Леонид Млечин
МИД. Министры иностранных дел. Внешняя политика России: от Ленина и Троцкого – до Путина и Медведева
Сам Чичерин лишил себя права открыто проявлять свои чувства. Он замкнулся в себе, в своей работе и любви к музыке. Очень одинокий, он почти ни с кем не дружил. Окружавшие, видя, как он избегает женщин, догадывались, в чем дело. Но в те годы гомосексуализм не считался преступлением.
Вернувшись из-за границы, Георгий Васильевич в 1897 году поступил в архив Министерства иностранных дел и прослужил там шесть лет, участвовал в подготовке «Очерка истории министерства иностранных дел России. 1802–1902». Написал 700-страничный (и до сих пор полностью не опубликованный) «Исторический очерк дипломатической деятельности А.М. Горчакова». Наследник Горчакова на посту руководителя отечественной внешней политики Чичерин писал о государственной деятельности Александра Михайловича с нескрываемым уважением. Некоторые горчаковские идеи, несомненно, запали в душу будущему наркому.
«Задача внешней политики в эти годы, – писал Чичерин, – быть дополнением к внутренней. От нее требовалось для России – не допускать препятствий внутренней преобразовательской работе. Мир был необходим: никакая внешняя заинтересованность не должна была отвлекать русские силы от внутренней деятельности… Умелыми приемами дипломатического искусства, не доводя России до войны, нужно было предохранять ее в области внешней политики от всякого вреда… Выжидать, сосредотачиваться в себе, собираться с силами».
Архивная работа его не вдохновляла, хотя он успел досконально изучить историю русской дипломатии XIX века. Как писал потом Чичерин, он ощутил в себе зов к практической работе за освобождение страдающего человечества. Желание заняться каким-то практическим и нужным людям делом изменило его жизнь.
РЕВОЛЮЦИЯ НА МАМИНЫ ДЕНЬГИ
Весной 1904 года он вновь уехал за границу – на сей раз чтобы заняться изучением революционной литературы. В Германии он познакомился и сблизился с выдающимся немецким социал-демократом Карлом Либкнехтом, который стал для него идеалом революционера. Чичерин пришел к выводу, что революционная работа ему по душе.
В 1905 году Чичерин вступил в берлинскую секцию Российской социал-демократической рабочей партии. Он присоединился к меньшевикам, считая их наиболее близкими к немецким социал-демократам.
В Германии он пользовался чужим паспортом. Полиция его задержала – рано или поздно это должно было произойти. Суд, разумеется, приговорил его к высылке из Германии, но он спокойно остался на месте – времена были либеральные. Потом все-таки перебрался в Париж, где играл заметную роль среди политэмигрантов. Он жил на деньги, оставшиеся после смерти матери. Большую часть наследства он передал в партийную кассу.
Дядя, Борис Николаевич, завещал ему родовое имение: «Милый Юрий, ты один из семьи родился в Карауле, а потому я решил, что это указание Божие и что он должен принадлежать тебе». Но Георгий Васильевич отказался от имения, намереваясь похоронить свое дворянское прошлое.
В 1907 году в Берлине было создано Центральное бюро заграничных групп – для сотрудничества всех социал-демократических фракций за границей. Секретарем бюро стал Чичерин. После истории с грабежами банков, которые большевики проводили ради пополнения партийной кассы и громко именовали «экспроприацией экспроприаторов», меньшевики потребовали провести расследование. Они считали, что революционеры не могут грабить. Это было поручено Центральному бюро, Чичерину. В августе 1908 года на пленуме ЦК РСДРП в Женеве Чичерин доложил итоги расследования. Но большевики отвергли все обвинения. Центральное бюро было отстранено от проведения расследования. Ленин добился создания новой следственной комиссии, которую возглавил верный ему Григорий Евсевьевич Зиновьев.
В общей сложности Чичерин провел за границей четырнадцать лет – во Франции, в Австро-Венгрии, Швейцарии, Бельгии, Голландии, Англии. Февральская революция 1917 года застала Чичерина в Англии. Георгий Васильевич возглавил в Лондоне комиссию, которая занималась возвращением в Россию политэмигрантов, бежавших за границу от царской полиции. Как и другие российские социал-демократы, он выступал против войны и требовал заключения мира. В обстановке военного времени такого рода публичные высказывания считались уголовным преступлением. В августе 1917 года за пропаганду «пораженческих взглядов» его арестовали англичане и посадили в тюрьму Брикстон. Но Троцкий вызволил его оттуда самым фантастическим образом.
После Октябрьской революции перепуганные иностранцы побежали из России. Однако англичанам перестали давать выездные визы. Троцкий объяснил, что никто из англичан, в том числе посол Бьюкенен, не сможет покинуть Россию. Когда возмущенные англичане требовали объяснить, на каком основании им не разрешают вернуться на родину, в наркомате издевательски отвечали:
– Чтобы дать вам визу, нам нужно посоветоваться с Чичериным. Нет Чичерина – нет и визы.
3 января 1918 года англичане освободили Чичерина. Через несколько дней он вернулся в Россию. Считается, что Ленин призвал Чичерина в Наркомат иностранных дел, чтобы он исправил то, что натворил Троцкий. На самом деле больше всего Чичерин был нужен самому Троцкому. Чичерин тут же был назначен товарищем (заместителем) наркома и уже через несколько дней принял все дела в аппарате наркомата у Ивана Залкинда, который отправлялся полпредом в Швейцарию.
ДЛЯ ВНУТРЕННЕГО УПОТРЕБЛЕНИЯ
Георгий Васильевич прекрасно знал Европу, говорил на основных европейских языках и уже в солидном возрасте приступил к изучению древнееврейского и арабского языков. У него имелся опыт работы в Министерстве иностранных дел, он снял с Троцкого все заботы по Наркоминделу. Британский дипломат Роберт Брюс Локкарт называл Георгия Васильевича неутомимым и добросовестным тружеником, идеалистом, преданным делу.
Чичерину предоставили право решающего голоса в Совете народных комиссаров «в случае отсутствия Троцкого». 13 марта 1918 года, когда первый нарком иностранных дел подал в отставку, Георгия Васильевича утвердили в должности «временного заместителя», а 30 мая назначили полноценным наркомом. Среди старых партийных товарищей это назначение вызвало недовольство – наркомы первого состава Совнаркома были людьми с большим партийным весом, а Чичерина в партии почти не знали. Но Ленин и Троцкий настояли на своем.
Троцкий на заседании ЦК сформулировал принцип управления советской внешней политикой: руководить дипломатией должен профессионал, специалист, не имеющий политического веса. И пояснил свою мысль:
– Текущие дела может вести Чичерин, а политическое руководство должен взять на себя Ленин.
Партийная верхушка так и не избавилась от несколько пренебрежительного и высокомерного отношения к Чичерину. Георгий Васильевич очень здраво судил о происходящем, но прислушивались к его мнению не всегда. Менее компетентные, но более авторитетные люди брали верх.
Чичерин, например, попытался помешать передаче Азербайджану спорных территорий – Карабаха и Нахичевани, где было большое армянское население. Чичерин считал, что надо обязательно учесть мнение Армении. Он словно чувствовал, что со временем из-за Карабаха вспыхнет настоящая война. Но секретарь Закавказского крайкома Серго Орджоникидзе, один из самых влиятельных в партии людей, полагал, что территории нужно отдать Азербайджану – эта республика важнее Армении. Орджоникидзе убедил Ленина, что «нельзя лавировать между сторонами, нужно поддержать одну из сторон определенно, в данном случае, конечно, Азербайджан с Турцией».
Турция потерпела поражение в Первой мировой войне, и ее судьбу определил Севрский договор 10 августа 1920 года, Турция должна была признать независимую Армению, а границу между Арменией и Турцией попросили провести третейского судью – президента Соединенных Штатов.
Но Севрский договор оказался недолговечен. Против него выступала не только Турция, но и Советская Россия. Советско-турецкий договор 16 марта 1921 года оставлял за Турцией значительные армянские территории.
Сам Ленин считал дипломатию лишь прикрытием для реальной политики и объяснял сотрудникам наркомата: годятся любые лозунги, даже не соответствующие политике страны, лишь бы они способствовали «разложению врага». Выдавать реальные планы страны, говорить о грядущем уничтожении мирового капитализма, то есть употреблять «страшные слова», не надо, учил Ленин своего наркома. Уже после окончания Гражданской войны на очередном пленуме ЦК в секретном постановлении, написанном лично Лениным и посвященном заключению торгового соглашения с Англией, говорилось: «Восточным народам сообщить всем, но только устно через послов, без единой бумажки, что мы надуем Англию».
Этот ленинский завет – врать – советская дипломатия пронесет через все годы. Но подобных откровенных постановлений ЦК уже больше не принимал.
Георгий Васильевич поставил рекорд – он двенадцать лет возглавлял ведомство иностранных дел, хотя в те времена другие наркомы, бывало, менялись по нескольку раз в год. В июле 1923 года, после образования Советского Союза, были созданы общесоюзные наркоматы, и Чичерин стал наркомом иностранных дел СССР.
После переезда в марте 1918 года советского правительства в Москву Наркомату иностранных дел передали особняк Тарасова на Спиридоновке (потом там разместилось польское посольство) и особняк на Малой Никитской (теперь это Дом-музей Горького). Чичерин вместе с шестью красноармейцами, которые его охраняли, получил апартаменты на втором этаже гостиницы «Европа» на Неглинной улице.
В апреле 1918 года Наркомат иностранных дел уже в полном составе перебрался в гостиницу «Метрополь». А в конце 1921-го расположился в шестиэтажном доме бывшего страхового общества «Россия» на пересечении Кузнецкого моста и Лубянки – это место теперь называется площадью Воровского. Отдельный подъезд был выделен для наркома и его заместителей, в подвале оборудовали столовую, завели собственные ателье, парикмахерскую и прачечную. Здесь дипломаты оставались до 1952 года, когда Министерству иностранных дел передали высотную новостройку на Смоленской площади, где оно находится и поныне.
Дипломатической работы в Москве тогда было не много. Признали Советскую Россию только страны Четверного союза – Германия, Австро-Венгрия, Турция и Болгария, которым был нужен мир. Но полноценное посольство в Москве имелось только одно – немецкое. Советское полпредство находилось в Берлине, и полуофициальные представительства существовали в Лондоне, Стокгольме и Берне.
Представители нейтральных государств в Советской России вручили наркому Чичерину ноту с протестом против красного террора. Его ответная нота появилась в «Известиях». В ней говорилось, что «во всем капиталистическом мире господствует режим «белого террора» против рабочего класса», поэтому «никакие лицемерные протесты и просьбы не удержат руку, которая будет карать тех, кто поднимает оружие против рабочих и беднейших крестьян России».
26 февраля 1918 года дипломатический корпус из Петрограда перебрался в более безопасную и менее голодную Вологду. Летом большевики попытались убедить послов вернуться в столицу. Чичерин отправил в Вологду приглашающую телеграмму, гарантируя иностранцам в Москве полную безопасность. Дуайен дипломатического корпуса американский посол Фрэнсис ответил Чичерину: «Спасибо за Вашу телеграмму. Мы признательны за Ваш неизменный интерес к нашей личной безопасности и решили последовать Вашему совету и покинуть Вологду». Но дипломаты поехали не в Москву, а в Архангельск – под охрану высадившихся там частей Антанты.
2 августа 1918 года Архангельск занял десант союзников. Там противники советской власти создали свое правительство – Верховное управление Северной области. Его возглавил Николай Васильевич Чайковский. В октябре 1918 года появилось Временное правительство Северной области. Но уже в следующем году адмирал Колчак упразднил Временное правительство и назначил генерала Евгения Карловича Миллера начальником края. Чичерин заявил, что по условиям военного времени пребывание дипломатов в Архангельске невозможно, поэтому «Архангельск может быть рассматриваем только как этап для отъезда из России». Так и произошло. К концу 1918 года на территории России оставались только британская и французская миссии. Да и они в сентябре следующего года покинули Архангельск вместе с уходящими войсками союзников.
ТОВАРИЩ ТОВАРИЩУ ВОЛК
Реальные дипломатические отношения сохранялись у Советской России только с Германией – и то недолго. У полпреда в Берлине Адольфа Иоффе не сложились отношения с Чичериным – ни служебные, ни личные. В Берлине Иоффе вел переговоры о мирном договоре с Россией, видя, что «идея русско-германского сближения действительно популярна в народе». К нему приезжал Штреземан, который тоже считал, что союз с Германией позволит России вернуть все утерянные территории, кроме Польши и Прибалтики. Иоффе обижался, что нарком Чичерин ведет все дела напрямую с немецким послом в Москве графом Мирбахом, а российское посольство в Берлине остается в стороне от большой политики и даже не подозревает о достигнутых договоренностях.
Генеральным консулом в Берлине служил Вячеслав Рудольфович Менжинский, мрачный, неразговорчивый, но необычайно вежливый – будущий председатель ОГПУ. Из Берлина в мае 1918 года Менжинский и обратился напрямую к Ленину:
«Уважаемый товарищ!
Москва нервничает и все время сводит на нет работу тов. Иоффе. Сплошь и рядом тов. Иоффе удается достигнуть весьма существенных уступок – бац! Приходит телеграмма из Москвы о полной сдаче позиций. Это тем более печально, что тов. Иоффе, даже уступая немецкому давлению, никогда не делает подарков, а всегда старается что-нибудь выгадать из Брест-Литовского договора, и большей частью успешно.
Немцам, конечно, известна наша военная слабость, но их положение в оккупированных областях, Польше и Украине, весьма трудно, и идти на открытый разрыв с Россией они сейчас не желают. Но если Москва спешит уступать, то, конечно, отчего не взять того, что само плывет в руки.
Подобное положение совершенно ненормально. Иоффе – человек очень осторожный, хорошо информированный, и если в каком-нибудь случае нельзя не уступить, то будьте покойны – он уступит вовремя, но зато что-нибудь получит взамен. Кроме личных качеств тов. Иоффе, тут играет большую роль то обстоятельство, что здесь гораздо видней, насколько серьезно то или другое требование немцев…»
Адольф Иоффе жаловался, что трудно ладить с руководителями Красной армии, а в результате немцы постоянно предъявляют претензии из-за нарушений условий перемирия: «Всё несчастье, что военные не хотят спеться с дипломатией, но наоборот – подчинить ее себе, а последняя настолько мягкотела, что не может энергично противодействовать». Противоречия между военными и дипломатами будут существовать всегда, причем военным почти всегда удается брать верх.
Иоффе считал, что ему не доверяют, что политика делается за его спиной, что напрасно присылают в Германию видных деятелей, которые пытаются вести с немецкими политиками какие-то отдельные переговоры, обходя посла. Когда в Екатеринбурге расстреляли царскую семью, Иоффе сообщили только о казни бывшего царя, а о том, что убили и царицу и детей, не сказали. Немцы требовали от Иоффе подробной информации, а он сам ничего не мог добиться от Москвы. Наконец, когда через Берлин проезжал председатель ВЧК Дзержинский (инкогнито, под фамилией Доманский), направляясь в Швейцарию, он сказал Иоффе правду. И объяснил, что Ленин запретил ему сообщать об этом:
– Пусть Иоффе ничего не знает, ему там, в Берлине, легче врать будет.
4 ноября 1918 года немецкое правительство заявило, что разрывает отношения с Россией и высылает из Берлина советское полпредство.
6 ноября Иоффе и его сотрудники выехали из Берлина. Формальным поводом стали пропагандистские листовки, найденные в случайно разбившемся ящике советского дипломатического багажа. В реальности в Германии уже начиналась ноябрьская революция.
В Москве Наркоминдел признал временным представителем интересов германских граждан в России некий Революционный Совет германских рабочих и солдат в Москве. Входящие в него немцы захватили опустевшее здание германского посольства и подняли над ним красный флаг, приветствуя революцию у себя на родине. 13 ноября ВЦИК, как высший орган государственной власти, аннулировал Брестский мир.
Всякая дипломатическая деятельность прекратилась. Чичерин и его немногочисленные помощники в наркомате фактически остались без работы. В декабре 1918 года и Швеция разорвала дипломатические отношения с Советской Россией. Полпред в Швеции Вацлав Воровский был предупрежден о том, что он должен покинуть страну. Так же поступила Дания. Раздраженный и разобиженный Воровский предложил Ленину в ответ выслать из России всех граждан Скандинавских стран. Чичерин был против, объяснив, что крупных дипломатов из этих стран в России уже нет, а остались рядовые сотрудники, которые весьма полезны для поддержания хотя бы каких-то контактов с Западом.
Воровский вел переговоры с Эстонией, открыл постоянное представительство Советской России в Риме. 10 мая 1923 года полпред в Италии приехал в Лозанну для участия в международной конференции. Он должен был подписать конвенцию о режиме судоходства в черноморских проливах. Он ужинал в ресторане, когда Морис Конради выстрелил ему в затылок. Убийца всадил две пули в сидевшего рядом корреспондента российского агентства новостей РОСТ Ивана Аренса и одну – в помощника полпреда Максима Дивильковского. Дивильковский и Аренс выжили. Ивана Аренса расстреляют в 1938 году как «немецко-польского шпиона».
Морис Конради, швейцарский гражданин, родился в России, где его семья владела шоколадной фабрикой. В полиции Конради рассказал, что его дядя, тетя и старший брат были расстреляны ВЧК, отец умер в тюремной больнице. Он мечтал отомстить большевикам и решить убить Воровского «как очень даровитого человека, который смог бы наилучшим для Советов образом отстоять их интересы на конференции».
Вацлав Воровский не служил в ЧК и не имел отношения к красному террору. Но адвокаты убийцы построили защиту на рассказах о преступлениях большевистского режима. На суде Конради уверенно говорил:
– Я верю, что с уничтожением каждого большевика человечество идет вперед по пути прогресса. Надеюсь, что моему примеру последуют другие смельчаки, проявив тем самым величие своих чувств!
Процесс по делу убийцы Воровского превратился в суд над Советской Россией. В Москве предпринимали тщетные усилия, чтобы защититься. Поручили Луначарскому совместно с Чичериным составить список «беспартийных профессоров, которые поедут на процесс для дачи отзывов о Советской России», выделили на это деньги, поручили разведке подобрать материалы о враждебной деятельности эмиграции.
Но усилия Москвы успеха не принесли. Тактика защиты оказалась верной. 14 ноября 1923 года присяжные пришли к выводу, что Морис Конради «действовал под давлением обстоятельств, проистекших из его прошлого». Убийца вышел на свободу. Вдова Воровского умерла через две недели после вынесения приговора – она так и не оправилась от тяжелого нервного потрясения. Советское правительство разорвало отношения с Берном, объявило бойкот Швейцарии и запретило «въезд в СССР всем швейцарским гражданам, не принадлежащим к рабочему классу».
Довольно быстро стало ясно, что реакция была чрезмерной и не следовало разрывать отношения со Швейцарией. Этот урок учли через четыре года, 10 мая 1927 года, когда на Варшавском вокзале был убит советский полпред в Польше Петр Лазаревич Войков. Это тоже была месть – за участие полпреда в расстреле царской семьи.
Сталин написал Молотову:
«Чувствуется рука Англии. Хотят спровоцировать конфликт с Польшей. Хотят повторить Сараево или, по крайней мере, инцидент со Швейцарией в связи с убийством Воровского. От нас требуется максимум осмотрительности. Нельзя требовать нашего контроля над польским судом при судебном разборе дела. Польша не пойдет на это…
Надо дать официальное извещение с указанием на то, что общественное мнение СССР считает вдохновительницей убийства партию консерваторов Англии, старающуюся создать новое Сараево».
Никаких оснований полагать, будто британские власти причастны к убийству советского дипломата, у Сталина не было. Но он не только во внутренней, но и во внешней политике руководствовался собственными представлениями о том, что и как происходит.
По его указанию за убийство Войкова отыгрались на бывших монархистах, оставшихся в России; их назвали белогвардейцами и расстреляли.
Политбюро приняло решение:
«1. Издать правительственное сообщение о последних фактах белогвардейских выступлений с призывом рабочих и всех трудящихся к напряженной бдительности и с поручением ОГПУ принять решительные меры в отношении белогвардейцев…
3. Поручить ОГПУ произвести массовые обыски и аресты белогвардейцев.
4. После правительственного обращения опубликовать сообщение ОГПУ с указанием в нем на произведенный расстрел 20 видных белогвардейцев, виновных в преступлениях против Советской власти.
5. Согласиться с тем, чтобы ОГПУ предоставило право вынесения внесудебных приговоров, вплоть до расстрела, соответствующим постоянным представительствам (по усмотрению ОГПУ), виновным в преступлении белогвардейцам…»
