Леонид Млечин
Холодная война: политики, полководцы, разведчики
Элеонор Рузвельт рассказал мужу, что происходит в Никарагуа. Но Франклин Рузвельт поддерживал генерала Сомосу и произнес тогда одну из самых сомнительных своих сентенций:
– Он сукин сын, но это наш сукин сын.
Новыми документами Клауса Барби снабдили американцы, а новую фамилию он выбрал себе сам – Альтман. Бывших нацистов переправлял в Латинскую Америку хорватский священник Крунослав Драганович. В Хорватии, союзнице Третьего рейха, он носил форму подполковника усташей и был заместителем руководителя Бюро колонизации; оно ведало распределением собственности, которую отобрали у изгнанных или убитых сербов. Как священник, он окормлял охранников концлагеря Ясеновац. Военная контрразведка США заплатила Драгановичу, чтобы он помог спастись нацистскому преступнику Клаусу Барби.
В 1951 году Барби добрался до Боливии, где существовала большая немецкая колония. В 1964 году в Боливии произошел военный переворот. Новое правительство видело главного врага в коммунистах. В Боливии даже возникло национально-социалистическое движение – под лозунгом «Победа или смерть». Барби без работы не оставался: то помогал организовывать концлагерь, то консультировал секретную полицию. В 1980 году власть в стране взяли «кокаиновые бароны», и опять понадобился Барби. «Почетный подполковник Клаус Альтман» был советником министра внутренних дел, который лично занимался поставками наркотиков.
Бывший гауптштурмфюрер СС существовал вполне благополучно, пока до него не добрались Серж и Беата Кларсфелд.
Одна немецкая писательница сказала, что только дважды за те годы, которые она прожила вне Германии, ей пожимали руку, узнав, что она немка. После того как канцлер ФРГ Вилли Брандт стал на колени перед памятником жертвам варшавского гетто. И когда студентка Беата Кларсфелд на съезде Христианско-демократической партии Германии в 1968 году дала пощечину другому канцлеру ФРГ – Курту Георгу Кизингеру за его нацистское прошлое. Оба поступка, продиктованные движением души, помогли изменить представление о немцах.
Беата Кларсфелд – жена известного парижского адвоката Сержа Кларсфелда. Они познакомились в 1960 году, когда Беата приехала во Францию. Отец Сержа, как и многие французские евреи, в годы войны был отправлен в немецкий лагерь и там погиб. Отец Беаты служил в вермахте. Беата принадлежит к поколению немцев, которые решили, что они обязаны искупить грехи отцов.
В июне 1971 года мюнхенская прокуратура, занимавшаяся делом Барби, решила прекратить его поиски, поскольку установить его местопребывание невозможно. И тогда Кларсфелды сами стали искать бывшего начальника лионского гестапо. 28 января 1972 года Беата приехала в Боливию и стала доказывать, что Клаус Альтман на самом деле Клаус Барби. Она прилетела вместе с матерью человека, которого убил Барби. Власти попросили их немедленно покинуть страну.
Местонахождение Барби было известно французским властям с 1963 года, но, пока делом не занялись Кларсфелды, Париж ровным счетом ничего не сделал для того, чтобы привлечь к ответственности бывшего гестаповца. Теперь президент Франции Жорж Помпиду написал личное письмо президенту Боливии. Тот ответил, что «судьба Альтмана будет решаться боливийским судом, а политическое давление неуместно».
Франция попросила Вашингтон найти доказательства того, что Альтман и есть Барби, и отправить эти документы в боливийский суд. Государственный департамент обратился к военным. Сотрудники министерства обороны Соединенных Штатов достали из архива документы и пришли к выводу, что их нельзя рассекречивать: «Есть основания полагать, что Барби получил новые документы от американской военной контрразведки. Соображения национальной безопасности заставляют сохранять в секрете имеющуюся у нас информацию».
И еще одиннадцать лет Барби оставался на свободе, хотя даже заместитель министра юстиции Боливии заметил в личном разговоре:
– Все знают, что Клаус Альтман и есть Клаус Барби.
Возникла мысль похитить Барби, вывезти из Боливии и передать правосудию. Помочь взялся знаменитый в ту пору человек – известный деятель левого движения и идеолог партизанской войны Режи Дебре, чье имя еще возникнет на страницах этой книги.
Я был когда-то потрясен, встретившись в Париже с этим человеком, чье имя, окруженное героическим ореолом, известно мне еще с юности. От пронизывающего взгляда его голубых глаз, признаться, временами становилось не по себе. Он, без сомнения, обладал умением разбираться в людях. Умением, приобретаемым в ситуациях драматических. Например, в тюрьме, где идеолог партизанской войны Режи Дебре провел три года.
В 1972 году Кларсфелды и Режи Дебре решили похитить Барби и доставить его в соседнюю Чили, где у власти находилось правительство Сальвадора Альенде – рассчитывали на его поддержку. Зафрахтовали небольшой самолет, но план не осуществился. В марте 1973 года Барби внезапно был арестован боливийскими властями – на время рассмотрения его дела в Верховном суде. А когда через несколько месяцев, в октябре семьдесят третьего, его выпустили, было уже поздно: власть в Чили перешла к генералу Аугусто Пиночету.
Во Франции не горели желанием устраивать процесс над Барби, который уничтожал участников Сопротивления и отправлял евреев в концлагеря. Но в 1981 году президентом Франции был избран социалист Франсуа Миттеран. Одним из его советников стал Режи Дебре. Он убедил президента добиться выдачи Клауса Барби. В Соединенных Штатах политику тоже теперь определяли другие люди. Президент Рональд Рейган приказал сделать все, чтобы Барби не ушел от ответа. Он распорядился раскрыть реальную историю взаимоотношений американской военной контрразведки с нацистским преступником Барби. Пентагон возражал. А вот в ЦРУ согласились рассекретить документы, потому что политическая разведка с Барби не сотрудничала. Генеральный советник ЦРУ рекомендовал тогдашнему директору ЦРУ Уильяму Кэйси: «Мы должны признать, что такова была политика Соединенных Штатов – прагматичное использование бывших нацистов после Второй мировой войны, потому что мы перенастраивали наш инструментарий, чтобы противостоять новому противнику – Советскому Союзу».
В августе 1983 года в Вашингтоне выпустили доклад «Клаус Барби и правительство Соединенных Штатов», основанный на документах армейской контрразведки. Этот доклад был передан правительству Франции с официальными извинениями. Тем не менее Кларсфелдам пришлось самим искать доказательства вины Клауса Барби. И они нашли свидетелей его преступлений – тех, кто был арестован лионским гестапо, кого там пытали. Они отыскали подписанные Барби документы. Например, такие: «Сегодня на рассвете ликвидирован еврейский приют «Детская колония» в Изье. Всего был взят под стражу сорок один ребенок в возрасте от трех до тринадцати лет…»
Эти дети были уничтожены нацистами. Серж и Беата Кларсфелд сумели восстановить историю приюта и каждого ребенка, собрали их фотографии и письма родным. Так они создали памятник убитым детям и одновременно – обвинительное заключение по делу начальника лионского гестапо Клауса Барби.
Перемены происходили и в Боливии. В новом правительстве заместителем министра внутренних дел стал Густаво Санчес Салазар, который когда-то обещал помочь Режи Дебре похитить Барби. Он добился решения лишить Барби боливийского гражданства и выслать его из страны. 4 февраля 1983 года он забрал Барби из тюрьмы и переправил во Французскую Гайану, где ожидал присланный из Парижа реактивный самолет.
8 февраля бывший начальник лионского гестапо был доставлен во Францию. В аэропорту собрались люди, которые, если бы не полиция, разорвали его своими руками. В Лионе его поместили в тюрьму, где когда-то томились узники гестапо. Защищать Барби взялся известный адвокат Жак Верже, человек, любящий эпатировать публику.
Верже родился в Таиланде, он сын французского колониального чиновника и вьетнамки. Следы восточного происхождения – в его черных волосах, оливковом цвете кожи, невозмутимости глаз за маленькими круглыми очками. В семнадцать лет он вступил в ряды бойцов «Свободной Франции» генерала де Голля, сражался с немецкими войсками в Северной Африке. После Второй мировой войны он стал членом коммунистической партии Франции, в 1957 году вышел из компартии.
Жак Верже строил защиту на том, что многие французы совершали те же преступления в годы оккупации, но их не трогают. Сам президент Франсуа Миттеран верно служил маршалу Петену, сотрудничал с предателями, с коллаборационистами, союзниками Гитлера… Но усилия адвоката не помогли его клиенту. Доказательства преступной деятельности начальника лионского гестапо были представлены суду.
4 июля 1987 года судьи признали его виновным в преступлениях против человечности и приговорили к пожизненному заключению. В одном смысле адвокат Жак Верже был прав: рядом с Барби должны были сидеть и другие: видные французы, которые вместе с ним охотились на бойцов Сопротивления. Но одно дело посадить на скамью подсудимых немца, другое дело – своих, французов… Бывший начальник лионского гестапо умер в сентябре 1991 года в тюрьме. Холодная война продлила ему жизнь.
Шпионы в деле
В марте 1948 года американский генерал Люциус Клей, военный губернатор оккупированной Германии, предупредил Вашингтон, что война с Советским Союзом может начаться совершенно внезапно и в любую минуту. Генерал Клей был в 1947–1949 годах главнокомандующим американскими войсками в Европе и главой американской военной администрации в Германии.
5 марта 1948 года генерал Люциус Клей телеграфировал в Вашингтон из Берлина: «В последние недели отмечены резкие изменения в поведении советской стороны, которые я не могу интерпретировать, но которые наводят на мысль, что война может вспыхнуть драматично и неожиданно».
16 марта ЦРУ доложило президенту: «Войну следует ожидать в течение ближайших шестидесяти дней».
Через день военно-воздушные силы были приведены в состояние боевой готовности. Британские войска в Германии несколько раз объявляли состояние тревоги. Только французы чувствовали себя расслабленно, потому что считали, что война начнется только года через два…
Британские военные хотели было обсудить с американцами планы военного противостояния Советскому Союзу. Но начальник имперского Генерального штаба фельдмаршал Бернард Лоу Монтгомери запретил им говорить на такие темы, опасаясь, что вокруг так много советских шпионов, что Москва сразу все узнает. Но и генерал Люциус Клей докладывал в Вашингтон о том, что тайные коммунисты проникли даже в его штаб и что необходимы серьезные усилия для борьбы с ними.
В начале апреля 1948 года фельдмаршал Монтгомери прилетел в Берлин. Во время Второй мировой он командовал британскими войсками. Еще недавно его принимали в Москве как союзника. Но теперь все изменилось. В Берлине он ощутил атмосферу взаимного недоверия.
Объединенный комитет начальников штабов потребовал от разведки иметь агента в районе каждого советского военного аэродрома. Это означало завербовать две тысячи агентов – цифра немыслимая. Приказ был отменен только после того, как выяснилось, что нет оснований предполагать советское военное нападение.
Спрос на разведывательную информацию быстро вырос. Германия была для западных спецслужб плацдармом, с которого можно было засылать агентуру на Восток. Если в других странах британской разведке пришлось после войны сократить по бюджетным соображениям свою активность, то в оккупированной Германии за все платили немцы. Резидентура политической разведки МИ-6 в Берлине насчитывала сто оперативных работников и большое число технического персонала.
Денежные соображения для послевоенной Англии были весьма весомыми. После создания ФРГ и восстановления Австрии англичанам придется вернуть домой многочисленную оккупационную администрацию, внутри которой легко прятались разведывательные подразделения. Окончание оккупации Западной Германии в мае 1955 года приведет к сокращению финансирования разведки…
Кстати, немецкие железнодорожники получали деньги от британской разведки за сообщения о передвижении поездов в восточной части Германии, званиях и нашивках офицеров Советской армии, которых они видели. Впрочем, многие агенты-немцы оказались не столь ценными, как казалось. Выяснилось, что один из них, снабжавший британскую разведку информацией о советских перевозках по Восточной Германии, никогда не существовал. Агента придумал человек, который преспокойно жил в Западной Германии и внимательно читал все газеты и железнодорожные издания. Пришлось резидентуре доложить в Лондон, что пересланная в штаб-квартиру секретная информация не так уж и секретна.
В Германии и Австрии американская военная и политическая разведка жестко конкурировали. Ревность – чувство, которое больше всего мешало сотрудничеству спецслужб. У военных разведчиков было множество преимуществ, в частности, потому, что они могли посылать на территорию Восточной Германии легальные миссии. Они искали районы, где советские войска только что проводили маневры. Советским солдатам не давали туалетной бумаги, в ход шла любая бумага – и получаемые с родины газеты, и даже какие-то армейские документы.
Сбор этих бумаг позволял извлекать не только серьезную военную информацию, но и сведения о моральном состоянии советских войск. Накладные, записки, дневники позволяли установить серийные номера новой техники, поступавшей на вооружение советских частей. Охота за мусором продолжалась десятилетиями. Иногда шпионаж оказывался грязным делом даже в прямом смысле этого слова.
В сфере авиационной разведки англичане опережали американцев. В 1947 году целый флот специально переоборудованных самолетов «Ланкастер» и «Линкольн» барражировал вдоль границы советской оккупационной зоны Германии. Кроме того, база военно-воздушных сил Англии в Берлине записывала радиопереговоры советских операторов на территории Восточной Германии. В июне 1948 года британские самолеты-разведчики приступили к полетам вдоль советских границ – над Балтикой и в сентябре – над Черным морем.
Но англичане были готовы и рискнуть – провести разведывательные полеты над советской территорией. У них были только самолеты «Москито» военного времени. Американцы с готовностью перебросили новенькие RB-45C. Первый полет состоялся в марте 1952 года – с санкции Черчилля. Накануне полета летчика привели к премьер-министру. Летчик объяснил, что пролететь незаметно не удастся, русские будут знать.
Черчилль отмахнулся:
– Русские уже знают. Главное, чтобы наши депутаты и палата общин не узнали.
Британских генералов больше всего интересовало, как заранее узнать о взлете советских бомбардировщиков, которые в случае войны возьмут курс на Англию. Собирали информацию о расположении и тактике советской системы противовоздушной обороны. Появление самолетов-шпионов приводило ее в действие – радиолокаторы переходили на активный режим, зенитные системы готовились открыть огонь. Все это фиксировалось и изучалось. На разведывательных самолетах служили большие экипажи – из десяти операторов, включая трех человек, знающих русский язык.
К англичанам присоединились американцы, их самолеты В-29 летали с территории Шотландии в сторону Шпицбергена. Больше всего американцам хотелось пролететь над ракетным полигоном Капустин Яр. Самолет модификации PR-7 вылетел с территории Германии, пролетел над Волгой и сел в Иране, сделав несколько снимков ракетного полигона. По самолету непрерывно стреляли зенитные орудия, его пытались поразить ракетами. В Вашингтоне были счастливы: удалось прощупать всю систему ПВО страны.
Начались и разведывательные полеты с базы Туле на Гренландии. Испытывалось оборудование, необходимое для составления карты Арктического региона, где, как полагали, советская радиолокационная система имела массу дыр. Такую же программу начали и в Советском Союзе. В апреле 1948 года американская станция ПВО доложила начальству, что ее изучает советский разведывательный самолет. В ноябре 1948 года советский самолет час кружил над американской станцией на Хоккайдо (Япония) и сумел благодаря плохой погоде ускользнуть – перехватить его не сумели.
8 апреля 1950 года американский разведывательный самолет был сбит, когда пытался фотографировать советские ракетные базы на балтийском побережье. Советские специалисты подняли оборудование со дна моря, так что они знали, что это был за самолет. Полеты приостановили. Генерал Омар Брэдли, председатель Комитета начальников штабов вооруженных сил США, настаивал на продолжении разведывательных полетов, считая, что потребность в информации военного значения огромна. Трумэн согласился, когда ему обещали, что разведывательные самолеты будут вооружены и получат право открывать огонь для самозащиты. Полеты продолжались. Время от времени самолеты-разведчики сбивали.
«18 марта 1953 года посольство США в СССР, – писала «Правда», – направило по поручению своего правительства МИД СССР ноту, в которой сообщается, что 15 марта самолет военно-воздушных сил США типа «РБ-50» якобы подвергся нападению со стороны советских истребителей над открытым морем в пункте с координатами 50 градусов 02 минуты северной широты и 11 градусов 04 минуты восточной долготы (у берегов Камчатки). В ноте США по этому поводу был заявлен протест.
По проверенным данным, установлено, что американский бомбардировщик типа «Б-29» нарушил 15 марта с. г. в 11 часов 57 минут по местному времени в районе мыса Крестовый государственную границу СССР и пролетел над территорией Камчатки до 70 километров.
При приближении поднявшихся в воздух советских истребителей самолет-нарушитель открыл огонь по советским истребителям. Один из советских самолетов в целях самообороны вынужден был открыть ответный огонь, после чего самолет-нарушитель развернулся и, удаляясь от советского берега, скрылся в восточном направлении».
Если в советском сообщении говорилось, что самолет удалился в сторону моря, значит, его сбили…
Британский флот проводил надводные разведывательные операции. В октябре и ноябре 1949 года британский эсминец месяц занимался радиоэлектронной разведкой Кольского полуострова и базы в Мурманске. То, что американцы и англичане знали о советских военно-морских силах, они почерпнули из немецких трофейных материалов. К 1948 году эта информация устарела.
В октябре 1952 года англичане и американцы получили фотографии советских кораблей в районе Шпицбергена, сделанные норвежскими военными летчиками. Норвежцы разрешали британским разведывательным самолетам совершать полеты вдоль советских границ. В середине пятидесятых норвежская военная разведка создала специальную судоходную компанию, чьи суда на самом деле занимались слежкой за советским флотом в Баренцевом море. Оборудование поставило американское Агентство национальной безопасности. Офицеры британской разведки разместились в норвежских портах, чтобы получать информацию из первых рук.
Еще более секретными были разведывательные операции подводных лодок. Американские лодки ходили к советскому тихоокеанскому побережью, чтобы фотографировать корабли и перехватывать их радиопереговоры. Американцы отправляли с разведывательными миссиями сразу несколько подлодок. В 1954 году одна из них провела тридцать четыре дня возле Петропавловска-Камчатского. Другая подлодка получила задание подключиться к проложенным по дну океана советским кабелям и записывать переговоры, которые в Москве считали гарантированными от прослушивания. В пятидесятых годах британский флот вел разведывательные операции в Балтике, на Черном море, в Южной Атлантике и Индийском океане. В начале шестидесятых британские подлодки почти постоянно вели разведку в Северном море, одна лодка всегда дежурила возле Мурманска…
В Москве считали, что американскую политику изменила атомная бомба. Располагая ядерным арсеналом, американцы действуют нагло, самоуверенно и готовы пустить в ход ракетно-ядерное оружие. А в Соединенных Штатах, напротив, ждали советского удара! Страх перед войной был настолько силен, что государственный секретарь Джордж Маршалл говорил:
– Мне нужно от Центрального разведывательного управления только одно – предупреждение о советском нападении за двадцать четыре часа.
Но как получить такую информацию, как проникнуть через железный занавес?
Директор ЦРУ Аллен Даллес повторял, что понять, как устроен мозг Сталина, значительно важнее, чем получить данные о советском военном или экономическом потенциале. ЦРУ не в силах было понять Сталина и лишь в малой степени – оценить реальные намерения и цели сменявших его советских руководителей. Для этого нужно было иметь агента в самом Кремле. Даллес понимал, что такое случается только в кино. Поэтому за железный занавес засылали агентов-парашютистов.
В июне 1947 года британская разведка подготовила доклад «Характеристики советских городов как цели для атаки с воздуха». В докладе анализировалась их уязвимость: сгорят ли они целиком в результате бомбардировки, погибнут ли вместе с городом находящиеся в нем промышленные предприятия.
К 1952 году большинство советских военных аэродромов на Европейском театре были обнаружены и нанесены на карту. В Англии полагали, что атомная война неизбежна, потому что стратегия Советского Союза состоит в завоевании мира.
– Мы не сможем выиграть холодную войну, – говорил фельдмаршал Монтгомери, – если не начнем контратаку. Нам нужно развернуть наступление против коммунизма по всему миру. Но пока что нам не удалось сплотиться, чтобы противостоять агрессивной политике России. Мы не объединили усилия с нашими союзниками, мы не определили наши стратегические цели, у нас нет утвержденного правительством единого плана действий, мы не выделили необходимых ресурсов, мы не готовы к холодной войне.
9 сентября 1948 года в Лондоне заседал Комитет начальников штабов. Генерал Артур Теддер изложил позицию военных: усилия по предотвращению распространения коммунизма неэффективны. Холодная война, уверял Теддер, требует мобилизации всех ресурсов:
– Если мы сейчас не создадим механизм ведения холодной войны, мы можем проиграть и настоящую войну, когда Советы ее затеют.
На следующий день о демарше военных доложили министру иностранных дел Эрнесту Бевину. Он отправил к военным своего заместителя Айвона Киркпатрика, который объяснил: холодную войну ведет Русский комитет МИД, который заседает еженедельно и является «Генеральным штабом холодной войны».
Самым влиятельным британским дипломатом, служившим в британском посольстве в Москве, был Фрэнк Робертс. Его усилиями в составе министерства иностранных дел возник Русский комитет.
Дипломаты поначалу сопротивлялись ястребиной политике военных. Между собой они даже говорили о «фашистских» тенденциях в военной среде и не считали правильной тайную войну против Советского Союза, полагая ее бессмысленной. Но события развивались очень быстро, и скоро даже в дипломатических кругах никто не призывал к сотрудничеству с Советским Союзом.
Под председательством Кристофера Уорнера, главы северного департамента министерства иностранных дел, 2 апреля 1946 года открылось первое заседание Русского комитета. Министерство надеялось одержать победу в идеологической войне, продвигая идеи британской социальной демократии.
Министр иностранных дел Эрнест Бевин был в годы войны министром труда и воинской повинности. Шахтер и профсоюзный активист, он не имел опыта в области дипломатии. Считалось, что его происхождение и воспитание мешают ему чувствовать себя на равных с государственными деятелями других стран. В реальности пост министра иностранных дел всегда манил Бевина, и он жадно изучал международные дела.
Для Бевина было характерно личностное отношение к делу. Он часто повторял: «Моя внешняя политика». Он возненавидел Молотова. Убедить Молотова в чем-либо оказалось невозможным. На Вячеслава Михайловича не действовали аргументы, он просто повторял привезенные из Москвы инструкции. При этом Бевин гордился пролетарским происхождением и сравнивал свои натруженные руки с руками профессионального бюрократа Молотова, который происходил отнюдь не из рабочих.
Министр иностранных дел Эрнест Бевин, как и глава лейбористского правительства Клемент Эттли, был твердым противником тайных операций. Но в то время считалось, что с их помощью можно выиграть холодную войну. Появились тайные армии, которые снабжались по воздуху и управлялись по радио. Управление специальных операций (террор и диверсии на вражеской территории) во время войны привлекло к себе множество талантливых людей – из сферы бизнеса и мира науки. Профессиональные разведчики и военные их недолюбливали.
– Для победы они ничего не сделали, – пренебрежительно говорил один из генералов. – Только романтизировали образ антисоциального ненадежного типа, который не захотел, как положено солдату, получить удар штыком в живот или сгореть заживо в танке.
В конце 1945 года остатки управления специальных операций влили в состав разведки, которая находилась в подчинении министерства иностранных дел. Все тайные операции, включая радиопропаганду, оказались под крышей МИД, хотя это весьма далекие от чистой дипломатии занятия. 10 ноября 1945 года министерство иностранных дел получило право вето: отныне все специальные операции требовали санкции дипломатов. Спецслужбам это не понравилось, потому что дипломаты могли запретить любую операцию под предлогом, что она «политически опасна»…
Но блокада Берлина, события в Чехословакии, вообще все, что доносилось из-за железного занавеса, производило на европейское общественное мнение тягостное впечатление. И уже дипломаты соглашались – в определенных масштабах тайные операции необходимы.
После победы над Германией специальные службы стали возвращаться к предвоенному состоянию, что означало сокращение штата и финансирования. Но по-настоящему крупных сокращений в спецслужбах не произошло. Слишком хорошо в Лондоне помнили, как после Первой мировой спецслужбы почти что разогнали…
Работа нашлась – в оккупированной Германии, а также в Греции, Палестине, Юго-Восточной Азии, где вспыхивали мятежи и шли настоящие партизанские войны. К 1947 году стало ясно, что началась новая война – холодная. В Англии деньги из бюджета всегда выдавали со скрипом, но в 1948 году британские спецслужбы оживились. 1 ноября 1948 года британское правительство обвинило Советский Союз в ведении холодной войны – путем использования пятой колонны и тайных операций.
Вооруженные силы Соединенных Штатов и Великобритании давили на свои спецслужбы, требуя, чтобы они занялись не только вербовкой агентуры, а и создавали подпольные силы сопротивления внутри советского блока.
20 сентября 1945 года президент Гарри Трумэн подписал распоряжение № 9621 о ликвидации политической разведки – управления специальных операций (УСС). Распоряжение вступило в силу 1 октября. Во-первых, был составлен доклад о серьезных ошибках УСС в годы войны. Во-вторых, конгресс требовал резко сократить военный бюджет.
Но холодная война все изменила. Через два года Трумэн создал Центральное разведывательное управление (ЦРУ). Тайные операции были поручены управлению координации политики под руководством Фрэнка Визнера. В его подчинении были около двух тысяч человек, сорок семь резидентур по всему миру и бюджет в двести миллионов долларов.
Генерал Уолтер Беделл Смит, который был послом в СССР, согласился в 1950 году стать директором ЦРУ. Смит думал, что будет руководить разведкой, а принял организацию, которая вела холодную войну, а иногда и не очень холодную. ЦРУ располагало собственными радиостанциями, газетами, авиакомпаниями и даже небольшими частными армиями.
Смит был невысокого мнения о тайных пропагандистских операциях, которыми увлекались его подчиненные. Вспоминал, как во время Второй мировой решили сбросить большое количество листовок над нацистской Германией, но пачки не раскрылись, весь груз рухнул на немецкую баржу на Рейне, и баржа пошла ко дну.
– Это был самый большой успех психологической войны в Европе, – добавлял генерал Смит с иронической улыбкой.
Директива Совета национальной безопасности Соединенных Штатов № 20/1 от 18 августа 1948 года санкционировала тайные операции и психологическую войну против Советского Союза. После ссоры Сталина с югославским лидером Иосипом Броз Тито в Вашингтоне рассчитывали на отпадение от СССР стран-сателлитов. В западной зоне оккупации оказалось достаточное число бывших советских граждан, враждебно относившихся к сталинскому режиму.
«Одна из главных проблем, – вспоминал генерал Смит, – касалась исполнения соглашения, достигнутого в Ялте и подтвержденного в Потсдаме, относительно возвращения на родину перемещенных лиц – военнопленных и принудительно вывезенных на работы в Германию. Возвращением русских занималась советская комиссия, которая обосновалась во Франкфурте.
Мы считали, что должны помочь возвращению в Россию тех советских граждан, кто желает вернуться, и тех, кто обвиняется в военных преступлениях. Мы, разумеется, не собирались отказываться от традиционной готовности Америки предоставлять убежище политическим беженцам, которых в Германии были тысячи. Многие из них оказались выходцами из Балтийских стран, включенных в состав Советского Союза, и тех частей Польши и Румынии, которые русские аннексировали. Одно американское подразделение перестаралось и стало силой запихивать в поезд перемещенных лиц, которые отказывались возвращаться в Советский Союз. Несколько человек пытались найти убежище в церкви и умоляли американских солдат не отправлять их в СССР. Когда это стало неизбежным, один или двое из них покончили с собой.
Мы немедленно издали приказ о том, что силой должны отправляться в Советский Союз только реальные военные преступники. Насильственное возвращение противоречит нашим принципам, особенно когда речь идет о тех, кто боится, что станет жертвой репрессий из-за его политических взглядов».
Агенты британской разведки вербовали в лагерях для перемещенных лиц украинцев, грузин, латышей, эстонцев, литовцев для заброски в Советский Союз. Их учили радиоделу, шифровке и расшифровке телеграмм, владению оружием, искусству вести наблюдение и выживать в трудных условиях.
В холодную войну миллионы были истрачены на заброску парашютистов по ту сторону железного занавеса. Как радовались сотрудники разведки, когда кто-то из агентов выходил на связь! Сама по себе переброска на вражескую территорию считалась успехом. Если агент начинал передавать информацию, это был праздник.
Циники и скептики из ЦРУ не верили в успех этого дела и говорили:
