Леонид Млечин
КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы
ПРИГОВОР ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ
Накануне суда в Сухановскую тюрьму приехал Берия и о чем-то говорил с Ежовым. О чем? Вероятно, Лаврентий Павлович проводил с арестованными те же беседы, что вел еще недавно сам Ежов: объяснял, что надо признаваться в своей вине, тогда появится шанс на снисхождение. Так это было или не так, спросить уже некого, поскольку расстреляли и Ежова, и Берию.
Но на следующий день в последнем слове Ежов сказал: «Вчера еще в беседе с Берией он мне сказал: «Не думай, что тебя обязательно расстреляют. Если ты сознаешься и расскажешь все по-честному, тебе жизнь будет сохранена».
На суде Ежов заявил также: «Я почистил 14 тысяч чекистов. Но огромная моя вина заключается в том, что я мало их почистил».
По существу он отверг все обвинения и закончил свою последнюю речь так:
«1. Судьба моя: жизнь мне, конечно, не сохранят… Прошу одно: расстреляйте меня спокойно, без мучений.
2. Ни суд, ни ЦК мне не поверят, что я невиновен. Я прошу, если жива моя мать, обеспечить ей старость и воспитать мою дочь.
3. Прошу не репрессировать моих родственников и земляков, так как они совершенно ни в чем не повинны.
4. Прошу суд тщательно разобраться с делом Журбенко, которого я считал и считаю честным человеком и преданным делу Ленина – Сталина.
5. Я прошу передать Сталину, что никогда в жизни политически не обманывал партию, о чем знают тысячи лиц, знающих мою честность и скромность.
Прошу передать Сталину, что все, что случилось, является просто стечением обстоятельств и не исключена возможность, что и враги приложили свои руки, которые я проглядел. Передайте Сталину, что умирать я буду с его именем на устах».
Военная коллегия Верховного суда справилась с его делом за один день.
Его приговорили к смертной казни «за измену Родине, вредительство, шпионаж, приготовление к совершению террористических актов, организацию убийств неугодных лиц».
В решении суда говорилось: «Приговор окончательный и на основании постановления ЦИК СССР от 1 декабря 1934 года приводится в исполнение немедленно».
На следующий день, 4 февраля 1940 года, Ежов был расстрелян в подвале на Никольской улице.
Его падчерица Наталья, которая попала в детдом в шесть лет, а сейчас живет в поселке Ола Магаданской области, писала в своем обращении с просьбой о его реабилитации: «Ежов – продукт господствовавшей тогда системы кровавого диктаторства. Вина его в том, что он не нашел в себе сил отказаться от рабского служения Сталину, и вина его перед советским народом ничуть не больше, чем вина Сталина, Молотова, Кагановича, Вышинского, Ульриха, Ворошилова и многих других руководителей партии и правительства».
В июне 1998 года коллегия по военным делам Верховного суда отказалась реабилитировать Николая Ивановича Ежова.
Глава 5
ЛАВРЕНТИЙ ПАВЛОВИЧ БЕРИЯ
Знаменитый в годы войны авиаконструктор Александр Сергеевич Яковлев, создатель истребителей, вспоминал анекдот, рассказанный ему когда-то членом политбюро Андреем Александровичем Ждановым: «Сталин жалуется: пропала трубка. Говорит: «Я бы много дал, чтобы ее найти». Берия уже через три дня нашел десять воров, и каждый из них признался, что именно он украл трубку. А еще через день Сталин нашел свою трубку, которая просто завалилась за диван в его комнате».
Жданов, рассказывая анекдот, весело смеялся…
Эта славная история, конечно, прежде всего характеризует самого Жданова, но и Берию тоже. Такая, выходит, у Лаврентия Павловича была репутация даже среди своих, товарищей по политбюро. Ради одобрительного слова Сталина ловкий человек готов на все, и жизнь невинных людей для него ничто.
Политическая карьера Берии состоит из двух этапов – три сталинских десятилетия и три послесталинских месяца. Причем именно эти три месяца оказались наиболее яркими, но о том, что происходило после 5 марта 1953 года, мы поговорим отдельно, это уже другая эпоха.
Из всех хозяев Лубянки только Берия и Андропов и по сей день вызывают неподдельный интерес, рождают споры и кажутся многогранными личностями. Их предшественники и преемники представляются более однозначными фигурами.
Берия, хотя и в значительно меньшей степени, чем Андропов, в последние годы обзавелся искренними поклонниками. Или, как минимум, предстал в роли крупного политика, оболганного и несправедливо изображенного кровавым чудовищем.
В реальности Берия обладал сильной волей, был талантливым организатором, умел быстро схватить суть дела и ориентироваться в сложной обстановке.
Некоторые историки исходят из того, что Берия виноват в репрессиях не более, чем остальные члены политбюро – от Молотова до Хрущева. Просто летом 1953-го он проиграл в политической борьбе, и его превратили в козла отпущения, свалив на него все грехи.
ПЕРВЫЕ ПОДОЗРЕНИЯ И ПЕРВЫЕ ОПРАВДАНИЯ
Лаврентий Берия родился 29 марта 1899 года в горном селе Мерхеули Сухумского района Абхазии в крестьянской семье. Он явно был незаурядным ребенком, хотел учиться и добился своего. В 1919 году окончил Бакинское среднее механико-строительное техническое училище (специальность – архитектор-строитель) и еще два года проучился в Политехническом институте. Это довольно высокий образовательный ценз для партийно-чекистских кадров того времени.
Люди, которые интересовались его судьбой, говорят, что это был разносторонне одаренный человек, он любил музыку, пел, интересовался архитектурой. Но быструю карьеру в те времена можно было сделать только в политике.
В 1918–1919 годах он работал в Грузии и в Азербайджане практикантом в главной конторе нефтяной компании Нобеля, техником гидротехнического отряда. Остался в Баку, когда город был оккупирован турецкими войсками, работал конторщиком на заводе «Каспийское товарищество Белый город».
В партию большевиков вступил в марте 1917 года и быстро вовлекся в политическую деятельность. Причем по свойству своего характера занялся весьма деликатным, чтобы не сказать сомнительным, делом: по заданию товарищей проник в контрразведку независимого Азербайджана, где с 1918-го по весну 1920-го у власти находилась партия «Мусават» («Равенство»).
С осени 1919 года по март 1920 года Берия официально служил агентом Организации по борьбе с контрреволюцией (контрразведка) при Комитете государственной обороны Азербайджанской республики.
Товарищей по партии эта история смущала. Об этом можно судить по письму, которое Берия в 1933 году из Тифлиса написал в Москву Серго Орджоникидзе, который по инерции все еще считался куратором Закавказья и в силу близких отношений со Сталиным был особо влиятелен.
Письмо Берии построено очень ловко. На нескольких страницах он отчитывается о своей работе, потом сообщает, что нашел работу для брата Серго – Папулии, и только потом переходит к главному:
«В Сухуме отдыхает Леван Гогоберидзе (первый секретарь ЦК компартии Грузии. – Л. М.). По рассказам т. Лакоба и ряда других товарищей, т. Гогоберидзе распространяет обо мне и вообще о новом закавказском руководстве гнуснейшие вещи. В частности, о моей прошлой работе в мусаватской разведке, утверждает, что партия об этом якобы не знала и не знает.
Между тем Вам хорошо известно, что в мусаватскую разведку я был послан партией и что вопрос этот разбирался в ЦК АКП(б) в 1920 году в присутствии Вас, т. Стасовой, Каминского, Мирза Давуд Гусейнова, Нариманова, Саркиса, Рухулла Ахундова, Буниат-Заде и других.
В 1925 году я передал Вам официальную выписку о решении ЦК АКП(б) по этому вопросу, которым я был совершенно реабилитирован, так как факт моей работы в контрразведке с ведома партии был подтвержден заявлениями т.т. Мирза Давуд Гусейнова, Касум Измайлова и др.».
Потом будут говорить, что Берия работал на мусаватистов и англичан или в лучшем случае был агентом-двойником. Но никаких документов на сей счет найдено не было даже в те времена, когда их явно искали по всем архивам, чтобы понадежнее замазать Берию. Лаврентий Берия всегда служил одной власти.
Из Баку Берию отправили на нелегальную работу в независимую Грузию, где у власти находилось меньшевистское правительство, в качестве уполномоченного кавказского крайкома. Почти сразу он был арестован в Тифлисе. От него потребовали в трехдневный срок покинуть Грузию. Но он остался и под чужой фамилией работал в полпредстве РСФСР в Грузии.
Его вновь арестовали и поместили в кутаисскую тюрьму.
В собрании сочинений Сергея Мироновича Кирова помещен любопытный документ. Киров в 1920 году был полномочным представителем РСФСР при правительстве самостоятельной тогда Грузии. В июле Киров направил грузинскому правительству официальную ноту:
«По сведениям, имеющимся в моем распоряжении, в Кутаисской тюрьме содержатся под арестом Николай Нозадзе, Ной Тодуа, Георгий Чубанидзе, Баграт Цамая и Лаврентий Берия.
Все они были осуждены военно-полевым судом Грузинской Демократической Республики за участие в вооруженном выступлении в октябре прошлого года.
Так как все поименованные граждане имеют право на основании статьи X договора между Россией и Грузией на освобождение от отбывания наказания, я не могу не рассматривать дальнейшее их пребывание в тюрьме как нарушение договора».
Берию освободили и выслали в Азербайджан, где власть уже принадлежала большевикам. Два месяца он проработал управляющим делами ЦК компартии Азербайджана, а потом стал ответственным секретарем республиканской Чрезвычайной комиссии по экспроприации буржуазии и улучшению быта рабочих.
В апреле 1921 года он, как уже опытный подпольщик, оказался на работе в ЧК. Причем, будучи человеком грамотным, обладая быстрой реакцией и незаурядным умом, он стал делать карьеру. В его послужном списке одни повышения.
ГЛАВНЫЙ ЧЕКИСТ НА КАВКАЗЕ
Начал он с должности заместителя начальника секретно-оперативного отделения Азербайджанской ЧК, а уже через месяц он возглавил секретно-оперативную часть и сразу стал заместителем председателя республиканской ЧК.
В ноябре 1922 года его перевели на ту же должность в Грузинскую ЧК. На этой должности он проработал четыре года, пока в декабре 1926-го не стал заместителем председателя Закавказской ЧК – органа, который руководил госбезопасностью трех республик: Азербайджана, Грузии и Армении. Параллельно он возглавил ГПУ Грузии и получил пост наркома внутренних дел республики.
В начале 1931 года он возглавил Закавказское ГПУ, стал начальником Особого отдела Кавказской краснознаменной армии и полномочным представителем ОГПУ в Закавказской Советской Федеративной Социалистической Республике. Это означает, что он понравился высокому начальству в Москве и его поставили надзирать над работой чекистов трех республик.
В том же году Берию переводят на партийную работу – вторым секретарем Закавказского крайкома и одновременно первым секретарем ЦК компартии Грузии и Тбилисского горкома.
После выступления Хрущева на XX съезде принято считать, что ключевой шаг в карьере Берии – назначение его в конце 1931 года вторым секретарем Заккрайкома – был сделан наперекор мнению местных партийных руководителей волей Сталина.
Это не совсем так. Закавказская Федерация, объединившая Грузию, Азербайджан и Армению, существовала с 1922-го по 1936 год. Партийное руководство республик непрерывно конфликтовало между собой, и не Берия был в этих интригах главным, хотя именно он вышел из этой склоки победителем.
Его предшественник на посту первого секретаря Закавказского крайкома Мамия Орахелашвили 1 августа 1932 года писал Серго Орджоникидзе, в руках которого сходились все нити управления Кавказом:
«У нас отношения все хуже и нетерпимее. Тов. Берия не бывает у меня, между нами нет даже общения по телефону. Это не значит, конечно, что он не занимается заккрайкомовскими делами, иногда – наоборот, держит себя как некий комиссар Лиги Наций в подмандатной стране…
Я писал т. Сталину с месяц тому назад, просил освободить меня, так как я не смогу обеспечить выполнение минимального долга перед ЦК. Он не реагировал никак на письмо, не вызвал… Все равно, Серго, вы меня снимете потом – что не добился обеспечения твердого режима в работе, не лучше ли теперь освободить меня?»
9 октября 1932 года политбюро удовлетворило «просьбу т. Орахелашвили об освобождении его от обязанностей первого секретаря Закавказского крайкома». Через неделю этот пост занял Лаврентий Павлович.
Но путь Берии наверх не был простым и легким. Партийная элита жила в мире интриг, где все друг друга ненавидели и объединялись против удачливого соратника.
18 декабря 1932 года встревоженный Берия писал Орджоникидзе из Сухуми:
«Дорогой Серго!
Только что приехавший из Москвы Багиров передал мне в присутствии товарищей Ваш разговор с ним обо мне.
Сообщенные товарищем Багировым вещи были настолько чудовищны, что мне трудно было ему поверить.
Дорогой Серго, как могли Вы хоть на минуту допустить мысль о том, что я когда-либо, где-либо или кому-либо, в том числе и Нестору Лакобе, мог говорить столь нелепые, фантастические и даже контрреволюционые вещи вроде: «Серго в двадцать четвертом году в Грузии перестрелял бы всех грузин, если бы не я…»
Я знаю, что болтунов из числа тех, кто уехал из Закавказья, много, запретить болтать глупости невозможно, знаю, что обо мне и о нашей нынешней работе в Закавказье ходит много кривотолков, но я никак не могут понять, чем руководствовался т. Лакоба, какие цели он преследовал, когда сообщал Вам заведомо ложные вещи…
Дорогой Серго, Вы меня знаете больше десяти лет. Знаете все мои недостатки, знаете, на что я способен.
Я ни разу не подводил ни ЦК, ни Вас и убежден – не подведу и в будущем.
Я отдаю все свое время работе, желая оправдать доверие ко мне партии и Центрального Комитета, я уже четыре года не пользовался отпуском, не находя возможным оторваться от дел. Сейчас нахожусь в Абхазии, нажимая на заготовки табаков…
Я прошу только одного: не верить никому. Не верьте и мне без проверки того, что я говорю и делаю. Проверьте и Вы сами убедитесь, насколько лживы и гнусны те инсинуации, которыми меня пытаются очернить в Ваших глазах…»
Своей карьерой Лаврентий Павлович обязан прежде всего Серго Орджоникидзе, который ему покровительствовал. Но уж и Берия не упускал случая доставить удовольствие московскому начальнику.
11 августа 1936 года Берия из Тифлиса писал Орджоникидзе:
«Дорогой Серго!
Получил Ваше письмо о сборнике, посвященном Вашему 50-летию. Решение об издании такого сборника в связи с Вашим юбилеем есть твердое решение бюро Заккрайкома ВКП(б) и руководящего коллектива республик, поэтому убедительно просим Вас не возражать…
Ваши доклады и статьи также обязательно необходимо в сборник включить. Многое в них сохраняет свою полную силу и для сегодняшнего дня. Это необходимо также для воспитания масс молодежи. Просим дать Вашу санкцию на опубликование намеченных докладов и статей в сборнике к юбилею…»
Нелепо было бы недооценивать природные дарования Лаврентия Берии.
БЛЮДА С ПЕРЦЕМ
Нами Микоян, невестка члена политбюро Анастаса Ивановича Микояна, племянница первого секретаря ЦК компартии Армении Григория Артемьевича Арутинова и дочь заместителя председателя Совнаркома Грузии Артема Григорьевича Геуркова, вспоминает молодого Берию:
«Берия, по-видимому, привлекал всех тогда своей внутренней силой, каким-то неясным магнетизмом, обаянием личности. Он был некрасив, носил пенсне – тогда это было редкостью. Его взгляд был пронзительным, ястребиным. Бросалось в глаза его лидерство, смелость и уверенность в себе, сильный мингрельский акцент. Даже я, пяти-шестилетняя девочка, тогда с восторгом смотрела, как он заплывал дальше всех в бурное море, как лучше всех играл в волейбол.
Берия увлекался фотографированием, и на его даче в Гаграх, где мы часто бывали в гостях, он фотографировал и меня. Эти снимки у меня сохранились. Он много со мной разговаривал, часто как бы всерьез обсуждал серьезные философские вопросы и книги…
Берия в домашнем кругу был спокойным и строгим, к нам, детям, всегда приветливый.
Родившийся в бедной семье в глухой мингрельской деревне, рано потерявший отца, Берия рос на руках матери, которая зарабатывала шитьем. В школе он учился очень хорошо. Потом на деньги села, как лучший ученик, гордость односельчан, поехал учиться в Сухуми. По-видимому, им всегда двигало тщеславное желание выдвинуться, стать первым любой ценой. Но откуда у него было чувство красоты и хороший вкус, проявившийся в стиле жизни, в сдержанной элегантности комфорта?..
У Берии была большая двухэтажная дача. Комнаты были красиво обставлены, к столу все подавалось обслугой. Это был другой мир. Как правило, по воскресеньям Берия собирал коллег-соседей играть в волейбол…
К обеду Берия как всегда ждал гостей. Стол был накрыт. Еда готовилась в основном его родная, мингрельская: гоми – горячая каша из кукурузной муки с ломтями молодого сыра – стояла у каждого прибора, на первое был суп – лобио, помню иногда борщ. Все это сам Берия сильно перчил и заставлял гостей есть маленький зеленый огненный перчик, особенно тех, кто не привык к острому. Видя испуганное, красное лицо «отпробовавшего», он удовлетворенно смеялся…»
Всесоюзная слава Берии началась с доклада, прочитанного им в Тбилиси и изданного потом отдельной книгой – «К вопросу об истории большевистских организаций Закавказья», где до мифологических масштабов была раздута выдающаяся роль Сталина в революционном движении.
Сталину это явно было приятно, но умело составленный доклад был не единственным достижением Берии. Он проявил себя толковым и надежным администратором, способным выполнить задание любой ценой. А Сталин ценил именно это точное выполнение его приказов.
Люди, которые не справлялись с делом по неумению или потому, что считали немыслимым платить слишком высокую цену – иногда в человеческих жизнях, у него долго не работали.
Берия показал себя и преданным человеком – летом 1933 года, когда на отдыхавшего в Абхазии Сталина вроде бы было совершено покушение, Берия громко крикнул: «Защитим вождя!» – и прикрыл собой Сталина. А кто в него стрелял, так и осталось неизвестным, потому что человека, который лежал на берегу с ручным пулеметом, охранники растерзали. Берия был большой мастер всякого рода интриг.
Одно представляется несомненным: Берия понравился Сталину. Но он был не единственным любимчиком генерального секретаря. Сталин многих выдвигал и окружал заботой. Когда надобность в них миновала, без сожаления отказывался от их услуг. Часто за этим следовал арест и расстрел. Берия – один из немногих, кто сумел пережить Сталина.
Иногда кажется, что Сталин доверял Берии потому, что они оба грузины. В этом предположении сразу две ошибки: во-первых, Сталин не доверял и Берии, во-вторых, национальная принадлежность Сталина мало интересовала. Если бы Серго Орджоникидзе не покончил с собой, от него избавились бы иным путем. Других выходцев с Кавказа рядом с генеральным секретарем не было, кроме Микояна, а он никогда не был близок к Сталину.
Равным образом национальная принадлежность Сталина и Берии не означала каких-либо поблажек для Грузии.
А Берия старательно выстраивал отношения со всеми членами политбюро. 20 июля 1933 года он писал из Тифлиса в Москву Калинину:
«Дорогой Михаил Иванович!
Приехавший из Москвы тов. Тодрия сообщил мне, что из разговора с Вами у него сложилось впечатление, будто Вы чем-то недовольны нами.
Мне очень больно узнать об этом, так как при моем искреннем уважении к Вам – одному из руководителей нашей партии, старейшему большевику и представителю лучшей части старой гвардии – я даже не допускаю мысли, чтобы хоть чем-нибудь сознательно мог вызвать Ваше недовольство.
Я специально поручил т. Мусабекову, едущему в Москву, выяснить, в чем мы провинились, чтобы сейчас же исправить свою вину и добиться восстановления Вашего всегда хорошего отношения к нам…»
И когда решался вопрос о переводе Берии в Москву, никто в политбюро не был против. Многие уже воспользовались приглашением Лаврентия Павловича, побывали в Тифлисе или в Сухуми и убедились в том, какой он любезный, заботливый и гостеприимный хозяин.
«Мне Берия понравился: простой и остроумный человек, – вспоминает Никита Хрущев, познакомившийся с ним в начале 30-х. – Поэтому на пленумах Центрального Комитета мы чаще всего сидели рядом, обменивались мнениями, а другой раз и зубоскалили в адрес оратора».
Берия умел веселиться и развлекаться и предпочитал делать это в большой компании, так что в приятелях у него недостатка не было.
Уже упоминавшийся на страницах этой книги профессор Александр Григорьевич Соловьев, бывший партийный работник с широкими связями, оставил интереснейший дневник. В 1936 году он встретил старого приятеля Жбанкова, который как бывший чекист жил в Троицком переулке в доме НКВД.
«Под ним квартира, закрепленная за Берией для проживания по время приездов Москву, – записал Соловьев в дневнике. – Приезжает он часто. Говорят, любимец т. Сталина. Но в быту ведет себя очень распущенно. Жбанков жалуется, когда приезжает Берия, то нет никакого покоя. Пьянка, крики, женщины, песни, танцы, дым коромыслом. Раз Жбанков позвонил, чтобы я пришел к нему. Поднимаясь по лестнице, я был оглушен. С обеих сторон двери в квартиру открыты. Берия занимал обе квартиры. Пьяные мужики и женщины орали, не обращая никакого внимания. Жбанков позвал, чтобы я увидел, как безобразничают Берия и его гости. Впечатление очень тяжелое».
Уже тогда среди людей, близко знавших Берию, ходили разные слухи. После дружеского ужина у Берии в декабре 1936 года внезапно скончался глава Абхазии Нестор Аполлонович Лакоба. Ему было всего сорок три года. Берия его не любил. Рассказывают, что, умирая, Лакоба прошептал родным:
– Отравил меня проклятый Лаврентий.
Говорят, что Лакобе Сталин предлагал пост наркома внутренних дел, желая сменить Ягоду. Но Лакоба вроде бы не захотел покидать Абхазию. Тогда должность наркома досталась Берии… После смерти Лакобы арестовали его сына Рауфа, ему году было всего пятнадцать лет, и четырнадцатилетнего племянника Тенгиза.
Сына Лакобы приговорили к расстрелу за «участие в контрреволюционной организации». Приговор был приведен в исполнение в страшные дни осени 1941 года, когда Сталин и Берия расстреливали тех, кого боялись оставлять наступавшим немцам. Тогда было расстреляно 500 человек, среди них крупные военачальники.
