджамин впервые столкнулся с Уильямом Генри Сюардом, который на годы стал его политическим визави. В сравнении с Иудой, Сюард был многоопытным государственным мужем: бывший губернатор штата Нью-Йорк, он в течение 12 лет занимал кресло сенатора в Вашингтоне. В нем видели наиболее вероятного кандидата на пост президента США. Умный и очень амбициозный политик, Сюард выражал интересы промышленного лобби Севера и, в первую очередь, большого бизнеса Нью-Йорка. И он был одним из немногих политиков, к кому Иуда питал плохо скрываемую неприязнь.
Схватка двух сенаторов, Бенджамина и Сюарда, начиналась с полемики по поводу прав штатов. Юридически этот принципиальный спор выглядел как различное толкование федеральной Конституции. Американский Союз возник в 1776 году как добровольное объединение республик-штатов. Согласно «южной» точке зрения, штаты сохраняли за собой все те права, которые они не делегировали центру. Федеральная власть не могла нарушать фундаментальное право штатов на самоуправление – именно эту точку зрения отстаивал южанин Бенджамин со всем свойственным ему красноречием.
Политическая философия Дикси взросла на аграрной экономике. Юг, родина большинства «отцов-основателей» США, продолжал жить наследием века Просвещения. В частности, идея постепенной отмены многовекового института рабовладения – без развала экономики и социальных катаклизмов – занимала умы либеральных политиков Старого Юга. Консерваторы же в ответ вспоминали имя каретника Тревиса и 1831 год: в то лето страна с ужасом узрела кровавый призрак грядущих потрясений.
Небогатое семейство Джозефа Тревиса, каретных дел мастера из южной Вирджинии, содержало ферму, где бок о бок с несколькими чернокожими трудились и сыновья хозяина. Сами рабы признавали, что «мастер» был по-христиански милосерден. Его особым расположением пользовался тридцатилетний Нат Тернер, сын африканки и беглого раба, надзиравший за работами на ферме, если хозяин был занят. Рабы звали Тернера «Проповедником» – он был глубоко набожен и имел влияние на своих собратьев. Хозяин разрешил ему обзавестись семьей и поощрял его религиозное образование. В воскресенье 21 августа 1831 года, с наступлением темноты, «Проповедник» собрал «учеников» на очередное моление. Дух укреплялся не только проповедью, но и разрешенным по воскресеньям яблочным бренди. Нат Тернер поведал своим товарищам, что ему было видение в небесах, и Голос возвестил: «Кто был последним, станет первым». После чего семеро негров, вооруженных топором, проникли через окно в дом хозяина. «Проповедник» нанес первый удар, затем к расправе присоединились его «ученики». Джозеф с супругой даже не успели проснуться. Такая же участь постигла их сына, обучившего «Проповедника» грамоте, и шестнадцатилетнего подмастерья, жившего с детьми Тревиса. Последним живым в доме оставался годовалый сын хозяина. Нат Тернер часто играл с ним, и рука его дрогнула. Другой раб размозжил голову младенца об угол камина.
Мятежники захватили несколько мушкетов, переоделись в одежды хозяев и украсили себя боевыми красными лентами. Когда в доме закончилась красная ткань, восставшие изготовили ленты из простыней и окрасили их кровью убитых. Затем отряд «Проповедника» отправился на соседнюю ферму, где жил шурин Тревиса с единственным слугой. Там им хватило несколько минут для расправы. Следующим на пути был дом вдовы Риз с сыном. Дверь в их доме не запирали на ночь. Единственным белым, кто смог уцелеть, оказался управляющий фермой. Искалеченный, он сумел сбежать под покровом ночи. На рассвете еще две близлежащие фермы превратились в кровавую баню. Здесь повстанцам удалось раздобыть виски и декорировать свою одежду серебряными украшениями. В отряде «Проповедника» было уже полтора десятка чернокожих.
К тому времени, как весть о мятеже стала распространяться по округе, Нат Тернер «навестил» еще несколько ферм на своем пути, оставив после себя обезглавленные и обезображенные трупы хозяев, главным образом женщин и детей. Лишь одной из девочек удалось спастись в лесу благодаря помощи чернокожей служанки. Некоторые из хозяев успели покинуть свои фермы и их рабы начали грабеж имущества. Капитан Бэрроу оборонял дом до последнего, дав возможность своей молодой жене со служанкой бежать через задний двор. Из уважения к его мужеству «Проповедник» с друзьями не осквернили тело – они лишь по очереди пили его кровь.
Банда на несколько часов задержалась на местной винокурне, что позволило белому населению эвакуировать сотни женщин и детей и организовать ополчение. Встретив вооруженный отпор, «ученики» Тернера пали духом и разбежались. Сам «Проповедник» поначалу избежал пленения и был пойман в лесах лишь через месяц.
Восстание Ната Тернера стоило жизни восьмидесяти белым фермерам (почти половина из них не имели рабов). Семнадцать мятежников были отправлены на виселицу. В стране Дикси предпринимались чрезвычайные меры безопасности. Все взрослое белое мужское население поголовно вооружалось. Запретили или сильно ограничили существовавшие ранее формы социальной жизни чернокожих. Идеи либерализма больше не были в чести на Юге. Многим тогда приходила на ум знаменитая фраза Т. Джефферсона: «Рабовладение сходно с удерживанием волка за уши; это опасно, но еще страшнее его отпустить».
Покуда южане тешили себя патриархальными иллюзиями, «страна янки» переживала невиданный всплеск реформаторства. Истеричные утописты на Севере вели борьбу за бесконечные реформы: общества трезвости добивались введения «сухого закона» (закон был одобрен в 13 штатах), другие общества ратовали за пацифизм и брачную реформу. На Севере возникли и получили заметное влияние многочисленные религиозные секты и течения, вроде антимасонской партии или националистической партии «ничего не знающих». В 1857 году Фридрих Зорге (дед известного советского разведчика Рихарда Зорге) основал в Нью-Йорке Пролетарскую лигу. Но особой, фанатичной непреклонностью отличались радикалы-аболиционисты (от латинского слова «abolitio» – «отмена», «уничтожение»), вкладывавшие в идею «немедленного освобождения рабов» весь нерастраченный пуританский пыл.
Сенатор Бенджамин вместе с другими лидерами Дикси, по сути, держал «интеллектуальную оборону». Его политические противники, исчерпав в ходе сенатской дуэли «парламентские» доводы, позволяли себе замечания в адрес его еврейского происхождения. Чаще всего он игнорировал подобные выпады с «постоянной улыбкой сфинкса». Известен лишь один случай, когда Иуда резко ответил на язвительную реплику сенатора Б. Уэйда, ярого аболициониста из штата Огайо. В накаленной атмосфере споров о рабстве Уэйд, намекая на древнюю историю евреев, назвал противника «израэлитом с египетскими принципами». Ответ Бенджамина звучал так: «Это правда, что я еврей, и когда мои предки получали свои Десять заповедей из рук Всевышнего на горе Синай, предки моего оппонента бродили стадом в британских лесах».
Много лет спустя сенатор Джордж Вест вспоминал, как он однажды спросил Денниса Мерфи, официального репортера в Капитолии в течение 40 лет, кто, по его мнению, был наиболее ярким оратором в Сенате. Мерфи ответил без колебаний: «Иуда Филипп Бенджамин из Луизианы». Отрывки из речей Бенджамина часто печатали столичные газеты. Даже недоброжелатели признавали логическую силу его аргументации. Его имя вошло в известное издание «Лучшие ораторы мира». Все чаще Бенджамина стали упоминать в качестве кандидата на различные влиятельные посты. Ему прочили кресло в Верховном Суде США.
8 июля 1858 года Сенату предстояло обсудить текущие вопросы, связанные с финансированием армейского вооружения. На замечания коллег отвечал глава военного комитета, сенатор от штата Миссисипи Джефферсон Ф. Дэвис. Дискуссия выглядела вполне рядовой и будничной, пока не подошла очередь Бенджамина задавать вопросы. Профессиональный военный, герой мексиканской компании Дэвис с трудом сдерживал раздражение, отвечая дотошному «непрофессионалу». Взрывной темперамент Дэвиса, подогретый подчеркнуто невозмутимой манерой Иуды вести дискуссию, привел к обмену колкостями. Сенатор Дэвис, возвращаясь на свое место, назвал Бенджамина «заказным адвокатом». Тот взял листок бумаги и набросал несколько строк. Для окружающих смысл его действий был очевиден: неписаные законы того времени требовали, чтобы джентльмен защищал свою честь на дуэли. Сенатор Дж. Байярд, секундант Бенджамина, передал Дэвису в конце дня письменное требование сатисфакции.
XIX столетие в США с полным правом можно назвать «веком дуэлей», несмотря на то, что поединки почти повсеместно находились под запретом. В среде плантаторской аристократии Юга культивировался особый «кодекс чести», строго регламентировавший правила поведения в высшем обществе. На дуэлях дрались конгрессмены и юристы, офицеры и газетные издатели. Губернатор Южной Каролины Джеймс Гамильтон был знаменит тем, что четырнадцать раз выходил на поединок и всегда наносил ранение сопернику. Излюбленным местом для дуэлей столичных политиков было поле в Блейденберге (штат Мэриленд), в пяти милях от Вашингтона. Так обходили формальный запрет на поединки в столице.
Трудно представить, о чем думал Иуда Бенджамин, ожидавший ответа Дэвиса. Многим тогда приходила на ум историческая параллель с другой известной американской дуэлью. В 1804 году на берегу Гудзона стрелялись первый американский министр финансов, один из «отцов-основателей» страны Александр Гамильтон и вице-президент США Аарон Бэрр. Они были почти ровесниками – Гамильтон и Бенджамин – оба безродные выходцы с Виргинских островов, сделавшие блистательную политическую карьеру в Соединенных Штатах. Первый же выстрел Бэрра оборвал жизнь «финансового гения Америки».
Особый драматизм сенатского конфликта заключался в том, что Иуда Бенджамин был близорук и никогда не держал в руках пистолета или шпаги. Полковник Дэвис слыл прекрасным наездником и стрелком. За ним, согласно дуэльному этикету, осталось право выбора оружия и условий поединка. Сценарий дуэли нетрудно было предугадать: самым благоприятным ее исходом могло стать публичное унижение Бенджамина. В Вашингтоне кто с сочувствием, кто со злорадством представляли поединок между гигантом Дэвисом и коротышкой из Нового Орлеана. Однако герой Буэна-Висты Джефферсон Дэвис также был южанином-джентльменом. На следующем же заседании в Капитолии он попросил слова, встал и принес публичные извинения сенатору Бенджамину. Иуда поднялся со своего места и протянул Дэвису руку. В Сенате раздались аплодисменты.
Несостоявшаяся дуэль позволила двум политикам оценить личное мужество друг друга. С этого дня зародилась взаимная симпатия, переросшая позднее в дружбу будущего президента Конфедеративных Штатов Америки и его государственного секретаря, дружбу, оказавшую столь значительное влияние на ход американской истории.
Разрушенный дом
К концу первого сенаторского срока Иуда Бенджамин сделал попытку восстановить семью. Он был однолюбом – историки не смогли обнаружить никакой другой, близкой ему женщины. Вновь и вновь шли письма во Францию – там жили по-прежнему прекрасная и легкомысленная Натали, и дочка Нинет, его маленький парижский ангел, не знавшая ни слова по-английски. Только в течение одного месяца в году, во время летних каникул в Сенате, Бенджамин мог навещать жену и дочь за океаном, но все эти годы он их обеспечивал матер иально.
Свою корреспонденцию Иуда впоследствии полностью уничтожил. В руки историков попал лишь не сгоревший клочок письма из Парижа с единственной фразой Натали. Впрочем, эта фраза, написанная по-французски, выглядит красноречивее многих длинных посланий. «Не говори со мной о моих больших тратах, – писала Натали, – это слишком скучная для меня тема».
Все предшествовавшие годы Бенджамин доказывал этой женщине, как много он был способен сделать для нее и дочери – совладелец одной из самых авторитетных юридических фирм, перспективный бизнесмен и восходящая звезда американской политики. Натали, в конце концов, оценила его усилия и согласилась переехать в Вашингтон. Кресло мужа-сенатора на Капитолийском холме открывало перед «столичной дамой» заманчивые перспективы.
Новый семейный очаг Бенджамина должен был удовлетворить самый взыскательный вкус. Трехэтажный особняк на площади Лафайет, неподалеку от Белого дома, считался одним из лучших зданий в городе. Построенный в 1819 году по проекту Б. Латроба – первого архитектора Капитолия США, – дом служил в прошлом резиденцией нескольких государственных секретарей и послов европейских стран. К приезду жены и дочери Иуда Бенджамин истратил тысячи долларов на украшение особняка. В доме сенатора появились английское серебро и фарфор, голландская живопись, французская мебель, бронза и гобелены и, конечно, слуги, говорившие по-французски и знакомые с парижской кухней и этикетом.
Столица Соединенных Штатов в те времена вызывала у европейцев снисходительную улыбку. Непролазная грязь повсюду и строительные леса были первым впечатлением приезжающих в Вашингтон. Молодой нации едва исполнилось восемьдесят лет, и еще живы были многие, кто помнил на месте федеральной столицы обширное болото. На плохо вымощенной Пенсильвания-авеню, проложенной от Капитолия к Белому дому, добротные особняки соседствовали с жалкими лачугами. Мраморные постройки в стиле классицизм стояли бок о бок с коровниками и свинарниками. Тридцать семь церквей различных конфессий состязались с еще более многочисленными кабаками и притонами. Здесь звучали все американские диалекты, бывшие в ходу на территории от Луизианы до Мэйна, – протяжная южная речь, гнусавый говор янки, грубоватый жаргон Запада.
Вашингтон оставлял впечатление чего-то незаконченного, особенно Капитолий, с его темным деревянным куполом и недостроенными крыльями. Еще большее ощущение незавершенности и неустойчивости являла картина политической жизни страны. Два несхожих общества, две культуры и два различных видения будущего противостояли друг другу в рамках Союза штатов. Север, опираясь на банковский капитал, центральную власть и прикрываясь лозунгом борьбы против рабства, стремился к экономическому подчинению Дикси. Юг боролся за свои права и, в конечном счете, за свою политическую независимость. Дальновидный У. Сюард даже произнес слова о «неразрешимом конфликте».
Сенатор из жаркой Луизианы принадлежал к умеренному крылу политиков Дикси: он стоял за урегулирование конфликта на конституционной основе, чтобы избежать раскола страны. Но радикалы с обеих сторон не желали компромисса. Все чаще аболиционисты призывали к «крестовому походу» против Юга. Горячие головы среди южан все настойчивее требовали сецессии – выхода из федерального Союза.
Тем временем образ жизни Натали Сен-Мартин стал излюбленной скандальной темой среди высшего вашингтонского общества. Сплетни об «экстравагантном поведении» супруги сенатора Бенджамина быстро поползли по столице. История о ее связи с молодым красавцем-офицером из прусского посольства охотно обсуждалась на каждой вечеринке, концерте или спектакле. В итоге, спустя всего несколько месяцев после возвращения в Америку, неверная жена, теперь уже навсегда, уехала с дочерью в Париж.
Бенджамин бросил дом и переехал к друзьям. Все недавно купленное имущество он выставил на аукционную распродажу. Даже видавшие виды эксперты-искусствоведы были поражены качеством представленных художественных произведений. Весь столичный бомонд ходил на площадь Лафайет прицениться или просто поглазеть на полный диковинок особняк, покинутый своими хозяевами.
Иуда как мог залечивал рану. В то время он был частым посетителем Библиотеки Конгресса (сохранился формуляр с длинным списком его заказов). Лучшими собеседниками сенатора в ту пору стали античные философы и историки. Из современной ему английской литературы он предпочитал элегии А. Теннисона.
29 ноября 1859 года Иуда Бенджамин был переизбран на второй срок в Сенат. Спустя три дня в Вирджинии повесили Джона Брауна. Конь Бледный, верхом на котором восседала Смерть Союза, появился в старейшем американском штате. Религиозный фанатик-аболиционист Джон Браун считал себя посланцем Бога на земле. Отец двадцати детей, неудачник в бизнесе, он пережил ряд банкротств в шести штатах и большую часть жизни провел в бегах, спасаясь от кредиторов. Своей главной целью Браун считал освобождение рабов через вооруженное восстание. Его отряд стал известен своими зверствами в Канзасе. Однажды на вопрос, зачем его сообщники убивают даже детей, он ответил: «Из гнид вырастают вши». В ночь на 16 октября 1859 года семнадцать белых и пять чернокожих под командой Брауна пересекли границу Вирджинии и захватили армейский арсенал в городе Харперс-Ферри. Отсюда они рассчитывали повести восставших рабов далее на юг.
Первой жертвой «освободителей» оказался чернокожий обходчик железной дороги, попытавшийся поднять тревогу. Затем они захватили несколько заложников, среди которых оказался Луис Вашингтон, потомок первого президента США. Браун вооружился шпагой, отобранной у пленника – подарком прусского короля Фридриха II Джорджу Вашингтону. Более суток арсенал и заложники находились в руках Джона Брауна, но рабы не поддержали его. Местное ополчение и подоспевшие в Харперс-Ферри федеральные войска блокировали мятежников. Морская пехота под командованием полковника Роберта Ли штурмовала арсенал. Двое сыновей Брауна были убиты, а сам он после ранения взят в плен.
Суд и многочисленные расследования прессы и сенатского комитета подтвердили самые худшие опасения южан: рейд Джона Брауна не был одиночной вылазкой банды фанатиков – он готовился на деньги бостонских и нью-йоркских радикалов. Энтузиасты с Севера финансировали и другие авантюры в землях Дикси. «Вот он, неразрешимый конфликт Сюарда и аболиционистов в действии», – писали газеты Юга.
На Севере Брауна превозносили как героя и мученика. Прямо с виселицы он шагнул в сонм святых и боевые марши недалекого будущего. Стала широко известной его предсмертная записка: «Я уверен, что преступления этой греховной страны могут быть смыты только Кровью». На Юге жестокий безумец вызвал в памяти мятежи с горящими плантациями и растерзанными телами фермерских жен и детей на пороге разграбленных домов. Страх расползался во мраке южных ночей. В некоторых штатах вновь началось поголовное вооружение белого мужского населения. За три дня Джон Браун преуспел в том, что не удавалось сделать южным сепаратистам на протяжении тридцати лет. Обе части некогда единой страны разделила глубокая пропасть недоверия и враждебности.
Так завершалось бесславное президентство Дж. Бьюкенена, не сумевшего предотвратить раскол страны. Глубокий кризис переживала и возглавляемая им Демократическая партия, с которой связал свою политическую судьбу Иуда Бенджамин. Разлад среди демократов был столь глубоким, что на выборах 1860 года каждая из фракций выдвинула своего кандидата в президенты США. Так пришло время Авраама Линкольна, долговязого провинциального адвоката с грубоватыми манерами, ставшего лидером новой Республиканской партии.
«Странные и противоречивые элементы собрались со всего света, и создали могущественную партию, в которой соединились молодость, различные программы, религиозные фанатики, доморощенные философы и честолюбивые политические деятели. Влиятельные группы промышленников, железнодорожных магнатов и финансистов пришли к выводу, что это многообещающая партия», – писал историк Карл Сэндберг. Вождем республиканцев считался Уильям Сюард, уже примерявшийся к роли хозяина Белого дома. Но партийный конвент в 1860 году его не поддержал: политические дельцы, контролировавшие съезд, знали, что сенатор Сюард человек слишком опытный и самостоятельный.
Пятидесятилетний Авраам Линкольн был малоизвестным юристом из западного штата Иллинойс. Он несколько раз терпел неудачу на местных выборах. Программа будущего президента была расплывчатой. Сильную федеральную власть и протекционистский тариф он считал панацеей от всех бед. Линкольн называл рабовладение моральным злом, но относился к неграм как к чужеродной расе, подлежавшей выселению на прародину в Африку. «Освободить их и сделать равными нам в политическом и социальном отношении? – восклицал Линкольн на одном из митингов, – Мои чувства против этого». В 1858 году, во время предвыборных дебатов в Иллинойсе, Линкольн говорил: «Я никогда не был склонен делать из негров выборщиков или присяжных, предоставлять им должности или разрешать им браки с белыми людьми… Я, как и любой другой, сторонник превосходства белой расы». Слова «умеренного» Линкольна, типичные для той эпохи, сегодня звучат как речи ультрарасиста.
На президентских выборах 1860 года Авраам Линкольн оказался кандидатом меньшинства. Он набрал менее 40 % от общего числа голосов. В южных штатах его имя даже не появилось в избирательных бюллетенях. Но раскол Демократической партии и разброс голосов между тремя другими кандидатами обеспечили Линкольну победу. Густонаселенные штаты Севера, куда шел основной иммиграционный поток, уже преобладали в Конгрессе. Теперь же голосами коллегии выборщиков хрупкое политическое равновесие между Севером и Югом было окончательно разрушено.
Во время выборов Бенджамин отсутствовал в столице. Он был в Калифорнии, где возглавлял работу сенатской комиссии по свободным землям. Возвратился он в совсем другую, уже расколотую страну. Чарльстон, город детства Иуды, первым заявил о выходе из федерального Союза: 20 декабря 1860 года Конвент Южной Каролины одобрил сецессию. В течение месяца с небольшим отделились еще шесть штатов – Миссисипи, Флорида, Алабама, Джорджия, Луизиана и Техас.
В новогодний вечер 1860 года столичная публика и репортеры переполнили верхние галереи Сената. Иуда Бенджамин выступал с прощальной речью: «Нам говорят, что… Юг поднял восстание без причины и что его жители предатели. Восстание! Весьма точное слово для признания… Когда это, господа, миллионы людей, как один, организованно поднимали нарочито бесстрастное восстание против справедливости, истины и чести?..» Речь сенатора неоднократно прерывалась неистовыми аплодисментами, порядок среди публики восстанавливали с трудом. Иуда Бенджамин, обращаясь к своим коллегам-сенаторам от северных штатов, говорил о необходимости предотвращения братоубийственной войны: «Мы просим, мы умоляем вас: дайте нам уйти с миром. Я заклинаю вас не потакать иллюзиям, что моральный долг или совесть, выгода или честь навязывают вам необходимость вторжения в наши штаты и пролития крови. У вас нет для этого оправданий».
