Леонид Фролович Егоренков
Мозаика одной жизни
Мозаика одной жизни
(Книга вторая)
Часть четвёртая.
Заложник профессии
Фото 1. Пойма реки Оки в колхозе им. Ленина, где проходила самая интересная часть моей работы. На горизонте – контуры села Перемышль.
Неизмеримо возросли сегодня возможности специалиста сельского хозяйства в управлении производством. Появились новые рычаги, способы, инструменты для эффективной и быстрой реализации замыслов. Ввёл в компьютер программу по заданным параметрам – он тебе и технологическую карту по каждой культуре рассчитает, и потребность в удобрениях по каждому полю выдаст, и расход кормов на каждый период определит, и план технического обслуживания и ремонта по автопарку составит. Нам, у кого становление как профессионала приходилось на начало семидесятых годов прошлого века, нужно было расчет удобрений, например, делать старым дедовским способом: на бумаге в столбик, в крайнем случае, на логарифмической линейке, используя многочисленные таблицы справочника Сапожникова.
И всё-таки, какая бы ни была умная машина, решающее слово всегда будет за человеком. В этом меня убедила профессия агронома, заложником которой я нахожусь до сих пор.
Глава 1. Возвращение
Не ждали
Верный своему долгу как молодой специалист, после получения диплома в Костромском сельхозинституте с громкой записью в строке «присвоена квалификация» – учёный агроном, я вернулся в Калужскую область. Дело в том, что вместе со мной институт оканчивала и сестра Катя, которая училась по направлению от родного колхоза. Но она вышла замуж за костромича и пошла работать по распределению мужа Вячеслава Веселова в Островский район. Чтобы подстраховать сестру от возможных разбирательств, я и попросил направление на родину.
Но оказалось, что на родине мне не очень-то и рады. К этому времени к нашему бывшему колхозу имени Кагановича, а потом – имени Ленина, присоединили ещё два соседних колхоза. Образовался совхоз «Судимирский» (по названию железнодорожной станции) с центральной конторой в моей деревне Младенск. Вопрос с кадрами специалистов уже был утрясён. Но мои документы в управлении сельского хозяйства приняли. Я целых два месяца был в неведении о своей дальнейшей судьбе, пока в районе согласовывали необходимые перестановки для моего трудоустройства.
С одной стороны, мне это было на руку. Уже двенадцать лет я появлялся в отчем доме наездами по нескольку дней, в крайнем случае, на месяц – полтора. Виной тому – четыре года школьного интерната, потом были армия, институт. Наконец-то вернулся домой насовсем. Мать с отцом рады: «Вся семья разлетелась во все концы. Хоть один сынок дома будет». На мое беспокойство по поводу задержки с трудоустройством мать отвечала:
–– Ещё наработаешься, не торопись, позовут, когда надо!
С другой стороны, меня тяготила неопределённость. Хотелось быстрее окунуться в работу, специфику которой я начинал осваивать на большой преддипломной практике в соседнем совхозе «Улемецкий», куда меня определили тогда на самостоятельную должность агронома – семеновода.
Фото 2. 1971г. Автор с матерью на улицах Младенска в выходной день. На втором плане, у груши, в детстве на площади, где веселился по праздникам народ, стояли качели и карусели.
Отблески детства
От вынужденного безделья я обходил окрестности деревни, производственную зону Центральной усадьбы совхоза. За время моего многолетнего отсутствия появилась из новых объектов только контора. За ней стоял всё тот же бревенчатый склад под щеповой крышей. В крохотных закромах склада было насыпано зерно: то ли фураж, то ли семена. Тут же валялись шкуры забитых животных, молочные бидоны, вёдра, верёвки, какой-то строительный скарб. В детстве мы бегали по лесам при строительстве этого склада, падая, разбиваясь, царапая руки и ноги. А вокруг проворные бабы подбирали обрезки древесины и щепки для растопки печей.
За складом тянулся широкий двускатный навес с полками из жердей в несколько этажей. Раньше на полках хранились снопы льна, веники с листвой на корм овцам. Эти веники заготавливали школьники по заданию колхоза. В зимнюю стужу или слякотную оттепель детвора собиралась под этот навес и устраивала игры в войну, в прятки, как муравьи, расползаясь по углам.
Дальше, за постройками, удивительно искрилось на солнце под снегом поле гектаров на десять. Это поле было зажато с четырёх сторон огородами, расположенными сразу за домами местных жителей. Ещё до коллективизации поле входило в состав усадебной земли населения. Когда образовался колхоз, жителям оставили по двадцать пять – тридцать соток, а излишки, названные непонятным для меня в детстве словом «Заусады», перешли в колхоз. Здесь была самая плодородная земля в округе, способная давать высокие урожаи картофеля, кукурузы без дополнительного внесения удобрений.
Куда бы ни приходилось идти, и взрослые, и дети старались сократить путь по деревне, прокладывая всё новые тропинки через посевы на Заусадах. В пять лет я бежал сюда через всю деревню к матери, работавшей на прополке, чтобы развязать пояс на штанах, потому что пояс вместо петелечки зачем-то затянулся на узел. В десять лет зимой мне нравилось пробивать дорогу напрямик в снежной целине с бидоном молока, которое я должен был сдать приёмщику – хромому инвалиду войны Гришке, жившему на параллельной нашей улице Троснянке, в счет положенного на семью плана госзакупок. Мать всегда боялась, вдруг не хватит до целого литра и наливала с запасом. Поэтому из молокомера приёмщик возвращал лишнее молоко, которое превращалось на улице в настоящее мороженое. И это было неописуемое по вкусу лакомство детства.
В пятнадцать лет – это поле памятно тем, что здесь мы с девчатами и ребятами бродили до рассвета, пока в зарослях вишнёвых и яблоневых садов, выгороженных из усадеб владельцами от неподъёмных налогов, запоют соловьи, вступят в соревнование с ними горлопаны – петухи, а на выгоне зазвучит призывная труба пастуха. Тогда торопишься домой, сбивая ногами холодную росу с травы. А там уже мать подоила корову, растопила печь и прилегла на часок до работы, не забыв мне оставить на лавке алюминиевую кружку парного молока и скибку домашнего хлеба, отрезанную во всю ширину большого каравая. Утомлённый ночным бдением засыпаешь, а в ушах продолжает звучать чистая мелодия под гармошку из просмотренного прошедшим вечером в клубе фильма «Солдат Иван Бровкин»:
Не для тебя ли в садах наших вишни
Рано так начали зреть,
Не для тебя ли все звёздочки вышли,
Чтоб с высоты посмотреть?!
Если б гармошка умела
Всё говорить, не тая…
Русая девушка в кофточке белой,
Где ты, ромашка моя?
Где ж ты, откликнись, ромашка моя?!
Наступила весна. Обследуя очередное поле, я пришёл в уныние. На больших проталинах торчала высокая стерня скошенной осенью гречихи. Вдоль всего поля из-под осевшего снега виднелись густые необмолоченные валки. Иногда они уходили под лёд многочисленных луж. Поле было не выровненное, часто ноги проваливались в глубокие развальные борозды. Романтика детских воспоминаний быстро развеялась. Мне предстояло вступать в самостоятельную жизнь на земле своих предков в условиях многострадального Нечернозёмья.
Казалось, природа специально создала тяжёлые условия, чтобы испытать и закалить человека. Ледниковый период через весь Жиздринский район оставил две гряды моренных отложений из причудливой смеси древних пород. Нет и сотни гектаров полей, чтобы они были похожи друг на друга. Где-то сплошной песок без видимых признаков гумуса, где-то пахотный горизонт представлен двенадцати – пятнадцати сантиметровым слоем закисленной, тяжёлой почвы с чахлой растительностью. Материнская порода выпирает то красной глиной, используемой для производства красного кирпича, то заболоченной глеевой массой, то меловыми отложениями, из которых женщины достают побелку для печей к престольным праздникам. Эта особенность увековечена в названиях соседних деревень: Белые Ямы, Белый Колодец.
А рядом, на территории совхоза «Свобода», где мне пришлось позже работать, разработаны огромные залежи трепела – осадочной породы древнего моря. Залежи трепела использовались до недавнего времени только в двух местах Советского Союза и применялись при производстве горючесмазочных материалов, в том числе, Ярославским нефтеперегонным заводом. В дополнение к этому мелкоконтурность полей в нашей лесной зоне, отсутствие дорог не способствовали развитию сельского хозяйства. Большой урон району нанесла война, раны от которой едва залечили только к 70-м годам.
Первые шаги
В начале апреля я получил приказ на назначение главным агрономом в совхоз «Судимирский». Находу включился в посевные работы. Роль специалиста пока сводилась только к контролю технологии. Все организационные вопросы директор решал через бригадиров и управляющих отделений. Так было ранее заведено. Но жесткий спрос за сроки райком партии предъявлял к агроному. Мой предшественник А.П. Паршикова, переведённая в агрономы – семеноводы, отстранённо наблюдала, как я «воюю» с механизаторами, заставляя их менять лемеха на плугах, закреплять разболтанные рабочие органы на культиваторах, и радовалась моим промахам.
Но были вокруг и опытные специалисты, которые с удовольствием подсказывали, открыто приветствовали появление нового коллеги. Если на центральной усадьбе с семеноводством был полный бардак, то в отделении «Белый Колодец» меня порадовал зерновой склад с грамотным размещением семенного материала по культурам и партиям, с высоким качеством семян. Управляющая отделением М.Т. Дёмина была главным агрономом колхоза в Белом Колодце до присоединения, в Калужском техникуме получила диплом агронома и сына своего отправила учиться по этой специальности в Кострому. Мария Тихоновна всегда участливо подходила к моим начинаниям.
Нашёл я понимание и со стороны главного зоотехника Евгении Ивановны Кучерюк – бывшего зоотехника колхоза «Парижская коммуна», тоже вошедшего в совхоз. Животноводы Полянской фермы, подготовленные Евгенией Ивановной, еще долго продолжали обгонять по производственным показателям животноводов других ферм. Как умудрённый жизнью специалист она давала мне ценные советы. Но и в вопросах планирования кормовой базы, использования кормовых площадей она не считала зазорным прислушиваться ко мне. У нас сложись добрые деловые отношения, хотя я и не раз критиковал её мужа – главного инженера Ивана Антоновича.
Главный инженер с профобразованием на уровне шофёра третьего класса, фактически был экспедитором. Меня раздражала его отстранённость от дел тракторной бригады. А вот «загнать» на сторону дефицитную резину с сельхозмашины в разгар сенокоса мог запросто. Это потом я понял тайну системы: ты мне, я тебе. Вынужденный обмен происходил с согласия директора. В условиях тотального дефицита, если хозяйство не поступится какой-то запчастью, куском мяса, телегой навоза для сидящего на распределении чиновника, то тогда не получит наряд на комбикорм, на удобрение, на ту же сельхозтехнику. Так постепенно мягкотелый специалист или руководитель превращался в механического робота, самоустранялся от своих должностных обязанностей.
Тот же, принявший меня на работу, директор Иванов. Он прибыл в район после Саратовского сельхозинститута, и был назначен главным инженером в совхоз «Улемецкий». Как я уже говорил, я там стажировался. И я видел, как много он сделал за несколько лет для подготовки высококлассных механизаторов, приучил их к регулярному техническому обслуживанию тракторов и автомашин, построил единственный в сельхозпредприятиях района автозаправочный пункт, когда в других колхозах и совхозах продолжали технику заправлять вёдрами. Он оставил добрую память о себе в совхозе и как человек. Вот его и перевели на директорскую должность.
Но у хорошего специалиста не получилось управлять людьми. Да и установка райкома партии не способствовала этому. Как и до войны, на руководящих должностях держали практиков из народа, которые могли бы и матом обложить рабочего, и «в морду двинуть» при случае. Зато такие не будут докапываться до обоснованности приказов вышестояших, а подобострастно отвечать: «слушаюсь». Так и вернулся директор Иванов с семьёй к себе в Поволжье, а район потерял перспективных специалистов (его жена работала главным бухгалтером). Иванова заменил практик Потёмкин со станции Судимир.
Переломный момент
Весенняя посевная кампания прошла в поездках по области в поисках семян, в выбивании фондов удобрений, в организации подкормки озимых культур с применением авиации и вручную. Я часто бывал в бригадах на полевых работах, изучив, таким образом, особенности каждого поля. Постепенно механизаторы стали принимать мои требования как должное. Случались и промахи. Так, однажды, понадеявшись на механизатора при химической прополке посевов ячменя, чуть не загубил всходы кормовой свёклы.
О том, что меня признали рабочие как специалиста, я понял на собрании, посвященном подведению итогов весеннего сева. Впервые по поручению директора я делал доклад. Рассказав об общих результатах, с горячностью и напором, свойственным молодости, навёл критику, называя пофамильно виновных в промахах механизаторов, бригадиров. Досталось и директору с главным инженером, и присутствующим на собрании представителям районной власти. Подробно остановился и на своих планах на будущее.
–– Круто берёт! – Ворчит, ёрзая на скамейке в зале, тракторист Николай Евтюхов. Это он чуть не потравил гербицидами свёклу. Он мой хороший сосед, и он часто брал прицепщиком моего отца, когда отец в семьдесят лет вынужден был таким тяжким трудом зарабатывать зерно на хлеб для семьи, ведь только механизаторы получали зерно в натуроплату. Я тогда служил в армии.
–– Во даёт Марьин сын! – Слышу из зала, как удивляется бабка Гаша, самая крикливая в деревне женщина и добавляет, – правильно говорит.
При обсуждении доклада досталось и мне «на орехи» от выступающих. Но общий настрой собрания был в мою поддержку. Расходился народ из клуба возбуждённым.
В совхозе постепенно специалистов – практиков заменяли выпускники калужских техникумов. Полеводческие бригады возглавили агрономы Фомичёва и Филатова, появились зоотехник – селекционер Тарабарко и главный ветврач Ухина. Жить и работать стало интереснее. К началу уборки прибыл главный инженер с высшим образованием. В свободное время он чаще всего приходил ко мне. Мы слушали записи Ободзинского, Ухналёва, Мулермана, спорили о будущем села, вспоминали студенческие годы. Молодого инженера сильно угнетала неустроенность быта деревни. И вскоре он рад был получить повестку из военкомата. Ведь служба в армии снимала с него обязанность отрабатывать три года по месту распределения.
Фото 3. Делегация на комсомольской конференции от Жиздринского района. Автор – второй справа.
Начало моей работы совпало с землеустройством по новым севооборотам объединенного совхоза. Как ответственный за бригаду инженеров – землеустроителей, прибывших из Калуги, обеспечивал их транспортом, подсобными рабочими. Да и сам с интересом обследовал все поля, что потом мне помогло планировать уборку и размещение посевов будущего года. Интересно, что с этими же ребятами мне довелось сотрудничать через много лет, когда переехал в другой район.
К осени по решению сельсовета был обязан возглавить комиссию по уточнению границ приусадебных участков. Тогда они входили в состав совхозной земли и регистрировались в особой «Земельной шнуровой книге». Побывав с комиссией в каждом доме, «одним махом» познакомился с тысячным населением округи, имеющем отношение к совхозу. Тогда я впервые – не на плакате, а наяву – увидел, что может натворить с урожаем рак картофеля. На участке моей первой учительницы Марии Петровны Машлаковой лежал небольшой ворох убранного с тридцати соток картофеля, клубни которого были больше похожи на пористые шарики керамзита. Мария Петровна плакала и не знала, что с этим делать. Решение было одно: занять огород под другие культуры на несколько лет, а новые семена картофеля для посадки на другом участке взять в совхозе.
Заготовку кормов и уборку зерновых я проводил уже уверенно. После опыта со всевозможными официальными отчётами уже со знанием дела участвовал в составлении производственно – финансового плана по растениеводству. За зиму завез необходимые удобрения, семена высоких репродукций зерновых культур, кормового люпина, урожай которого на наших бедных землях в разы перекрывал настойчиво внедряемые посевы кукурузы.
Пользуясь межсезонной передышкой, я регулярно собирал механизаторов со всех отделений на агроучёбу, сочетая с анализом ошибок предыдущего сезона. Сначала это ими воспринималась как чудачество, а потом все втянулись в учебный процесс. А в завершение был принят план весеннего сева после бурного и заинтересованного обсуждения.
И как я сожалел, что самому не удалось осуществить этот план. У меня назревала свадьба. При определении места жительства семьи после долгих колебаний мы с женой решили ехать в посёлок Студенец, где и работала жена. Меня там ждала вакансия агронома – семеновода, а в моей деревне свободных учительских мест не было.
Совхоз «Свобода»
Совхоз «Свобода» относился к областному объединению «Скотопром». На первом этапе создания хозяйств этого объединения из бюджета государства выделялись большие деньги, на которые обустраивались центральные усадьбы с конторами, с производственной базой, с детскими садами. Большими темпами строили жильё. Поэтому сюда стекались семьи трактористов, животноводов, специалистов из отдалённых деревень. Совхозы должны были заниматься откормом телят и поросят, но практически большую долю прибыли они получали от закупки скота у населения и реализации его на мясокомбинат.
Нам выделили двухкомнатную квартиру в двухэтажном кирпичном доме с индивидуальным подъездом. Жена работала учительницей математики в местной школе третий год, да и мне в новом коллективе был кое-кто знаком. И я быстро адаптировался на новом месте.
Специфика производства предполагала, что основной задачей отрасли растениеводства должна быть создание прочной кормовой базы. Работа агронома при такой узкой специализации, да ещё и на вторых ролях, трудностей не представляла. Как более молодой часто ездил в командировки. Как и раньше, вёл подготовку семян зерновых и луговых трав. Мой начальник, главный агроном, была одинокой женщиной, безумно любящей своего единственного сына, прилюдно называла пятнадцатилетнего парня «мой сладенький» , чем приводила сына в смущение. Сначала она ревностно относилась к моей «кипучей» деятельности, потом переложила на меня и свои обязанности, поняв, что я не собираюсь с ней конкурировать.
В совхозе «Свобода», в отличие от «Судимирского», была чётко отлажена организационная структура ещё при прежнем руководителе Некрылове, которого перевели завотделом растениеводства в областное управление сельского хозяйства. Основное влияние на производство распространяла главный зоотехник Гулина. Но на ежедневных планёрках решающее слово всегда было за главным бухгалтером Артуром Бердгольдовичем Генкелем. Что касалось финансов и учёта – в этом он никому не передоверялся. Директор Николай Корнеевич Коломиец был в этой должности только второй год. Своё предыдущее место главного экономиста он оставил за Надеждой Ивановной Володиной – выпускницей нашего Костромского сельхозинститута. С ней мы были знакомы по первым годам учёбы. В общении Николай Корнеевич был сух и немногословен, чем раздражал собеседника. Вот начнёт он отчитывать тракториста:
–– Ты почему не закончил сегодня обработку кукурузы?
–– Бензовоз не подъехал с заправкой, полдня простоял, – отвечает тракторист.
–– А почему? – нажимает директор.
–– Я докладывал бригадиру.
–– А почему? – не унимается грозный руководитель.
–– Мне даже с поля пришлось ехать несколько километров, – оправдывается кукурузовод.
– А почему?!
И уходит тракторист, смахивая пот со лба, так и не поняв, что от него требовал директор.
Как-то лет через двадцать на курсах повышения квалификации мы поселились с Н.К. Коломийцем в одной комнате. Это был совсем другой человек: озабоченный семьянин, интересный собеседник, добросовестный слушатель курсов, усердно готовящийся к экзаменам. И куда подевалась начальственная спесь?
Однажды пришлось отстаивать перед директором свои интересы как специалиста. На откормочную площадку привезли клеверную массу, а под кормушкой полы сплошь усеяны дефицитными семенами трав с отведённых мной накануне семенных участков. Пришлось на планёрке убеждать и директора, и зоотехника, что они рубят сук, на котором сидят.
Здесь, в посёлке Студенец, родился сын Дима. Росли семейные расходы. Как-то школьный товарищ В.М. Панфилов пригласил меня в гости в Перемышльский район, где он к тому времени работал в одном из колхозов. Я попал как раз на отчётное собрание, на котором было всё интересно и необычно в моём понимании. Что-то я пытался по ходу собрания записывать в блокнот. Председатель колхоза обратил на это внимание. После собрания мы с ним познакомились, и он меня пригласил на должность агронома-луговода, входившую по стране в моду. Здесь были уже другие масштабы: полтысячи колхозников, пять тысяч гектаров земли, полтысячи гектаров заливных лугов в пойме Оки. Поголовье скота в колхозе по количеству мало отставало от поголовья всего Жиздринского района. Решение на переезд нам с женой далось нелегко. Но сборы были недолги…
Глава 2. Певкин бугор
Грусть расставания
Как-то по телевизору транслировался сериал о Паганини. Фоном звучала незамысловатая, но навсегда запоминающаяся мелодия. Нанизывая фразу за фразой, мелодия лилась непрерывным ручейком по долине жизни без конца и без начала. «Дорога без конца…». Примерно такое настроение, настроение грусти расставания и новых ожиданий вызывало путешествие, о котором я сейчас рассказываю.
Первого марта 1974 года мы катили по раскисшей в лучах весеннего солнца дороге из Жиздринского района в конечный пункт нашего прибытия – деревню Сильково Перемышльского района. Мы – это я, жена и сын, которому через десять дней исполнится годик. Разместились на двух бортовых «газонах» со всем своим домашним скарбом. Председатель колхоза Оконечников выделил для перевозки семьи обходительных молодых водителей колхоза имени Ленина: Костю Трайнёнкова и Сашу Воеводского.
Тогда ещё прямая дорога Москва – Киев от Калуги до Брянска была недостроена, и наша трасса извивалась латинской буквой «S» от посёлка с красивым названием Студенец, который мы покидали навсегда, через Зикеево, Жиздру, Букань, Брынь, Сухиничи, Козельск, Перемышль до конечного пункта – деревни Сильково.
Грусть – тоску навевало расставание с мелькающими за окном машины знакомыми местами Жиздринского района, в котором за детство и юность исхожен, изъезжен каждый уголок. Позади центральная усадьба совхоза «Свобода». Слева остались карьеры трепельного завода с «Маргарином». Переехали железнодорожный переезд, и пару километров дорога идёт по Зикееву мимо вокзала, который много лет был промежуточной остановкой между родным Младенском и Жиздрой, мимо конторы отделения совхоза, средней школы, кладбища, откормочной площадки. Дальше тянутся до самой реки Жиздры поля с посевами озимых и многолетних трав. На этих полях приходилось не раз в период уборки задерживаться с комбайнерами чуть не до полночи.
За рекой – уже город Жиздра. Справа виден дом инвалидов, окружённый густым лесом, вдоль которого с началом зимы пробивалась лыжная трасса до кургана предполагаемого толстовского князя Серебряного. И мы, школьники Жиздринской средней школы №1, проводили здесь соревнования. По центральной улице Коммунистической выезжаем из города в сосновый лес. В этот лес мы с городскими ребятами ходили за грибами или просто беззаботно проводили там время, когда я бывал на школьных каникулах в гостях у тёти Дуси. Запомнилось обилие мясистых сочных грибов – козлецов. В этот лес я бегал влюблённым юношей, чтобы нарвать последних осенних цветов на букет для избранницы моего сердца.
Потом до границы с Людиновским районом идут опять знакомые поля у деревень: Будылёвка, Акимовка, Верхнее и Нижнее Ашково, Ослинка. Во время учёбы в 8-м – 11-м классах нас отправляли на месяц – полтора по колхозам и совхозам копать картофель. Побывали в каждом сельсовете, в том числе, жили в период уборки и в названных деревнях.
Исторические ассоциации
Между Ослинкой и Буканью пересекли у Чёрного Потока административную границу между Жиздринским и Людиновским районами. Прощай, малая родина. Свернули в легендарные Брынские леса, где былинный Илья Муромец пробирался прямоезжей дорогой в стольный Киев – град, игнорируя угрозы Соловья – разбойника, а после Петровских времён династия Демидовых разворачивала железоделательные заводы. Сквозь просветы зимнего леса угадываются под осевшим снегом профили окопов – свидетелей прошедшей здесь жестокой войны. Кое – где до сих пор видны клубки ржавой колючей проволоки вдоль бывшей линии обороны.
За каскадом прудов рыбоводческого хозяйства оставили слева поворот на Шлиппово – центральную усадьбу Новосельского опытного хозяйства Института удобрений. В его отделениях Уруге и Наумове приходилось получать злитные семена зерновых культур. Тогда и не предполагалось, что придется работать в хозяйстве (совхозе «Борищевский»), в котором начинали свой трудовой путь и директор опытного хозяйства Кораблёв, и агроном Колесников, что придётся представлять борищевскую делегацию на похоронах Кораблёва в Калуге. Через несколько лет Новосельское ОПХ будет возглавлять выпускник факультета механизации КСХИ из параллельного потока Ерёмин.
Сплошной лес сменился небольшими берёзовыми рощами, разбросанными по пригоркам вдоль оврагов. Миновали несколько крутых скользких спусков и подъёмов на маршруте Середейск – Сухиничи – Козельск. Потом я вычитал предположение Чивилихина, что так же, параллельно, шли татаро – монгольские конницы на Козельск по водоразделу верховьев Днепровского и Волжского речных бассейнов на территории сегодняшней Калужской области: между рекой Болвой, впадающей в Десну – Днепр, и рекой Жиздрой с притоками, несущей свои воды в Оку – Волгу.
Восточнее, между р. Жиздрой и р. Окой неслись из дикой степи полчища хана Ахмата, переправившись где-то между Козельском и Перемышлем и развернувшись на реке Угре в противостоянии с русскими войсками московского князя Ивана Третьего в 1480 году. Если между Козельском и Перемышлем асфальт дороги был почти чистым, то последний отрезок пути от Перемышля до Силькова шёл по булыжному дорожному покрытию с толстым слоем мокрого снега, спрессованного кое-где до льда. Колёса машины шуршали в снеговом месиве глубокой колеи, разбрызгивая по обочинам талую воду. Утром уезжали – бвла зима, а в полдень нас встречало Сильково первым весенним деньком с оттепелью и ласковым солнцем.
Фото 4. Путеводная река Жиздра на фрагменте карты Калужской области на 03.11.1965.
Путеводная река Жиздра
Дорога…
Впервые я уезжал с семьёй в неизвестность от «малой родины». Но интуитивно, нисколько не задумываясь тогда об этом, я так и не оторвался от пуповины. Потому что, начиная жизнь у истоков речушки Вельи, несущей свои родниковые воды через заливные луга, через северные окраины густых Брянских лесов, через песчаные отложения в реку Рессету и дальше, в реку Жиздру, я надолго, а может быть, навсегда, остановился у устья Жиздры при впадении её в Оку. Да и сама дорога копировала изгибы левого берега Жиздры от начала пути и до конца. Невидимая сила притяжения водной артерии вела и до сих пор ведёт по жизни. В босоногом детстве, начитавшись о Пржевальском, Миклухо – Маклае, я мечтал пройти путь с клюкой от заливных сенокосных лугов за Младенском по Велье и дальше вдоль берега до Оки, а довелось проделать этот путь уже в зрелом возрасте на машине…
И как дань сложившейся судьбе, когда-нибудь вырежу родовую печать в виде крыльев журавля («журавель» – уличное прозвище моего деда, родившегося еще в 1854 году), где крыльями будут северо – восточный и юго – западный контуры карты Калужской области. Одна лапа вберёт в себя роды Егоренковых и Шамаровых, другая лапа – роды Титкиных и Гусаровых, а крылья соединятся водными артериями, вдоль которых и пролегла судьба. На левом крыле изображу герб города Жиздры с рекой, притоками и тремя плотами, на правом крыле – герб города Перемышля с рекой и двумя снопами, а на спине – герб города Калуги. Венчать мой родовой знак будет голова на длинной шее журавля, устремлённого ввысь.
Отзвуки древности
Теперь я объясню, почему глава называется необычно: «Певкин бугор». Я уже упоминал, что наши Калужские края богаты историческими памятниками. А на земле, куда я прибыл, археологами были обнаружены следы стоянки людей ещё Мощинской культуры.
Когда-то русло реки Оки проходило по Протвинскому пути. Но отступивший ледник направил течение одного из основных притоков Волги по Алексинскому каньону. Потом течение водной транспортной артерии поменяло русло ещё раз, но в пределах своей долины, оставив в левой, притеррасной, пойме множество озёр – стариц: Горское, Дрогино, Тороповское и другие. Но самым крупным естественным водоемом в пределах Калужской области оказалось озеро Тишь.
И вот здесь, между озёрами Кривой Лоск и Тишь, на стыке бронзового и железного веков и поселились древние люди. От них осталось просторное пологое возвышение, примыкающее к центральной пойме, с буйной луговой растительностью, известное под именем «Певкин бугор».
Напротив, на высоком берегу, раскинулось большое село Желохово, которое за многолюдность иногда прозывали Китаем, входившее отдельной бригадой в колхоз имени Ленина, где мне предстояло работать. Певкин бугор делил пополам пойменные земли, принадлежащие колхозу.
Предки издавна использовали дары богатой луговой растительности и рыбных озёр. Река Ока регулярно заливала пойму вешними водами, насыщая почву влагой и иловыми отложениями. Как только начинала отрастать трава, крестьяне выводили на луг стада коров и молодняка и пасли до тех пор, пока не зазеленеют поля в суходолах. Тогда пойменные луга «заказывали» под сенокосы. После заготовки сена в пойму опять спускались стада животных. С царских времён и до первого периода советской власти перегоняли осенью по пойме мясной скот с периферии Орловской, Тульской, Калужской областей на мясокомбинаты крупных городов и Москвы. Учёные под руководством академика Вильямса разработали даже методику организации этого процесса.
Овощеводы на заливных землях выращивали капусту, морковь, огурцы, помидоры и другие культуры. Овощи потребляли много питательных веществ и влаги. Почвы поймы этим условиям соответствовали. Вдоль озёр размещали посевы конопли. Правда, в середине семидесятых годов прошлого века вдруг прекратили выращивать эту техническую и масличную культуру: то ли она не выдержала конкуренцию с производством синтетических материалов, то ли повлияла борьба с наркоманией.
